Привет. Это Эдуард, Ричард дал мне твой номер Он сказал, что ты хотел бы поговорить со мной
Да, использовать Ричарда как прикрытие для своих эгоистичных целей было подло, но Эдуард предположил, что сам Ричард не будет возражать. Ему просто нужен был повод начать разговор так, чтобы он не выглядел побитым щенком, просящим ласки, пусть частично именно так себя и ощущал. Статус сообщения изменился на «прочитанное», и Генри пропал с радара, хотя остался онлайн. Эдуард даже перезапустил приложение, чтобы убедиться, что оно не глючит. Неужели Генри настолько потерялся, что не мог ничего сказать? Прежде, чем парень успел разочароваться, на экране заплясали три точки, и он сам не осознал то, как приблизил экран к лицу, будто это могло ускорить процесс. Разумеется! Спасибо за то, что связался со мной, я даже не надеялся, что у меня будет шанс Мы сейчас готовим ужин, поэтому я могу отвлечься на некоторое время, но я был бы рад услышать, как идут твои дела. Как ты себя чувствуешь? Чем занимаешься? Как успехи в университете? Ты доволен своим выбором специальности? Что ты любишь делать в свободное время? Надеюсь, это не звучит слишком навязчиво, прошу прощения, если произвёл подобное впечатление Просто столько всего было упущено, что я не знаю, за что взяться первым Ещё раз спасибо за то, что связался И я забыл поздороваться — привет :) Сообщения появлялись настолько быстро, будто Генри строчил их нон-стоп, и у Эдуарда глаза в блюдца превратились от такого наплыва. И в то же время он ощутил, как в груди развязался узел, о существовании которого он не подозревал. Такого рода облегчения он ещё в жизни не испытывал. Обида всё ещё клубилась в груди, подбивая ответить язвительно и резко, однако Эдуард наступил ей на горло и взял себя в руки, принявшись один за другим кратко отвечать на вопросы, чтобы не сказать лишнего. Генри был настолько щедр на реакции и благодарности, что это сбивало с толку. Создавалось ощущение, будто он всю жизнь мечтал об этой переписке. Так Эдуард на практике увидел, что Ричард говорил правду. Генри не было всё равно. Однако почему же тогда он пропал на все эти годы? Выяснить можно было только одним способом, и Эдуард решился на личную встречу. Отчасти это ещё было поводом убедиться, что происходившее между Генри и Ричардом было чем-то реальным, а не досадным совпадением. Увы, всё было более чем реальным. Если Генри выглядел так, будто собирался на пороге встретить собственную смерть, то Ричард держался уверенно и спокойно, как обычно. Они настолько странно сочетались, стоя друг рядом с другом, что Эдуард не мог найти подходящих слов для описания своих ассоциаций. Просто странно и в то же время естественно. Генри, очевидно, был готов из кожи вон выпрыгнуть, и Ричард успокоил его буквально парой фраз и прикосновений, словно заклинатель. Эдуард почти завидовал подобной гармонии, ведь ему не пришлось застать её в жизни. Часть его всё ещё обижалась на то, что Генри променял их. Однако он пообещал вести себя хорошо, за что был награждён скромной улыбкой Ричарда. Мотивация оправдать его доверие толкала на то, чтобы терпеть собственные эмоциональные качели. — Ричард сказал, что ты продолжаешь хранить мои детские фотографии. Какие из них? — спросил он, чтобы за что-то зацепиться и дать Генри повод для разговора, потому что он выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. Эдуард прекрасно помнил, насколько иным было его лицо, когда он увидел Ричарда идущего навстречу. Генри выглядел таким счастливым, что это ослепляло. И Эдуард не помнил, чтобы он когда-то был хоть каплю счастливым рядом с ним и матерью. Копаясь в своих воспоминаниях, он выуживал образ мужчины, чей взгляд всегда был устремлён куда-то далеко. И даже когда он поворачивал голову к Эдуарду, сложно было избежать ощущения, будто Генри смотрел куда-то сквозь. Сейчас же он выглядел более… осознанным. Менее похожим на марионетку, движимую невидимыми нитями. — Да, разумеется, они у меня в телефоне. Может, для начала чай? — предложил Генри, и Эдуард последовал за