Сентябрь 20XX года.
Санкт-Петербург — некогда величественная северная столица Российской Империи, а ныне — провинция, с самым что ни на есть разношёрстным населением. Холодный город принимает множество гостей из разных стран, а некоторые даже остаются в этом чарующем городе навсегда. Можно сказать, эта провинция действительно больше всех городов России играет на контрасте, от роскоши музеев и богатых районов, до несколько грустного вида старых, но всё ещё жилых домов и точно такого же грустного вида однотипных новостроек. Словом — своеобразная картина. В одном таком пятиэтажном домике, на З-ской улице, в совершенно неприметном, но определённо старом районе встречал это утро парень с несколько необычной, но приятной внешностью. Светловолосый парнишка с несколько необычного цвета глазами — они были подобны сирени, такого же приятного цвета, с аметистовым оттенком. Ну как встречал. Он скорее пытался как можно дольше не просыпаться, потому с головой завернулся в одеяло, надеясь, что это действие позволит ему поспать чуть-чуть подольше. Однако и это не помогло Ивану Брагинскому, так как дверь в, очевидно, его комнату открывшись скрипнула, а в помещение вошла молодая девушка. Её выделяло то, что цвет глаз с парнем у них был одинаковый. Волосы её были цвета спелой пшеницы, а сама она была очень миниатюрная, хоть и не казалась при этом слабой. То была Наталья, младшая сестра его. Она подошла ближе к кровати брата и стянула с того одеялко, окликая: —Брат, вставай, в школу опоздаем! — громко произнесла девушка, тем самым окончательно разбудив брата. —Да-да, встаю, Нат, довольна? — нехотя ответил он, прекрасно понимая, что спать дальше у него не выйдет и действительно пора бы уже собираться. —Я буду ещё более довольна, если ты успеешь спуститься к завтраку и не пойдёшь голодным. Так что давай, «раскачивайся». — с этими словами, девушка удалилась на кухню. Думаю, стоит подробнее рассказать про нашего героя. Ваня, как вы уже догадались — школьник, учится в одиннадцатом классе, в таком-то лицее. Стоит ещё сказать, что в этом лицее очень интернациональный состав учеников. То есть, дети из различных регионов России, а также из других стран обучаются в нём. Хотя и не сказать, что это очень элитное учебное заведение. Опять я отвлеклась, дорогой читатель, так вот, об Иване. Живёт этот русский паренёк, что логично, с матерью и младшей сестрой Наташей. Отец его умер, когда ему не было и двух лет, а после мать его, Марья Андреевна, сошлась с другим мужчиной, а уж потом родилась Наташенька. У парня ещё есть дед Андрей, правда мрачный такой пожилой мужчина — изолировался на даче и живёт там даже зимой, подальше от «поганого города». Стоит сказать, что у Ваньки есть и старшая сестра, Ольга. Только вот та оборвала все контакты с семьёй, после того как рано вышла замуж. Возможно она вовсе уехала из России, но никто не знал, куда именно. Ну да что говорить о былом, правильно — нечего. Лучше о настоящем, о главном. Можно сказать, Ванька парень «необычный», в каком-то смысле. Не подходит под одну очень важную общественную норму. Он гей. И никто об этом не знает, даже Наташа, которая больше личной жизнью брата интересуется, чем своей собственной. Только вот «этот момент» в жизни любимого брата она проглядела, а Иван пока не собирался никого посвящать в такие подробности о себе. Особенно мать и сестру. Он не столько стыдился данного своего «влечения», сколько боялся, что его не примут. Что родные от него отвернутся. И тут его можно понять, как и любого другого человека, особенно подростка, оказавшегося в подобной жизненной ситуации. Не каждый родитель готов услышать от своего ребёнка признание в подобном, особенно если общество такое порицает. «Что подумают люди? Как родным в глаза смотреть? Что скажут коллеги по работе?» — это небольшой пример тех самых вопросов, которые возникают в голове у людей впервые сталкивающихся с такими личными подробностями из жизни их близких. Иван конечно же всё это понимал, потому ничего такого матери не рассказывал — не хотел принести проблем, ведь он очень дорожил и любил её, да и Наташку. Но один «укрывать» что-то подобное он бы точно не смог, уж больно сложно прятать слона в посудной лавке. Однако об этом позже, мы что-то слишком сильно отошли от темы. Брагинский всё же смог кое-как встать, привести себя в порядок и доковылять до кухни. Там он первым делом увидел Наталью, мирно попивающую чай, а уж после обратил внимание на мать, стоящую у плиты. Определённо красивая, хоть и не молодая, светловолосая женщина стояла и что-то помешивала, возможно делая заготовку для обеда или ужина. Присмотревшись к внешности этой дамы можно сразу же понять, что они с Наташей очень похожи внешне, даже больше, чем с Ваней. —О, проснулся таки! — не оборачиваясь ответила Марья — Что-то вы рано сегодня, ещё и шести утра нет, а вам выходить и то в семь. —Доброе утро, мам… Да это Наташенька так «заботливо» разбудила меня раньше времени… — как-то сонно отвечал парень, игнорирую прожигающий взгляд сестры. —А иначе ты бы проспал, не услышав будильник и мы бы опоздали. — оправдалась