Я люблю тебя любить

— Повтори мне коньяк, — бросает знакомому бармену Власова, и тот не спрашивает ничего, молча наливает всклянь и пододвигает бокал по деревянной лакированной стойке. Ему не впервой видеть, как она надирается до мутной пелены, а потом вызывать ей такси до дома. В первый раз испугался, когда к ней начали подваливать не менее пьяные жлобы, а после того, как двоих она нокаутировала, а третьему, кажется, сломала нос, бояться перестал. К тому же Рита, поймав загнанный взгляд мальчика-бармена, пошарила по карманам и выкинула на стол ещё и удостоверение, окончательно этим добив пацана. Теперь он за нее практически не волновался. Спрашивать никогда ни о чем не спрашивал — она не отвечала. Пила, смотрела пустым взглядом на полки с алкоголем или на других посетителей и больше ни на что не обращала внимания. Работа тяжелая, наверное. Рита нашла отдушину в алкоголе. В людях у нее не получалось это сделать, и с каждой своей новой ошибкой она все больше от них отдалялась и начинала их попросту не принимать. Чувствовала себя другой, испорченной, и от того на душе было все противнее и отвратнее с каждым днём. Она избрала тактику сливаться с течением и окружением и перестала так явно бороться со всем, что ее не устраивало. Большинство этим исходом удовлетворилось — своенравная и невыносимая Маргарита Власова смирилась. Более чуткие и неравнодушные чувствовали, что это спокойствие напоминало смерть, разложение духа и души. Впрочем, в наличии таковой Рита тоже сомневалась. Ставить каждое слово под вопрос было интереснее, чем просто соглашаться с тем, что так и есть на самом деле. Алкоголь стал лучшим другом при отсутствии других. Нельзя сказать, что с ним было идеально, но лучше чем с остальным. Сигареты не давали отдушину того уровня, чтобы можно было успокоиться, от наркотиков сначала было слишком размыто и непонятно, а потом разбито, чтобы можно было продолжать, а алкоголь давал все, что было необходимо для продолжения существования. Грел кратко, но ярко, давал забывать ненадолго все, что хотелось забыть. К совершению глупостей выработался иммунитет, и их Власова уже тоже не совершала. Хуже было то, что начиналось привыкание, и мутная белесая пелена перед глазами начала давать прорехи, в которых показывался мир во всех своих грязных красках. Рита видела его исключительно в таких. Все пастельные и приятные тона остались в далеком прошлом, когда у нее ещё были смутные надежды на простое счастье. Сейчас она точно знает, что у нее не будет ничего кроме работы и этих вечером в баре за стаканом коньяка, от которого пахнет крепостью. Последняя ставка оборвалась резко, и после ее потери Рита кратким запоем глошила водку. Антонова стала ее личным адом с льдистым лукавым взглядом, от которого внутри все медленно горело сладким и приятным пламенем, и тогда сердце ожило, заколотилось в груди позабытым узником, а Власова вспомнила, что такое растянуть губы в искренней улыбке. А потом… снова решила забыть и уже насовсем. Вынести ещё одно предательство оказалось намного сложнее, когда Валя отдалилась так же мягко, как и когда-то приблизилась. Мерзко и тупо получилось. Рита была готова влюбиться в человека, которому попросту не все равно на нее, и такой оказалась Валентина. Чуткая, нежная, волнующаяся трепетно за каждую вылазку и обрабатывающая старательно даже царапинки — и во Власовой не оставалось ничего рационального, критического и циничного, когда она на нее смотрела. Проскальзывала присущая вредность, но она была тем памятным дерганьем за косички, потому что выразить чувства было и сложнее, и страшнее, чем когда-то много лет назад, когда ещё не было колючих опытов, после которых раны зализывались годами. К черту Антонову. Ещё стопка коньяка внутрь, и по глотке привычно расходится волна тепла. Раньше рот обжигало, сейчас и не горячо совсем — даже это в ней атрофировалось. Появление знакомого запаха за спиной тоже не вызвало интереса, равно как и элегантное приземление на соседний барный стул. От посетительницы пахло чем-то древесно-фруктовым, и ноздри Риты