***
Невероятное умиротворение и тепло нарушилось лёгким копошением под боком и заставило Танджиро разомкнуть прикрытые веки. Иноске выкопался из-под одеяла и разлепил сонные глазки, являя всему свету их изумрудную прелесть, а потом несколько раз поморгал, прогоняя остатки сна. — Доброе утро, — тихо сказал Камадо, не имея сил оторвать от Хашибиры свой взгляд. Ночь закончилась, а волшебство не исчезло. — Доброе, — ответил Иноске ещё тише и уткнулся носом в подушку, яро тот почёсывая, а потом встрепенулся и сел в кровати. — Чёт тихо так. Танджиро в этой сладкой утренней полудрёме и не сразу заметил, что шум за дверями и правда стих, сменяясь тишиной. Затихли звуки швейных установок, разговоры и не слышались даже чьи-либо шаги. Это означало лишь то, что вся рабочая шайка либо легла спать, либо покинула стены этого дома. Часы показывали уже одиннадцать часов, а Танджиро, растворившись до основания в царящей атмосфере, что заполнила всю комнату, даже не заметил, что с момента его пробуждения прошло уже три часа. Которые он потратил на разного рода размышления, периодические любования спящим Иноске, который забавно дёргал носиком или посапывал. Камадо даже остановить себя не пытался, хотя некий тревожный звоночек всё ещё жил где-то внутри него, напоминая о том, что он словно делал сейчас что-то не то или совершал какую-то ошибку. Возможно, он и правда делал нечто такое, но думать и объяснять себе всё уже надоело. — Ну и бардак после них, — цыкнул Иноске, подбирая с пола несколько цветных лент. — Кажется, дома и правда никого нет. Извини за то, что тут не убрано. — Да всё в порядке, — отмахнулся Танджиро. — Если хочешь, могу помочь тебе прибраться. Мне спешить домой всё равно не хочется. — Ты наверное очень переживаешь, — Хашибира опустил взгляд в пол, он и сам нервничал из-за случившейся у Танджиро дома ситуации. Он настолько любил этого парня, отчего хотелось уберечь его от подобных эмоциональных стрессов и желательно вообще спрятать подальше от его матери. Несмотря на то, что Танджиро уже являлся совершеннолетним, по необъяснимым причинам его мать всё ещё позволяла себе решать всё за него. Иноске отчётливо ощущал страх перед матерью Танджиро, понимая, что если бы сам оказался в такой ситуации, вряд ли смог бы противостоять ей. Он бы, так же как и Камадо, продолжал играть в семью. А если бы она предъявила ему сейчас нечто в стиле «почему её сын проводит с ним так много времени» он бы и вовсе не нашёлся, что ей ответить. Иноске больше всего боялся в первую очередь навредить Танджиро и сделать его жизнь ещё хуже, чем она есть. Это заставляло задуматься над некоторыми вещами. — Я хочу быть честен с тобой, — внезапно сказал Камадо, остановившись в дверном проёме за спиной у Хашибиры. Иноске вопросительно обернулся и стушевался от тяжёлого взгляда малиновых глаз. Казалось, Танджиро собирался признаться в чём-то очень серьёзном, и это настораживало. — Я благодарен тебе за то, что ты не задавал вопросов, но я больше не могу скрывать от тебя правду. Я... Ты в последнее время так был добр со мной и искренен, а я всё время прятался от правды и больше я так не могу. Перед началом экзаменов мама пригрозила мне, что если ты завалишь экзамены, то это опозорит и наш класс, и нашу семью, а я не могу допустить того, чтобы ещё и этим она доставала меня всю оставшуюся жизнь. Я воспользовался твоими чувствами и предложил ту сумасшедшую сделку, думая, что если я могу добиться результата хотя бы такими методами, то я это сделаю. Прости меня, я такой дурак. Я ужасно поступил по отношению к тебе. Иноске отвернулся. Конечно, правда его шокировала, но хотя бы это была правда и теперь все действия Танджиро выглядели логичными — он лишь следовал указу своей матери, изложив её просьбу для себя по-своему и даже мастерски нашёл способ подмять Хашибиру под себя. — Я никогда и не надеялся, что ты поступил так, потому что чувствовал что-то в ответ, — тихо начал Иноске, не зная радоваться ему открывшейся правде или же горько плакать от неё. — Я всегда знал, что за твоим поступком пряталось что-то другое, какая-то другая причина. Поэтому не вини себя. Я достаточно наслушался от тебя о матери и понимаю, что выбора у тебя не было. Спасибо за то, что рассказал. — Иноске, пойми, сейчас всё... — начал было говорить Танджиро, однако тоска в изумрудных глазах напротив заставила его мгновенно замолчать. Сейчас у него не было права просить о чём-то или пытаться вывернуть сказанное по-другому — он выдал Иноске всю жестокую правду, но не успел добавить то, что на данный момент всё изменилось. Танджиро хотел изменить их отношения прямо сейчас, дать и себе, и ему возможность окунуться в эти чувства, но сам же всё и испортил. Стоило начинать разговор совершенно по-другому, но Камадо мало чего смыслил в отношениях и просто хотел быть искренним, начать с правды и закончить своим эфемерным признанием, сейчас видя, что это было ошибкой. — Давай не будем продолжать этот разговор. Знаешь, — Иноске глубоко вздохнул, собираясь с силами. — Я люблю тебя, как идиот, и мне сложно. Пойми меня. Если тебе тяжело, можем забыть о том, что этот разговор вообще был. Нам привычно делать вид, что ничего не было. — Прости меня, если сможешь, — Танджиро зажмурился и сжал руки в кулаки, мысленно избивая себя за глупость и за то, что он не мог ничего толком объяснить. Это «я люблю тебя» резануло болезненно по сердцу и Камадо в который раз осознал, что это не просто слова и мысли Хашибиры, он действительно сильно в него влюблён