Считая шаги к океану

Делать было нечего, мы воспользовались данным нам шансов и остались ещё на ночь в церкви. Уже начало смеркаться и к тому моменту как мы зашли, солнце пускало последние лучи. Хакон ещё злился, не теряя ни секунды, чтобы не побубнить. Эти нравоучения проходили сквозь Эйдена. — Вроде бы уже не ребёнок — а ума горстка, — не переставал Хакон. Отвечать не хотелось. — Мог умереть, понимаешь? — мужчина что-то тщательно перетаскивал по помещению. — Я не первый день живу, — сухо ответил парень, усевшись на полу и смотря на запертую дверь, — таких случаев было много и, как видишь — ещё жив. — До тебя не доходит, да? — Хакон подошел, отпуская лёгкий подзатыльник парню. Слабый толчок никак не ощутился и Эйден лишь тихо выдохнул. Не было желания продолжать разговор. — Я не меньше тебя злюсь, — всё же выдал он от распирающих эмоций. — Чего это? — фыркнул Хакон. — Ты блять издеваешься? — парень повернулся на мужчину, — ты вёл себя агрессивней всех нас вместе взятых и имел больше шанса схлопотать пулю. Эйден смотрел из-подо лба, но его взгляд тяжело было назвать злым — он был уставшим и тревожным. На самом деле он очень винил себя. Когда он шёл к Бари, то ничего не чувствовал, кроме как долга перед убитым горем отцом. Долг рассказать, объясниться, чтобы он не терзал себя в сомнениях. Но вот когда перед ним спрыгнул Хакон, прикрывая собой, внутри всё опустилось. Эйден чувствовал вину и тогда сто раз пожалел о своей выходке — но как сейчас в этом сознаться? На тот момент словно порвались нити: одно дело, когда тычут стволом в тебя, а другое, когда близким грозит опасность, причём по твоей вине. Разъедало двоякое чувство. Хотелось поговорить с Бари, но и хотелось просто рвануть с Хаконом куда глаза глядят и в пизду эти разговоры. Вот как сознаться, что я выбрал первый вариант? Поджал колени к груди — едва затянувшаяся рана протяжно заныла. Обхватив ноги руками и зарылся в них лицом, желая раствориться в тьме закрытых глаз. — Давай ложись спать, — тихий, уже более спокойный голос заставил отвлечься. Кое-как поднялся — нога ныла. Встал и осмотрел своё новое лежбище. Вокруг кровати, что теперь была сдвинута к дальней стене, были наложены мешки и ящики — этакая баррикада. — Я подежурю, ложись, — Хакон сел рядом с бочкой держа в руке пистолет. Не знаю от чего, но мне хотелось верить Бари, что он всё же дал нам реальный шанс и все перестраховки Хакона бессмысленны. Всё же послушно отправился к своему укрытию и лёг. Я слушал потрескивание древесины в костре. Слышал, как по крыше гуляет ветер. Как листва носится по едва высохшей земле. Слышал всё — словно стены обрушились. Глаза всё не закрывались, как ни старался. Это чувство в груди не давало спокойно дышать. Поднялся и скамейка под парнем предательски проскрипела. Хакон лишь немного обернулся — Эйден замер. Мужчина снова перевёл всё своё внимание на дверь и тогда Эйден встал. Как мог, шёл тихо — но вряд ли это у него получалось. — Чего не спишь? — ещё не подошёл к Хакону, а он уже спрашивает, не оборачиваясь на парня. Сел рядом и пусть было нехолодно, но как-то изнутри всё промерзло, съёжился и окаменело упал головой на плечо мужчины. — Нам нужны завтра силы, — Хакон потёрся подбородком по макушке парня. — Прости меня, — игнорируя слова, сказал Эйден, — прости за то, что я такой идиот. — Ничего малыш, прорвёмся. Я лишь слышал по голосу — как он улыбнулся. Всё равно тяжело. Ближе притёрся к нему, буквально ложась — полусидя и обхватил обеими руками его руку, зарываясь носом в его плечо. Может, я сейчас выгляжу как маленький — пусть так, главное — что мне так комфортно, комфортно с ним. Проснулся в тёплой кровати. Потянулся и так приятно прохрустели залежавшиеся суставы. Ещё было темно, только тускло игрался свет с бочки на потолке и ярко расходился свет с Уф-лампы. Зябко, но под одеялом так тепло, только кончик носа мёрзнет. Не помню как ложился, видимо Хакон отнёс — и не задолбался он меня таскать? Поднялся, всё ещё с прикрытыми глазами. Натянул, пропитанное лёгким дымком, покрывало на плечи. Потёр тяжёлые веки и покачался — вертя в стороны торсом. И как приятно — аж увлёкся. В детстве вот так вот кружился, пока не падал — такой детский наркотик. Боюсь, если повторю сейчас такое «удовольствие», получат те кого облюю, а потом и