***
Ветер бьет в лицо так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Там, внизу, будто множество гирлянд рассыпано. Красиво и страшно. Огоньки фар движутся, окна соседних домов горят тепло и призывно. Но это тепло не для меня. Меня больше никто не ждет. Боль вгрызается в сердце, а я уже ей не сопротивляюсь. Сломался. Не хочу больше бороться. Нет сил. Сегодня, когда умерла моя девочка, умер и я. Остались только формальности. Делаю шаг в пустоту и ухаю вниз. И даже не страшно. Я иду к тебе, сестренка. Все… Лечу мгновенье. И обрушиваюсь в воду. От неожиданности раскрываю рот, пытаюсь сделать вдох, но вода заливается в глотку, в легкие. В ужасе пытаюсь вырваться из теплого плена, слепо мечусь, чувствую, как что-то раскачиваю и еще раз обрушиваюсь, теперь уже на твердое, холодное. Открываю глаза. Каменный потолок, щербатый и серый, перевернутая ванная, залитые водой и медленно чадящие свечи. Голый, мокрый. Холодно! Лихорадочно поднимаюсь, пытаюсь найти хоть что-нибудь, чтобы замотаться. Как же холодно! Что? Где? Кидаюсь к двери, распахиваю, и в меня бьется звуковая какофония. Лязг, крики и надрывный, уже не плач, вой ребенка… Ребенка… Моя боль толкает меня вперед, к колыбели. Там, среди рюш и кружев надрывно из последних сил захлебываясь собственным голосом лежит… девочка… Девочка… с такими же голубыми глазами и темными волосами, с таким же носиком-пуговкой, с маленькими кукольными ручками, как и моя… Хватаю, прижимаю её к себе. Что происходит? Но стоит только почувствовать ее на своих руках, понимаю, что это она! Она! Моя девочка! Моя хорошая! Дверь взрывается щепками, древесные осколки летят в меня. Я в ужасе за ребенка, не понимая, что делаю, будто что-то выталкиваю из себя. И осколки зависают в воздухе. Вижу за ними… солдат? Мечников? Во мне вспыхивает лихорадочная паника. Я голый, с моей девочкой на руках. И эти… Острые щепки летят в них обратно, поражая как стрелы. Это я? Не важно! Что происходит? Тоже не важно! Важно, что моя сестра со мной! Важно, что эти явно враждебны настроены к ней? Ко мне? К нам! Надо спасаться. Продолжаю действовать, не давая себе возможности задуматься. Знаю: если задумаюсь, тут же потеряю способность защищаться. Солдаты льются из открытой двери как вино из бутылки. Моей фантазии хватает только на то, чтобы поднимать предметы силой мысли в воздух и с ускорением направлять в них. Получается неплохо, сам пячусь, отступая к ванной. Мне бы еще одежду. Холодно! Как же здесь холодно! Продвигаюсь медленно и успеваю заметить камин с тлеющими угольками. Как же холодно! Мне нужен огонь. Много огня! Так много огня, чтоб спалить здесь все к чертям, и наконец согреться самому. И пламя, послушное моим желаниям, растет, ширится, вырывается из камина и пожирает наступающих солдат. Крики боли, ужас на лицах, а я замираю и понимаю, что это почти то, что мне нужно. Больше! Сильнее! Выше! Красные языки лижут каменную кладку потолка, захватывают кровать и люльку, обтекают тяжелую дверь, радостно и благодарно принимают в свои объятия солдат, еще пытающихся достать меня. И во мне огонь. Лихой и злой! Мне становится теплее, по телу распространяется нега. Я не могу оторвать восторженного взгляда от погибающих в страшных муках людей. Мне самому хочется в огонь. И я знаю, что больно мне не будет, что я стану еще сильнее, смогу, наконец, согреться. Моя девочка на руках затихает, так же, как и я, восторженно смотрит, тянет руки. Веселье заканчивается резко. Секунда, и мое пламя схлопывается, обнажая обугленные остовы мебели, скорчившиеся тела погибших. А в дверях высокий, беловолосый, с венцом на голове, в… кожаном доспехе (не знал, что бывают такие, слова и названия сами всплывают в мыслях), плащ на широких плечах подбит мехом. Его меч в крови. Он смотрит на меня ярко-синими глазами, горящими злобой, скалится. Это он потушил мое пламя. Пячусь. Его сила давит как каменная плита. И опять наваливается холод. Как же здесь холодно! Чувствую, как сковывает по рукам и ногам. И этот идет ко мне, ступая прямо по трупам, слышу, как хрустят под его ногами обугленные кости. Страшно. Страшно, что сейчас у меня вновь отнимут сестру. Пытаюсь хоть что-то выжать из себя. Но не могу, не могу! Моя сила отступает, съеживается и отказывает перед его мощью. Там за его спиной, у самого входа столпились солдаты, слышу крики: “Зовите Ворона!”, “Зовите повелителя!”, “Десница нашел консорта!”