Начнем сначала

Ее зовут Лайя. Евлалия Адара Бёрнелл. Первое имя для бабушек из Флоренции, второе для романтических клуш, поэтому пожалуйста, только Лайя. Лайя живет в городке Лэствилл. Уже несколько лет работает по специальности, по выходным мотается на ранчо к матери с сестрой и несколько раз в месяц ходит в бар, поболтать с подругами и пофлиртовать. Лайя не пьет ничего крепче молодого вина, не курит и не парит. Не сидит на таблетках, не состоит в секте, не наблюдается у нарколога. Случайные связи – не ее конек, а единственные отношения закончились давно и спокойно. Джамаль вернулся в Турцию, перенимать бизнес у отца. Лайю он с собой не звал, что к лучшему. Вчера она засиделась за работой до темноты и осталась на ночь в мастерской. Прохладное полуподвальное помещение, старинное кресло с резными подлокотниками и расписная шаль в качестве одеяла – не лучший выход, но Лайя ненавидела возвращаться домой за полночь. Продрогшая за день квартирка нагревалась медленно, и улечься в ледяную постель было выше ее сил. Поэтому между остаться в мастерской и проспать всю ночь или уехать домой и ограничиться четырьмя часами Лайя неизменно выбирала первое. Тем более здесь был душ, а в здании напротив – уютная французская кофейня и свежие круассаны. Всем этим – затекшей шеей, плохо загрунтованным потолком, свежей выпечкой и бодрым «ma chère, adorable Adare разве можно оставаться здесь» от начальника – должно было встретить Лайю утро. Но проснулась она не в мастерской. Первое что подумала Лайя, когда открыла глаза – что такие потолки ей нравятся гораздо больше. Серый камень и узорчатое дерево – явно приятнее, чем серые неровные разводы старого ремонта. В следующий миг девушка уже подскочила в постели, с ужасом осматриваясь вокруг. Она не пила, не курила и не парила. Да к черту, если бы она скурила всю траву, что выращивал брат Джамаля Махмуд, приход был бы другим. Скорее, ей бы привиделся дракула, блестящий на свету или турецкий султан, умоляющий стать его женой. Но не это. Стены, выложенные красивым серым камнем, огромная люстра из горного хрусталя со множеством камней, отражающих свет из окна по всей комнате. Белоснежная мебель, свежесрезанные цветы в вазах, тяжелый балдахин шоколадного цвета, убранный наверх. Комната совершенно не подходила ни Лайе, ни Лэствиллу – выглядела слишком дорого. Но, что удивительно, достаточно уютно. Возможно, Лайя бы даже сочла интерьер милым, а масляную картину на старинном холсте, изображающую красивого сероглазого юношу, волшебной. Если бы ее не похитили, конечно. – Еще и переодели, сволочи, – Лайя оглядела себя и поняла, что осталась в одном нижнем белье. Платья, в котором она вчера работала и не сняла перед сном, на ней не было. Но тут она поняла еще одну вещь – белье было другое. Сначала Лайя замерла, будто не веря своим глазам, а потом в груди поднялся ком невероятных эмоций. Смесь из страха, непонимания, злости и отчаянья душила, заставляя сотрясаться в беззвучных рыданиях. Привезли, раздели, воспользовались. И переодели. Переодели. В новое белье. Что это – новая разновидность эротических игр? Девушку нужно не только взять, но и переодеть, как куклу? Только что-то не вязалось. Лайя поняла, что выбираться нужно как можно быстрее. Выяснить, что произошло и как она оказалась… где-то, где оказалась, можно и дома. Нужно дома. Лайя вскочила и встала на тапочки. Усмехнувшись предусмотрительности и заботливости неизвестных похитителей, Лайя надела их и огляделась. Возможно, похитители были столь добры, что позаботились не только о тепле, но и о досуге? Телефон или ноутбук был бы кстати. Но взгляд Лайи остановился на окне. Точнее, на виде из этого самого окна. Она была не в Лэствилле. И, возможно, даже не в Америке. А в гребанном средневековом замке в гребанных горах. Из окна открывался прекрасный вид. Рассвет золотил снежные шапки высоких гор, а у подножья рос дикий хвойный лес. Природа не напоминала Америку, скорее Канаду или горную Европу. Лайя недоуменно рассматривала вид из окна. Ничего не сходилось. За окном она ясно видела раннее утро. Даже если какой-то похититель опоил ее – для чего он это сделал, Лайя даже не планировала думать – сразу загрузил в машину и повез, прошло всего часов пять. В пяти часах от Лэствилла не было гор. Заставив себя отойти от окна, Лайя принялась осматривать комнату. И тут удивление и шок от всего происходящего достигли критической точки. Лайя с ужасом и каким-то мрачным смирением осознала невероятную вещь. Это была ее комната. Рамка с фотографией. Она и Милли – сестры улыбаются и щурятся от яркого солнца. Милли тут совсем взрослая и красивая – уложенные волосы, красное платье, шляпка. Она ели мороженное, и сестра настойчиво уговаривала ее смотаться в отпуск в Румынию. Лайя согласилась, и невероятно счастливые девушки попали в кадр уличного фотографа. Рамка стояла на рабочем столе в ее квартире. Ее украшения в шкатулке. Флакон любимых духов. Летняя шляпка, явно забытая на мягком пуфе. Лайя лихорадочно осматривала все вещи подряд. Разбросанные карандаши и ровно,как по линейке, выложенные кисти для работы. Свернутые в рулон холсты, аккуратно приставленные к туалетному столику. Наряды – знакомые и совершенно новые, но будто выбранные самой Лайей. Окончательно Лайя потерялась, когда поймала свой отчаянный взгляд в зеркале. Отражение было ей и знакомо, и не знакомо. На нее смотрела она, Лайя. Или не она. Бледное, осунувшееся лицо. Тонкая, едва наметившаяся морщинка между бровями. И волосы – растрепанные и явно гораздо более длинные, чем Лайя помнила. – Беру свои слова назад, Махмуд. Скурился тут явно не ты, дорогой, – Лайя усмехнулась и пытливо посмотрела на отражение. Отражение усмехнулось в ответ. Лайя обессиленно опустилась на кровать и машинально провела рукой по лицу. Силы будто покинули ее. Еще минуту назад внутри Лайи горел огонь ярости, но сейчас он погас. Осталось горькое непонимание. - Ну, или я сошла с ума. Тоже рабочий вариант, не хуже прочих, - Лайя спокойно, ни на что не надеясь, ущипнула себя за руку и горько усмехнулась. Боль была яркой, как и сознание. Это не сон и не бред. Вдруг Лайя заметила лист бумаги, лежащий на тумбочке у кровати. Это была первая вещь, которая могла содержать хоть какую-то информацию. Ни рабочих блокнотов, ни своего телефона Лайя так и не увидела. Это было письмо. Всамделишное, с восковой печатью, как в исторических фильмах. Кто-то не поленился и нашел конверт из плотной бумаги, кольцо-печатку, растопил воск и запечатал. Отчего-то сладко заныло где-то внутри, от предвкушения. Лайя знала, что ей никто и никогда не писал настоящих писем. И вместе с тем она… сомневалась. Ощущение было сродни сну. Будто когда-то давно ей уже снилось похожее. Белоснежный шершавый конверт и округлые пухлые буквы со старомодными завитками. И запах. До чертиков знакомый, тяжелый и объемный, мускатно-древесный. Лайя вздрогнула, отгоняя смутное ощущение и осмотрела конверт. Он был чист – только в уголке было написано ее имя. Лайя дрожащими руками разломала печать на две части и перевернула конверт. Оттуда вылетел лист бумаги и какой-то маленький металлический предмет. Он упал на ковер и затерялся в высоком ворсе. Оглядев и найдя его взглядом, Лайя решила сначала прочитать письмо. Может быть, после него станет хоть чуть-чуть понятнее. Лайя. Ты прекрасно знаешь меня. Знаешь, какой я. Как трудно мне говорить о том, что на душе. О том, что я чувствую к тебе. Пусть эти слова станут спасением моей души. Быть может, ты даже не прочтешь их, сожжешь в огне камина. Но я пишу эти строчки – и говорю с тобой. Однажды ты приняла меня таким, какой я есть. Смогла разглядеть внутри меня что-то, о чем не знал я сам. Что-то, достойное твоей любви. Ты дала мне надежду и счастье, и они светом освещали мою душу в самые темные дни. Сейчас я могу говорить открыто с тобой. И я прошу – доверься мне. Все что я сделал, все что я сделаю – не блажь моей темной души, а необходимость. Родная моя Лайя. Просто верь мне. Но если ты не сможешь этого сделать – я пойму. В письме я возвращаю тебе то, что ты оставила в моей комнате. Можешь делать с ним что захочешь. Но если наденешь вновь – сделаешь меня самым счастливым во всех мирах. Подписи не было. Лайя отложила письмо и опустилась на ковер. Ей стало невероятно важно найти вещь, выскользнувшую из конверта. Будто она могла разъяснить, что