Звезда моя

      Альфард приходит в себя резко, будто что-то выдергивает его из черной сосущей пустоты. Он лежит на мягкой кровати, а над головой - черный балдахин, прикрывающий его от прямых солнечных лучей, бьющих в окно. Ничего не болит. Последнее, что Блэк помнит, - это обеспокоенный взгляд Абраксаса, всовывающего ему в рот какую-то пилюлю, боль от Круциатуса, которым прикладывают его авроры, а дальше - пустота. Чернота. Долгожданный и почти не страшный покой.       И вот сейчас он вдыхает полной грудью, привычно напрягаясь в ожидании боли, которая уже много лет сопровождает его днем и ночью, ежесекундно, но не чувствует… ничего. Может быть, так выглядит смерть? Но ощущение мягкой подушки под головой вполне реально. И пересохшие губы саднит. И солнце светит слишком ярко. Мертвых ведь не волнуют такие вещи?       Зачесался нос. Альфард потянулся было к нему, но веревки, которыми были надежно стянуты руки, попросту не дали ему этого сделать. - Что за… - закашлялся он, пытаясь приподняться и понять, что вообще происходит. - Не хочу, чтобы ты куда-нибудь сбежал в эту нашу встречу, Альфи, - раздался откуда-то со стороны окна голос, который Блэк не слышал уже более тридцати лет и предпочел бы не слышать никогда более.       Геллерт Гриндевальд - ровно такой, каким Альфард его помнил в их последнюю встречу, подошел ближе и присел на край кровати, вытаскивая палочку и проводя ею над грудью Альфарда. - Силенцио, - тихо проговорил он, а затем положил руку Альфарду на ключицу, мягко поглаживая и, казалось бы, вообще не обращая внимания на то, какими дикими глазами тот смотрит, как пытается отстраниться, и только наложенное Инкарцеро не дает ему это сделать. - Прости, Альфи, я хочу, чтобы ты меня выслушал. Если ты будешь орать, потеряешь нить разговора, а ты все-таки пока еще довольно слаб, я не хочу, чтобы ты причинил себе вред. Ты знаешь… я долго думал, каким будет этот наш разговор - без масок, без обмана с моей стороны, на который пришлось пойти.       Альфард лежал и не понимал, что он имеет в виду. Получается - Гриндевальд на свободе. Получается - никто об этом не знает, раз он так спокойно сидит и разговаривает здесь с ним. - Послушай меня, - мягкий голос вырвал его из панических мыслей, - я расскажу тебе все, как есть, а дальше ты просто это все осознаешь.       Гриндевальд погладил его по щеке, и это было настолько внезапно, что Альфард отшатнулся, насколько позволяла длина веревок, чем вызвал на лице у Геллерта неожиданно грустную усмешку. - Мы с тобой встретились, если считать досконально, четыре месяца, десять дней и шестнадцать часов назад… Столкнулись в книжной лавке над одним редким фолиантом, и я уступил его тебе. Ты знаешь, что это начало ваших отношений с Абраксасом Малфоем, но Абраксаса Малфоя там никогда не было. Было лишь его лицо. Ты знаешь, это очень смешно и грустно одновременно, когда тебе шестьдесят лет, ты раздавлен, ты проиграл, ты оказался в тюрьме - а то, что приходит в голову, - это воспоминания о юноше, гордом, умном, упрямом, которого не могли сломать пытки и проклятия. Ты восхитил меня, заставил по-другому относиться к себе вот этим всем. Винда убила бы тебя, если бы ты остался. Поэтому пришлось тебя отпустить. Я не хотел этого. И вот тебе шестьдесят. Семьдесят. Восемьдесят. Девяносто. Ты сидишь треть своей жизни в тюрьме, а когда выходишь, и твою душу переполняют разные эмоции - страшные, яркие, вроде злости и ненависти - ты находишь душевный покой в мыслях и воспоминаниях.       Альфард скривил губы. И что же? Гриндевальд теперь будет изъясняться ему в великой любви? - Я понимаю, что ты считаешь это все театром одного актера, да еще и исходящим от человека, которого ты, пожалуй, ненавидишь и презираешь. Но задумайся. Почему Абраксас Малфой, которого ты знал тридцать лет, внезапно проникся к тебе таким интересом, такой любовью и страстью? Не подозревал ли ты, что все не так просто? Я знаю, что обманул твое доверие. Прости.       Гриндевальд снова скривил губы, улыбаясь одним уголком рта, и погладил его по щеке. Альфи дернулся, как от пощечины, но сразу застыл, заметив, какая боль промелькнула в его взгляде. Можно ли вообще сымитировать такие эмоции?       Гриндевальд сделал быстрый жест рукой - нервный, очень нервный, - и Альфард почувствовал, как спало с него заклинание немоты. - Ты обманывал меня все это время, ты втерся ко мне в доверие, ты спал со мной - ради чего? - зло спросил он, ощущая, как переполняет его злость, смешанная со жгучей обидой, - подобраться к великому Альбусу Дамблдору? Покопаться в моей голове, чтобы узнать какие-нибудь грязные тайны? Много ли ты их узнал? Я бесполезен для твоих великих планов по завоеванию мира. - Я никогда не залезал в твою голову, кроме той ситуации, когда ты пришел прощаться и извиняться, - тут же покачал головой Гриндевальд, - наверное, смешно говорить о любви, когда ты во всей Европе считаешься убийцей и узурпатором, который ни перед чем не остановится ради достижения собственных целей? Но факт остается фактом, как бы, и правда, это смешно ни звучало. Я тебя люблю, Альфи. Просто смирись.       А дальше произошло то, чего Блэк никак не мог предугадать - Гриндевальд склонился ниже, уверенно запустив пальцы ему в волосы и фиксируя голову, чтобы никуда не делся. И поцеловал его. И, Мерлин побери, это вызывало совсем не те эмоции и ощущения, которые Альфарду хотелось бы испытывать - дрожь, которая смела злость и отвращение. Потому что его уже так целовали - не раз, не два, не десять, уже так держали - и тело предательски реагировало так, что хотелось бы от стыда и злости на самого себя провалиться под землю. И одновременно - чтобы это не заканчивалось.