девушка. —Ну хватит вам, ешьте и не пререкайтесь. — сказала, как отрезала глава этого странного семейства. —Так, а тебе ко скольки сегодня на работу, мам? — спросила Наталья, переменив тем самым тему разговора. —Да к семи, как раз сменщицу свою подменю и на ночное выйду, а дома буду только к семи утра. Ну, как обычно. — как-то скомканно ответила женщина, всё же оторвавшись от своих заготовок и присев за стол завтракать вместе с детьми. —Мам, а ты вроде говорила, что дед к нам приехать должен, или мы к нему, только не сказала когда. — уклончиво спросил Иван у матери. —Ммм, да, должен будет этот старый пень к нам заехать, только вот он и мне сам не сказал, когда именно. Ну и чёрт с ним, старым бесом. —она вздохнула, но после как-то странно посмотрела на сына — А зачем ты спросил, Ванюша? Тут и Наталье стало интересно. Особенно потому, что Иван как-то странно отреагировал на ответным вопрос женщины — слегка смутился, а щёки его чуть покраснели. — Да так, у меня просто были кое-какие планы на эту пятницу. Хотя, почему были, они и сейчас есть, да… — он хотел было ещё что-то сказать, но так и не смог сформулировать это самое «что-то» в целостное предложение. —О как, Ванечка, у тебя что, наконец девушка появилась? Ну дай Бог у меня и внуки скоро будут такими темпами. — весело ухмыльнувшись отпила немного чая из чашки Марья. —Братец, как это девушка… И мне главное ничего не сказал, обидно как-то, знаешь ли! — немного расстроенно произнесла девушка. — Д-да прекратите вы уже, нет у меня никого! Вот привязались, мегеры… — окончательно засмущавшись пытался парировать русский. «Вот заладила она про внуков… А мне и ответить нечего. Как подумаю, что она всё же узнает, так сразу сквозь землю провалиться хочется… Ну да чёрт с ним, опять мысли странные с утра в голову лезут.»—подумал про себя парень. Оставшееся время они просидели в молчании. Каждый думал о чём-то своём, очевидно не желая никому это рассказывать. Ну оно и правильно— у каждого есть свои секреты.* * * * * *
А тем же временем в другом пятиэтажном доме этого же района, только-только просыпался один очень интересный человек. А интересен он был тем, что людей подобной ему внешности в России крайне мало, а то и вовсе нет. Белая, как снег, кожа и точно такого же цвета волосы, да к тому же неестественно рубинового цвета глаза. Этого во всех отношениях неординарного товарища звали Гилбертом Байльшмидтом. Да, он чистый немец, что не очень удивительно. Потому как в самом начале я уже говорила, дорогой читатель — в Питере много приезжих, а некоторые приехав однажды остаются жить в «Северной столице.» Вот точно таким же образом, когда-то и родители Гила приехали в Россию «на пару дней по делам», да так и остались. Мать его умерла рано, когда парню ещё было десять лет, а отец, долго не скорбев успел поменять себе ещё двух жён. Правда маленький Байльшмидт очень лихо избавлялся от каждой из них. Слишком сильно на парне сказалась смерть матери, что он не мог видеть рядом с отцом никакую «другую бабу». Эгоистично — не спорю, однако парень и сам тот ещё самовлюблённый эгоист. Но если вы думаете, что с женским полом у Гилберта были проблемы, то вы ошибаетесь. Девушек у него, за почти весь подростковый период, было много, но серьёзных или отдалённо их напоминающих отношений ни с одной у него не вышло. В основном это была его вина, немец сам понимал это. Сложно идти на более близкий контакт с девушкой, особенно если она тебя не сильно то и возбуждает. Да, Гил, тоже не «по девочкам». Только он не принял это и просто скрывал ото всех — он сначала ушёл в жёсткое отрицание, с попытками «что-то исправить», а уже потом смирился. Смирился, после того, как повстречал одного очень мечтательного русского, который почему-то крепко запал немцу в сердце. Но об этом чуть позже. Как уже понятно, отец Гилберта — Генрих, был очень консервативного склада ума и очевидно не принял бы что-то подобное в своей семье. Даже не так — не поверил бы, что его старший сын говорит правду, списав всё на его бунтарский характер и подростковое «желание насолить отцу». —Bruder! Вставай уже, из-за тебя мы в школу опоздаем, снова. — буквально ворвавшись в комнату своего старшего брата громко выпалил голубоглазый блондин, очевидно это был Людвиг — младший брат Гилберта. Да разница между ними всего год и два месяца, но если так посудить временами Людвиг был больше похож на старшего брата, чем Гил. Вот, например, как сейчас. Чертыхнувшись и выругавшись на немецком, Гилберт всё же поднялся с кровати и полусонно посмотрел на младшего брата, сказав: —Утро, Людди… Надеюсь хоть ты выспался. — зевок — А вообще, похуй, почему это такому великому человеку, как я надо вставать в семь утра ради того, чтобы идти куда-то? Я сегодня лучше ко второму пойду, хоть лишний часик покемарю. — и он улёгся обратно. Но кто сказал, что ему дадут так спокойно и своевольно уснуть? Не хилым таким «пенделем» Людвиг опять поднял брата с кровати. —Genug, Gilbert. Тебе сегодня обязательно нужно быть к первому, а то опять за прогулы отчитывать будут, да и отец больно рад не будет узнать о них. Так что