назойливо щекотал этот запах. Смотреть в лицо не хотелось, а девушка заказала вина. Взгляд Маргариты предпочел спуститься ниже и задел совершенно непристойную длину юбки. Организм очнулся, и внутри отдалось колким интересом, а мозг принялся обрабатывать совокупность информации, и в голове картинка не без усилия сложилась — Амелина. Поднимать глаза уже было и не нужно, но поздороваться, наверное, было бы вежливо, хотя в Рите бутылка коньяка, и она почти удивлена, что она ещё помнит, что значит это слово. — Привет, — первое слово кажется нелепым, но слетает с языка по привычке и имеет, пожалуй, нужный окрас: нейтральный, без вызова и явной заинтересованности. Ложью эти оттенки не были — Власовой было на самом деле все равно, что тут забыла Амелина. Она тут могла оставаться ровно столько, сколько захочет. Кому какое дело. Щелчок пальцами — ещё стопка. — Виделись уже, — откликается блондинка и провожает взглядом руку бармена, изучая молодого человека совершенно бесстрастно и по привычке с работы. С мужчинами ей проблем хватало и в стенах ФЭС. В целом, всех представителей этого пола она была рада оставить именно там и не тащить ещё и их в свою личную жизнь. Опыт, наработанный за время, показывал то, что выяснялось вдобавок и по службе: мужики все рогатые. Либо козлы, либо олени, но первый случай куда многочисленнее. Хуёвых женщин тоже хватало, но они зачастую действовали ради семьи. Их Оксана не оправдывала, но так и не злилась на них. Впрочем, Риты Амелиной тоже хватало. Ее нельзя было назвать сотрудником, с которым приятно и легко работать. Маргарита Власова тоже была хуёвой, и это мнение было общее, пусть и в более мягких выражениях, но тихое и уже вымирающее, потому что эта гадость меркла перед хорошей службой. А теперь свободный вечер после работы, и Рита напивается, совершенно не стесняясь пришедшей Оксаны. Кажется, ей по-настоящему все равно. — Чего хотела? Пьянствовать в свободное время мне не может запретить даже Рогозина, — бросает пробно Власова, упорно не смотря в лицо и изучая трещину на стойке. Все же молчание как-то угнетало, этим и бесило, потому что приветствие было озвучено, и висела лёгкая, но назойливая необходимость в дежурных фразах. Рита в такие моменты не любит смотреть в лица — боится, что в глазах можно прочитать все ее чувства разом, поэтому прячет взгляд старательно, лишь бы не позволить стать слабой для кого-то. — Мир вокруг тебя не вертится, я просто пришла выпить, а тут, оказывается, уже ты. Я тебе мешать не собираюсь, — фыркнула Оксана и сделала ещё один глоток вина. Разумеется, ей хотелось узнать, почему бравый капитан сидит здесь в одиночку и напивается, но лезть к Рите в душу бессмысленно, затея изначально плохая, она и по работе может руку по плечо откусить, а в вопросе личной жизни начнет, пожалуй, с головы. Ее Оксане было жалко отдавать Власовой, зря, что ли, она укладывала волосы и делала макияж. Рита не ответила и принялась крутить пустую стопку в руке. Бармен внимательно следил за монотонными движениями в ожидании сигнала плеснуть ещё. Хороший мальчик, наверное, расторопный и молчаливый, не пытается завязать беседу по-братски с постоянным клиентом. Из скуки принялась ворошить память и пытаться вспомнить, как его зовут, не поднимая глаза на бейджик. На ночь бы сгодился, но он явно не из тех, кому нравится быстрое, страстное и одноразовое ради потребности ненадолго все отпустить. Скучный мальчик. — О чем думаешь? — вдруг спросила Оксана, и Риту этот вопрос застал врасплох. Не говорить же, что она раздумывала о том, возможно ли трахнуть и этого бармена один раз и после сменить бар. Помнится, интереснее всего было тогда, когда попалось заведение с девушкой, которая была студенткой юридического. С ней было особенно жарко. — О себе, — уклончиво отозвалась Рита и закусила губу. Пить больше не хотелось, коньяк встал поперек глотки, и следующим внезапным желанием стало желание подарить содержимое желудка раковине. Какой отвратительный день. — Что-то не так? — в Оксане проснулось участие, и она все это время, рассеянно поглаживая