и пока всё не доходило до серьёзной границы, это даже нравилось. Сейчас же Камадо испугался. Того, что может разбить Иноске сердце окончательно, если пообещает ещё что-то и не сможет выполнить. Возможно и правда стоило оставить всё как есть и больше не пытаться что-то изменить. Казалось, что они оба ходили рядом с общей истиной, но смелости не хватало ни тому, ни другому, чтобы приблизиться к ней. — Пойдём пить чай, — Иноске легонько улыбнулся, от чего и Танджиро немного легче стало. Иноске решил, что всё же рад услышанной правде, во всяком случае это была истинная причина поведения Камадо и больше не стоило гадать, отчего же он так поступил. Это странным образом принесло облегчение, хоть и не меняло ровным счётом ничего. Недосказанностей стало на одну меньше. Неловкость нависла над ними грозовой тучей, хоть они и пытались поддерживать лёгкую беседу ни о чём за кружкой чая. Иноске не понимал, почему их отношения настолько запутанные и вечно раскачиваются на эмоциональных качелях. Они то теплеют и становятся почти милыми, во время поцелуев становятся острее и горячее, а в подобные моменты их словно ледяной волной окатывает. Заставляя, верно, отрезветь от происходящего. Судьба словно напоминала им о том, насколько они неправильные и что не пора ли всё это закончить. Танджиро, хоть и пытался, но перестать винить себя не мог, глядя на такого домашнего и уютного Иноске, что потихоньку наводил порядок везде, кроме гостиной. В выражении его лица замечалась некая грусть и задумчивость. Вместо того, чтобы продолжать это неловкое молчание, Камадо хотелось подойти к Иноске, обнять его и успокоить, однако он боялся, что может таким образом сделать ещё хуже. Хашибира теперь знал правду и мог расценить подобный поступок Танджиро как очередную красивую ложь для прикрытия, а потому и не стал рисковать. — Ладно, лучше я уже не смогу, — сдался Иноске, сгружая гору папок и журналов на рабочий столик, в то время как Танджиро закончил с пылью. — Предлагаю взяться за математику. А то до экзамена уже рукой подать, а я по-прежнему дурак дураком. — Да почему, есть же проблески, — отмахнулся Камадо, ему не нравилось, когда Хашибира сам на себя нагонял. — Я только рад, если не придётся тащиться в библиотеку. — Ты раньше любил находиться в школе, разве нет? — между делом поинтересовался Иноске, замечая снова странное отношение к школе со стороны Танджиро. — Раз уж я и так много рассказал тебе, то не буду скрывать и дальше. Я много времени проводил в школе и усердно учился, потому что не хотел подводить свою мать. Но я никогда школу по-настоящему не любил. — Я бы никогда не подумал, что услышу это от тебя, — хихикнул Хашибира, пропуская гостя в комнату. — Не поверишь, но я тоже не думал, что когда-то осмелюсь вслух это сказать. Мне всегда чудилось, будто мама и мысли мои может услышать. А мне лишних скандалов не хотелось. Иноске по-прежнему не знал, что в такой ситуации сказать и как лучше поддержать Танджиро, он попросту не мог подобрать правильных слов. А ведь Камадо ему душу изливал, на что стоило бы дать хоть какую-то реакцию. — Я не силён в поддержке и всё такое вот, но я надеюсь, что у тебя всё дома наладится когда-нибудь, — выдал Хашибира то, что смог, говоря от всего сердца. Лучше быть честным, чем сказать лишнее. — Давай заниматься, — перевёл тему Танджиро. Вся дружная гурьба взрослых почти синхронно вернулась уже после обеда. Даки с одной из помощниц зашла в квартиру следом за Доумой и Аказой, что вернулись буквально минут на пять раньше. Мальчики к этому времени закончили с занятиями и расположились в гостиной возле телевизора, пользуясь свободным за долгое время помещением. — Не скучали тут? — поинтересовался Доума, проходя вглубь квартиры. — А вы где все были? — развернулся на диванчике Иноске, глядя на старших. — Ну дела там были... — В студии. — В офисе. Все трое дали разные ответы и одному только дьяволу известно, какой из них верный или же в какой последовательности посещались все вышеперечисленные места. Благодаря зачастую странноватому поведению взрослых, Иноске и не заметил никакого подвоха, списав всё на привычный взбалмошный их настрой. — Малыш, ты отдохнул? — спросил тихо Аказа, склоняясь к Иноске и спрашивая так, чтобы услышал только он. — Сегодня стоило бы поработать. — Да, конечно, — кивнул тот в ответ головой, понимая, что отлынивать уже дальше некуда. Он ещё далеко не профессионал и даже до звания хорошей модели ему ещё стараться и стараться. — Насчёт Танджиро не переживай, поедем в офис и подвезём его до дома. Как бы тихо они не разговаривали, но сидящий неподалёку Камадо непроизвольно отвлёкся на соседские шушуканья. И всё бы ничего, но он даже сам поразился тому, как изнутри весь напрягся, словно зверь, готовый прыгнуть на свою добычу, когда до его ушей донеслось это «малыш», сказанное с теплотой и в привычной манере, будто факт само собой разумеющийся. Пробежала неприятно кольнувшая мысль о том, что Танджиро не хотелось, чтобы Иноске кто-либо так называл, даже если это сам Аказа, который, казалось, имел на Хашибиру прав даже больше, чем сам Танджиро. Значит, опасаться действительно было чего, это неприятным комом тревоги поселилось в груди.***
