Я люблю тебя любить

Простыня под влажным горячим телом неприятно липнет к коже, как оторванная вторая. Жаром окутана голова, а нарочито холодные пальцы, прижатые кратким жестом ко лбу, только, кажется, усугубляют ситуацию. Волосы Риты разметались по подушке неровными темными линиями, отчётливо выделяясь на светлом постельном белье. На Власовой тонкая майка, на которой проступили следы пота. В небольшой комнате душно, хоть и окно открыто настежь, и от нашествия кровопийц спасает только антимоскитная сетка. Рита возится и не может найти себе места — ее тело устроило себе филиал ада на земле. Нестерпимый жар, озноб и головная боль смешиваются в такую какофонию, что даже существование кажется отвратительным. Под плотно закрытыми веками разливается разноцветное марево, от которого не скрыться и не спрятаться, а от каждого неловкого движения в попытке найти позу поудобнее голова превращается в рыбу фугу и пронзает очередной порцией боли. Прикроватная тумбочка усеяна упаковками жаропонижающего, вот только температура плотно зажала Власову в свои тиски и сдаваться так просто не собиралась. Мыслей в голове совершенно нет, и пустые коридоры сознания залиты маслом, через которое не пробивается совершенно ничего, и лишь шипы боли из стен напоминают Рите, что она все ещё жива. Поза «эмбриона» сменилась «солдатом», но в положении праведника принялось ломить все тело, и Рита смирилась с тем, что она грешник, и улеглась на живот, уткнувшись носом в более прохладную часть подушки. Сон все не шел, мучительная боль старалась помешать и этой возможности укрыться в относительно безопасном месте и переждать бурю, пока не начнет действовать гора закинутых внутрь таблеток. Утешить капитана было решительно некому, сын был с отцом на отдыхе в тропиках, и от него приходили лишь отчётные фотографии, раздражающие своей яркостью и красотой; коллеги не стремились нарушить границы личного пространства Власовой и вот так запросто заявиться к ней домой посочувствовать, небезосновательно предполагая, в какие дали Маргарита Сергеевна может отправить вместе с пожеланиями скорейшего выздоровления. Майский, ощущая на себе груз дружеских отношений с Ритой, бросил на второй день смс-ку с ободряющим «Комрад, скучаю, без тебя не то!». Власова отозвалась ёмким «Без меня не пей» и успокоилась. Каждое утро исправно звонила Рогозина и справлялась о самочувствии, чем вызывала очередной виток боли, который отдавался куда-то в зубы. В неискреннее, но вежливое «по тебе соскучились» не верилось ни разу, и Рита даже не пыталась на это реагировать чем-то большим, чем многозначительным вздохом. Но, как-то раз услышав новое «Валя о тебе спрашивала», пофигизм Риты рассеялся, как утренний туман, и следующей задачей стало привычное сокрытие интереса, в котором таилось нечто большее, чем просто отношения между коллегами по работе. Рита не могла в точности описать то, что она чувствовала к Антоновой, и эта неопределенность раздражала ещё больше. В одном Власова не сомневалась: к Валечке у нее были чувства. Именно то, чего она стремилась не допустить, пропуская через себя ряд партнеров, чей короткий путь неизменно заканчивался в мусорном ведре. С Антоновой так не получалось. С ней все всегда шло не так, и эти чувства не должны были возникнуть никогда. Вирус засел прочно. Это не было любовью, хотя Рита доподлинно не была уверена, в ее мыслях такое чувство может возникнуть только в течение самих отношений (а ещё Рита никогда его не испытывала и боялась, что это именно оно). Желание занимало приличный пласт в голове, и оно не было исключительно интимного плана. Это была жажда ощущений. Власова хотела касаться Антоновой, изучать ее не только на совещаниях и коротких опознаниях на ее рабочем месте, но и в более неформальных обстоятельствах; не только обласкивать сосредоточенным скользящим взглядом открытые участки тела, но и выходить за грани, добраться до сути и наконец-то понять, что такого было в очаровательном патанатоме, что от него было невозможно отступиться. Рите было бы слабо признаться, но она ждала от Антоновой звонка. Знала, что не очень-то и заслужила, нередко вставляя колкие шпильки в речи Валентины и одаривая иногда излишне холодным взглядом, которого обаятельный патанатом совсем не боялась, но ей было явно некомфортно под ним находиться, поэтому взгляд голубых глаз перетекал на какую-нибудь другую фигуру — смысла бодаться с Власовой не было в принципе. Все же Рита надеялась, потому что Антонова жалела почти всех, а может быть и всех. Она, по крайней мере, всегда пыталась оправдать гадкую человеческую натуру чем-то едким, что повлияло на дальнейшую судьбу. Рита не считала себя человеком на одном уровне с теми тварями, с которыми