вставай, давай, я уже приготовил нам завтрак. — переменяя тон с укоризненного, на более спокойный, отвечал Людвиг. —Мхм, ладно-ладно, уговорил, встаю. Тем более ты, Людочка, такой заботливый сегодня, даже поесть приготовил, ксе-се-се. — как-то обыденно ухмыльнулся немец, но совершенно беззлобно. А после, как-то быстро переменил это ехидное выражение лица, на серьёзное и несколько отрешённое, сказав: —Кстати о папаше, он давно на работу свалил? —Да минут за двадцать до того, как ты проснулся. Ещё попросил передать тебе, что вечером хочет поговорить о чём-то важном. — совершенно игнорируя неуважительное отношение старшего брата к отцу, отвечал немец-младший. —Das ist der verdammte alte Mann, опять отчитывать будет за всякую херню. Ну да плевать, пошли уже есть, а то точно опоздаем, а мне, как ты справедливо заметил, Люд, опаздывать нельзя… Таким вот образом они всё же позавтракали, хоть и в полной тишине. Нечего было обсуждать, а что-то банальное вроде погоды просто было бы странным предлогом к разговору. Да и тем более, они же не англичане, дабы слишком долго болтать о погоде или экономике.* * * * * *
Этот лицей был построен ещё в шестидесятые годы двадцатого века и выглядит, как типичное учебное заведение советского времени. Разве что новая краска, успевшая правда уже кое-где отойти, напоминала, что сейчас век-то двадцать первый, а СССР уже давненько нет. Но довольно ностальгии. Само здание было четырёхэтажным и имело два корпуса, Западный и Восточный, очевидно. На первом этаже, помимо холла располагались ученики начальной школы, впрочем, как и на втором. А вот на третьем и четвёртом этажах ютились ученики постарше. Почему ютились? Да потому что кабинетов было мало и иногда занятия проходили в очень маленьких кабинетах. Можно даже сказать — кабинетах-коморках, несколько напоминающих коморку Раскольникова. Но самым обнадёживающим было пожалуй то, что в таких кабинетах проходили только уроки английского языка, а их в расписании у любого класса было максимум три или два в неделю. Потому эти комнатушки нечасто исполняли своё предназначение «места получения знаний.» —У тебя какой первым урок? — сонно спросила Наташа, которая тоже больно не любила рано вставать, но видимо смирилась с этим, в отличие от брата. —Русский. Вроде тест должен быть или сочинение. Я уже точно не помню. А у тебя? — спросил в ответ парень, пока они с сестрой поднимались на третий этаж. На этом этаже ещё было мало людей, потому как все ученики, которые живут близко, чаще всего приходят позднее. —История. Будем о Гражданской войне говорить. —вздохнула блондинка. — Чую Альфред опять хуйню какую-нибудь сгородит и будет срывать урок. —Да ладно тебе, не обращай на него внимание. Такие, как он — жалкие и живут за счёт общественного одобрения, потому и творят глупые вещи, если всем вокруг подобное нравится. А даже если и нет, то плевать таким на недовольных, ведь их всегда меньшинство. — спокойно и как-то задумчиво улыбнувшись, отвечал русский. —Да, в каком-то смысле ты прав, Ванька. — она вздохнула, но после заметила вдалеке свою подругу — миловидную бельгийку Эмму — Ну ладно, пойду я, брат. Увидимся на следующей перемене. —Да, увидимся. Стоит сказать, что Альфред Джонс хоть и срывал уроки частенько, но был лучшим по успеваемости, среди своих одноклассников и даже своей параллели десятого класса. Да, даже при том, что они с Ваней в разных параллелях, лично они пересекались часто и эти встречи всегда были русскому очень неприятны. Нет, не из-за стереотипной ненависти к американцам, а скорее из-за характера Джонса. Ивана бесили подколы и приставучесть Ала, но в прямой конфликт русский предпочитал не вступать, лишь отшучиваясь. Хочу также упомянуть, что старший братец этого приставучего мальчишки — Артур Кёркленд, учился с Брагинским в одном классе. И честно сказать, Ваня за всё время совместного обучения убедился полностью — у них вся семья, те ещё язвы. И близко иметь с ними дело не стоит — проблем потом не оберёшься. Да, вроде как их родители были довольно богаты, но почему-то их любимые дети учились не где-то в Оксфорде, а в захудалом Петербургском лицее. Ну да Бог с ними, нельзя же знать, что у богачей на уме и почему они ещё не вернулись на родину. Возможно предприятие, которым они здесь владеют довольно прибыльное, от того и не уезжают. Пока Брагинский погружался в свои мысли, он совершенно не заметил того, о ком они с сестрой говорили пару минут назад. Уже вышеупомянутый Американец стоял напротив русского, а после минутного молчания выпалил: —Hey, Брагинский, чего стоишь такой хмурый? Опять о чём-то занудном думаешь? — тон голоса у этого американца был неприятным, лично для Ивана, потому тот ответил не сразу. —А тебя так сильно волнуют мои мысли? Не знал, что ты так сильно мной интересуешься. Хотя мне плевать, если честно. — лениво парировал русский, совершенно не желая говорить с этим парнем. Альфред, почему-то, смутился, услышав слова русского. Но долго над ответом не думал, потому громко выпалил: —Да ну, вот ещё мне о тебе интересоваться! У тебя определённо скучная жизнь, да и сестра поехавшая. И