Только оказавшись около дверей собственного дома, предварительно попрощавшись с Иноске и господином Аказой, Танджиро осознал, наконец, насколько ему страшно возвращаться. Он поднёс дрожащую руку к звонку и замер на половине пути, искренне надеясь, что мама на работе и ему удастся открыть дверь своим ключом, таким образом дав себе возможность ещё на какое-то время оттянуть момент встречи с матерью. Однако сразу открывать дверь он не решался, ему казалось это некоей наглостью, на которую у него не было прав. С чего он вообще решил, что может противостоять матери? Сейчас весь поток мыслей, так надёжно спрятанный в закромах сознания, хлынул на него с новой силой, заставляя покрыться от страха леденящими мурашками. Не веря тому, что он и правда это делал, он надавил пальцем на звонок и отдёрнул руку, словно обжёгся. Через несколько секунд за дверью послышались неторопливые шаги, означающие, что мать всё-таки дома. Она отомкнула дверь и Танджиро зажмурился, явно ожидая, что его сейчас ударят. Вместо этого мама с невозмутимым лицом открыла дверь чуть шире и, не говоря ни единого слова, развернулась спиной и ушла восвояси, не посчитав нужным даже поздороваться с нерадивым сыном. Танджиро ожидал криков, ругани, очередного скандала, готов даже был вынести несколько ударов, если бы мама на такое решилась, но никак он не мог ожидать, что вместо всего этого мать выберет ледяное игнорирование. Из-за этого он не мог понять, что она думала насчет произошедшего, что предпримет в качестве наказания — ни-че-го нельзя было отследить по этому молчанию. И взгляд у неё был такой одновременно тяжёлый и пустой, будто она не сына родного увидела, а незнакомого ей человека, намереваясь и дальше его не замечать. Танджиро разулся и как можно быстрее пробрался в свою комнату, чтобы ненароком не столкнуться с матерью где-нибудь, страх перед ней всё ещё не отступил ни на шаг. Лучше бы она и правда ругалась. Лучше бы она кричала, чёрт возьми, ударила бы его, но не вот так! Хотя на памяти Танджиро мама впервые всерьёз нанесла ему физический вред там в прихожей, когда он высказал ей столько всего. Раньше она могла лишь тетрадкой по голове легонько стукнуть, когда он чего-то не понимал в учёбе, или в детстве за непослушание несильно шлёпала по заднице кухонным полотенцем. Мама никогда не била его рукой, тем более по лицу, значит Танджиро и правда сильно перегнул палку, чем вынудил её так поступить. Теперь его начали грызть вина и чувство стыда за свой поступок. — Завтра приедут гости из семьи Кочо, будь готов к встрече. Это не обсуждается, — мама появилась в дверях его комнаты, словно раскат грома, и её слова оглушающим эхом прогремели в голове сына. Из всех возможных вариантов наказания, мама выбрала, пожалуй, самый жестокий. Она просто продолжала стоять на своём! Тем самым показывая, что ни одно слово, сказанное Танджиро, никак не задело и не тронуло её, она по-прежнему уверена в своих словах и правоте, не считая нужным учитывать мнение сына. Она как ни в чём не бывало назначила встречу, будто всех разговоров и претензий со стороны Танджиро и вовсе не было! Парень осел на стул, закрывая одну часть лица рукой и опираясь локтем на столешницу. Что ему такого нужно вытворить, чтобы мама поняла, что он не будет потакать ей во всём? Или же... Или же ему и правда никогда от этого не избавиться? Он всегда считал, что является довольно сильным молодым человеком. Он спокойно управлял классом, где никто не смел сказать ему слова против, кроме синевласого чудака с задних парт. Умел прекрасно держаться на людях и в высших обществах, подстраивался, если того требовала ситуация, под человека, чтобы быстрее найти с ним общий язык. Даже отсутствие друзей или каких-либо близких связей он считал особым проявлением силы, ведь ему подавала пример мама, а всё что она делает — правильно, и это неоспоримый факт. Сейчас же Танджиро ощущал, что всё это было лишь обманом, эфемерным ощущением внутренней силы, но на деле он оказался редкостным слабаком. Не способным найти верное решение, и даже когда у него появились ранее неизведанные, пусть ещё пока лёгкие чувства к далеко не безразличному ему человеку, он оказался не в состоянии принять их и просто бежал, стыдливо поджав хвост и теряясь в сомнениях и догадках. Может, мама и здесь была права, что он и правда несамостоятельный человек, не способный понести ответственность даже за свои собственные чувства? На деле оказалось, что так оно и есть. Так может она и правда правильно всё говорила. Взгляд Танджиро упал на его собственный рюкзак, в которым покоилась таки принятая из рук Хашибиры книга, вместе с ней и пара упаковок ароматного чая. Парень сжал губы в плотную полосочку и отвернулся, устремляя взгляд в окно. И за что жизнь подкидывала раз за разом столь непростые задачи?***
Доума обнаружил младшего на кухне, сидящего в обнимку с наполовину опустошённой кружкой уже порядком остывшего какао. Выглядел тот слегка потерянным, будто задумчивым, смотрел нечитаемым взглядом в окно и явно о чём-то переживал. Такое состояние в минуты забытья для Иноске уже не казались редкостью, однако от этого стоило избавляться, иначе нервной системе мог быстро наступить ожидаемый конец. — Знаешь, мы тут придумали замечательную идею, — решив не лезть племяннику в душу в очередной раз и не тревожить старые раны, Доума сразу начал с того, зачем конкретно и шёл. — Хотим отметить начало лета и первого июня выбраться за город на пикник всей нашей компашкой. — М, хорошая идея, — кивнул головой Иноске, впрочем, не сильно вдохновляясь данной затеей. — Ты можешь позвать своих друзей, так будет веселее. Если Зеницу и Танджиро я видел не так давно, то Незуко уже долгое время у нас не появлялась, да и тебе не помешало бы развеяться. Что думаешь? А вот это звучало уже гораздо интереснее. Ехать на