1 июля, 2021 год.
Республика Интар, Кальярра.
Время уже час ночи, а электронные формы для заполнения данных на ревизию еще не прислали. Начинать пересчет алкоголя из-за этого нельзя. Маркус не в сети. Укатил по своим секретным делам и оставил меня на эмоциональном подъеме, который я с трудом смогла усмирить с помощью двух больших кружек кофе и шоколадного торта. Честно, ощущала себя в тот момент ненасытной Рене. Не хватало только сумасшедшего взгляда и карт таро в руках для полного образа. В качестве лучшего развлечения вместо безделья я решила прошерстить все полки на наличие продуктов с истекшим сроком годности. То есть, занять бедовую голову делом и не страдать навязчивыми мыслями. Жаль, что наушники я забыла дома. Музыка отлично глушит мешающие детали в моей жизни. Только с тобой тут открываюсь. Голос Маркуса вновь звучит в голове. С уже привычными нотками выверенного спокойствия, в нужных моментах выражающий необходимые эмоции. В начале мне это казалось без эмоциональностью, но потом… Возможно, это все иллюзии моего моментами излишне яркого восприятия мира, но кажется за прошедшие дни я начала действительно его узнавать. Узнавать не о том какой кофе по утрам он любит или же вообще предпочитает чай, а что-то более глубокое, необъяснимое и не видное глазу. Я прикладываю холодную курицу ко лбу, и издаю тихий стон от безысходности. Тело реагирует абсолютно неадекватным способом, а мысли снова уходят в сторону Маркуса. Остынь, Асия. Последняя просроченная охлажденка летит в тележку. Вторая смена явно относится к проверке, мягко говоря, легкомысленно. Не удивительно. С таким окладом и бешеным режимом со временем становится все меньше мотивации работать качественно, на максимум. Только вот это уже третий по счету заход. Предыдущие закончились тем, что мне пришлось отвозить все на приемку, так как больше не хватало места в тележке… Может, проверить еще холодильники на складе? Не удивлюсь, если вчера молочку выкладывали с прибывших палетов, вместо того, чтобы по установленной схеме вытаскивать привезенное ранее. Лень — штука мощная. Я ввожу пароль. Металлическая дверь с тихим писком открывается. Придерживая тяжелую махину пятой точкой, чтобы вход в зону персонала не закрылся, кое-как завожу наполненные тележки в узкий коридор. Мышцы ноют от нагрузки, дыхание слегка сбивается, а рубашка давно висит в раздевалке. Зато спать не хочется, от такой-то активности. Щеголяя в одном топе, я даже успела получить комплимент от Берты. Планов выряжаться у меня не было, как и времени подбирать одежду. Так что пришлось надеть первое, что более менее подходило. Шаг, бок пронзает колючая боль. Я вспоминаю тренировки в школе и понимаю, что куратор меня прибьет за такую выносливость в учебное время. Но на дворе лето, а в сумочке опустевшая пачка сигарет. Немного стыдно, но определенно не я одна грешу. Тот же Арон вообще границ не видит, и при этом он умудрился получить одно из высших званий в кадетской иерархии. Пробравшись через гору опустевших коробок, которые даже не разобрали на картонки для экономии места, я оказываюсь на приемке. Громкий хохот Берты и строгий голос Лидии, объясняющей Алепо, что ему лучше уйти, мгновенно переключает меня с размышлений на реальность. Легкий ступор в первые секунды душит меня, вынуждая в молчании замереть перед объектом возникновения практически перманентного отвращения и ненависти. Вроде бы он еще и не успел ничего сделать, а мое тело так и сжимается от того, что Алепо находится снова в поле моего внимания… Или я в его. — Что тут происходит? — хотелось бы мне, чтобы мой голос не звучал так вежливо, но внутри все настолько сильно стягивается, что даже места ругательствам не находится. Направляясь к ним, я тележку на автомате тащу вместе с собой. Запах табачного дыма