ним в сторону кухни, словно привязанный. В его туманных воспоминаниях Генри всегда казался большим и недоступным, когда на деле всё было совершенно не так. Да, приходилось поднимать глаза, чтобы встретиться взглядом, но не создавалось ощущения того, что до него нельзя было дотянуться — Эдуард мог коснуться его в любой момент. — Звучит неплохо, — пробормотал он, оглядываясь и оценивая интерьер. Квартира выглядела уютной и обжитой, пусть довольно скромно по сравнению с тем, что мог позволить себе Генри. Эдуард должен был унаследовать его дело и чувствовал себя обманутым, когда узнал, что этому не суждено случиться, потому что мать категорически отказалась от каких-либо связей с бывшим мужем. Но теперь он был даже рад тому, что получил немного свободы в своей жизни. А когда Генри приоткрыл ему завесу своей стороны картины, Эдуард понял, что в этом сценарии он ещё вышел счастливчиком. Полистав галерею туда-сюда, Генри остановился и повернул экран к Эдуарду, буквально впихнув телефон ему в руки со словами «можешь листать, их там несколько». Эдуард присмотрелся, чуть прищурившись, будто фото могло быть подделанным. Но нет — это абсолютно точно был он. — Ты их сделал? — спросил, смотря на фото, где он обнимался с той самой собакой, которую уже давно не видел. — Не все, более поздние я просто скачал на память. Но это и следующие сделаны мной ещё на фотоаппарат, — ответил Генри, выглядывая из-за плеча Эдуарда, будто не знал, что там увидит. Пролистнув дальше, Эдуард невольно задержал дыхание. Он не знал, что в детстве улыбался настолько иначе. И обухом по голове следом ударила мысль, что в своей улыбке он видит точную копию улыбки Генри, когда тот искренне радовался. Это было сильнейшим ударом под дых, и Эдуард пожалел о том, что напросился на эту встречу, загнав себя в ловушку. Он так старательно стёр Генри из своих мыслей, чтобы всё прошло прахом за несколько сообщений и один разговор. — Не буду таить, я чертовски зол на тебя, — признался он, продолжая смотреть на своё счастливое лицо. — Понимаю, я заслуживаю этого, — печально ответил Генри, и Эдуард знал, что сейчас он будет выглядеть, как побитый щенок. — Ничего ты не понимаешь! Я кучу лет ломал голову над тем, почему ты в один момент просто взял и исчез, не сказав ни слова, а теперь выглядишь так, будто тебя насильно украли и посадили в клетку, — вспылил Эдуард, подняв глаза. Это было плохим решением. Генри выглядел так, будто его ножом проткнули и для надёжности провернули несколько раз. Даже его губы побледнели. Когда он поставил перед Эдуардом чашку, парень отметил, что с трудом может рассмотреть вены под кожей. Однако Генри не упрекнул его. Он спокойно обошёл стол и сел напротив, поставив свою чашку в сторону скорее из вежливости, чем по надобности. — Ты не ошибся. Я действительно хотел расстаться с Маргарет, потому что мы изначально не испытывали друг к другу ничего положительного. Решение оборвать наше с тобой общение принадлежало исключительно ей, и я мог только подчиниться из уважения, потому что наш брак ранил её так же сильно, как и меня, — сказал он, звуча до гроба спокойно и точно так же тихо. Заметив, как взгляд Генри расфокусировался, Эдуард захотел дать ему пощёчину, чтобы вернуть к реальности, не позволив сбежать. — Что значит принадлежало маме? — переспросил он, не веря услышанному. Мама всегда говорила, что Генри оставил их, потому что ему было плевать. — Она не хотела, чтобы я общался с тобой и воспитал в дурной манере, поэтому настояла на том, что я не увижу тебя никогда в жизни. И даже если я был против, я не мог противостоять этому. Ты заслуживал шанса на новую жизнь без отца, боящегося даже появиться на пороге своей бывшей жены, потому что не мог смотреть в её сторону. — Почему ты настолько её ненавидишь? — в недоумении спросил Эдуард. Генри выглядел так, будто ему самому было больно в этом всём признаваться. Будто неприязнь к кому-то шла вразрез с самой его природой. Услышав вопрос, мужчина покачал головой. — Я не ненавижу Маргарет, всё-таки в случившемся нет