пикник с одними только взрослыми звучало не очень-то весело, у них и разговоры совершенно другие, свои какие-то, и напьются они наверняка, начнут творить какую-нибудь дичь, а Иноске будет лишь всё это терпеть. Поехать в компании своих друзей ему казалось куда более заманчивой идеей. Он уже слышал, как верещит от радости Зеницу, что его пригласили аж за город на летнюю тусовку. Незуко бы наверняка тоже без проблем отпустили, а вот с Танджиро вопрос обстоял тяжело. В том, чтобы его позвать, Иноске не видел чересчур непростой задачи, дело было в другом. Камадо состоял в крайне нестабильных и неблагоприятных отношениях со своей матерью, более того, на днях с ней поругался, и что-то Хашибиру брали большие сомнения насчёт того, что госпожа Амане так просто отпустит своего сына развлекаться. Предложить, однако, всё равно стоило. — Хорошо, я напишу всем, — одним глотком допивая остывший напиток, ответил младший. — Проветрить башку не помешало бы. — Вот и славно. Когда у тебя экзамен? — Через два дня. — Волнуешься? — Есть такое, у меня всё ещё трудности с математикой. Ненавижу этот предмет, — буркнул младший, вызывая со стороны дяди короткий смешок. — Я уже тебе это говорил, но не пытайся прыгнуть выше своей головы, делай всё по своим силам. Ну не сдашь ты его хорошо, что страшного-то? Главное, чтобы не на двойку. Да даже так, договоримся о пересдаче, чего так себя мучить? «Ах, если бы всё было так просто, дядь», — горько усмехнулся в мыслях Иноске, понимая, что ему не то, что заваливать экзамен нельзя, он не имеет права сдавать его меньше, чем на отлично. Иначе он лишиться возможности прикоснуться к Танджиро, а поцелуев у них и так оставалось всего два. Сейчас давать себе спуску ни в коем случае было нельзя. Доума пожал плечами на молчание младшего, мол, «ты же всё равно сделаешь по-своему», однако его догадка о том, что не всё так просто со стараниями племянника лишь подтвердилась. Он вовсе не хотел копаться у него в душе и заставлять открывать все свои тайны — у каждого подростка они должны быть и это нормально! Несмотря на это, ему хотелось помочь Иноске хоть как-нибудь, подсказать, дать верное направление, но он никак не мог понять, в каком же ему двигаться самому. И так же опасался неосторожным словом сломать между ними доверие, хоть оно уже и казалось довольно крепким. — Ты так стараешься, чтобы впечатлить Танджиро на экзаменах? — решил опробовать свою догадку Доума, чтобы хоть как-то приблизиться к правде. — Можно и так сказать, — тихо ответил младший, отчего становилось ясно — недоговаривает. — Ты можешь доверять мне, — старший тоже сделал свой голос тише и вкрадчивее, чтобы не создавать давление. — Пойми, дядь, дело не в доверии, я просто не могу сказать. Это то, что... Это... Слишком тяжело, — сдался Иноске, роняя голову на руки и понимая, что даже Доуме он не может раскрыть истинную причину своих стараний в подготовке к экзаменам. — Хорошо-хорошо, — старший одним большим шагом подошёл к нему и отнял его руки от лица. — Я не буду заставлять тебя говорить, это твоё право. Скажу только одно. Перестань вредить себе, пожалуйста. Я уважаю твой выбор, уважаю Танджиро, но то, что творят с тобой твои чувства, это уже крайне нехорошо. Ты себя видел? Ты едва держишься. Я понимаю, что первую любовь очень трудно оторвать от сердца, но она не стоит того, чтобы так издеваться над собой. Для меня на первом месте стоит именно твоё благополучие, и я всегда в первую очередь буду думать о тебе. Иноске и правда едва сдерживал рвущиеся наружу слёзы. Слова Доумы звучали как поддержка и даже пригревали, но в них отчётливо проскользнула почти неуловимая угроза, словно предупреждающая о том, что в случае чего, дядя обернётся против Танджиро и сделает всё, чтобы защитить своего племянника от свалившихся на него проблем, с которым он не в состоянии оказался справиться в одиночку. С одной стороны это убеждало в том, что Доума и правда всегда будет на стороне Иноске и поддержит его, с другой же слегка пугало, ведь младшему не хотелось конфликтов с Танджиро. Во всяком случае, настолько серьёзных. В конце концов, Камадо ни в чём не виноват, он не заставлял Хашибиру влюбляться в него и страдать из-за своих чувств. — Давай не раскисай, ладно? Пиши друзьям, зови их на пикник, а потом иди за свои уроки, раз они тебе так дороги, идёт? Главное, прекрати себя загонять. Ни один человек на земле не достоин угнетения из-за своих чувств. — Хорошо, — утвердительно кивнул головой Иноске и шмыгнул носом, радуясь тому, что на этот раз сдержал и подавил истерику. — Я тебе скажу, как все ответят. Доума оставил младшего одного, который достал из кармана телефон и первым делом написал Зеницу о предстоящем мероприятии, и чтобы долго не написывать всем, попросил сразу же пригласить с собой Незуко, раз уж они пара. Было бы немного странно, как считал Иноске, если бы он позвал девушку друга на пикник в обход его самого. Писать же Танджиро следовало немного по-другому. «Как у тебя дела дома?» Хашибира и правда ужасно переживал по этому поводу и безумно хотел знать, всё ли с Танджиро хорошо. Он бы не пережил ту мысль, что его могли и правда как-либо наказать, а уж тем более причинить физический вред. Это Иноске никогда не боялся получить синяки, лез в драку стоило лишь пальцем поманить, Камадо же совсем другой, он не заслуживал подобных прикосновений к себе. Если его касаться, то только с нежностью, но никак не с желанием причинить боль.«Могло быть и хуже», — через пару минут пришёл ответ от Танджиро.