побуждает во мне желание закурить вместе со сменщицами. Снова рамки и границы. Снова приходится примерять роль другого человека, но никогда не себя. Уже чувствую как по венам начинает разгоняться кровь, а в висках отдаленно разноситься гул сердца. Несколько кружек кофе и торт тут уже точно не помогут. Работницы расступаются, открывая мне обзор на наивного парнишку. Вот он, стоит с глупой улыбкой на лице, пялится в упор на меня. Я выколю твои глаза, мерзавец, и даже не пожалею потом. — Хочу тебе помочь, — говорит Алепо с улыбкой на губах, — но твои защитницы меня не впускают. Клубок эмоций, который я так старательно пыталась сдержать и аккуратно распутать после разговора с Маркусом, в предвкушении шевелится внутри. Требует выхода. Отчаяние холодными касаниями опоясывает мои ноги. Бессилие от чувства, что самоконтроль делает маленький шажочек назад, капитулируя, вытесняет из головы все разумные варианты как повести себя. — Он вызвался еще и полы помыть. Аська, отхватила ты золотце, конечно, — добавляет Берта, все еще посмеиваясь. Курица под боком сразу начинает казаться мне многофункциональным продуктом. К примеру, взять пару туш и точным броском попасть в его голову. Самая легкая из оставшихся весит минимум два килограмма. Если постараться, то можно обеспечить сотрясение. И напоследок добить увесистой деревяшкой от разобранной тары. Лидия в отличии от Берты видит, что вся эта ситуация мне, мягко говоря, не очень нравится. Она еле заметно качает головой, попутно хватая свою подчиненную под локоть. У той в свою очередь исчезают шаловливые искринки из глаз. Это немного отрезвляет меня. — Не стоит, спасибо, — горло сжимается от произнесенного короткого отказа. От его взгляда мне становится неуютно. Оголенные плечи покрываются мурашками, а руки сами по себе тянутся прикрыть чертов кружевной топ… Черт, даже в глаза пристально не могу ему смотреть. Сжав до скрежета зубы, я на краткий миг ухожу в себя, начиная еще больше злиться уже от своей трусости. Ты слабачка, Асия. Но хотя бы сейчас поведи себя достойно. Пожалуйста… Алепо в отличии от меня не теряется и предпринимает попытку реанимировать ситуацию: — Ты же взяла мой номер тогда… — Да, взяла. Чтобы моя мама смогла тебе понятно объяснить больше не подходить ко мне, — не в силах и дальше слушать его, я перебиваю Алепо. — Я останусь, — твердо возражает он, в попытке поймать мой взгляд. — Асия, давай поговорим. Прошу. Остатков трезвости под прорывающимся страхом от бессилия не хватает для того, чтобы всерьез задуматься о том, почему этот парень так упорно хочет поговорить со мной наедине. Мне не хватает смелости выдать ему грубый отказ, который поставит очередную жирную точку в его намерениях. Не хватает даже сил, чтобы просто стоять, а не переминаться с ноги на ногу. — Не надо… — голос на последнем слоге срывается и становится тише. — Уходи, — я разворачиваюсь и под ощущением, как у меня начинают гореть уши и щеки, спешно скрываюсь из его виду первая. И все-таки ты слабачка, Асия. Маленькая обеденная комната, стоящий холодильник, что своими размерами делает четыре стены визуально теснее. Я закрываю за собой дверь, прислушиваясь к звукам на приемке. Хочется вылететь из тесного помещения пулей, но снаружи стоит пугающая глухая тишина… К черту. Тоже мне, нашлись защитницы. Одна хохочет, другая деликатничает. И я недалеко ушла. Шаг в сторону. В другую. Выдох до свиста в легких. Я обреченно падаю на стул. Несколько минут проходят в непрерываемой тишине, где усидеть на месте не получается. Попытка понять себя — почему у меня до сих пор от вида определенных людей все немеет внутри — терпит неудачу. Пожалуй, это главный вопрос моей жизни. Я встаю. Подошва кроссовок от очередного шага с неприятным звуком отрывается от плитки, на которую явно