друзей вовсе нет. Так что некогда мне интересоваться таким ничтожеством, как ты. — ухмыльнулся под конец своей речи парень. Иван пристально посмотрел на Альфреда и честно, подумывал было ответить что-то едкое и более язвительное, а то и вовсе толкнуть этого придурка, дабы он свалил куда подальше. Только вот он не успел, ведь в разговор вклинился всем нам уже знакомый товарищ: —Опа, Джонс, а ты что тут торчишь или ты настолько мозги себе травкой прокурил, что уже номера кабинетов путаешь? — ухмыльнулся немец, понимая, что этот день начинает быть более весёлым. Ведь словесные перепалки — его конёк, в каком-то смысле. —Ой, какие люди! Мне что-то подсказывает, что бедных оборванцев никто сюда не звал. Ну ты только не принимай мои слова близко к сердцу, все же не всем в жизни везёт, должны быть и подобные тебе. — как-то более неприятным голосом пререкался с немцем Джонс. —Ну да, куда уж нам, черни, до богатых маменькиных сынков. — всё ещё ехидно парировал Байльшмидт, пытаясь сдержать смех.—Auf jeden Fall, уёбывай по тихой грусти, у меня сегодня слишком хорошее настроение и я, так и быть, прощаю тебе твою тупость. —Ох, да… Fuck you Beilschmidt… — поспешно «сливаясь» из этой перепалки, едко, но тихо выдал Американец, спешно уходя к своему кабинету. Всё это время Брагинский не проронил ни слова. Ему нравилось наблюдать за тем, как Гилберт ловко отвечает этому вредному мальчишке. А немцу во всей этой ситуации нравилось то, что Ванька тут присутствовал. Думаю, теперь стоит сказать, дорогой читатель, что у этих двоих, Ивана и Гилберта, есть определённые странности в их «дружбе». Можно сказать, что они оба осознают, что заинтересованны друг в друге в явно «не дружеском» ключе, да только оба не решаются заговорить о чём-то настолько смущающем. Гилберт точно не помнит, когда конкретно начал что-то чувствовать к этому странному русскому. Возможно тогда, когда только перевёлся в эту школу, в восьмом классе, но одно он знал точно — это «что-то» было искренним и серьёзным. —Ну, Ванька, чего застыл, — немец посмотрел на парня, неожиданно встречаясь с ответным взглядом этих задумчивых аметистовых глаз. — Доброе утро, коммуняка. Чё сонный такой? Русский через силу выдавил из себя полуулыбку, зато искреннюю, ответив: —Доброе, Гил. Да я просто допоздна готовился, у нас сегодня с первого урока уже пиздец начинается. Вроде сочинение или тест по русскому. — как-то слишком спокойно говорил Иван. —Oh Scheiße. —Ага, оно самое. —А что за тема хоть? — немного нервно спрашивает немец. —Если тест, то скорее всего повторение темы причастий, а также про орфограммы в разных морфемах что-то да будет. — Иван тяжело вздыхает — А если сочинение, то скорее всего будем тренироваться писать допускное к ЕГЭ. —Вот же засада, а я уже обрадовался, что день лёгкий будет. А что, всего-то 7 уроков, а тут такая подстава с самого утра. Widerlich. Не зря не люблю четверги. «—Как, уже сегодня четверг? А я думал, что до пятницы ещё как-минимум дня два. Совсем во времени теряюсь в последнее время. Ну ничего, значит завтра и нужно будет всё расставить на свои места. Надеюсь меня не пошлют нахуй после подобного.» — ничего не ответив своему собеседнику, нервно думал русский. В кабинете русского языка и литературы, в котором с гордостью преподавала Александра Владимировна, повисла гробовая тишина. Все ученики всегда молчали на уроках этой женщины, особенно, если они были первыми по расписанию. И совсем не важно литература это или русский. Все просто боялись эту свирепую даму. Помимо двух известных нам товарищей, в помещении находились ещё некоторые лица, о которых так и хочется рассказать подробнее, но это позже. Расскажу кратко. На передней парте среднего ряда сидел человек, уже раз упомянутый — Артур Кёркленд, а его соседом был очень приятного вида француз — Франциск Бонфуа. Эти двое терпеть друг друга не могут и каждый день «собачатся», но только не на уроках у Александры Владимировны. За партой, находящейся прямо перед учительским столом сидела местная «сладкая парочка», как любил говорить Гилберт. А именно Элизабет Хедервари и Родерих Эдельштайн — венгерка и австриец, вот ирония то. А где-то в конце первого ряда сидели два не менее интересных человека. Добродушный и горячий испанец — Антонио Фернандес Карьедо и его вспыльчивый друг итальянец — Романо Варгас. Ну а Ванька и Гил сидели где-то на среднем ряду. Не то на третьей, не то на четвёртой парте, да это, больно то и неважно. Важнее всего было то, что сейчас, своим стальным тоном голоса, говорила «руссичка»: —Итак, доброе утро, молодые люди. Сегодня мы пишем пробное допускное сочинение. За весь первый семестр мы напишем ещё примерно четыре «пробника» и это не считая самих пробных вариантов ЕГЭ по русскому языку, — она бегло окинула своим взглядом класс и остановилась на Брагинском. — а некоторые будут писать пробники и по литературе. Пронников, — она обратилась к какому-то ученику, протягивая тому стопку с двойными листочками в линию — раздай каждому по листку. Итак, темы для сочинения…* * * * * *