Тот всегда довольно кратко общался в чате, поэтому выведать у него, что же на самом деле произошло, не представлялось возможным. «Первого июня дядя хочет выехать на озеро с ночевой на отдых. Хочешь с нами?»«Боюсь, меня не выпустят из дома даже в магазин.»
«Паршиво. До пикника ещё больше недели, может что-то изменится?» Иноске, прокручивая в голове этот странный, внезапный поцелуй в нос под покровом ночи, допустил до себя одну маленькую шальную мысль, и потому, подумав с минуту, напечатал ещё кое-что: «Я был бы рад тебя видеть.»«Поговорю с мамой, но не буду ничего обещать.»
А мыслью той являлась та самая, что говорила о том, словно бы Иноске каким-то образом Танджиро всё-таки провоцировал. Спустя столько времени самокопания, попыток разобраться в своих чувствах, он и правда немного научился анализировать подобные ситуации и с уверенностью мог сказать, что Камадо относился к нему уже далеко не так, как раньше. И даже не просто терпел его присутствие рядом или же просто отвечал снисходительностью. Нет, это было уже нечто иное. Тешить себя мыслями о том, что он и правда понравился Танджиро в ответ, грозилось обернуться грандиозным провалом и разбитым в ничто сердцем, но со стороны Камадо всё же веяло тонким, едва ощутимым ароматом взаимности. Или хотя бы попытки. Иначе чем ещё можно было объяснить вот такие минутные порывы? Тот самый невинный из всех существующих поцелуй в нос, утреннее раскаяние в том, почему Танджиро всё это начал, в конце концов, принятая книга, которую он отрицал, словно это было нечто сродни проклятью. Судить наверняка ещё рано, но изголодавшееся по чужой любви сердце готово было даже такое эфемерное впечатление принять, лишь бы хоть на время успокоиться.***
Танджиро не был дураком и понимал, что спрашивать разрешения пойти на пикник у матери сейчас равнялось смертной казни и можно было даже дать больше тысячи процентов на то, что на просьбу последует отрицательный ответ. Он также вечером попросил Иноске отменить их встречу в библиотеке, потому что боялся даже лишнего шагу сделать из своей комнаты, не говоря уже о том, чтобы покинуть стены своего дома. Сегодня его ожидал вечер в компании «будущей невесты» и её семейства. Танджиро не имел ничего против семейства Кочо, более того, был уверен, что все представительницы этой семьи настоящие леди, воспитанные в лучших традициях, что могли придумать для женщин. Если мама так хорошо о них отзывалась — по-другому и быть не могло. Быть может, сама госпожа Амане не отличалась покладистым характером и мягким нравом, однако на людях всегда держалась на высоте и уличить её в чём-либо казалось просто невозможным. Несравненный эталон современной успешной женщины, которая в обществе прекрасно держит нужную маску, легендарно управляет людьми так, что они этого даже не замечают, держит сына в ежовых рукавицах, воспитывая его так же, как и когда-то её. Чтобы и он в будущем сумел так же блестяще поставить себя в обществе, добиться успехов и хороших результатов. Вот только Танджиро принял ту мысль, что ни на кой чёрт ему это не сдалось. Гори оно всё это хвалёное воспитание всеми огнями адских глубин, ему совершенно другого хотелось от жизни. А от того визит представительниц прекрасного пола, одну из которых ему будут чуть ли не с порога сватать, он не хотел от слова совсем. Отсутствие сил оказать нужное сопротивление матери раздражало ни на шутку и гораздо лучше было списывать своё негодование только на этот факт, а не на ожидаемых гостей. В глубине души он понимал, что они ни в чём не виноваты и, быть может, даже сама Канао ни к чему такому не была готова, хоть и мама упоминала о том, что она неравнодушна к Танджиро. Симпатии к сверстнику и готовность выйти за него замуж — кардинально разные вещи, которые могли неправильно расценить. Добивала ещё и мысль о том, что вместо занятий с Иноске, у которого всё ещё наблюдались пробелы в математике, он вынужден был присутствовать на званом обеде с нежеланными гостями. — Я готов, — сухо отозвался Танджиро, выйдя из своей комнаты за полчаса до начала мероприятия. — Даже не удосужился помочь с сервировкой стола, — буркнула мама в ответ, поправляя в зеркале причёску. — Ты не просила. — Вот, дорогой мой, — с укором сказала она, подойдя ближе к сыну. — Вот это и доказательство твоей бесхребетности и несамостоятельности. Пока тебе не скажешь, ты и пальцем не пошевелишь! А ещё мне про своё личное мнение что-то доказываешь. Ни гроша не стоит то, что ты думаешь, пока ты не способен нести за это ответственность. Как бы мерзко не было это признавать, но здесь Танджиро во всём с матерью был согласен. И пусть поводом для очередного такого разговора послужила не столь серьёзная причина, он перенёс слова матери на свою жизнь и осознал, что это самая настоящая правда. Его всё ещё удивляло то, что она до сих пор не спросила, где Танджиро вообще был почти сутки. Она и правда просто сделала вид, что ничего не было, и продолжала исполнять то, что задумала, совершенно ни о чём не переживая. Пожалуй, это и правда легендарное умение. И это всё ещё доводило куда больше, чем если бы она устроила разборки. Канао оказалась миловидной приветливой девочкой, невысокого роста, хрупкая и стройная, словно фарфоровая куколка, с большими лиловыми глазами, аккуратным личиком и длинными идеально уложенными волосами, собранными в высокий хвостик. Танджиро не отрицал, что она красивая, и даже решил, что будет с ней милым настолько, насколько хватит его терпения. Она пожаловала со своей старшей сестрой — госпожой Шинобу, что тоже казалась не менее прекрасной