Фукуока — Пусан, в шесть тридцать

Все утро, сразу как узнал новости, Такаяма не переставал с усердием его обнюхивать при каждом удобном случае. К обеду Рики окончательно взбесился и решительно отпихнул ладонью его сверкавшее энтузиазмом лицо. — У меня уже голова разболелась от твоего шмыганья. Хватит! Такаяма, конечно, не унялся: — Нет, ну вдруг я что-нибудь почувствую. Дай-ка еще разок… — Отцепись! Ты еще ребенок! Как ни старайся, ничего не унюхаешь! И сказал же — на мне супрессант. — Я тебя на полгода старше, — беззлобно заметил Такаяма, вздохнул и наконец отодвинулся. — Действительно ничего не чувствую. Нишимура, ты все-таки удивительный! Если бы все в школе узнали, ты бы стал звездой. На крыше, где они сидели втроем с Асакурой, больше не было никого: Рики несколько раз проверил, не идет ли кто-то за ними, прежде чем подняться наверх и запереть за собой дверь. А весь первый урок нервно поглядывал по сторонам: не заметит ли кто-нибудь из одноклассников? Не догадаются ли по каким-то неизвестным ему признакам? Но после того, как Такаяма в сотый раз дернул носом у его плеча, Рики стало ясно — в школе ему опасаться нечего. Почти всем было еще далеко до инициации, а третьеклассник Асакура, которому незадолго до каникул исполнилось восемнадцать, ждал ее со дня на день. Если он и чувствовал рядом с Рики что-то странное, то ничего не говорил. Учителя, спасибо маминому заблаговременному визиту, тоже держали себя в руках: никто не задавал ему вопросов, никак не выделял и даже лишний раз не смотрел в его сторону. — Нужна мне эта шумиха триста лет, — раздраженно сказал Рики. — Я и без этого звезда. Такаяма фыркнул прямо в дынную булочку, от которой оставалась еще добрая половина и которую он никак не мог дожевать. Рики покосился на нее и снова подумал о том, что стоило взять с собой побольше еды. Он уже прикончил и свой ланчбокс, и булочку, и даже две коробочки молока вместо одной. Аппетиты альфы ни в какое сравнение не шли с его прежними, и он чувствовал, что за месяц прибавил и в весе, и в росте. — На боулинг сегодня пойдешь? — спросил Такаяма. — Не могу. У меня курсы, — Рики повертел пальцем у виска. — По управлению альфой. — В моей семье только беты. Я даже не знал, что нужны какие-то курсы. Ты там учишься рычать? — Учусь наоборот. Такаяма понятливо закивал — хотя, Рики был уверен, ничего не понял, просто не хотел больше злить его дополнительными вопросами. Остатки проклятой булочки наконец исчезли у него во рту. — Асакура, а ты? Пойдешь? Они оба посмотрели на Асакуру — который сидел чуть поодаль, такой же неразговорчивый, как всегда, и молча слушал их перебранку. Тот поднял голову от своего ланчбокса. Посмотрел прямо Рики в глаза. — Ты так и не рассказал, что случилось. Вот. Он так и знал, что Асакура спросит. Такаяма, при всей его напускной открытости, даже бестактности, никогда по-настоящему не лез никому в душу. Не спрашивал лишнего, если Рики о чем-то сознательно умалчивал, и не глядел такими серьезными встревоженными глазами, так что его даже не пошлешь с вопросами подальше. По правде говоря, Рики и не хотел больше молчать. Мама запретила ему видеться с друзьями, пока они не обошли вдвоем — а потом и втроем — всех врачей, знакомых со случаями ранней инициации. Рики держался паинькой: взамен она пообещала не отправлять Сону в общежитие университета. Только, конечно, не позволила ему переехать к Рики и пригрозила передумать насчет кампуса, если они что-нибудь натворят в доме прямо у нее под носом. Феромонный очиститель воздуха — вроде того, что использовал начальник станции в Фукуоке — окупился в тот же день, когда Конон ушла встретиться с подругами. Но с друзьями Рики так и не увиделся до первого учебного дня в новом триместре. Разве кто-то сможет упрекнуть его в том, что он не постарался? Он очень старательно держал историю в себе — не рассказал даже четверти правды. И что же плохого в том, чтобы кое-чем, немножко, не до конца поделиться с друзьями? Он ведь на самом деле хотел, очень хотел, чтобы узнал кто-нибудь еще, кроме мамы и