Перемена — любимое время во всём учебном процессе для любого школьника, вне зависимости от возраста. Особенно приятна большая перемена, во время которой ты хоть поесть успеваешь. Опять же, смотря после какого урока ты идёшь есть. Иной раз бывает так, что старшеклассникам большую перемену «впаривают» прямо перед последним уроком, когда в столовой ничего мучного уже не остаётся — любую вкусную выпечку раскупают быстро. В таком случае приходится есть, то, что дают всем. И это «что-то» не всегда даже выглядит съедобно, про остальное я вообще желаю умолчать. Вот и сейчас, перед седьмым уроком трое товарищей сидели в столовой. Всем нам уже знакомый Людвиг, с ещё двумя интересными личностями. Один был итальянцем, что угадывалось хотя бы потому, что он не ел лицейскую еду, а предпочитал носить с собой домашнюю еду. В приоритете, конечно же, пасту или любое другое блюдо итальянской кухни. Этого истинного патриота Италии звали Феличиано. Феличиано Варгас, младший брат того самого вспыльчивого Романо. От старшего брата он отличался кардинально, был ленив временами и совершенно неконфликтен. Но самым интересным в биографии этого парня было то, что он, вообще-то встречался с Байльшмидтом-младшим. И знали об этом, только Ромка, да Антонио. Всё же скрытность в подобного рода делах — самое важное. Ведь даже их с Людвигом друг, который в данный момент тоже сидел с ними в столовой, правильный японец Кику Хонда, которого каким-то неведомым чудом занесло в Россию, не знал о такого рода связи между итальянцем и немцем. Но стоит сказать, что не только Кику ничего не знал. Людвиг ничего не рассказал и своему старшему брату, скорее всего, боясь, разочаровать его. —А потом Романо как вмазал ему. Я думал, что братец выбил ему глаз или сломал челюсть. Но в целом всё прошло мирно. — парень говорил с набитым ртом, но оба его товарища прекрасно понимали, о чём он говорил. —Слушай, лучше прожуй сначала, а потом говори — непонятно же ничего. — несмотря на довольно официальный тон голоса, немец говорил совершенно спокойно, что сильно насторожило японца. Обычно Людвиг частенько кричал на итальянца, когда тот вёл себя невоспитанно или несколько глупо. А тут грозный тон немца всё чаще стал сменяться на более спокойный и удивительно то, что это работало. Варгас-младший вполне себе слушал Байльшмидта, нежели раньше. А Хонда с каждым днём всё больше и больше подозревал, что что-то не так между этими двумя. Но напрямую спрашивать было бы верхом неприличия, потому японцу только и оставалось, что молча наблюдать за всем этим. —Bene-bene, но потом я расскажу вам ещё одну интересную ситуацию, которая произошла со мной на днях! — закончив фразу, брюнет принялся дальше уплетать свой обед. —Кстати, Людвиг-кун, а вы планируете уезжать из России на родину, после обучения? — разряжая обстановку, спросил темноволосый представитель одной азиатской страны. —Пока не знаю, отец что-то говорил об этом, но пока у нас для подобного недостаточно денег. Да и они с братом часто ругаются в последнее время, потому эту тему мы не поднимаем. Пока что. — немец задумчиво вздохнул — А ты, Кику? Планируешь уехать? —Да, определённо. Мне не по себе от здешних зим, да и люди тут не очень приветливые. — как-то слегка поморщившись, будто от холода, ответил японец. —Ммм, ну не знаю, не знаю, amico, мне лично нравятся люди в этом городе. Очень много необычных и приятных личностей. — закончив трапезу вклинился в разговор итальянец. — Кстати, как вам идея в пятницу, после учёбы, устроить ночёвку у меня дома? Просто Романо как раз не будет дома, он вроде как будет у Антонио. И мы сможем мирно посидеть у меня. Ну так что? —Идея неплохая, но я спрошу у отца. Надеюсь отпустит. — как-то слегка засмущавшись, но тут же подавив это смущение, ответил Людвиг. —Если не будет дел по дому — обязательно приду, Фели-кун. — кротко ответил Хонда. —Ну вот и славно! Завтра ещё всё точнее обсудим. — он улыбнулся. — Кстати, какой у нас последний урок сегодня? —Алгебра. — невозмутимо проговорил немец. И все трое товарища синхронно тяжело вздохнули. Хотя из них только Варгасу плохо давалась математика, впрочем, как и другие точные науки. А в то же время, в той же столовой, где-то за самым дальним столиком сидели тоже трое уже знакомых нам человека. Чопорный англичанин, пылкий француз и американец с излишками юношеского максимализма. —Damn Braginsky, одним своим видом и его этой идиотской улыбочкой выводит меня из себя. Так ещё и этот поганец Байльшмидт… — Джонс явно был не в духе после утренней стычки, потому под конец учебного дня ворчал. —Oh, mon ami, чего ты так взъелся на Жана? Он очень милый парень, довольно скрытный правда. Хотя мне кажется, это особенность русского менталитета — излишняя скрытность. — мягким голосом мечтательного юноши обратился Франциск к Альфреду. —А у тебя только одни «хорошие парни» на уме, лягушатник. — невозмутимо проговорил англичанин, попивая чай по всем своим «родным традициям». —Mon cher ami, ты, как всегда, огрызаешься под вечер. Oh j'ai compris, ты просто ревнуешь, потому что я думаю о других парнях? — блондин как-то странно усмехнулся, посмотрев своему другу прямо в глаза — Но ты не