Зло

Свет из зашторенного наполовину окна тусклый. На улице серая непогода, холод и дождь. Но вопреки тоска оставляет, стоит Тэхёну взглянуть на это. По телевизору идёт кино, на которое плевать, но которое в полутьме мерцает цветами. Развалившись на диване, Чонгук потягивает молочный коктейль из трубочки. Тэхён подкрадывается бесшумно, загораживает экран и смотрит с неприкрытым желанием. Чонгук оставляет бокал на деревянном подлокотнике, распрямляется, глядя снизу вверх, и едва ощутимо касается голой коленки, ведёт выше, кусая губу, и пробирается под кромку шортов. Выдыхая, Тэхён наслаждается лёгкими поглаживаниями. До смерти волнующе. Тэхён распадается. И в этот момент не может думать ни о чем, кроме брата. Если бы они не встретились… потерялся бы Тэхён в себе, словно в толпе? Мысль стирается, когда Чонгук проводит по обнажённой под шортами плоти и выгибает в удивлении и немом вопросе бровь. Без нижнего белья, правда — кивает Тэхён, улыбается уголком губ и ставит колено на диван аккурат между ног брата. А тот продолжает ласкать, подлезает и второй рукой, устраивая на ягодице, гладя и несильно сжимая. С кухни слышатся два женских голоса. Чонгук порочен — знает Тэхён. Такой же, как он. И поэтому Тэхён усаживается на бёдра и горячо дышит в шею, пока пальцы Чонгука дразнят, шекочат через ткань изнывающую плоть и, когда обхватывают — кожа к коже, Тэхён подавляет стон. Вытаскивая член из шорт, Чонгук приобнимает брата за талию, одновременно с этим трёт головку, собирая предсемя, опускается к яичкам и мажет, мажет… Тэхён поднимает голову, в упор глядя на бьющий свет из двери, впивается в плечи и сжимает губы, чувствуя поцелуи на шее и руку на члене, принявшуюся восхитительно водить вверх-вниз. Тэхён кончает с кряхтением, отстраняется, слизывает поднесенную сперму и думает, что в такие моменты Чонгук наиболее красив. С этим взглядом, тёмным и глубоким, не смущающимся, не страшившимся желаний. Они поднимаются в комнату, запираясь на ключ, где Тэхён впервые неумело отсасывает Чонгуку, давится, плачет, но принимает так глубоко, как может, и глотает. Совершенно извращенный. С Чонгуком так ярко, что, будь рядом кто угодно, лицо не стёрлось бы, а впилось в роговицу. Тэхён видит мир правильным, чистым. Та, что была важна когда-то и что бросила, потеряла значение. А смыслом становится Чонгук. — Люблю тебя, — шепчет тот с отчаянием. — Это нормально? — Да, — жмётся ближе Тэхён. — Я болен. Это ничего? — Мы оба, я думаю, — помолчав, отвечает Чонгук, укрывая их обоих одеялом. Но он не понимает. А впрочем не важно. Лечение ядом даёт результат, потому что свет побеждает тьму. Змеи на потолке прекрасны, они сливаются в знаке бесконечности и теряют форму, становясь всего лишь линиями. Это рисунок мамы, вспоминает Тэхён. Осознание не бьёт хлесткой пощёчиной, оно утешает: безумия не было, были лишь краски, холсты и кисти. — Почему-то я так зависим от тебя, — нарушает ход мысли Чонгук, вдыхая запах волос. — Я рад, что ты зависим, — признание слетает легко. Атмосферу рушит стук в дверь. — Ребят? — тянет голос Моме. — Ужинать. Чего вы закрылись опять, а? Они переглядываются и хихикают совершенно не здорово. Им никогда не вылечиться: вирус поразил все органы, осталось недолго до летального исхода. Но лекарство Тэхёна в Чонгуке, Чонгука — в Тэхёне. Пока они рядом — они живы, пока они рядом — стены вокруг целые, а за окном светит солнце.