полной её вины. Но, если позволишь, некоторые вещи я не буду тебе рассказывать, потому что не собираюсь очернять твои отношения с матерью, чтобы оправдаться, — сказал он, и Эдуард почувствовал, что лучше ему не спрашивать. Что бы это ни было, он не должен был об этом знать. И не хотел. — Значит, моё рождение тоже было ошибкой? — спросил он вместо этого, вновь смотря на померкнувший экран, из которого на него всё так же смотрел маленький счастливый и ничего не понимающий мальчик. — Нет! — тут же вскинулся Генри, и глаза его блеснули чем-то реальным. — Я жалею о многом в своей жизни, но твоё рождение никогда не было частью моих сожалений. Да, мы с Маргарет были слишком молоды тогда, и нам было трудно. Но как я могу жалеть о том, что у меня родился такой чудесный сын? Это я виноват в том, что не смог стать достойным тебя отцом. — Каждое его слово било по Эдуарду пощёчиной, и он хотел встать и убежать как можно скорее, пока привычная картина его мира окончательно не посыпалась прахом. — Первые годы я пытался передавать тебе подарки на День Рождения и Рождество. Но я знаю, что Маргарет выкидывала их все. У меня так и не хватило смелости доставить их лично. Кроме одного. Эдуард знал, о чём он говорит. Одна единственная детская книга издательства Генри хранилась у него в ящике, тщательно спрятанная подальше от чужих глаз и рук, потому что он знал, что мать сожгла бы её сразу же, как только обнаружила. Эту книгу ему передал учитель в школе, сказав, что это подарок от близкого человека, желавшего поздравить Эдуарда с праздником. Это было последнее, что он получил от Генри. — Зачем ты говоришь мне всё это? Я не могу простить тебя, — подавленно сказал Эдуард. — Я не смею надеяться на то, что ты простишь меня. Но если ты позволишь мне хоть немного наблюдать за твоей жизнью, этого будет достаточно. Я знаю, что не возмещу потерянные годы, но я хочу, чтобы ты знал, что я никогда не забывал о тебе и всегда любил, пусть и не так, как мне этого хотелось бы. Мне надо было вырасти и переосмыслить многое, чтобы прийти к этому. Ричард говорил, что вы хорошо общаетесь, ты ему понравился. И мне хотелось бы, чтобы мои ошибки не встали между вами. Эдуарду казалось, что эти печальные глаза теперь буду преследовать его везде. Он физически не мог это терпеть. — Не встанут, я не идиот и умею работать головой, — пробормотал он. — Как вы вообще познакомились? И пришли… к этому. Без обид, но со стороны выглядит забавно. — Не сомневаюсь, — ответил Генри, выдавив из себя улыбку. Дышать стало немного легче. — Это довольно долгая история. — А я никуда не тороплюсь. Надо же допить этот чай, — сказал Эдуард, кивнув на совершенно полную чашку. Генри кивнул каким-то своим мыслям. — Ну, в каком-то смысле я встретил Ричарда в парке, попытался отдать ему своё пальто, но он отказался, и тогда я пригласил его к себе домой, — выдал он какую-то сумасшедшую последовательность событий, смотря вверх, будто там была написана эта история. Лицо Эдуарда вытянулось от полного недоумения. — Чего? Ты уверен, что ничего не пропустил между этими событиями? И он согласился на это? — переспросил ошарашенно. Подобное совершенно не вязалось с его образом спокойного Ричарда, не тратившего время на бессмысленные разговоры и всегда держащегося особняком от тех, кто был ему безразличен. Плечи Генри затряслись от тихого смеха. — Не совсем и не сразу, но итог был таков. Он остался у меня с ночёвкой, и примерно тогда же мы обменялись номерами… Эдуард чувствовал, что ему придётся напрячься, чтобы уследить за нитью повествования, но он соврал бы, если бы сказал, что не был заинтригован. К голосу Генри привыкнуть было легче, чем Эдуард хотел бы. Звучание было приятным на слух и обволакивало, увлекая и вынуждая прислушиваться к каждому слову. Ещё и манера говорить, поначалу показавшаяся ему странноватой, под конец разговора ощущалась единственной верной. Пламя злости утихло, и он не мог заставить себя испытывать неприязнь к Генри, особенно когда тот был честен и щедр на эмоции, отдавая всего себя без желания