переживай, в моём сердце и для тебя найдётся место, Артур. —Да кому ты сдался, виносос проклятый! Порой я тебя ненавижу больше, чем эту отвратительную страну. — повышая голос распалялся Кёркленд. —Ох, милый, будь чуть тише, мы все же не одни тут. Кто-то может не так нас понять. — продолжал злорадствовать Бонфуа. И вправду, почти все «присутствующие зеваки» с некоторым ленивым интересом посматривали в сторону этой злосчастной троицы. Однако одного недовольного и пронзительного взгляда Артура хватило, чтобы унять интерес толпы к их бредовому разговору. Перепалку своего брата и француза прервал Альфред: —Так ты говоришь, Брагинский — скрытный? А что ты о нём конкретнее знаешь? — поинтересовался Джонс для одних только ему известных целей. —Ты так часто околачиваешься рядом с ним и толком ничего не знаешь, про этого русского? Слабовато, Альфред. —обратился к брату наш «джентльмен». —Арти, больно мне нужно что-то у него спрашивать. Да и он сам, молчит как рыба всё время, пытаясь меня игнорировать. — велика честь. — сказал, как отрезал голубоглазый паренёк. —Я же просил не называть меня «Арти» на людях. — раздражённо ответил англичанин. —Скорее всего он пытается игнорировать тебя из-за твоего же отвратительного характера. —Вот теперь я вижу, в чём конкретно вы точно братья — у вас одинаково взбалмошный характер. —Франциск еле подавил рвущийся из него смех. — Вообще я знаю очень мало об Эване, но точно могу сказать только то, что его сестра — Наталья, учится в одном с тобой классе. Друзей у него мало, если они вообще есть. На хорошем счёте у учителей, как-никак зам. старосты в классе. — он отпил немного чая, продолжив — Вроде как его отец умер, когда ему было очень мало лет, а живёт он сейчас с матерью. На личном фронте у него тоже всё туманно. Больше ничего точного рассказать тебе не могу, извини уж, Альфи. А кстати, чего это ты так Жаном заинтересован? Уж не влюбился ли? —Нет уж, Франциск, я не из твоего лагеря, мне так, просто информация нужна. Да и про сестру его я, итак, знал, а вот про остальное — было полезно услышать. — он помолчал минуту, но после снова спросил — А о своём дружке Байльшмидте можешь рассказать? —Вот зря ты так про Гилберта, он очень хороший друг, хоть и «бабник», если можно так сказать. Живёт с отцом, они, можно сказать «полуобруссевшие» немцы. — тот хохотнул — Есть у него и брат, младший, ну да ты и сам его знаешь. Людвиг же с тобой учится, если не ошибаюсь. Парень Гил толковый, да вот только в семье проблемы. В основном с отцом, а на фоне смерти его матери они ещё сильнее обострились и сейчас, скорее всего, достигли своего пика. — француз вздохнул — Всё же десять лет — не тот возраст, когда ребёнку должно сталкиваться с потерей близкого человека. —Да-да, это всё очень трагично, но скажи-ка мне лучше, что там с финансовым положением у него? — с интересом прищурив глаза продолжал заваливать Франциска вопросами Альфред. —Точно не скажу, но вроде всё очень нестабильно. Думается мне, что отца его вот-вот уволят. — трагичный вздох—Oh, pauvres Gilbert et Ludwig. —Ладно вам, хватит этих пустых разговоров. Скоро звонок, пора бы на третий подниматься. —здраво высказался Артур, молчавший всё это время. Он прекрасно понимал, что его младший братец не просто так наводил справки о Брагинском и Байльшмидте с помощью очень доверчивого Бонфуа, чей язык был абсолютно без костей. Но вмешиваться в дела Джонса парень не собирался, он решил занять чётко нейтральную наблюдательскую позицию. —Oui-oui, il est temps d'y aller. Славно, что последний урок — астрономия, хоть отдохнуть можно. — с облегчением проговорил Франциск. — Вот вам везёт, bastards, а у меня алгебра. — разочарованно выпалил американец.* * * * * *
Звонок с седьмого урока прозвенел очень быстро, даже казалось, что раньше чем положено. Однако нет, по времени всё было точно. Гилберт был слишком доволен тем, как плавно прошёл сегодняшний день. И это несмотря на неприятный первый урок и осадок, после утренней перепалки с Джонсом. В данный момент он стоял на пороге лицея, попрощавшись со своими очень близкими друзьями — Антонио и Франциском, дожидаясь одного «глупого русского», который какого-то чёрта задержался с класс.руком. Немец уже начал думать, что Брагинский пропал без вести, да только не судьба. Русский всё же объявился, но не один, а с сестрой. Наталья Гилберту не сильно нравилась, она его не пугала, но несколько настораживала. И совсем не ясно, почему. —Ладно, Ванюша, ты иди, а я кое-кого подождать собиралась, у меня ещё есть важное неоконченное дело. — совершенно не замечая немца, очень спешно попрощалась с братом девушка, быстро юркнув обратно в здание лицея. Немец подошёл к русскому, первым начав говорить: —Куда это она? Забыла что-то? —Да скорее всего пошла Эмму ждать. — ответил Брагинский. —Ту бельгийку? — уточнил Байльшмидт. —Ага, именно. Они в последнее время очень хорошо общаются. А раньше у неё вообще не было подруг. — парень как-то мечтательно улыбнулся, а потом еле слышно дополнил свою речь — Я рад за них. —Was?