Конон, чтобы кто-то еще за него порадовался. Рики сглотнул. — У меня теперь есть омега, — сказал он и внутренне замер от резко накатившего счастья. Каждый раз эти слова вдруг обретали какой-то новый смысл — как будто, произнесенные вслух, все сильнее закреплялись в реальности. Его словно с ног до головы накрывало теплой морской волной: Рики и сейчас почувствовал, как заполыхали щеки. — Я… помог ему во время течки. Доктор сказал, это и стало триггером. Такое редко, но случается. — Омега?! — Такаяма подскочил на месте, круглые глаза стали еще круглее и возбужденно заблестели. — Да где ты взял омегу в течке, которому некому было помочь, кроме тебя? Кто это был?! — Не скажу, — немедленно сказал Рики. — Значит, у тебя был секс, — восхищенно продолжил Такаяма, а потом, будто испугавшись собственной смелости, оглянулся по сторонам и понизил голос. — Офигеть! Со взрослым омегой! В течке! Вы вот прямо… и ты его… — он изобразил то, что не мог сказать, жестами. — И как оно?! — Ничего я не буду рассказывать, — отрезал Рики. — Моему альфе это не понравится. И моему омеге тоже не понравится, если я тут все про нас разболтаю. Такаяма на секунду надулся, а потом снова просветлел лицом и открыл рот. Рики приготовился дать ему отпор, но Асакура успел раньше: — Это Сону-сан, да? Ты же с детства был в него влюблен. — Сам ты в него влюблен, — не задумавшись, огрызнулся Рики, когда сердце по привычке испуганно дрогнуло. И тут же понял, что сказал. Теперь у него горело все лицо — от мгновенного стыда и недовольства своей глупой привычкой. Они с Сону столько натерпелись, а он все еще первым делом бросался отрицать перед друзьями свои чувства, как маленький. — Да, — сказал он, прочистив горло. — Да. Это Сону. — Охренеть, — сказал Такаяма, но уже не так искренне, как до этого — будто бы не слишком удивившись. — Ну… рад за тебя, дружище. Пять лет твоих страданий оказались не зря. И снова первым желанием Рики было возразить и возмутиться, но на этот раз он прикусил язык. Это была правда. Все вокруг знали, что он чувствует, и только сам Рики отпирался до последнего, еще чуть-чуть — и стало бы поздно. Но сколько же ему еще взрослеть, если даже целый прекрасный сладкий месяц спустя он все еще способен говорить такие глупости? — А Сону-сан… просто согласился? — тихо спросил Асакура. — Быть твоим омегой? — Ну, согласился — это мало сказано, — тут Рики не смог скрыть радостного самодовольства — внутри все еще что-то трепетало от мысли, что Сону мог отложить поездку, но не отложил. — Он чуть ли не сам это подстроил. Просто я вел себя как идиот, вот он мне и не признавался. — Удачно, — фыркнул Такаяма. — Он такой красивый, в жизни не видел более идеального омегу. Мог бы найти себе не такого злючку, как ты. Без обид, Нишимура. — Сону меня любит, — сказал Рики. — Хоть злого, хоть доброго. — И любил бы тебя, даже если бы ты был червем? — Каким червем? — Ну, не знаю, из яблока, например. — Такаяма, ты на солнце перегрелся? — А ты его спроси… Рики потянулся, чтобы отвесить Такаяме подзатыльник, и тот как обычно ловко увернулся, отклонившись назад. Рассчитывал, наверное, опереться спиной на Асакуру, но внезапно встретился с пустотой и смешно опрокинулся, как большой лесной жук. Рики рассмеялся и поднял голову. Асакура стоял над ними, даже более печальный и незаметный, чем всегда. — Мне пора, — сказал Асакура. — До завтра. — До завтра! — откликнулся Такаяма, все еще лежа на спине. Рики кивнул, махнув рукой, и проводил взглядом его худую высокую фигуру — даже более высокую, чем у него. Все-таки ему ужасно повезло, что инициация уже случилась, и ровно перед тем, как Сону окончательно повзрослеет и больше не сможет обходиться без альфы. Рики не представлял, что бы делал на месте Асакуры. Когда все вокруг говорят, что ты будешь альфой, а потом проходит месяц после дня рождения, а альфа внутри все еще спит, и неизвестно, проснется ли вообще когда-нибудь. Так можно и бетой остаться. А если ты уже денечки считал до первого омеги? Рики бы просто не смог. Асакуру было действительно жаль.