изящную ножку фужера, изучала гамму смешанных эмоций на чужом лице. — А ты сама как думаешь? — поинтересовалась Рита и наконец подняла глаза на Амелину, ударив холодным взглядом по чужим глазам. Оксана, надо отдать ей должное, удержала контакт и совсем не потерялась, даже спину стала держать ещё прямее. — Люди не сидят здесь часами, когда всё так. Градус начал выветриваться, а мысли стали собранными. Этого Рита не особенно хотела, потому что тогда наплывало махом все то говно, от которого она так стремилась избавиться. Главной целью этих вечеров было ужраться до такого состояния, чтобы можно было прийти домой и отключиться на первой попавшейся горизонтальной поверхности, не заботясь и не думая ни о чем и ни о ком. Тем более, что сегодня была смена с Антоновой. Ее чистые голубые глаза хотелось из себя вымыть, вычистить, забыть хоть на время. Теперь она вызывает у Валечки лишь жалость. Ещё стопка. Не вырвет же ее. Если только от отвращения к себе. Неудивительно, что на нее так смотрят. Теперь ещё и Оксана присоединилась, и на душе стало ещё гаже. Вторая блондинка с чуткостью и неравнодушием. Бывает же. — А что у тебя не так? И не говори, что работа, — Амелина сама не знает, зачем лезет на рожон, к тому же предполагает, какие именно когти скребут темную душу капитана, и какой скальпель распорол устало бьющееся сердце. Но сейчас ей кажется, что Рита в том состоянии, когда скажет сама и без лжи и цинизма к жизни. — Жизнь не так, — огрызнулась Власова и следом кратко отмахнулась в качестве, надо полагать, извинения за грубость. — Забей, тебе это нахуй не надо. — А вдруг? — Амелина допивает свое вино и пододвигает бокал к бармену. Тот без слов доливает и отходит протирать и без того сверкающие бокалы, но чтобы не выглядеть нарочито греющим уши. Рита вздыхает и рассеянно заправляет выпавшую прядь за ухо. — Не везёт мне, что ты ещё хочешь услышать? Жизнь стебется, а я ничего сделать с этим не могу. Я бы хотела быть с кем-то, но либо мне все равно, либо человек меня оставляет. Сейчас то же самое. Все уже, я устала, — в голосе Риты звучит нотка истерики, естественная после выпитого, и градус все же ощущается весом в голове. Лицо Амелиной немного плывет в сторону, и Власова промаргивается, чтобы сфокусироваться снова на точеных чертах лица старлея. Надо признать, что Оксана была красивой. И блондинкой. Но, второе, наверное, не так важно. В этом Рита себя пыталась убедить, но почти безуспешно. — И что, теперь уж на Антоновой сошёлся клином белый свет совсем? — Оксана изогнула бровь и легко фыркнула. Рита насупилась: она все же считала, что никто не в курсе ее острого угла с Валентиной Владимировной. Что же, следовало ожидать, в этом заведении даже у стен есть уши, зачастую они в форме ушных раковин Тихонова. — Нет, — отозвалась Власова через короткую паузу. — Если уж с ней не получилось, то это не факт, что дело в тебе. Скорее не в тебе. У нее уж бывает, что ей в голову какой-то комплекс взбредёт, и она резко меняет направление своих интересов. Ты просто попала под удар. — Легче не становится, знаешь. — Просто надо отвлечься и не думать про нее в принципе. — Если только на тебя. Амелина жмёт плечами и отпивает немного из бокала. Она совсем не так планировала закончить этот вечер, но если уж представляется случай… — Против я не буду. — Вот как, — Рита нетрезво хмыкает, а в глазах мягко зажигается нехороший огонь. После этих угрожающих искорок что-то точно сгорит. И сегодня, вероятно, в этом жаре будет жертвой именно Оксана. В такси заваливаются вдвоем. В ожидании машины Рита уже на улице требовательно притягивает старлея к себе за подбородок, смотрит несколько долгих мгновений тяжело в лицо и быстро и грубовато целует. Оксану, совершенно не ждавшую такого напора, окатывает жаром, но она быстро ориентируется и на горьковатый поцелуй отвечает так же уверенно и жадно и устраивает ладонь на чужом предплечье. Отвлекает только звук подъезжающего автомобиля, и Оксана отстраняется первой, пока они вдвоем не попали в свет фар. На заднем сидении кажется неожиданно тесно, а в