— очевидно немец не услышал последнюю фразу русского. —Пошли, говорю, а то стоим тут, как два идиота и молчим. — Ванька очевидно пытался сменить тему для разговора. Вообще-то русский уже очень давно подозревал, что его младшую сестру совершенно не интересуют парни. Хоть та и встречалась какое-то время с каким-то литовцем. Его вроде звали Торис или как-то так. Но очевидное стало таковым только тогда, когда Наташа стала часто бывать у Эммы с ночёвкой. Слишком часто. И приходила она всегда в излишне приподнятом настроении. Однако это всё ещё не «доказательство». А даже если у его сестры и этой девушки что-то есть, то сам Иван ничего плохого в этом не видел. Не стал бы он лезть к Наташе и выпытывать подробности, ведь если она сама захочет этим всем поделиться с ним — расскажет. А не захочет — её право. —Так, помнится ты хотел мне что-то предложить, а, Брагинский? — проговорил немец, окидывая русского взглядом. Да, Байльшмидт в каком-то смысле окончательно свыкся со своим влечением к этому человеку. Потому в данный момент его сильно заботила только одна мысль — как ему во всём этом признаться Ване и не получит ли он в морду после признания. Жаль Гилберт не знал, что Ивана заботили точно такие же переживания. Очень жаль. «—Вот и «приплыли»… Ай, чёрт с ним, я же сам решил всё это окончательно прояснить. А если я правда друг для него, то он не пошлёт меня на хуй, а просто выслушает и нормально откажет. Хватит уже ныть, надо действовать.»— как-то неожиданно, для самого себя, решительно подумал блондин. —Да, хотел и сейчас хочу. Меня, кстати, очень радует, что у тебя такая хорошая память. —он вздохнул и как-то внимательно посмотрел на немца, окончательно убеждаясь, что назад дороги уже нет — Давай в пятницу после учёбы у меня позанимаемся? Тебе так и так нужно русский подтянуть — я помогу, а мне бы не помешало немного поправить матан. Лицо немца нужно было просто видеть, потому что описать его было бы верхом не точности, такие лица только в живую и нужно лицезреть. Гилберт очень старался подавить некое смущение, но вышло у него посредственно, так как легкий красноватый румянец всё же был заметен на его щеках. —Gut, я не возражаю. — только и смог выговорить немец таким голосом, будто его застали за чем-то постыдным. «—Позаниматься, у него дома, скорее всего только вдвоём. Чёртов Ванька, ты хоть понимаешь, как это предложение выглядит со стороны? А с другой стороны, чего это я как баба тут нервничаю. Он же не трахаться меня к себе позвал, правильно? Правильно. Заодно за ночь успею обдумать, как ему свою «проблему» рассказать. Всё же надо с этим покончить — будь что будет.»—нервные мысли крутились у немца в голове всю дорогу и во время их с русским разговора. —Отлично, у меня ещё никого дома быть не должно, по идее. Мать в ночную смену работает, вернётся только утром, а Натаха у Эммы, как обычно. — весёлым тоном проговорил русский, но после он и сам засмущался тому, что собирался ещё предложить немцу, потому отвёл от Байльшмидта взгляд, смотря теперь куда-то в сторону, но только не в эти рубиновые глаза. — Так что, если хочешь, можешь остаться у меня с ночёвкой. —П-посмотрим. — выпалил Гилберт, да, именно выпалил, точно также сгорая от смущения и отводя взгляд в сторону от Брагинского. «—Ванька дурак, это предложение ещё более странное, чем первое! У меня теперь в голове ни одной приличной мысли не осталось из-за тебя, dummer Russe. Ну ладно предложение, я же уже согласился, так что отказываться будет странно. Да и Брагинский внешне даже очень… ТАК СТОП! Что это за поганая вражеская мысль в моей голове? Чёртов Брагинский.»—беспокойно думал немец, пока они вдвоём добирались до своего района. Оставшуюся половину пути они провели в некотором молчании. Каждый думал о чём-то своём, потому говорить не было смысла. Да и не о чём было, если так посудить.* * * * * *
Гилберт Байльшмидт терпеть не мог возвращаться домой тогда, когда его отец тоже был дома. Потому что первым делом тот спрашивал об учёбе и чуть что начинал журить парня за всякую ерунду. «Доёб ради доёба.» — первая мысль в голове немца, по приходу домой. В очередной раз это произошло. Не ясно, что надавило сильнее: небольшие проблемы в успеваемости парня по некоторым предметам или общая усталость обоих членов семьи. Тем не менее надавило и конфликт на ровном месте произошёл. Слава Богу Людвиг сегодня остался у Феличиано. Гилберт не очень любил, когда такие ссоры происходили при «его младшеньком», потому как Людвиг любил и брата и отца. А вы прекрасно понимаете, каково любому подростку смотреть на то, как два его близких человека ругаются, на чём свет стоит. Генрих был человеком суровым в вопросах, касающихся своих сыновей. Потому этот человек и ругал очень своеобразно. Можно сказать манипулировал ими и давил на совесть. Только если младшего своего сына он легко мог пристыдить, когда нужно, то вот на старшего этот метод вообще не работал. Появлялся совершенно противоположный эффект в виде любого подросткового протеста. Пререкание и хамство — это ещё самое слабое выражение бунта. Было время, когда Гилберт уходил из дома и отец точно не знал, где ночевал его сын. Потому как у друзей его не