получить что-либо взамен. Рядом с ним Эдуард испытывал ни с чем не сравнимое спокойствие, и будто само присутствие Генри являлось для него тёплым одеялом, согревающим изнутри. Если поначалу Эдуард считал минуты, чтобы найти оправдание и сбежать, то с каждым минувшим часом он чувствовал, что всё меньше хочет покидать это место. Часть его, так и не забывшая ощущение покинутости, боялась, что Генри исчезнет в ту же секунду, когда они попрощаются. И Эдуард снова останется наедине со своими эмоциями, душащими его изо дня в день. Они переговорили на множество разных тем, отвлечённых от семейных проблем, и это было даже приятнее, чем признание того, что Генри всё это время скучал по Эдуарду и желал встречи. Эдуард настолько растрогался, что позволил подвезти себя до дома. — Напишешь мне, когда зайдёшь? — спросил Генри перед тем, как выпустить его из машины. — Ты думаешь, я умудрюсь потеряться по пути до порога? — вскинул брови Эдуард, подозревая, что Генри шутит, но его неловкая улыбка говорила об обратном. Эдуард сам поразился тому, как быстро научился читать эти микро-выражения. — Для душевного спокойствия, — настоял Генри. — Ладно, — со вздохом согласился Эдуард и махнул рукой на прощание. — Удачной дороги или что-то вроде того. Ричарду привет. — Обязательно. Запершись в комнате, он изволил написать Генри. Ответом стала дежурная благодарность и прикреплённые фотографии, которые так долго рассматривал Эдуард. Следом за ними Генри отправил несколько их совместных фотографий с Ричардом — явно из разных времён, судя по росту последнего. После них пришло сообщение: Ты не обязан этого делать, но мне хотелось бы увидеть те части твоей жизни, что мне довелось упустить В носу защипало, и Эдуард скривился, стараясь усилием воли подавить выступившие на глазах слёзы. Он всё ещё ненавидел Генри. За то, что так и не смог его оттолкнуть. За то, что стремился запечатлеть в памяти его внешность и голос, обращал внимание на малейшие прикосновения, словно те были драгоценны. Превозмогая сдавленность в горле, Эдуард открыл галерею, чтобы отправить немного подходящих фото, продолжив строительство этого моста через пропасть. Неделями позже он из рук Генри увидит легендарное фото Ричарда в женской школьной форме, ставшее для неокрепшего юношеского ума настоящим культурным шоком. И как бы Эдуард ни умолял поделиться, Генри сказал, что по понятным причинам не может этого сделать. И никакие уговоры не помогли. На самом деле, Эдуард поразился тому, насколько легко было пустить Генри в его жизнь. Тот просто шёл в комплекте с Ричардом, перестав быть открытым секретом. И Эдуард сам не заметил, как с плеч спала та ноша, которую он неосознанно нёс на себе всю жизнь с самого детства. Генри явно не вписывался в роль родителя, запоздав с этим на десяток лет, однако он был неплохим другом и приятным собеседником. Со временем Эдуард начал обращаться к нему за советом даже по каким-то незначительным личным вопросам, зная, что Генри всегда уделит время тому, чтобы выслушать его и помочь найти ответ. Эдуард даже не подозревал о том, насколько ему не хватало этого небольшого, но такого важного кусочка в жизни. Из-за этого он даже поссорился с матерью, когда она узнала, что они с Генри поддерживают общение за её спиной. Эдуард лучше понимал корни её обиды после того, как Генри немного рассказал ему о том самом времени, однако не собирался позволять чужой обиде портить его жизнь. Он любил свою мать и не собирался покидать её. Но он же и хотел дать Генри второй шанс, когда тот ради него из кожи вон лез. Эдуард знал, что матери просто нужно время привыкнуть и убедиться, что он никуда не испарится в один прекрасный день. А до тех пор он собирался отстаивать свою точку зрения до последнего, уже давно перестав быть ведомым ребёнком. Их отношения с Ричардом стали более доверительными. Ричард очевидно одобрял сближение между Генри и Эдуардом, проводя время вместе с ними, из-за чего Эдуард привык к мысли о том, что Генри имеет право на счастливую жизнь с любимым человеком. А только