иногда приходилось работать, поэтому все же ждала участия не только через полковника. Валечка все не звонила, и Рита, пользуясь положением больного человека, жалела себя. Когда-то даже давала Антоновой ключи от квартиры, чтобы она занесла очередной выигрыш в споре, смутно надеясь, наверное, что когда-нибудь она ими воспользуется просто так, совершенно позабыв, что для этого надо предоставить какую-либо базу кроме парочки язвительных фирменных фраз и ещё более редких слов поддержки, если она Вале требовалась. Боль в голове немного стихла, отступив на второй план, или Рите уже так начало казаться после долгих часов мучений. Мысли об Антоновой сменились образами, которые Рита дополняла, как мозаику, добавляя цвета и детали. Получившаяся Валя улыбалась и смотрела лукаво и ласково. Слишком по-настоящему. Звонок в дверь показался чересчур резким, и Власова недовольно сощурилась, передернувшись. Трель повторилась, и Рита пожалела, что не прострелила его до этого. Встать пришлось аккуратно, не торопясь, будто бы на плечах вместо головы несла бомбу. Однако голова присматривалась к новым условиям и поразительно благосклонно молчала, а тело ломило вполне терпимо. Щелчок замка, и Рита в одной майке и шортах вывалилась в подъезд. Послать посетителя не успела, хотя гадость в голове была заготовлена. — Валя? Антонова ворвалась в ее квартиру так же стремительно и легко, как и в ее жизнь. Рита пропустила момент, когда Валечка успела оставить каблуки на придверном коврике и пройти вглубь небольшой квартиры. Вьющиеся светлые пряди, взгляд с небесными оттенками и лёгкое платье, которое смотрелось на ней так же прекрасно, как и выглядело бы на фигуре дорогущее итальянское. Рита самой себе кажется лишней и присаживается на кровать, совершенно неловко хлопает рядом ладонью и чувствует себя как никогда глупо. Валя садится рядом и касается прохладной ладонью лба и щеки, проверяя температуру, а Рита не сдерживается и скулой прижимается к руке, выдыхает негромко. Валечка мягко смеётся и поглаживает внутренней стороной ладони, а Власова жмурится и улыбается краями губ. — Чего ты так? — Валя почти беззвучно фыркает и изучает усталый вид Риты и синяки под глазами от недосыпания. — Как? — уточняет капитан, не открывая глаз, и чувствует лёгкое сожаление — ладонь начала нагреваться от жара кожи. — Вляпалась, — отзывается Валя и словно чувствует, убирает ладонь, ласково огладив разгоряченную скулу напоследок. — Не старалась, поверь. Чего пришла? — Волновалась, решила проведать, — просто отвечает Валя, и Рита вместо благодарности опускается ниже и укладывает голову на колени Антоновой, сразу же ощущая чуткие пальцы в волосах, от которых хочется по-кошачьи заурчать. В этот момент Власова в очередной раз жалеет, что Валечка не её, и ругает себя за то, что признаться в своей слабости не хватает смелости. Тянет на плохой анекдот — сапожник без сапог, оперативнику не хватает уверенности в себе. — Рогозина приказала? — и мысленно Рита отвешивает себе знатную оплеуху. На ум эта фраза даже и не приходила, а язык и привычка язвить сделали все за нее, не оставляя шанса на сладкую негу комфорта, весьма близкую к романтике. — Собственная инициатива. Подумалось, что тебе будет приятно, — просто отвечает Валя, деликатно обходя острый угол и совсем не замечая его. Когда долго работаешь с Ритой Власовой, то невольно учишься фильтровать ее речь, оставляя самую суть, то, как она на самом деле считает. Иначе можно было возненавидеть грубую и хамоватую оперативницу за общую невыносимость и плохо перевариваемый нрав и содрогаться от совпавших смен. — Мне приятно, — Рита сделала паузу и попыталась сформулировать хоть какую-нибудь речь в своей голове, которую до сих пор аккуратно и методично массировали уверенные и удивительно сильные пальцы. Но с заготовками как-то не клеилось, и Рита решила, что импровизация — лучший путь к искренности, раз уж решила расставить все точки над «i». — Валь, знаешь… — Знаю, — прервала Антонова и слабо усмехнулась, наблюдая гамму эмоций, которую нечасто можно увидеть на этом лице: непонимание и лёгкую растерянность. — И для тебя это не новость? — выдала Рита, безуспешно пытаясь понять, когда и где она успела проколоться в своих чувствах, которые так тщательно скрывала. — Отнюдь. Ладонь в волосах все не замирает, не меняет темп и прикладываемую к движениям силу, не становится напряженной, и Рита делает стремительный вывод: Антонова не против. Поднимается рывком, встаёт на колени и быстрым движением касается чужих губ — Власова не даёт себе ни шанса сомневаться. Валечка отвечает в течение нескольких мгновений, и Рита испытывает невообразимое облегчение, даже исчезла какая-то тяжесть с груди, словно подвинули