. Меня хватают за глотку, сжимают так, что кажется сейчас глаза лопнут: — Мне говорили, что ты просто красивая кукла для утех королевы. Обманули во всем. Хриплю, пытаюсь достать хотя бы просто руками, впиваюсь ногтями в его запястье. Скала. Он просто скала. И давит, давит… — Это были мои лучшие мечники. Черные точки в глазах стремительно разрастаются в черные пятна. Сердце тяжелым молотом бьется все медленнее и медленнее. Где же я тебя найду, моя девочка, в следующий раз?! А если не найду?.. — Отпусти, — спокойный голос добирается до меня как сквозь толщу воды. И эта тварина и правда меня отпускает. Стекаю на пол, думая только о том, что у меня на руках мое сокровище, только бы не навредить ей. Зрение возвращается быстро. Смотрю снизу вверх. Еще один. Такой же высокой. И волосы такие же белые, и венец, только с острыми шипами, которые смотрят вверх. Глаза белесые, будто молоком залиты, сам бледный, а под глазами и на скулах чернота, да такая, будто и не лицо у него вовсе, а череп. Мертвый он! Точно знаю, что мертвый! — Силен мальчишка, — присаживается на одно колено с интересом меня разглядывая. — Дочку защищаешь? Последний ты у нее защитник остался. Все полегли. А кто не умер, так к нам на службу перешел, вот только клятвы от них принимал. Жить хочешь? — Без нее — нет, — сиплю еле слышно. Но он слышит. Они оба слышат. Синеглазый мерзко так морщится, а вот этот, полумертвый, кривит губы, улыбается так значит. Тянет руку к моей девочке. — Убью, — хриплю уже громче. И такая злость и отчаяние меня берут, что вспыхивает пламя на моих руках. Только вот не греет, будто забирает из меня последние остатки тепла и жизни. Смех надтреснутый, громкий, как воронье карканье. Он накрывает ладонью мой огонь и тот сдается сразу, без борьбы. Сил нет. Тепла больше нет. — Какой грозный! Боишься, льер? — задорно оглядывается на синеглазого. Тот только еще более брезгливо сморщился: — Отдай его мне, повелитель! Он спалил моих мечников, — склонясь, шипит ему на ухо. — Ну, будет тебе, будет, новых наберешь, — выпрямляется и хлопает синеглазого по плечу, затем смотрит на меня. — Так, клятву принесешь? А я заваливаюсь на бок. Не могу сидеть. Не могу оставаться в сознании. Надо! Надо! Если я сейчас отключусь, моя девочка останется одна с этими… сил нет, тепла нет, только пустота…~oOo~
Десница Лайош устало вытянул ноги к камину. Настоящее наслаждение, которое можно испытать только после долгого, изнурительного похода. Слуги испуганно жмутся в тени. Привыкнут. Дернул рукой, подзывая. Один отлепился от своего места, робко подошел ближе, замер в поклоне. — Вина! — бросил приказ не глядя. Слуга исчез. Лайош закрыл глаза, вслушиваясь в треск огня, в гудение ветра в трубе. Шаги и шорох плаща, как шорох черных крыльев. Десница улыбнулся не открывая глаз, когда холодные пальцы коснулись его скулы, очерчивая изгиб, скользя к губам, еле уловимо их задевая. Потянулся, хотел поймать пальцы ртом, но не успел. Только голос, ласковый, насмешливый: — Не стоит шокировать здешнюю публику. А то они последний разум растеряют. — Слишком долго, повелитель, вы были недосягаемы для меня, — Лайош все-таки бросил взгляд из-под опущенных ресниц. Ворон любовался яркой синевой глаз, красивым, правильным лицом своего десницы. Устало опустился в кресло напротив. — Сейчас у тебя будет достаточно времени, — подарил улыбку, от которой у Лайоша все замерло внутри. — Я думаю, что мы здесь задержимся надолго. Слуга принес вино. Дрожащими руками передал бокал и поспешил прочь, сгорбившись. Единственное, что ненавидел десница в победах повелителя, так это скорбные морды, заплаканные красные глаза, которые хотелось выжечь проклятием. Или вот как сейчас ударить в согбенную спину. Но Ворон не терпел лишней жестокости. Мудро решив, что фундамент империи хорошо строить на крови, но вот саму империю стоит возводить на милости к покоренным народам. — Что вы решили с принцем-консортом? — спросил