я — по морде. Сейчас так кайфово просто помять, до лёгкой щекотки, глаза. Ещё раз потянулся, скрещивая руки за спиной и встал. Осмотрелся, дверь входа была приоткрыта. Под звуки тресканья древесины в костре тихо пошаркал на выход. Выглянул, лицо обдал свежий ветер. Порой не замечаешь таких мелочей. Как красиво лучи восходящего солнца просачиваются между стволами деревьев — этакими светлыми лесенками. Как свежий воздух наполняет лёгкие. В основном ты слышишь крики, голоса прокаженные болью и болезнью. Ты чуешь вонь гниющей плоти. Ты видишь кучи мёртвых и живых — что схожи с трупами, и только ночью смотришь на небо. Ты не замечаешь красоты, что окружает нас. — С добрым утром, — Эйден опёрся о дверь, потирая свои плечи. Прохлада не была дискомфортной, просто резко погружала в реальность своим покалыванием на коже. — С добрым, солнышко, — Хакон сидел на присядках, копошась в листве. Эйден замер. Новое прозвище вызвало приятные ощущения с примесью смущения. Где-то вдалеке пела птичка, так красиво и умиротворенно — радуясь новому дню. Хакон достал последний, прямоугольный, пластиковый коробочек. Это такие взрыв пакеты, которые они разбрасывали каждую ночь по периметру их убежища. Такие ловушки не убивали, но если наступишь, от ног останутся одни лишь ошмётки. Днём убирали, компонентов было немного — экономили. Это придумал Хакон и, то ли в нём это воспитало выживание, то ли былая служба. Взрывчатка была защитой на ночь от кусающих, ну или стреляющих гостей. Как-то раз, в такой попался то ли бобер, то ли заяц, было сложно понять — по ошмёткам. Для людей ловушки были не такими летальными. И хорошо, что ловушек не было, когда пришел Бари, иначе бы разговора не получилось. Мужчина встал и подошёл к входу, жестом указывая зайти. Он выглядел усталым, даже измученным — он так и не поспал. Послушно отошёл, пропуская мужчину. — Пора уходить, — Хакон положил взрывчатку в металлический контейнер и сунул в рюкзак. — До обеда ещё далеко, — Эйден обошёл его. — И что? — тихо, с хрипцой ответил тот. — Тебе бы поспать, — Эйден норовил перебить наплывающее недовольство Хакона, — всего часик. Хакон устало уставился на парня. — Часик, Хакон, — парень смотрел молящими глазами, — тебе нужно поспать. Чувствовал свою вину за всё — за всё это время. Эйден знал таких людей как Хакон, они могли не спать очень долго, но за прошедший месяц он сильно измотался — ухаживая за непутёвым парнем. Впереди был долгий путь — нужны были силы. Они ещё немного переглядывались, посылая друг другу немые посылы. Такая вот борьба противоречий. — Хорошо, — сдался первым Хакон, — всего час. Он завёл свои часики и, велел завести свои и Эйдену — тот послушно установил нужное время. По указанию Хакона закрыл дверь на все замки. Он ещё пробубнил, что зря убрал взрывчатку, от чего Эйден только закатил глаза, но успокаивая пообещал, что если хоть шорох услышит — то обязательно разбудит. С такими условиями мужчина прошёл к кровати и как мешок с песком рухнул лицом вниз, уже через секунду послышалось тихое сопение. Подошел, накрывая его откинутым в сторону одеялом. Ходил только на цыпочках, дабы не издать лишнего шума. Но нужно было чем-то себя занять и желательно полезным. Увидел лежащие тушки двух зайцев в углу. Не пропадать же мясу зря. Подошёл, беря связанные холодные тушки. Понюхал: пахнет кровью и мехом. Отложил одного на подоконник, а второго подвесил на гвоздь за верёвки вниз головой — раньше там висела икона. Снял её, отставляя к окну, на потрескавшийся подоконник. Стекло мутное и пыльное, но не треснутое. Пусть стоит — может кому пригодится, тому кто найдёт здесь убежище. Достал нож и сделал всего пару надрезов. Мысленно поблагодарил Хакона, что тот не приволок целого оленя. Зайца потрошить проще, чем что-либо. Их кожа словно носок, всего лишь нужно срезать с задних лапок и та как чулок сама слезает вниз. Помню, в детстве было их дико жалко. Одного даже отвоевали. Собрались толпой и вырвали одну жизнь из лап пищевой цепи. Он был уникальным, мог держать всё, что дашь ему в лапки. Так в ход шли столовые приборы, игрушки и даже оружие. Он сидел на задних лапах и сжимал в передних предложенное ему. Не помню, как его звали — на «Р…» как-то… Ральф — точно. Умер от болезни. Поначалу у него отказали задние конечности, но всё ещё