что-то пролили. Мысли лихорадочно сменяются одна за другой. С одной стороны ничего страшного не произошло, а с другой у меня настолько нехорошее ощущение… Оно не позволяет мне просто отпустить и забыть ситуацию. Решившись, я набираю номер матери. Надеюсь, она не спит и находится дома. Фантазия с мучительной точностью воспроизводит в голове картинки с Абрахамом. Я трясу головой в попытке избавиться от возникающего бреда в сознании и напрягаясь еще больше от долгих гудков. Мать не берет трубку. Автоответчик равнодушно рекомендует перезвонить позже, однако вопросы в голове не требуют отлагательств. Вот о чем хочет поговорить Алепо? О том, как влюбился с первого взгляда и хочет взять меня в жены? И это не шутка. Точнее, в каждой правде есть злая доля иронии. Реалистичной иронии. Данная ситуация еще гуманна, ведь мы «познакомились» случайно. А не через то же сватовство, где все может быть предрешено заранее. Больное, абсолютно больное мышление. Скорая свадьба, зачатие ребеночка в брачную ночь и самовнушение, что ты этого малознакомого человека искренне любишь. Цирк уродов, который мне уже надоедает. Других идей насчет темы нашего разговора у меня нет. А выяснять правду никакого желания у меня нет. После стольких отказов соглашаться на его просьбу — равноценно давать ему зеленый свет, то есть действовать дальше. — Асия? — удивленный возглас матери выдергивает меня из мрачных размышлений. Не сонный, немного напряженный. Значит, работает. — Что-то случилось? Чего это она интересуется? Может, я просто позвонила попросить денег. Ее тревожность настораживает посильнее настойчивости Алепо. Клокочущее раздражение толкает меня вслушиваться в тональность ее голоса, разбирая каждую цепляющую деталь на другие более мелкие составляющие частички. — Ты занята? — я беру ручку и начинаю вырисовывать каракули на картонной упаковке от торта. На приемке стоит все такая же тишина. Спасибо на том, что меня сейчас хотя бы не трогают. К счастью, голос мне удается контролировать, а вот скрывать свои глаза, наполненные слезами, уже труднее… — Работаю. А что? Кривые горы, облака и сердитые птички. Да из меня прямо идеальный художник выйдет! Искусство агрессивного творца. Так и назовусь в социальной сети, где я буду раскручиваться. — Ты поговорила с Алепо, да? — дожидаюсь пока мать согласно промычит и продолжаю. — Я все никак понять не могу кое-что. Он позавчера подъезжал к нашему дому, верно? — Асия, ближе к сути, — вздыхает она. — Подъезжал. И что? — Зачем ты сказала ему наш адрес? — внутренний параноик включается на полную катушку, вырисовывая картины, далекие от пейзажа горной местности Ардалана. Тревоги в момент, когда я выглядывала из своей комнаты в окно, наблюдая распахнутые дверцы машины Алепо, не было. Лишь легкое раздражение заставило меня слишком громко захлопнуть пластиковую створку и удалиться вглубь своей спальни. Однако сейчас… Я чувствую, будто мать дала ему не возможность узнать наш адрес, а что-то более серьезное. — Когда мы с ним созвонились, он настоял на том, что подъедет сам. И я не видела смысла отказывать, — беспечность звучащая в ее голосе помещает меня в вакуум мыслей, что не она моя мать, а я. Вдох. Выдох. — И о чем вы говорили? Только честно, мам. Я перечеркиваю рисунок. От сильного нажатия ручкой остается глубокий след на картонке. Провожу по тому же месту с двойной силой. — Он хотел узнать тебя получше. Говорил, что понравилась сильно, — она делает паузу. Я начинаю новый рисунок. Все такой же кривой, непонятный. В голове возникает четкий посыл. Олицетворение лжи и лицемерия. — Я объяснила ему, что если моя дочь не хочет ничего, то заставлять ее никто не будет. — Что-то очень сомневаюсь, что разговор был именно таким. — Что случилось? — в голосе матери появляются стальные нотки. От