отпивая из бокала и мельком бросая взгляд на кольцо. Камень остался светлым, еще пока никто не решился подсыпать яд. — Думаю, — Ворон закусил губу, задумчиво хмурясь, — принесет клятву — будет жить, — пожал плечами. — А принцесса? — десницу больше беспокоила принцесса. Он просто не успел придушить младенца, как собирался, до появления правителя. Был еще вариант оставить девчонку на сквозняке. Пара дней и проблемы нет. Но Ворон… — Ее мы, мой драгоценный, оставим. Лайош резко выпрямился, недобро прищурился: — Мой темный господин, это не разумно. Она — прямая наследница престола. Из-за нее будут подниматься восстания. Она станет флагманом сопротивления. Ладно консорт, всего лишь супруг королевы. Он не имеет права на власть, отрекся от престола еще перед свадьбой. Да его и не знает никто. Комнатная собачка Регины… — Регина была прекрасна сегодня, — правитель грустно улыбнулся, его белесые глаза будто померкли, посерели, — всегда жаль убивать отважных воинов. Мы похороним ее в их королевском склепе со всеми полагающимися королеве почестями. Прекрасная женщина. Прекрасная королева, о которой ее народ сложит множество легенд и песен. Десница смотрел на своего господина не скрывая раздражения. Он и минуты не дал себе на раздумья, уже давно перестав боятся перечить своему царственному любовнику. — А тебя, Ворон, они проклянут в этих легендах и песнях. Если ты будешь бережно относиться к ее памяти и воздавать почести ее отваге. Мёртвая королева затмит тебя. И народ будет всегда помнить, почему тебя ненавидит. — О! Ты так молод, Лайош, — правитель улыбался, вновь разглядывая своего десницу, — я постоянно забываю, насколько ты еще юн. Не спеши. Подумай. Десница дернул плечом. По сравнению с Вороном все юнцы. И вся добрая сотня лет Лайоша — ничто рядом с древним темным правителем. А правитель забавлялся, наблюдая за своим любовником. Он все обдумал еще на подступах к столице. Решать было больше нечего, оттого и мысли уносили его в постель к этому строптивцу. Говорить о делах совершенно не хотелось. Хотелось утянуть за собой через переход прямо в спальню, и там добраться до желанного тела. А может быть пригласить еще кого-нибудь. Поиграть было бы забавно. Особенно здесь, в Северном царстве. — Объясни мне, говорю, — раздраженный голос десницы прервал приятные размышления. — Мы с тобой дошли до северного края континента. Юг и Запад давно наши. Так? Лайош кивнул. — Остается Восток. Но я туда не хочу идти. С ними лучше торговать, а не воевать. Десница кивнул. Это было чистой правдой. Многочисленные племена востока не имели центрального правителя. Кочевали по своим степям, вольные как ветер. Воевать с ними было все равно, что влезть голыми руками в муравейник. Бессмысленно и больно. А вот торговать… загребать чужими руками жар. Там пролегали пути купцов, везущих товар из морских портов… кочевники их грабили и отдавали настоящие сокровища за бесценок… — … империя сформирована. Теперь нужно укоренить власть. Ты, моя драгоценность, из западных земель… — А вы, мой господин, из южных, — десница перескакивал от совершенно фамильярного обращения к официально-почтительному с легкостью, даже не замечая уже этого. — Правильно мыслишь, — ласковая улыбка, — и вот мы на Севере. Почему бы не взять в жены принцессу. Лет десять-двенадцать, и брак можно консумировать. Девочка вырастет под нашим крылом, с мыслью, что все определено, и другого просто не может быть. А Империя будет объединена через тебя, меня и маленькую девчонку. И тут слова, сказанные правителем в самом начале разговора, раскрыли свой истинный смысл перед десницей: — Так вот почему мы здесь задержимся надолго? Будем ждать принцессу. Ворон кивнул: — Север самый беспокойный, самый упрямый. Это не лояльный и переменчивый Запад. Это не падкий на силу и богатство Юг. Это консервативный, чтущий традиции и преемственность власти Север. И мы приручим его. Лайош хотел еще что-то сказать, но Ворон мягко выскользнул из кресла, поддался к нему, поймал за руку, потянул на себя. И они вместе провалились в открывшуюся тьму под ногами. Слуги не сразу поняли, когда и как пропали из малой каминной новые хозяева замка.