слепой не заметил бы, насколько Ричард и Генри сияют друг рядом с другом, затмевая весь окружающий мир. Состоялось и легендарное знакомство с Кэтсби — последним кусочком мозаики близкого круга общения Ричарда. И это была самая странная компания, которую Эдуард мог только представить. Но в то же время он никак не мог представить компанию лучше. Особенно когда их с Анной перемирие переросло в настоящее дружеское общение, а со временем стало чем-то большим, вызывавшим понимающие улыбки уже со стороны Ричарда и Кэтсби, пока Эдуард краснел до корней волос, стараясь не выдавать себя. Увы, не замечала только Анна, убеждённая, что его интерес так и остановился на Ричарде в своё время. Пришлось поработать над тем, чтобы доказать ей обратное (не без помощи со стороны). Результатом кропотливого труда стала пышная свадьба и появление сына, слишком похожего на своего деда, если не считать цвета волос, передавшегося от матери. Зато обожание Ричарда унаследовалось полностью от отца и было абсолютно взаимным. Генри же во внуке души не чаял, балуя его подарками по поводу и без, бесконечно намекая на то, что они с Ричардом готовы присмотреть за ним на выходных, если Эдуард и Анна захотят провести немного времени вдвоём. И именно в это время Эдуард понял, что ошибался все годы, когда думал, что Генри спокойный и уравновешенный человек. Однажды, когда они собрались всей огромной компанией в загородном доме, он вышел на задний двор утром и обнаружил, как Генри учит Эдварда рвать яблоки с деревьев. Сам сидя на толстой ветке и безмятежно болтая ногами в воздухе. — Отец, слезай оттуда! Слишком рано, чтобы везти кого-то из вас в больницу! — воскликнул Эдуард, подбежав к дереву. Он даже не знал, что Генри умеет по ним карабкаться. — Папа, смотри какое яблоко я сорвал! — отозвался Эдвард, ловко спустившись на ветку, на которой сидел его дед, держа на коленях корзину. — Я вижу, солнце. Пожалуйста, слезь оттуда прежде, чем у папы случится сердечный приступ, — взмолился Эдуард, услышав смешок за спиной. Ричард стоял на крыльце, держа телефон поднятым. — Не собираешься мне помочь? — Мне кажется, они весело проводят время, — пожал плечами Ричард. — Генри, брось яблоко! — Лови! Ричард ловко поймал фрукт одной рукой. Эдвард восхищённо захлопал в ладоши, и у Эдуарда голова закружилась от волнения. Генри ненавязчиво обхватил плечи внука рукой, придерживая на месте для душевного спокойствия. — Дедушка, а ты можешь и мне так кинуть? — спросил он, подпрыгивая на месте от нетерпения. — Тогда нам придётся спуститься на землю и найти мяч, — сказал Генри, и Эдуард слишком хорошо знал этот родительский трюк для поиска компромисса. Генри будто навёрстывал все упущенные годы отцовства на чужом сыне. Прошло много времени прежде, чем Генри начал воспринимать обращение «отец» к себе без слёз на глазах. Первый раз, когда это слово совершенно случайно сорвалось с губ Эдуарда без какого-либо на это повода (кажется, они просто обсуждали планы на выходные), Генри надолго замолчал, а потом так же долго его надо было успокаивать. Эдуарду самому казалось, что это слово неловко ощущается на языке после того, как долго он называл Генри исключительно по имени даже у себя в мыслях. Однако он упорно продолжил использовать «отец» до тех пор, пока они оба к нему не привыкли, закрыв этот гештальт. Другое дело Эдвард с его ярким и солнечным «дедушка», взрывавшим мозг любому человеку, видевшему Генри с его вечно моложавой внешностью, совершенно не соответствовавшей обращению, звучавшему из уст мальчика. Не семья, а сборник несостыковок. — Хорошо! — отозвался Эдвард и принялся бодро карабкаться вниз, цепляясь за сучки. — А мы пойдём на озеро плавать? Разумеется, именно Генри был инициатором большинства заплывов и соревнований среди них. Ричард довольствовался ролью судьи, не желая напрягаться лишний раз, когда не хотелось. Редкий отпуск плохо влиял на них, заставляя отыгрываться за сутки работы. — Если мама и папа отпустят, — ловко перевёл стрелки Генри, улыбнувшись сыну, мысленно показавшему ему