машине жарко. Блузка Оксаны вызывающе расстегнута на несколько верхних пуговиц, и взгляд Риты притягивается исключительно туда и касается разлёта ключиц. Власова понимает задней мыслью, что никогда не отмечала красоту Амелиной, как-то фильтруя ее и остальной коллектив в пользу Антоновой. Кажется, совершенно зря. Пусть и ограничится наверняка одной ночью, но Рита не сомневается в том, что будет хорошо, и она сможет не думать о ком-то ещё в постели. Удивительно, но едут к Власовой, потому что та по привычке назвала Большую Якиманку и успокоилась. Градусы в голове не позволяют задумываться о том, возможно ли принять гостей в свою квартиру, но им же нужна только кровать, верно? Оксане в принципе все равно, она ещё сама не верит в то, что едет с Маргаритой к ней домой. Ничего не предвещало подобного исхода событий, да и Рита была слишком недоступной, скрытной и резкой, чтобы о ней можно было подумать не только как о коллеге, но и как о возможном партнере. Хотя иногда мысли мелькали из серии «вот бы ты не была такой сукой…». А сейчас лишь плавится кожаное сиденье от температуры и напряжения. Улица встречает волной прохлады после машины и остужает разгоряченные виски, давая шанс кратко отдышаться. Градусы из Риты выветриваются с каждой секундой пребывания на свежем воздухе, и теперь уже она совершенно точно понимает, кто рядом с ней, но потребность сбросить напряжение и забыться остаётся. Лифт — клишированное нападение с поцелуями по шее, чтобы отвлечь от прокуренности и своего алкогольного амбре. С Валей помогало, ее было безумно легко возбудить и смутить движением ладони вверх под юбкой, здесь — внимательность и осторожность. Оксана другая, это чувствуется уже сейчас, и Рита не совсем знает, как с этим ужиться, как это будет чувствоваться. Со своей заминкой в голове пропускает, как Амелина перехватывает запястья и придерживает их перед тем, как кратко поцеловать в подбородок и затем прикусить болезненно и кратко нижнюю губу. Лифт дёргается эпилептически в последний раз, и двери, лязгнув, открываются и выпускают двоих на нужный этаж. Лампочка тускло мигнула, поприветствовав, и погасла совсем. Ключ Рита воткнула в замок с трудом и провернула дважды. Квартира встретила ещё большей темнотой и духотой — новый знак неизведанности. Оксана давно не чувствовала себя настолько неуверенно. Обычно ее решения не на работе были продуманными или, если приходилось сталкиваться с импровизацией, хотя бы относительно осторожными, касающимися грани, но не пересекающие ее. — Дверь там захлопни, я окна открою, — бросает Рита и одним точным ударом попадает по выключателю, врубая тёплый и мягкий светильник. — Яркого белого света и на работе хватает, а тут глаза отдыхают, — уточняет извиняющимся тоном и, скинув обувь, проходит в квартиру. Чувствуется, что небольшая, ощущения обжитости как-то нет, лаконично, если не пусто. Оксана, сняв туфли, проходит за Ритой и оказывается в гостиной. Обстановка с мужским минимализмом: диван, телевизор, журнальный столик и шкаф. Никаких сентиментальных безделушек не намечается, сохраняя тонкий ровный налёт двухдневной пыли. Власова стоит спиной к Оксане и лицом к открытому окну. На подоконнике обреталась пепельница, и именно туда после затяжки Рита стряхнула пепел. Спина у Власовой даже сейчас совершенно прямая, и по строгости линии плеч Оксана понимает, что она почти трезва, но все равно подходит к ней и становится рядом, хотя сейчас было бы логично как-то отмазаться или просто молча уйти и не портить отношения как коллег. Рита курит молча и без надрыва, и до этого Оксана никогда не видела ее с сигаретой в руке. Теперь от Власовой пахнет ещё и табаком, и это не добавляет ей бонус к сексуальности, но Оксане все равно. Рита тянется выкинуть недокуренную, но Амелина вытягивает из пальцев и делает последнюю затяжку. Власова смотрит чуть удивлённо и мягко улыбается перед тем, как пробно коснуться губами губ. Это не было так, как сминали жарко рядом с баром, не было приступом страсти; сейчас лишь медленное изучение друг друга. Оксана отвечает, а ладони вновь