вбок могильную плиту. Ладонь Валечки вновь зарывается в волосы Маргариты, чем вызывает у капитана лёгкую улыбку в поцелуй. Власова касается пальцами щеки, словно все ещё не веря в происходящее. Тёплая. Поцелуй плавно заканчивается, а у Риты совершенно шалый взгляд человека, у которого на глазах только что случилось чудо. В голубых глазах Антоновой веселятся бесенята, и Валечка с интересом наблюдает за Ритой. — Интересная реакция на то, что я сказала, что я знаю, что ты хочешь извиниться. — Извиниться? — повторила Рита, и в ее голове начал прогружаться процесс анализа, замедленный из-за болезни. — За что? — За свое поведение редкостной стервы, конечно, — отозвалась Валя, и на ее лице появилась улыбка, которую она явно не могла удержать в себе. — А ты имела в виду другое? — Теперь-то ты поняла? — Рита хмурится и отводит взгляд. Даже сейчас ситуация пошла не так, как она хотела, и на самом деле боялась, что ее чувства будут изучаться под микроскопом с присущей тщательностью. Валя не отвечает, а легко касается руки и ведёт по ней кончиками пальцев от запястья до шеи. Рита от чуткой щекотки и ласки ведёт плечами и чуть улыбается. — Заболеть не боишься? — Знаешь, очень давно так не болела, — усмехается в ответ Антонова и тянется за ещё одним поцелуем. Рита отвечает, а ладонью касается колена и ведёт по нему с нажимом вбок и мягко и медленно движется по внутренней стороне ноги, ожидая запрещающего жеста или движения. Ничего. Лишь очередное изучающее касание языком языка. В глубине глотки Власовой вновь ожил азарт охотника, притупленный ранее температурой и пеленой в сознании. Риту разжигает интерес познания: ей хочется быть главной, руководить в очередной раз, но интересно и посмотреть, на что способна сама Антонова. В том, что в этом человеке таятся демоны, способные уничтожить все живое при желании, Рита совершенно не сомневалась. Было в Валентине что-то такое, когда она делала первый надрез скальпелем, когда занималась выявлением причины смерти с выточенно спокойными и сосредоточенными чертами лица, когда сидела с прямой спиной на совещании возле Рогозиной и была похожа на ледяную статую. Интерес жжется, а ладонь ненадолго замерла под платьем. Поцелуй разрывается, и Рита ищет ответ в чужих глазах. Зрачки расширены, а во взгляде такая затягивающая тьма, что у Власовой по спине и животу прометнулся табун горячих мурашек. — Я же вижу, ты хочешь. Рита не может точно понять, кто именно произнес эту фразу, но после нее сомнения отпадают. Новый короткий поцелуй, после него Власова разбирается с механичкой чужого платья, а Валя стягивает с Риты майку и легкие шорты. Антонова касается крепкого тела, натренированного работой, и не может не восхищаться рельефом и красотой — это отражается в потемневших глазах, подёрнутых дымкой желания. Рита облизывает судорожно совершенно сухие губы и стягивает с Вали последнее, что отделяет их от идеальных соприкосновений обнаженных тел, — ее нижнее белье. Капитан жаждет руководить ситуацией, и Власова нависает сверху, любуясь чуть приоткрытыми губами и тяжёлым дыханием, сорванным от коротких многочисленных поцелуев и быстрых первых ласк. Первые движения пальцами по естественной смазке осторожные и медленные, от них хочется взвыть и самой податься навстречу, но Антонова сдерживает себя, закусывает губу и лишь сглатывает комок в горле и выгибается в шее, потеревшись затылком о подушку. Рита накрывает губами вставший сосок, чуть тянет на себя и отпускает, поймав долгожданный полувздох-полустон от Антоновой. Движения становится резче и быстрее — интерес быть нежной прошел, а теперь хочется всего и сразу. Валя стонет в голос и уже не сдерживает себя, не контролирует руки, которые бессистемно гладят и царапают чужие бицепсы и плечи. Им обеим была нужна эта близость, эти рваные поцелуи и движения, эти капельки пота на ключицах и сорванные голоса. Рита кончить не успевает, хотя остаётся, кажется, буквально несколько мгновений. Ее зовут все громче, а на скуле ощущаются пальцы, не принадлежащие ни ей самой, ни Валечке. Власова с трудом открывает глаза. Все плывет, и цельную картинку она видит не сразу, пока не промаргивается. Светлое пятно оказывается Валечкой, склонившейся над ее кроватью. Не в платье, а в костюме. — Валя?.. Это правда ты? — голос не слушается Риту и звучит хриплым и тихим. Вот черт. — Правда. Ты металась во сне, когда я вошла. Температура, должно быть, зашкаливает. — Как ты тут оказалась? — Ты не отвечала на звонки, и Галя разволновалась. Я решила заехать. — Но как ты?.. — У меня были ключи, ты мне сама их дала, — ответила Валя, не дожидаясь окончания фразы, и оглядела комнату и прикроватную тумбочку с лекарствами. — Н-да, Рит, надо срочно лечить.