здесь происходит. Лайя торопливо и нервно водила рукой по длинному ворсу ковра, пока не нашарила что-то, холодившее пальцы. Это было старинное серебряное кольцо искуснейшего литья, с драконом, расправившим широкие мощные крылья. Кольцо, будто знакомо потеплевшее в руках. Кольцо, идеально севшее на безымянный палец Лайи. Через мгновение Лайя с ужасом содрала кольцо со своего пальца. Хотела отшвырнуть от себя, но остановилась с удивлением. Ее штормило – секунду назад она была четко уверена, что это ее кольцо и от него непременно нужно избавиться. Как только сняла – ощущение испарилось, будто его и не было. Кольцо вновь стало кольцом – старинным и очень красивым, все еще пугающе подходящим на ее безымянный палец. Но просто чужим кольцом, а не вещью, хранящей множество воспоминаний. Решив, что как бы ни произошли все эти пугающие события, без психотропных веществ, воздействующих на психику явно не произошло, Лайя решила найти хоть кого-то в этом замке. Похитили ее или нет, но хотя бы какие-то объяснения она получит. А со знакомым злом бороться явно легче, чем с неизвестной опасностью. Одевшись в явно свое платье и мимолетно выдохнув, не увидев вещей, которые хранились в доме мамы, Лайя подошла к двери. Кольцо она взяла с собой, спрятав в карман. Где-то в душе она надеялась на то, что дверь будет заперта – тогда можно будет принять за рабочую версию об очень заботливом и педантичном похитителе-шутнике. Но дверь была открыта. Лайя попала в широкий коридор, ее комната была крайней. Где-то вдалеке слышался рабочий шум – в замке она была не одна. Девушка пошла на шум, твердо решившись разобраться во всех происходящих странностях, и вышла в просторный холл. Комната, в которой она проснулась, была наверху – вниз вела широкая лестница с резными деревянными перилами. - S-a trezit amanta? Pot să-ți aduc niște cafea? – вдруг раздалось откуда-то из-за спины. Лайя дернулась и резко обернулась. Сзади стояла совсем юная девушка, одетая в черное платье с длинными рукавами и в белый фартук. Она приветливо улыбалась и смотрела на Лайю, явно ожидая ответа. - Что? Я не… - Лайя сглотнула вязкую слюну. Девушка смотрела на нее с каким-то внутренним почтением. Как будто ее предупредили, что с Лайей нужно обращаться учтиво. Или, подумалось с внутренним отрицанием, как будто она уже знает Лайю и не удивлена, увидев ее здесь. Девушка – горничная, подумала Лайя – удивленно посмотрела на нее и повторила последнюю фразу. Потом замолчала, чуть подумала и произнесла на ломанном английском: – Кофе, amant… госпаждин? Лайя кивнула и горничная, улыбнувшись, помчалась вниз по лестнице. Немного подумав, девушка двинулась за ней. Это был не знакомый язык. Не английский, не французский и не немецкий. Явно не арабский и не хинди. По мелодике он напомнил ей итальянский, и она приняла это за рабочую версию. Один человека, который говорит на английском, здесь был – ведь кто-то написал ей то совершенно непонятное письмо. Человек, который отчего-то был уверен, что она его любит. Который, вполне вероятно, был виноват в ее нахождении здесь. Лайя не заметила, как спустилась вниз. Горничная уже куда-то упорхнула, и девушка остановилась в растерянности перед массивными, входными дверьми. – Доброе утро. Ты не уехала, - совсем близко прозвучала мужской голос. Лайя обернулась, оказавшись совсем рядом с незнакомым мужчиной. Высокий и статный, он был одет в дорогой костюм со щегольски выглядывающим платком. Лайя посмотрела ему в глаза и вздрогнула. На бледном, болезненном лице лихорадочным огнем горели синие глаза. И столько внутренней боли, нежности и какой-то безумной надежды пряталось в них, что Лайе стало больно. Хотелось подойти, прижаться к родной груди и сжать его в объятиях, чтобы прогнать всю боль и неуверенность. Лайя сделала шаг вперед, но тут же остановилась. Чувство близости и причастности ушло, оставив после себя растерянность и пустоту. Лайя обняла себя за плечи, стараясь согреться и унять мурашки, бегающие по всему телу. Мужчина подался вперед, но Лайя вскинула руку, останавливая. Он остался на месте, не противясь ее воле. - Скажите, пожалуйста, где я. И как, черт побери, я тут оказалась.