принимал всунутые ему предметы. Потом под кожей стали появляться плотные шарики и, так он и умер. Держа в лапках сшитую куклу и укрытый детскими ручками, что до последнего его гладили и согревали. Остановился, опуская глаза вниз. Как-то эти воспоминания сильно ударили в голову. Вот стою и смотрю на освежеванное животное, вроде бы еда — а так стало жалко. Отмахнулся — ты же уже не ребёнок. Сейчас — все для всех еда. Умирая, мы становимся землёй, травой — это в лучшем случае. Траву едят звери, мы едим зверей — всё честно. Закончил с обоими и разрубил на куски. Хватит, чтобы подпитать уставший организм и напитать нужной энергией на предстоящий путь. Заложил кусочки мяса в самодельный котелок с привинченной на болт крышкой, засыпал трав, залил водой и подвесил над уже углями. Шкуры придется выбросить, увы, но времени нет их обрабатывать и сушить — а так бы получился неплохой материал. Посмотрел на часы, осталось 15 минут. Солнце уже пробивалось в окно. Сейчас всего 7 утра. Выключил свой будильник и подошёл к кровати. Хакон перевернулся набок. Он сбросил одеяло — поднял, снова его накрывая. Присел рядом, рассматривая. Такой умиротворенный, но даже отдыхая какой-то усталый — круги под глазами, бледный. Ну и как его будить? Сначала просто положил руку на его ногу — не проснулся. Потом немного потянулся, ложась грудью на его голень — надеюсь, не придавил. Немного раскрыл одеяло и провёл пальцами по его ладони, нащупав на кисти браслет и, отключил и его будильник тоже. Пусть поспит. Но как проснётся — уверен просто пощёчиной не отделаюсь. Улыбнулся. Сел рядом, всего на край, поджимая ноги к груди. Уронил подбородок на колени и просто наблюдал. Сегодня в прекрасном — даже солнце уступает. Я терял счёт времени. Впервые мысли не давали, их не просто, не было — вообще не думал. Такое умиротворение. Уже и позабыл, что нога нещадно ноет: она словно угомонилась, открывая дверь другим чувствам. Эйден просто сидел, наблюдая за спящим Хаконом. Такого не было, такое впервые. Яркие лучи просачивались сквозь мутное окно, глаза щипало — раздражает. Сдвинулся с места, ноги затекли, как и спина. Тихо выдохнул, щурясь разменная застои. Встал на колени, выгибая спину и хорошо, что никто не видит меня — как ободранный кот потягиваясь. Прополз вперёд, благо не упал: места катастрофически не хватало. Притулился боком, чуть ли не свисая с края и закинул раненую ногу на Хакона. Старался и не разбудить его, но и сам хотел лечь. Пусть неудобно, чуть не соскользнул, цепляясь за спинку. Всё равно умостился, буквально протискиваясь под Хакона. Одну руку протиснул под подушку, второй вцепился в спинку скамьи — фиксируя себя. Не знаю, на кой чёрт я это делаю, просто хочется. Хочется чувствовать тепло. Хочется просто быть сейчас здесь, рядом. Я кажется стал понимать, почему люди так часто рисуют спящих людей. В этом есть настоящие естество. Такое умиротворение и спокойствие. Интересно, что ему снится? Хотелось быть частью этих грёз. Он шелохнулся, закидывая свою руку на поясницу парня. Эйден замер затаив дыхание, но не успел и подумать, как его схватили, затаскивая на себя. Не сопротивлялся, просто поддался. В итоге очутился в объятиях, словно плюшевый медвежонок. Лежал, не двигаясь — неужели разбудил? Свежим шрамом на ноге упёрся в жёсткую стенку, боль — словно с силой нажимаешь на синяк. Всё же лежал, не двигаясь, пока руки Хакона рывками гуляли по его спине. То несильно сжимая бока, то задирая кофту. Глаз Хакон не открывал, но кто знает, может всё же это сон или уже пробуждение. Вопросы рассеялись, когда одну руку он положил на затылок парня, несильно надавливая. Послушно опустил голову едва не перекрыв дыхание, уткнувшись носом в подушку. Резкий запах пыли и слабого аромата дыма защекотали слизистую. От чиха удержал резкий ахуй. Мягкие губы прикоснулись к его шее. Это не был нежный поцелуй, а словно впился во фрукт, желая выпить все соки. Кожу защипало, но чёрт, как это приятно. Судорожно выдохнул, закатывая глаза. Хакон стал бодрее, то согнув ноги в коленях, что заставило и парня сменить позу. То словно приподнялся, сдвигаясь ближе к краю, что освободило зажатую ногу и боль прошла. Надавил рукой на поясницу, заставляя опуститься ниже — но куда ещё то? Пришлось свесить правую ногу и упереться носком в пол. От