ее вопроса все переворачивается внутри. Спокойно, Асия. Говори твердо. — Этот придурок не отходит от магазина и просится внутрь, мол хочет мне помочь, — придерживая телефон у уха плечом, я рву картонку на мелкие кусочки. Ручка отлетает в дальний угол стола. — Мам, ты же знаешь, как с такими разговаривать. Что за мирные посиделки в его же машине, на его территории? Еще и приехать позволила. Маленькие логические несостыковки крепко вгрызаются в мою уверенность о том, что я что-то упускаю… Нет, мать хоть и ведет себя моментами абсолютно непонятно, но в этом врать не станет. Мы с ней обе не в восторге от таких индивидуумов. Исключено. Тишина затягивается. Проходит некоторое время, и я проверяю, не сбросился ли звонок. Все еще на связи. — Мам? — Жди. Сейчас приеду. Гудки отбоя. — Не поняла… Это она сейчас впервые отложила свои дела? И решила приехать ко мне? Ну, прям мать года! Вот только в глазах уже невыносимо щипает, а грудную клетку спирает от невыпущенных эмоций. В тесной комнатке становится душно и мелкие предметы перед глазами проявляются нечеткой картинкой из-за застилающей пелены слез. Минут десять медленно плывут под гнетом возникающей ненависти к себе за собственную плаксивость. В попытке поймать дзен спокойствия и внутреннего равновесия несколько слез все-таки скатываются по щекам. Подступающие всхлипы, накатывающие волнами, то покрываются коркой льда, практически переставая ощущаться, то начинают вновь душить меня с упрямой целью прорвать оборону. Впиваясь до боли ногтями в ладонь, я забиваю на беспонтовые духовные практики и пишу большое сообщение Маркусу. Рассказываю о произошедшем, вплоть до самого первого дня нашего «знакомства» с Алепо. На великолепие всей истории под конец выливаю сверху личное отвращение к ардаланцам и абсурдной культуре. Становится практически сразу легче. Подобие исповеди помогает более менее взять себя в руки. На момент возникает мысль даже удалить написанные сообщения. Я еще ни разу не проявляла сильных эмоций перед Маркусом. Да и он не в сети… Выделяя большое количество сообщений галочкой, мой палец замирает над иконкой корзины. Нет, все-таки не стоит. У него наверняка останутся уведомления. А выглядеть перед ним неадекватной девчонкой, которая удаляет сообщения через минуту, если ей не ответили, я не хочу. Убедившись, что тушь не потекла от моего маленького концерта истерики, я возвращаюсь в пустую приемку. Вижу закрытую заднюю дверь, отсутствие раздражающей ардаланской рожи и окончательно выдыхаю, переставая чувствовать стягивающее ощущение в груди. — Где он? — я захожу в кабинет Лидии, цепляя на себя маску спокойствия. — Жестоко ты с ним, — Берта оборачивается, окидывая меня лукавым взглядом. — На улице стоит, сказал подождет твою мать. Наш директор — Лидия — сосредоточенно заполняет электронные формы в компьютере, пропуская мимо ушей разговор. — Какой догадливый, — хмыкаю я. — И нет, не жестоко. То, что он не принял мой отказ еще в первый день — не мои проблемы. — Раньше так и добивались девушек, — пожимает плечами Берта. — Раньше женщин и дубинками били, чтобы затащить их в свою пещеру. Мы проводим еще полчаса за разговорами ни о чем в ожидании зеленого сигнала о начале ревизии. Обманчивое чувство спокойствия дарит желанную иллюзию, что ночь продолжится в такой же умиротворенной тишине. Слабость дает о себе знать и толкает меня в объятие наивных надежд. В расход идет третья кружка кофе и безумно вкусные банановые панкейки домашнего приготовления Лидии. Сладкое все же успокаивает. Странно, что раньше я этого не замечала за собой… Задняя ножка угрожающе скрипит под моим весом. Наконец от былого напряжения не остается и следа, а эмоциональный срыв в обеденной комнате теперь отдается в разуме легким послевкусием стыда за то, что я снова