было. Но уходил Байльшмидт-старший только потому, что мужчина больно любил… Скажу проще, по-русски, «водить баб» ему нравилось в то время. А мальчик, только более-менее смирившийся, что у него теперь нет матери и дальше жить как-то нужно мягко говоря не понимал, почему отец так по-свински поступает. Ведь он даже женился два раза. И оба брака не длились дольше полгода. Вот что-что, а «выкуривать» ненужных мачех паренёк хорошо научился. А Людвиг не то что ничего не знал, скорее делал вид, что его всё это не касается. Но мы отошли от темы. В данный момент ссора была точно такой же бессмысленной, как и все предыдущие. —Гилберт, возьмись наконец-то за ум. Я же растил тебя честным и порядочным человеком, ты должен поправить свою успеваемость, дабы не позорить меня и себя ещё больше. — с какой-то странной интонацией говорил мужчина, сидя в своё кресле в гостиной. —О, старый чёрт и ты дома — жаль. — как-то лениво потянувшись отвечал немец. — Я сам знаю, что должен. И тебе сразу стоило сказать, что я для тебя «позор» ходячий, а не затирать свои байки о порядочности. Ты прекрасно знаешь, что в нашей семье было только два порядочных и честных человека — теперь же только один и это Людвиг. Мужчина очевидно начинал закипать, потому выпалил: —Твоей матери было бы ужасно стыдно видеть, кем становится её любимый старший сын. Будущая надежда и опора семьи скатывается на дно, устраивая пьянки с друзьями и забивая на своё будущее, так ещё и больного отца доводит. —Если и больного, то только на его старую и плешивую голову. — усмехнулся парень, игнорируя слова отца. —Эрика бы стыдилась за тебя. — окончил свою речь отец, проигнорировав прошлый выпад сына в его адрес. —Не смей блять говорить подобное после того, как таскал всяких шлюх в наш дом, когда ещё и полгода не прошло со дня её смерти, старый лицемерный козёл. —громко выговорил юноша, чуть тише дополнив—Ich hasse dich mehr als mich selbst Bastard. И с этими словами парень ушёл в свою комнату, совершенно не желая продолжать этот идиотский разговор. Не сказать, что Гилберт нытик, но иногда эмоции выходят наружу и он просто благодарен богу, что в такие моменты никто не видит его временную слабость. Кстати о слабостях. Парень вспомнил, что у него вообще-то завтра очень важный день, хотя успокоиться это ему никак не помогло. Но он всё равно решил написать тому, кто уже длительное время живёт в его мыслях и совершенно не собирается выселяться.* * * * * *
—Ваняяя! — донеслось с кухни, очевидно это был голос младшей сестры парня. — Ты ужинал уже? —Да, Наташа, ужинал, не волнуйся. Иван успел, по приходу домой, быстро справиться с объёмом той домашней работы, которую ему задали на завтра. Единственное, что он сделал не до конца — алгебру. «—Два каких-то слишком ебливых примера, ну их нахуй. У Гила спишу.»— подумал парень откинувшись на кровати. Ему на телефон пришло уведомление о новом сообщении. Почему-то он даже не смотря догадался, кому это он понадобился в такое время. И он угадал, это действительно был Гилберт: Пивзавод: Я сейчас посрался с папашей, но это ерунда. В пятницу буду у тебя. Ничего удивительного, этот немец часто ссорился со своим отцом и ещё чаще говорил об этом русскому. А Ваня просто слушал, ничего не отвечая и Байльшмидт уже за это мысленно был ему благодарен. Самогонщик: Славно. А ты почему спать не торопишься? Опять к первому уроку не встанешь, так что шуруй, давай. Ну действительно. Редкими были те дни, когда Байльшмидт приходил к первому уроку. Обычно он начинал мелькать в их учебном заведении только ко второму или третьему уроку. Исключением, пожалуй, была среда, потому как в этот день первым уроком в их расписании была зарубежная история. А немчура был тем ещё патриотом и знал зарубежную историю на твердую пятёрку, впрочем, историю России он тоже знал относительно неплохо. Пивзавод: Ладно-ладно, уже иду, папочка. Ты тоже долго не сиди. Gute Nacht. Самогонщик: Доброй ночи, дурак. Нет, ну действительно дурак. Нельзя так людей приличных смущать на ночь глядя. Ночь была тёплая, несмотря на то, что уже осень. Только ветер тихо шумел за окном, снимая пожелтевшие мёртвые листья с деревьев. Брагинский отчего-то подумал, что было бы неплохо всю свою жизнь вот так вот мирно лежать, думая о чём-то легком. Но потом подумал и о том, что так всю жизнь пропустить можно и было бы грустно самолично навсегда «приковать себя к койке». Ведь жизнь — это движение всего, что нас окружает. В том числе и нас самих. Именно с такой философской мыслью он уснул. А где-то в этом же районе, в похожей пятиэтажке Байльшмидт пытался сделать хоть что-то из того, что им задали на дом к завтрашнему дню. Но вот часы успели перевалить за два часа ночи, а единственное, что Гилберт не успел — русский. Зато славно ему далась алгебра — один из его любимых предметов. Ещё немного поразмыслив о событиях сегодняшнего дня и собрав необходимые учебники в сумку, немец наконец-то решил пойти поспать. Хотя и прекрасно понимал, что ему сегодня ни черта не удастся выспаться. «—К чёрту этот русский, у Ваньки спишу.»— с такой мыслью он и отправился в царство Морфея.