такого действия полностью лёг на Хакона, прижимая то, что не совсем удобно выпирает. А он всё не отрывался от шеи парня, только тихо простонал, когда Эйден придавил проблемное место. Через ткань, животом почувствовал лёгкую пульсацию. Сейчас это не столько смущало, как возбуждало. Больно так упёрся в штаны: не помню, чтобы так быстро вставал — если только утром. Кожа на шее в месте засоса онемела. То ли прокряхтел, то ли простонал, но от этих звуков Хакон отлип, напоследок целуя уже ничего не чувствующую кожу. Упёрся руками по бокам его головы и встал. Теперь пульсирующий ком давил на пятую точку. Поджал раненую ногу, просовывая под приподнятыми в коленях ногами Хакона. Уселся поудобнее, слыша тихое шиканье. Опущенная нога пяткой поскользила по полу от чего не удержался и с силой приземляясь на мужчину. Тот лишь нахмурился, опрокидывая голову назад и впился пальцами в бёдра парня, прижимая его сильнее к себе. Чувствовалось как щёки и уши горят. Приятно, как же приятно. Будто в трансе — сидел, прищуриваясь смотря на Хакона. Даже не заметил как упёрся в его грудь руками, впиваясь пальцами в ткань кофты. — Раздевайся, — он сказал тихо, но с таким сильным желанием. Это немного ввело в ступор. — Не прихуел? — отойдя, спросил Эйден, но без агрессии. — Наверное, — он посмотрел своими блестящими, карими глазами. Всё же желание сложно сдержать и он всё-таки сделал пару поступательных движений. Может мне просто сносит крышу и я ответил. Двигался в такт его толчка. И сейчас было совершенно насрать на стыд за свои действия, на то — как я выгляжу. Смотрю на него и внутри разгорается ещё больше желания. Всё же интересно, что видит он? Всегда был на его месте, и этот вид весьма нравился. Даже с точки эстетичности. Когда на тебе извивается горящие от страсти тело. Так что же видит он? Нравится ли ему? Потому как дышит. Как постанывает. Как жёстко впивается в мои бёдра. Как он движется и как реагирует на мои ответы, запрокидывая голову назад, но сразу же возвращается, смотря в глаза. Да, ему нравится. Однако через время он стал притормаживать процесс. В итоге всё закончилось, когда он с силой сжал бёдра парня призывая остановиться. Всё затихло, только тяжелое дыхание осталось расходиться по углам помещения. Немного успокоившись Хакон убрал одну руку с Эйдена и поднеся её к своему лицу, взглянув на часики. — Поспи всего час, да? — он спросил улыбаясь. Эйден всё ещё краснея не понимал, смотря на мужчину и как можно сильнее сжимал пальцами его кофту. Последовал несильный удар по ягодице и Хакон стал приподниматься, вылезая из-под парня. — Давай вставай, — с лёгкой отдышкой сказал он. Нехотя сполз, недовольно прорычав. Хуй его знает, что сейчас было — но сука, это истинный кайф. Не успел отойти от кровати — на ватных то ногах, как сзади Эйдена обняли, осыпая быстрыми поцелуями шею. — Как вкусно пахнет, — Хакон уткнулся в затылок парня. — Это заяц тушится, — едва внятно произнёс Эйден. — Ты вкусно пахнешь, — почувствовал тёплое дыхание улыбки. — Это блюдо пока что не съедобно, — приходя в себя, Эйден тоже улыбнулся. — Пока что? — и поцеловал за ухом. — Да бля, — Эйден выровнялся, опрокидывая голову назад и макушкой потёрся о плечо Хакона и, немного смущённо, хихикнул, — я не то имел в виду. — Понял, понял, — очередной поцелуй теперь в скулу. Эйден закатил глаза, выдыхая сквозь улыбку. Ещё пара чмоков в щёку и мужчина нехотя отпустил парня. — Нужно немного ускориться и сваливать отсюда, — он подошёл к бочке, — реально аппетитно выглядит. Заглядывая внутрь кастрюльки Хакон снял её и поставил на пол. — Давно тушиться? — выложил содержимое в полевой термос. Эйден всё ещё переминался на месте пытаясь утихомирить взрыв в животе. — Ох блять, — всё же посмотрел на часы, — я не думал, что так поздно. Цифра в десять утра немного отрезвила. Подошёл к их вещам, начиная быстро всё укладывать. И как ещё долбанный заяц не сгорел? По начинающим замерзать плечам понял, что костер давно потух. В таком случае — хорошо, что еда не осталась сырой, что зря ебался разделывая тушки? Холода прежде не замечал, не зря люди поговаривают лучшее лекарство от холода — сэкс. Пусть у них и не было сэкса, но чувства не менее яркие. От таких мыслей уши снова загорелись. Что-то я зачастил мыслями и действиями вводить себя в краски.