переживаю из-за мелочей. И пусть возможно тело обманывает меня, а на самом деле эмоции дадут о себе знать, но потом. Однако сейчас мне просто необходимо оставаться стойкой. Я сама понимаю, что нельзя так остро реагировать, но ничего не могу с этим поделать… Бросаю взгляд на стол, за который держусь. Если он сдвинется с места, то тело занесет назад и падения не избежать. Вот и отлично. Удачно приложусь затылком и умру. В аду всяко веселее, чем тут. Фантастичная смерть. Как говорит Рене, желания материальны. — Часто так происходит? Ну, когда начинаете пересчет намного позже по времени, — я широко зеваю, балансируя на стуле. — Иногда бывает, — уныло протягивает Лидия, допивая банку энергетика. — Таким темпом мы тут до утра проторчим, — добавляет Берта. — Вот и не надо было радоваться, что алкоголя на этот раз мало считать. Накаркали нам дополнительные часы, — злобно ухмыляюсь я. С улицы слышится знакомый звук гудка автомобиля. Мать. Ножки стула с громким стуком возвращаются в устойчивое положение. Предупредив сменщиц, что вернусь через минут пятнадцать, я вскакиваю и быстрым шагом выхожу на улицу. Хрупкое спокойствие дает трещину перед возникающим волнением. Вот сейчас и посмотрим, как мать с ним разговаривала в прошлый раз. Подъезжающая белая BMW останавливается в нескольких метрах от магазина. Я прищуриваюсь от яркого света фар и перехожу на медленный шаг. Нужно держать все под контролем. То, что она разговаривала со мной нормально по телефону не значит, что сейчас мать стерпит мои истерические проявления. Мать всегда бесят мои слезы… А других эмоций у меня перед ней проявлять не получается. Ладони потеют, несмотря на теплую погоду, легкий ветерок кусающими мурашками пробирается под надетую обратно рубашку и топ. Да уж, давно меня так люди не выводили. И даже толком ничего не сделать с этим, от чего становится еще более мерзко на душе. Беспечностью явно готов похвастаться Алепо, который неподвижно стоит у своего подъезда и наблюдает. Хрупкие очертания тела в темени откидывают вдвое больше его тень под фонарный столб. Не внушающий доверия, силы, хоть капли разумности… Ничего из не представляющий. И при этом четко вселяющий в меня физический ступор, который выселяет из меня малейшее ощущение безопасности. Мать даже не глушит машину. Выходит, уверенной походкой направляется ко мне. Жестом подзывает к себе виновника торжества, попутно набирая в телефоне кому-то сообщение. — Мам, отвлекись от переписки своей и наконец разберись нормально с этим дурдомом, — вопреки страху перед ней раздраженно шепчу я. — Еще одного подката мои нервы не выдержат. Она убирает телефон… Приобнимает меня рукой за талию, притягивает к себе и оставляет легкий поцелуй на щеке. Это еще что такое?.. Я сдерживаюсь от желания отстраниться, сделать два больших шага назад и уставиться ошалевшим взглядом на мать. — Сделай выражение лица повежливее, прошу, — потеплевшие интонации в ее голосе окончательно сбивают с меня всю спесь. На миг я задерживаю дыхание, анализируя происходящее… Стальные нотки Лейлы Кая все равно не скрыть. Меня передергивает, пелена перед глазами исчезает, реальность возвращает свои прежние краски. Пытаясь отодрать от своей талии ее руку, терплю неудачу. Крепко вцепилась. Что за игру ты ведешь, мама? Логичный вопрос я задать не успеваю. Алепо, докурив сигарету, подходит к нам вплотную. Запах одеколона, который четко запомнился еще с первой встречи, вызывает во мне моментальную тошноту. На этот раз я не ограничиваю себя и кривлюсь, отступая назад. Рука матери напрягается. Тонкая ткань рубашки и кружевного топа не спасают. Ее холод пальцев проникает под кожу, разгоняя липкие мурашки. — Здравствуй, дорогой, — ардаланский язык режет по ушам. Память мгновенно переводит второе слово. Поворот