кулак. Он уже знал, к чему готовиться, когда Эдвард повернулся к нему с блестящими глазами. Он слишком сильно походил на своего деда. — Если мама согласится, — точно так же перевёл стрелки Эдуард, пустив цепную реакцию дальше и сбросив с себя груз ответственности. Ребёнок убежал обратно в дом задавать повторный вопрос, а Генри подозвал Эдуарда, чтобы тот забрал у него корзину, потому что спускаться с ней было не так удобно, как забираться наверх. — Я теперь его по всем деревьям Лондона ловить буду, — пробормотал Эдуард. — Это он ещё не научился прыгать через заборы, — заметил Ричард, наблюдая, как друг побледнел на три тона, представив это. — Пожалуйста, не надо. Мне хватит активности на ближайшие десять лет, — вздохнул Эдуард. — В кого он такой? — Помнится мне, именно тебя на твой третий День Рождения вернули соседи моих родителей, потому что ты додумался пролезть через прутья забора и носился по их саду, — сказал Генри, заставив Эдуарда покраснеть от стыда за события, которых он не помнил. Зато слишком хорошо помнил его отец. Ричард рассмеялся и дал Генри откусить яблоко, после чего предложил вернуться в дом, ведь они так и не начали готовить завтрак, потому что Генри и Эдвард сбежали раньше всех — непонятые жаворонки. Эдуард перехватил корзину и гордо понёс её перед собой, уйдя вперёд, потому что знал, что Ричард обхватит руку Генри, и они неторопливо направятся следом. Генри мог быть не самой лучшей отцовской фигурой, зато пример здоровых отношений они с Ричардом дали прекрасный, чем помогли Эдуарду не наступить на множество граблей. Оглядываясь назад, он был благодарен себе за тот день открытых дверей, на который решился поехать просто чтобы угодить матери. Тогда Эдуард и предположить не мог, что этот день станет для него окном в новую жизнь — и вот где он сейчас.Экстра
12 ноября 2022 г. в 19:30
Жизнь без отца была для Эдуарда привычной и, как он приучил себя думать, довольно сносной. Мать с детства убеждала Эдуарда в том, что он не нуждается в отце, пока у него есть она, готовая ради сына пойти в огонь и воду. Правда, вместе с ней были и её поклонники, которые Эдуарду решительно не нравились. Пусть с возрастом он принял тот факт, что его мать не обязана хоронить свою личную жизнь из-за по ошибке заключённого брака (делало ли это его рождение такой же ошибкой?), но её вкус в мужчинах он решительно не одобрял.
Воспоминаний об отце у Эдуарда было немного. То ли его мозг стремился стереть эту часть жизни, чтобы быстрее адаптироваться, то ли запоминать банально было нечего. Игрушки и детские книги, подаренные отцом, мать выкинула при первой же возможности, следом за этим вычеркнув имя отца из памяти их обоих. Она называла его только «он» и «этот мужчина». А ещё множеством ругательных слов, часть которых Эдуард начал использовать сам под влиянием привычки.
Будучи ребёнком, Эдуард не понимал, почему отец вдруг пропал из его жизни. Не то чтобы Генри был самым отзывчивым и эмоциональным человеком, но он никогда не отказывал Эдуарду, если тот просился на руки или хотел, чтобы ему почитали вслух. А потом в один день он просто исчез и больше никогда не появлялся. Мать сказала, что они с самого начала не были ему нужны, и он просто ждал шанса от них избавиться. Это разбило Эдуарду сердце. Он до последнего надеялся, что однажды отец придёт и скажет, что всё это было ошибкой, и на самом деле он не собирался уходить. Однако шли месяцы, плавно впадая в годы, но ничего не менялось. И детская обида переросла в искреннюю ненависть, благодаря чему Эдуард легко сумел убедить себя в том, что Генри был корнем всех его проблем. С возрастом эта рана не затянулась и даже не стала болеть меньше, ведь он иногда думал о том, что Генри мог позвонить, прислать письмо или сделать хоть что-то, чтобы связаться со своим единственным сыном. Но, если верить словам матери, он был счастлив наедине с собой и жил припеваючи, наверняка даже не вспоминая о них. Эдуард решил поступить так же и просто выкинул Генри из своих мыслей, как ненужный мусор, каким он и являлся.