сталкиваются с чужими, пальцы кратко сплетаются, затем — тела вплотную. Кожаный диван оказывается ближе, чем спальня, и он липнет к разгоряченной коже, а Рита не торопится, выцеловывает медленно обнаженные плечи. Блузку она отбросила почти сразу же, удивительно быстро и точно расстегнув все маленькие изворотливые пуговицы. Оксана не даёт капитану долго наслаждаться своим владением ситуации и притягивает Власову к себе за шею перед тем, как перевернуться сначала на бок, а дальше подмять Риту под себя, воспользовавшись краткой заминкой и ее расслабленностью. Капитанская футболка отлетает сразу же в сторону стеклянного журнального столика, а точеные пальцы Оксаны игриво и чутко скользят по обнаженной коже Власовой. Она дышит быстро, неровно, и ее терпение совсем не безгранично, поэтому приходится снова отвлечь и отсрочить гнев — накрыть поцелуем, а ногтями провести по животу на грани боли, так, чтобы проступили белые полосы, и рванул поток мурашек. Рита в отместку болезненно прикусывает губу и поднимает колено, зажимая его меж чужих ног, пока ладони по-хозяйски скользят по ребрам и забираются под застёжку бюстгальтера на спине. — Милая, не борзей, — усмехается Рита в чужие губы и кратко целует в шею, а Амелина в ответ лишь дёргает бровью и тянется пальцами ниже, доходит до форменных брюк, которые Рита не переодела после выезда, и расстёгивает ремень и пуговицу с механичкой. — Кто сказал, что не на работе я буду тебя слушать? — язвит на ухо в ответ Оксана нарочито тихо и бархатисто. От этой мягкости бегут мурашки вне желания. — А ты думаешь, что я тебе предоставлю право выбора? У нас, конечно, демократия, — Риту отвлекли кратким поцелуем, — поэтому я тебя слушаю, но делаю так, как сочту нужным. Амелина политологией не впечатлилась и попыталась стянуть чужие брюки с бедер, но попытка успехом не увенчалась, и Власова не упустила возможность отозваться на это негромким смешком. Температура опустилась на градус, и Рита не могла соврать: Амелиной безумно шел надменно-недовольный взгляд. Он был тяжеловесный, уверенный и такой властный, что от него по венам хлынул кипяток. — Я же разрежу ножницами, если не сниму. Проблема решится куда проще, — даже голос стал ниже и несколько угрожающим. — Жалко, плюсом покарают, — отозвалась Рита с легкой заминкой, и форменные брюки были сняты почти без затруднений. Следом — бюстгальтер Оксаны и юбка, которая все равно была слишком короткой. Рита понимает, что она не думает о Вале, когда целует Амелину, когда касается ее волос, плеч, груди, живота, бедер, когда вновь меняются позициями, и ей вновь удается нависнуть над Амелиной перед тем, как наклониться, чтобы поставить засос на плече, который позже приобретет полную палитру своих вишнево-коньячных красок. Оксана оказывается тактильной и при этом аккуратной: она почти не оставляет меток, ей хватает белесых полосок на предплечьях, которые она оставляет, когда Ритины пальцы оказываются внутри. Амелина любит зрительный контакт, и Власова даёт ей его и искренне любуется пожаром в ее глазах, не отводит свой взгляд, когда движения двух пальцев медленные, будто назло, но глубокие. Дыхание Оксаны становится замедленным, почти в унисон, а на животе появляется испарина. Рите нравится оставлять россыпь мелких укусов по всему телу, и особенно страдают выступающие косточки бедер, когда Власова спускается ниже, пальцами выкручивая соски, оттягивая и растирая меж подушечек с усилием до боли. Амелина не самая громкая ее девушка, но ее стоны отдаются где-то глубоко внутри, они более томные и выдержанные, от них становится жарче. С ней интересно сменить позиции и посмотреть на то, как белокурый старлей будет награждать своим тяжёлым взглядом, интересно почувствовать ее везде. Рита не думала, что теперь ее список пополнится ещё одним человеком, от которого будет так тянуть внутри. Залезть в ее сердце, зацепить его оказалось все же проще, чем она предполагала, когда начала снова строить непреодолимые стены с зубцами, колючей проволокой и Церберами по территории. Чертова Антонова. Чертова Амелина.