головы. Одревеневевшая шея напоминает о себе тупой болью. Я смотрю на мать в упор, подавляю вырывающиеся грязные ругательства и стараюсь думать холодно… Все эти нежности и обнимашки лишь для того, чтобы впечатлить Алепо? Зря я доверила тебе свою проблему, мам. Даже из пустяка ты способна раскрутить манипуляцию, наверняка выгодную для собственных планов. — Тетя Лейла, доброй ночи, — здоровается Алепо с широкой улыбкой на лице. Удивляться уже не остается сил. Остается только сплясать веселый танец, и он будет подходить под стандарты нашей неадекватной семейки. Цирк уродов должен покорять своим разнообразием. — Когда ты стоял у магазина… — я не успеваю договорить. От матери прилетает емкая словесная пощечина: — Асия. — Когда ты стоял у магазина, напрашиваясь внутрь, не был таким вежливым. Глупое упрямство победно поднимает палец. Следом незамедлительно следует очередной удар в мою спину. — В машину, Асия, — ее голос становится ниже, голубые глаза покрываются холодком. Вот это уже привычный образ матери. Клянусь, еще немного и я возненавижу собственное имя. — Пусть она останется, — встает на защиту Алепо, не реагируя на мое замечание. — Поговорим втроем. Напряжение достигает максимума, волна жара поднимается по телу, ускоряя сердцебиение. Окружающие звуки становятся четче. Ощущение возросшей силы нашептывает сорваться вопреки опоясывающим меня цепям. «Ничего страшного не произошло, ты слишком жестоко реагируешь, Асия», — остатки трезвой личности вступают во внутренний бой с моими эмоциями. Я вглядываюсь в черты лица, успевшие стать ненавистными за короткий срок. Пристально изучаю какое-то время, пытаюсь хоть немного смутить его. Прекрасно зная каким у меня бывает взгляд, я не стесняюсь давить до конца, не обращая внимания на зависшую тишину. Вырвать бы его язык и скормить ассирийским террористам. А еще лучше озвучить свое желание вслух. Упоминание боевиков всегда для ардаланцев хуже трех веселых букв… Алепо, видимо, что-то считывает в моих глазах. И на него это действует. Правда, не так, как нужно. Он смотрит на меня с еще большим интересом. Ур-р-род. Когда ты уже поймешь, что противен мне? Что за поганая черта упрямства в подобных ублюдках? Настойчивое преследование доставляет особое удовольствие что ли? — Асия. Асия. Асия. Асия. А-с-и-я. Н-а-д-о-е-л-о. — Ч-что? — голос дает слабину. — В машину. Мать не дает мне сдвинуться с места, крепко придерживая за локоть. Боится, что я могу сорваться и залепить ему пощечину? К сожалению, мамочка, ты воспитала не настолько смелую дочь. Так что не бойся. — Как прикажешь. После моей издевки-капитуляции она отпускает мою руку. Занавес. Сбивчиво перебирая ногами, я добираюсь до БМВ. Сажусь в машину, громко хлопнув дверью. Прохладный салон, мой громкий выдох, чувство накатывающего бессилия перед собой, матерью и этим придурком… Внутренне я понимаю, что веду себя, как ребенок, но упрямо отказываюсь искать оправдание всему этому спектаклю. Я включаю кондиционер на полную мощность. Слишком душно, грудная клетка с каждым вздохом все сильнее сжимается. Эмоции уже не требуют, а кричат о том, чтобы их выпустили. Но крепкий барьер лишь покрывается трещинками. В последнюю очередь я буду плакать здесь — в машине матери. Перед ней. Перед Алепо. Под тихую ардаланскую музыку из динамиков я исподлобья наблюдаю, как они воркуют вдвоем. В голове до сих пор не укладывается их взаимодействие… Может за моей спиной решили провернуть сватовство? До совершеннолетия остается год с копейками, самое время устроить немного дикую и глуповатую на вид дочь в семейной жизни. Лицом и фигурой вышла, этого достаточно. Нет, нет… Исключено! Спокойные разговоры, дольше чем на пару минут, были редкими случаями. Но все-таки были. В них входила и тема моего будущего. Рациональность в этом деле