и приветливой. Что и следовало доказать — всё, как и предполагал Танджиро: леди высшего общества, одетые с иголочки, идеально воспитанные и сияющие своей красотой, словно бабочки на ветру. Госпожа Камадо вела ненавязчивую беседу с госпожой Кочо, а Танджиро и Канао присутствовали рядом подобно мебели, не зная, какое слово уронить. Что-то младшему Камадо подсказывало, что рот стоило вообще не открывать, пока к нему не обратятся. Он замечал взгляды Канао на себе краем глаза, и от этого становилось ещё более некомфортно. Вся складывающаяся атмосфера казалась ему до мерзости приторной, фальшивой, наспех украшенной красивыми взаимными фразами от старших представителей семей и казалось, что малейшая ошибка со стороны хоть кого-либо, и всё это напускное спокойствие лопнет, как хрустальный шар, не выдержавший давления. — Я тут слышала, что компания двенадцати лун собирается выпускать свежую коллекцию от господина Доумы, мы с ним хорошо знакомы, — между делом поделилась новостью Амане, аккуратно цепляя вилочкой закуски. — Ах, тоже слышала об этом, — Шинобу прикрыла глаза, а когда раскрыла их, то в них внезапно сверкнули искры холодной ярости. Такая смена настроения не укрылась от вездесущего взгляда внимательной Камадо и она поспешила поинтересоваться: — Что-то случилось? — Нет, всё в порядке, — Кочо мгновенно вернула на лицо улыбку. — Просто на дух его не переношу. Канао рядом едва заметно поперхнулась и поспешила запить всё соком, лишь бы не раскашляться. — Тогда оставим эту тему, — ни на секунду не растерялась Амане и подняла бокал с шампанским. — Выпьем за встречу. Шинобу качнула бокалом навстречу и осторожно его осушила, следуя примеру хозяйки квартиры. Танджиро ощущал такое давление на себе, что едва ли мог смотреть на еду — в рот ему ничего не лезло. Этой слащавой фальшью он уже был сыт по горло и чувствовал, что больше ничего не сможет съесть за сегодняшний день. Гости решили покинуть их дом уже ближе к вечеру и только когда за двумя девушками захлопнулась входная дверь, он сумел выдохнуть спокойно и больше не притворяться. Только он хотел отойти от двери, как до него донеслись голоса: — И зачем ты про Доуму так высказалась? Мне теперь так стыдно перед Танджиро! — голос Канао звучал крайне обиженно. — Ну, прости, не сдержалась, — успокаивала её Шинобу. — Это слишком... Дальше Танджиро уже не мог расслышать, так как девушки порядком удалились и эхо угасло. Ну, хотя бы у них между собой не было напряжённых отношений — это радовало. — Я ожидала, что придёт госпожа Канае, — непонятной интонацией отозвалась мама из гостиной. Танджиро непонятливо сдвинул брови: — Канао, Канае... У них там что, фантазии на имена не хватило? — Не ёрничай, — одёрнула его мать в ответ. — А что, госпожа Шинобу тебе не нравится? — Вместо того, чтобы задавать дурацкие вопросы, лучше помоги убрать со стола, — немного устало проговорила Камадо-старшая. — Как скажешь, — пожал плечами Танджиро и принялся исполнять просьбу. Ему казалось, что конкретно сейчас тот сильный напряг между ним и матерью немного поутих, а от того пробежала мыслишка всё же попытать счастья и спросить про пикник. В конце концов, когда-то это всё равно пришлось бы спросить. — Мам. — Говори. — Меня позвали на пикник в честь первого дня лета, я скоро закончу школу и вряд ли смогу ещё раз с друзьями куда-то выбраться. — Если я тебя не отпущу, что, снова из дома сбежишь? — Не сбегу, — стушевался Танджиро, когда мама всё же упомянула о его лихом провале. — Иди, что с тобой сделать. — Ладно, я... Ч-что? — не поверил своим ушам младший Камадо, удивлённо вскинув голову. — Я сказала, иди. И вообще, уйди с моих глаз, пока я не передумала, я сама всё сделаю. Я всё ещё злая на тебя. Принцип обратного в случае с его матерью не работал, если она сказала уйти, то лучше было так и сделать, не путаясь под ногами. Уже на выходе из гостиной Танджиро затормозил и тихо, но с улыбкой сказал: — Спасибо, мам. Причины такого поступка Танджиро конкретно не понял, но возвращаться и спрашивать он не собирался. Он получил разрешение, этого было достаточно, чтобы скрасить его вечер после напряжённого дня. Он не мог сказать, что ему не понравилось вообще ничего, он всё ещё считал это бессмысленной затеей, которая приведёт лишь к двум поломанным судьбам. Где вторая — вовсе не Канао. Девочка мила, но поговорить толком им так и не представилось возможности, они лишь отвечали на вопросы, немного говорили от себя и ничего более того. О них рассказывали по очереди старшие и, собственно, как-то и всё. По идее Танджиро стоило бы пообщаться с Канао наедине и узнать, что она-то на самом деле думает обо всём этом и, быть может, даже что-то решить между собой, но судьба распорядилась иначе. При следующей встрече, если таковую решили бы организовать, следовало поступить иначе. Забивать голову и дальше массой информации не было никаких сил и Танджиро рухнул на кровать, устало выдыхая и прикрывая глаза, наслаждаясь прохладой тканей под собой. Самое то, чтобы остудить кипящий разум. Под горячими прикосновениями губ кожа горела, руки то и дело беспорядочно касались чужого манящего тела, цепляя открытые участки и игриво задирая одежду. Танджиро совершенно не понимал, что происходило, но всё творящееся безумие ему невероятно нравилось и останавливать это не хотелось. Он оставлял поцелуи на синих прядках, нежно продевая их между пальцев, словно самые драгоценные шелка всего мира, водил носом по чужой щеке, медленно опускаясь на шею и вовсю наслаждаясь процессом. Желание одарить всё это прекрасное тело под собой