Инстинкт самосохранения

У неё медные волосы, уложенные в тугую аккуратную причёску. Медные острые ресницы. Медные брови, в изгибе которых читается одновременно сильная воля и нерешительность. Медные крапинки в глазах на фоне сине-зелёного. Светлую, в едва заметных веснушках кожу строгий костюм открывает только на кистях, шее и лице. Это Мэй Холмс – третий человек в государстве несмотря на свои тридцать четыре года и юбку. Конечно, вокруг нет ни единого телохранителя. Слишком стыдно демонстрировать эту тайную сторону жизни. Джин улыбается. Она располагает информацией, раскопанной просто для развлечения, что старшая Холмс не жалеет денег именно на эту сторону. Она чётко помни, что подумала, просмотрев все эти сведения. М-м-м, вау. Сердце – если оно есть – подскакивает в грудной клетке, падает к подолу её очень короткого платья и мечется там. Одной рукой Джин дистанционно затыкает Морана. Другой – сжимает чуть тёплую ладонь политика. Отворачиваясь, краем глаза замечает: Холмс краснеет, как школьница. Распущенные волосы гладят её открытые острые плечи. Платье легко струится на неожиданно чистый пол. Джин с искрами веселья в глазах наблюдает, как внутри Мэй Холмс паника мешается с желанием. Ей всё нравится. Скоро политик утонет в расширившихся до безумия зрачках тёмных глаз. Две таблетки с нарисованными улыбками, та крепкая сладкая розовая дрянь и настойчивость Мэй делают своё дело. Джин буквально падает – женщине в руки. Кладёт голову на плечо, на дорогую смесь шерсти и шёлка, и предоставляет инициативу Холмс. Отдаёт себя её пальцам и губам. Потом перетекает на пол, плавно, с ленивым изяществом спускает простые чулки, убирает на бёдра юбку, быстро проходится языком по своим губам, опускает голову. Наслаждается рваным дыханием сверху. Изящно сидя на барной стойке, Джин медленно покачивает в пальцах ножку хрустального бокала, время от времени отпивая из него с лёгкой улыбкой. В кованой чёрной урне на Пэлл-Мэлл – букет роз, пышный, дорогой, в щегольских лентах. Джин думает о нём, пока изящно огибает безжизненных охранников на крыльце дома Холмс. Розы. Красота жизни, вся её яркость и страсть – пока не завянут медленно, уродливо и мучительно. Или пока не переломишь резким движением стебель у основания цветка. Тогда бордовый бархат лепестков падает мёртвым – в одну секунду, свежим, прекрасным. Она появляется на пороге, губы кривятся в улыбке. Мэй Холмс не поднимается с кресла, не выпускает из рук документы, не меняет позу. Просто теперь в её глазах из всего мира жива только Джин. Та проходит в глубь традиционной английской гостиной, садится на колени политика. Вся комната кричит, слепая, сбитая с ног потоком сияющего хаоса. Стены выгибаются, мебель качается волнами, мигает свет, стёкла-осколки заливает то тьмой, то всем цветовым спектром зараз. Часы идут назад гнутыми стрелками. Когда она уходит, время приходится догонять - и часам, и Холмс. Тысячелетия спустя на крыше Джин живёт свои последние минуты – не доживая, наслаждаясь. Сейчас она поднимет руку, нажмёт на курок. Боли в глазах великого детектива она уже не увидит, как и сообщения: «Лазарь», и ответа, и прыжка. Никогда не узнает, что сделают с Мэй шесть букв, полученные от младшего гения. Она не вялый, иссохшийся старый букет, задыхающийся от собственного бессилия и воспоминаний. Она роза со сломанным у бутона стеблем под дверью Мэй Холмс.