от матери исходит максимальная. Сначала карьера, стабильное денежное обеспечение, а потом уже семейный быт. Сначала мне это не нравилось. Как и все девочки я хотела погулять с мальчиками, испытать глупую влюбленность и впасть в круговорот качелеобразных эмоций, где главная тема обсуждений в школьной столовой — это о том почему мой объект воздыхания не зовет меня в кино. Помню, как я абсолютно случайно пересеклась на каникулах с Ароном у магазина. Как только мы оказывались в одном классе наши отношения резко падали до уровня ненависти. Однако вне стен школы наша вечная грызня чаще всего сходила на нет. По итогу мы решили вместе пройтись за продуктами и заодно обсудить свежие школьные сплетни. Не знаю, каким образом это дошло до матери, но по итогу я очень долго выслушивала лекцию о том, как важно в школьном возрасте сосредоточиться на учебе. А все эти мальчишки без перспектив, шляющиеся по сомнительным местам — это не для меня. В конце концов, постулат, что если ардаланскую девушку каждый раз будут видеть с разными парнями, то пойдут слухи, стал последним гвоздем в мой гроб. По классике никакие запреты не остановили меня. Просто я стала осторожнее. Вот только новоявленный ухажер с виду большим денежным состоянием не отличается. Да и машина у него самая стандартная. Мать это не подметить точно не может. Ее зацикленность на стабильном доходе порождает много деформаций. Да и работая в основном с мужчинами-ардаланцами, иногда даже с ассирийцами, она отчасти согласна со мной, что данная нация, по крайней мере мигрирующая, плохая партия ко мне в женихи. Но тогда что происходит сейчас? Скажешь ли ты мне правду, мама, если я спрошу напрямую? Внутренний огонь угасает, позволяя мне начать нормально думать. Рассуждения всегда помогают успокоиться. А вот непонимание ситуации еще больше топит меня в бессилии. Будто у меня отбирают контроль и всяческую возможность повлиять на случившееся. Отбирают жизнь. Другого выхода не остается. Игнорировать происходящие странности невозможно. Незакрытый вопрос просто медленно сожрет меня изнутри, пока я не доберусь до ответа. Смотрю в их сторону уже осознанно, анализируя все до мельчайших деталей. Замечаю, что Алепо нервно крутит в руках голубую папку. Интересно, что там? Удивительно, я даже не заметила такую яркую и любопытную вещичку в порыве эмоций. Он передает ее матери и, бросив последний взгляд в мою сторону, уходит домой. Из машины я выходить не спешу. Предстоит, возможно, долгий разговор, лучше уж разместиться с комфортом. — Прежде чем начнешь меня допрашивать, сначала скажу свое слово я, — сходу выдает мать, как только садится за руль. Да ты сегодня ходячий шок, мамочка. Даже и не припомню, когда инициатива объясниться-оправдаться исходила не от меня. — Хорошо, слушаю. Я тянусь к папке. Она легко отдает ее, никак не реагируя на мое желание посмотреть содержимое. Значит, открывать можно. — Асия, войди в мое положение и пойми, что я работаю с людьми. И Алепо отныне мой клиент, — мать кивает на документы в моих руках. — Даже если бы не был, то придерживаться базовой вежливости необходимо. Понимаешь, о чем речь? У всех в Кальярре тесные связи, я практически каждого ардаланца, живущего тут, могу назвать тебе по имени. Открываю паспорт Алепо, смотрю единственную печать въезда в Интар. Месяц назад. Неплохое знание языка для такого маленького пребывания. Мельком просматриваю временную регистрацию, толстую кипу результатов многочисленных анализов, копии остальных документов. На интарское гражданство что ли идет? — Хочешь сказать, что если он опять ко мне прилипнет, то сюсюканья продолжатся? Правда иногда оказывается до абсурдности простой. С виду непоколебимый цербер просто заботится о своей репутации. В патриархальном строе, без мужского плеча