лаской, утопить в ней без возможности вдохнуть живительного кислорода, охватило Танджиро целиком и противостоять такому он уже не мог. Губы касались шеи, осторожно, игриво, не стремясь дарить полноценную ласку, чужая грудь взволнованно вздымалась, и до ушей Танджиро донёсся едва слышимый нетерпеливый всхлип. Он прижался губами к нежной коже за ухом, чуть прикусывая, скользнул языком чуть ниже, оставляя короткие мокрые поцелуи, касаясь то протяжно, то невесомо. Руки его потянулись к вороту чужой рубашки, скрывавшей за собой юное манящее тело лежащего на кровати парня, что дышал через раз, не в силах себя контролировать. Пуговички поддавались одна за другой, у Танджиро дрожали руки, от чего не всегда это удавалось провернуть с первого раза. Отчаянно хотелось занять чужие губы поцелуем, собственные даже закололо от захлестнувшего желания. Он поднялся на локтях, сталкиваясь с изумрудным блеском глаз напротив, что в полумраке комнаты казались ещё более манящими, а взгляд соблазнительным. Сила, что двигала ими обоими изнутри, несоизмерима, и Танджиро даже не пытался остановить себя, всецело утопая в охватывающем его блаженстве, и не заметил, как проснулся. Он открыл глаза, несколько секунд жизни у него ушло на осознание того, что ему только что снилось, и только потом он распахнул свои очи шире, вскакивая в кровати. Со лба его стекал пот, дыхание ожидаемо сбилось, пальцы рук нервно подрагивали от накативших эмоций, а внутри всё скрутилось в тугой узел от желания и всё ещё столь ярких эротичных картинок распластанного на кровати Иноске с томным взглядом из-под полуопущенных ресниц, соблазнительного румянца на щеках. В ушах словно до сих пор музыкой звучало его тихое рваное дыхание. Танджиро упал обратно на спину, а после и вовсе свернулся калачиком, пытаясь думать о чём угодно, но только не о Хашибире, лишь бы прогнать незваное возбуждение. Получалось из рук вон плохо. Его образы навязчиво всплывали в голове, заводила даже его, казалось бы, милая улыбка, которую он иногда показывал, хотя по логике такое должно было вызывать умиление. Парень зажмурился так сильно, до пляшущих точек перед глазами, надеясь, что это поможет ему избавиться от напряжения и очередного помутнения разума. Сжал руками одеяло да так сильно, что ткань пододеяльника угрожающе скрипнула. Навязчивое вожделение с каждой секундой охватывало его всё больше, и чем дальше, тем меньше хотелось все эти помыслы прогонять. Застывший перед глазами взгляд Иноске никак не желал отпускать, увлекая в свою зелёную глубину, и чем дольше Танджиро смотрел, тем сильнее хотелось утонуть. Немного помогло прийти в себя воспоминание о том, что он мучается такими помыслами, а значит он грязный и вообще отвратителен. Но лишь немного. В целом, всё ещё оставалось понимание того, что если бы Иноске был рядом в данный момент, то Танджиро не смог бы удержать себя в руках. Он хотел его и это то, что стоило принять. В штанах уже было невыносимо тесно и это доставляло дискомфорт, голова шла кругом от кипящих эмоций. Знал, что утром он будет ненавидеть себя, как никогда раньше, будет корить за содеянное, сейчас противиться желанию избавиться от возбуждения больше не было сил. Он дрожащей рукой потянулся к бляшке ремня, ослабляя крепление, и несдержанно и слегка облегченно выдохнул, когда почувствовал хоть немного свободы. По телу пробежалась приятная дрожь от предвкушения и, для верности зажмурившись, Танджиро отогнул край брюк, цепляя замочек и скользя внутрь рукой.***
Ветерок едва колыхал малиновые прядки на ветру, покачивал серёжки на ушах, разметал полы одежды. Танджиро брёл в библиотеку, собирая ногами песок, камни, безэмоционально глядя перед собой. Настроения не то что не было, оно было откровенно отвратительное. Конечно, он кончил с именем Хашибиры на губах, и не раз. И дело далеко не в парне. Танджиро охватила самая настоящая агония, в которой он промучился добрую половину ночи, сходил с ума раз за разом, и сейчас вынужден был идти на встречу с тем, на кого полночи стирал руки. Это не могло радовать от слова совсем. Камадо после такого вообще боялся встретиться с Иноске. Как он на него отреагирует? Забьётся в себе от угрызений совести? Или накинется на него, как голодный зверь и возьмёт прямо в библиотеке на любимом столике? Что Танджиро мог еще от себя ожидать, он уже не знал, он боялся сам себя. Так ещё больше становилось от самого себя противно, Иноске весь такой нежный и обнимательный, тёплый и тактильный, а у Камадо в голове мысли, в каком бы углу его зажать. — Я чокнусь. Я сойду с ума. Появилось непреодолимое желание развернуться и уйти домой, перемотать время вспять и не показывать самому себе, как может быть хорошо, а особенно если думать в этот момент о Хашибире. Пусть тот завалит математику, пусть не будет поцелуя, хотя бы Танджиро успокоится и придёт в норму. Ему перестанет так сносить крышу от одного только вида Иноске. — Да разве я могу... Его, в общем-то, не волновало то, что он застыл в нескольких метрах от школы прямо на тротуаре и говорил сам с собой. Конечно же, он не мог. Он и сам ждал дня объявления результатов, иначе без прикосновений к Иноске, как ему казалось, попросту бы умер. Хотя, казалось бы, ты только попроси. Хашибира обнаружился стоящим около небольшой оградки, опираясь на неё поясницей и левой ногой, согнутой в колене, руки прятались в карманах любимой голубой мастерки, взгляд направлялся куда-то ввысь, а пряди непослушной чёлки от порыва ветра метались по лицу. Танджиро, увидев его, непроизвольно закусил губу, а после отчаянно ущипнул себя за