Жизнь была довольно благосклонна, и у Эдуарда было всё, о чём он мог попросить (кроме одного единственного, но тут просить он и не собирался). Грех было жаловаться, когда перед ним были открыты практически все двери благодаря связям матери. Да и семья с её стороны в Эдуарде души не чаяла, стремясь возместить недостаток полученной любви. К сожалению, даже несколько человек не могли заполнить место, предназначенное для одного. Эдуард ни за что не признался бы себе в том, что так и не научился жить с мыслью о том, что Генри где-то там совершенно не думает о нём, своём сыне. Непонимание переросло в обиду, а та гнила до тех пор, пока не настоялась до кислотной ненависти. И всё это взорвалось в тот момент, когда Эдуард увидел Генри впервые за почти полтора десятка лет не на фотографии дома у бабушки с дедушкой.
И не то чтобы само существование Генри бесило его, нет. Тот факт, что он действительно жил припеваючи и в ус не дул, абсолютно счастливый, обладая всем, чего желал, кислотой разлился по внутренностям Эдуарда. Как смел Генри быть счастливым после того, как бросил их? Почему он был счастлив? Почему он их бросил? Эдуард сам удивился тому, насколько сильно это его задело. Обычно он не поддавался эмоциям, эксплуатируя их и извлекая из них выгоду, как учила мать. Но рядом с Генри он будто превратился в другого человека. Капризного ребёнка, требующего внимания, которого так и не получил.
Дома он взглянул на себя в зеркало и с ужасом отметил, насколько много у них общих черт. Мать с детства говорила, что он её маленькая копия, однако теперь Эдуард понял, насколько она ошибалась. Цвет волос больше склонялся к тому, что был у Генри; цвет глаз был абсолютно идентичен, и даже форма была схожа, несмотря на то, что взгляд и выражение лица заставляли её выглядеть абсолютно иначе; очертания носа и скулы тоже были напоминанием. Зато губы были от матери, что он замечал, когда видел, как они одинаково улыбались на фото. И тот факт, что в нём было столько всего от Генри, казался Эдуарду преступлением.
После звонка Ричарда, звучавшего пугающе спокойно для человека, встретившего сына своего бойфренда, Эдуард почувствовал себя немного легче — Ричард всегда производил такой эффект. Он заставлял всё звучать логично и просто, подобный маяку в шторм. Оттого Эдуард и выплеснул на него свою обиду, высказав то, что должен был высказать совершенно иному человеку. К счастью, Ричард не воспринял это на свой счёт и помог ему открыть глаза на некоторые факты. Например, Генри до сих пор хранил его фотографии и вспоминал о нём. При всём желании Эдуард не мог затоптать угольки надежды, что продолжали теплиться в нём. Он попросил номер Генри, однако не сказал об этом матери, зная, как она к этому отнесётся. Как сказал Ричард, у него была своя голова на плечах. Если Генри действительно был сволочью и ублюдком, Эдуард просто порвёт все связи и больше никогда не будет сомневаться.
Повертев телефон в руках, он открыл мессенджер и взглянул на фотографию Генри, мягко улыбавшегося в камеру. Фото явно было сделано его же рукой, однако даже это не притупило ауру фотомодели, излучаемую им без какого-либо намерения. Присмотревшись, Эдуард заметил, что щека Генри касалась тёмных волос, прижавшись к ним. Несложно было догадаться, что на фотографии должен был находиться второй человек — и кто это мог быть. Полистав другие фотографии, Эдуард увидел фото, на котором Генри гладил пса, с которым он игрался в детстве. Он почти не видел его с тех пор, как родители развелись.
Собравшись с силами и набравшись уверенности, Эдуард таки решился написать.