рядом, выкручиваться необходимо иногда подобным образом. Но это не оправдание. Неприятный осадок, сидящий в районе груди, никуда не исчезает. В который раз мать через такие мелочные поступки расставляет приоритеты, которые ясно говорят о том, что в первую очередь для нее важно. — Буду говорить с ним по-другому, если подойдет к тебе вновь. Но все же дипломатичным способом, — она замолкает, поворачивается ко мне и слегка сжимает мою ладонь. Поселившийся еще с начала разговора ком в горле начинает давить сильнее. Чувствовать от нее попытки поговорить со мной, как с человеком, а не с глупым существом, ощущать ее касания, учитывая наши отношения… Дико непривычно. — Асия, я понимаю, чего ты хочешь. Не будем поднимать тему твоей жестокости. Сделать один звонок и решить это не составляет проблем, но это не моя политика. Он работает, обеспечивает своих родителей. Вспомни нас, когда я только прилетела в Интар. Правильно, лучше не поднимай тему безжалостности, иначе аукнется. А вот твое проснувшееся сострадание слышать очень странно. Ты сегодня в принципе ведешь себя, как девиант. Но это не впервые. Наша жизнь и распорядок в принципе зависит от ее перепадов настроения. — Вопросов больше тогда нет, — я высвобождаю свою руку. — Не думала вообще, что ты мне это так спокойно объяснишь… Прости, что была грубой. Выдавив из себя извинение, я спешу поскорее уйти от неловкой ситуации. Каждый гребанный раз, слыша в голосе матери нотки, отдаленно похожие на родительские — внутри все переворачивается, выкручивая вину на максимум. Вину за упрямство, за слепоту в очевидных вещах. Как это работает?! Она же наверняка специально так делает… Даже от таких подозрений становится гадко на душе. Неожиданный оклик, наполненный тоской, вводит меня в оцепенение. — Я была такой же в твоем возрасте. Дикой, взбалмошной, неуправляемой. Мы с тобой похожи, — последние слова звучат для меня сродни приговору. — Мы с тобой не похожи, — без промедления возражаю я. Для чего она мне это говорит? Бросаю на нее пристальный взгляд, стараясь скрыть напряжение в теле. Опусти плечи, Асия, разожми кулаки. Ничего сверхъестественного не происходит. Это давно пройденные сценарии, просто немного позабытые. — Ты этого пока что просто не замечаешь, — слышимое мягкое возражение, вместо привычного сухого тона, вгоняет меня в еще большую неловкость. Уже второй раз. — …Неправда. Некоторые схожие черты есть, признаю. Но этого недостаточно для подобного самоуверенного утверждения. Нас разделяют разные пути. Чему я только рада. — Все мы становимся похожими на наших родителей. Постепенно, сама и не заметишь, как это произойдет. На бабушку мать не похожа абсолютно. Скорее, на дедушку. Но тот в свою очередь дал мне больше полезного, чем разрушающего… Жаль, что осознание приходит слишком поздно. Как и понимание, что я все-таки любила деда. Даже такие естественные чувства стали для меня в моменте осмысления шоком. Чем-то новым. — Ага. Я поняла… Ну… Мне надо идти, работать, — не выдержав взгляд матери, я все же отворачиваюсь. Спорить не хочется. Бессмысленно. Да и кратковременная вспышка возмущения уже утихла. Время покажет и расставит все по своим местам. Тихое «легкой работы, Асия», и в районе грудной клетки оседает ноющее ощущение. Стараясь не показывать свои настоящие эмоции, я выхожу из машины и неспеша направляюсь обратно в магазин. Гул отъезжающего BMW, резкий вдох сквозь стиснутые зубы. Мгновение, легкие сжимаются. Я напрягаюсь всем телом, выдерживая еще несколько секунд. Привожу мысли в относительный порядок и выдыхаю. Асия, я понимаю, чего ты хочешь. Не будем поднимать тему твоей жестокости. Чрезмерные размышления зачастую убивают мое моральное состояние. Преследующие видения, молчание там, где хочется закричать… Музыка сегодня точно бы не помешала.