бок. Он всю ночь мучился в сладостной агонии его образами, уже сомневаясь в его реальном существовании, а тут Иноске стоял весь такой непринуждённый, настоящий и красивый. Неужели всё-таки влюбился? Если сложить всё, что чувствовал Танджиро, то это по-прежнему не дотягивало до такого большого и сильного чувства, как любовь. Тогда что же это вообще такое было? — Что-то ты неважно выглядишь, — заметил Хашибира, когда Камадо с ним поравнялся. — Спал плохо, — и надо же, Танджиро почти не соврал. — Проблемы дома? — осторожно предположил тот, чем заставил Камадо внутренне чуть ли не взвыть. «Проблема прямо передо мной.» — Ты не спрашивал у мамы? Ну... По поводу моего предложения? — Какого предложения? — Танджиро, зависнув взглядом на движении чужих губ, не сразу понял сути вопроса. — Я писал тебе про пикник. — А... Точно, — Камадо улыбнулся, чувствуя себя последним идиотом. Возможно, он и вёл себя так же — со стороны не видно. — Да, я пойду. Я удивился, но мама почти сразу дала разрешение. Огонёк радости, вспыхнувший в глазах напротив, отдался теплом и в груди Танджиро. Как мало Иноске требовалось, на самом деле, для счастья. Всего лишь одного Камадо Танджиро. — И как у тебя дома дела? — Да всё хорошо, — ответил Танджиро дежурной улыбкой. — Всё разрешилось. Он по-прежнему умалчивал о том, что ему сватали девушку. Казалось, что расскажи он такое Хашибире, то испортит их и без того трудные отношения или чего похуже. Танджиро и правда не готов был пока взять на себя ответственность за Иноске, его чувства и свои собственные, но вовсе не хотел их рушить и разбивать чужое сердце. Когда они начали повторять пройденный материал и, в принципе, погрузились с головой в учёбу, Камадо отошёл мало-помалу от своих мыслей, во всяком случае стал реже на них отвлекаться. Иноске в своей любимой манере успел поныть о том, как же ему ненавистна учёба окаянная, Танджиро не стал возникать на этот счёт, потому что даже такое действие со стороны Хашибиры казалось очаровательным. В какой-то момент тот углубился в решение особенно сложного примера и словно забыл о том, что рядом вообще кто-либо находился. Танджиро воспользовался этим, чтобы незаметно понаблюдать за ним, как он забавно хмурил брови, раздумывая над решением, как зависал взглядом на бумаге, когда чего-то не понимал или проверял написанное, как по его губам скользнул кончик его языка... Танджиро сглотнул комок, что встал поперёк горла и целомудренно отвёл взгляд, потому что, ей богу, с огнём играл! Он выдохнул, прикрыл глаза и посмотрел уже прямиком в тетрадь Хашибиры, чтобы оценить верность записей и, конечно, же нашёл ошибку. Потянулся за своей ручкой и наклонился к Иноске, намереваясь указать на недочёт и исправить. — Погоди, здесь неправильно, — он перекинул свою руку поверх чужой руки, указывая кончиком ручки на неверное вычисление. — А что именно не т... Иноске имел восхитительную неосторожность повернуться в сей легендарный момент и чуть не столкнуться собственными губами с чужими — настолько лицо Танджиро оказалось близко. Камадо замер, казалось, всем телом, даже дышать перестал, зависнув взглядом на невозможных глазах напротив, ощущая прерывистое осторожное дыхание, раскатившееся по его губам теплом, а по телу сладостной дрожью. Так близко он видел лицо Иноске только тогда, когда целовал его, и сейчас стоило лишь на сантиметр неосторожно качнуться вперед и можно было прижаться к манящим полураскрытым губам, втягивая в желанное прикосновение. В изумрудных глазах пробежала искорка страха и он отодвинулся чуть назад, смущённо отводя взгляд. Танджиро тоже очнулся и опустил глаза, нервно прокрутив ручку в руках, а потом снова вернулся к тетради. — Ошибка здесь. Тут надо по-другому...***
Иноске поднимался в аудиторию для проведения экзаменов вслед за остальными сдающими, среди которых Танджиро не было. Он сдавал в этот же день, но в другое время; в целом, ничего страшного в этом не наблюдалось. Хашибиру пугало то, что впервые за долгое время он отчётливо ощущал, что подготовлен не идеально. Математика так ему и не далась окончательно, поэтому он совершенно не был уверен в своих силах. Мысль о том, что он может действительно не сдать этот экзамен на отлично, казалась ему роковой. Однако следовало собраться с мыслями и силами, чтобы использовать те знания, что есть. Он хорошо выучил все нужные формулы, запомнил геометрические обозначения, что было намного проще, однако в процессе решения иногда допускал ошибки и, соответственно, получал не тот результат. Такое могло запросто случиться и во время экзамена. Всё шло относительно хорошо, Иноске справлялся с решениями и ответами, проверял, всё ли сходилось, а наткнувшись на особо сложные задачи, откладывал их на потом, чтобы не терять времени, переходил к задачам геометрии и реальной математики, но по окончании написания в глубине души осталось неприятное чувство, что он точно где-то ошибся. Он решил всё, и точно так же как и с физикой, оставался открытым вопрос — насколько правильно. До отличного балла допускалась всего одна ошибка, и она могла стоить слишком дорого. Остановившись на мысли, что лучше он бы, наверное, не смог, и так приложил все усилия настолько, что вспотел, он сдал свой бланк с ответами на стол учителя. — Результаты первого июня в десять утра. Объявление так же по группам сдающих, — коротко отрапортовала учитель математики и, собрав сданные бланки, покинула кабинет. Иноске сначала не обратил никакого внимания на дату, потом в его голове что-то щёлкнуло, а затем на губах сама по себе расцвела самодовольная улыбка.