Считая шаги к океану

Тепло сменилось сырым холодом. Щёки обдул мерзкий ветер. Было светло, но туманно, от этого влажно. Лёгкие забивала эта мокрота. В горле всё чесалось и налипало: прокашлялся. Каждый позыв проходился коликами внутри и снаружи. Стало хуже, когда меня начали опускать. Помимо тянущей боли ниже живота, ещё и холодное ощущение ступнями. Хакон отпустил парня, но всё ещё придерживал того за локоть правой руки. Эйден стоял на сырой земле, с покрытыми, холодными каплями, травинками. Всё, что он успел сделать, чтобы удержаться на ногах, это податься вперёд. Лбом встретился с мокрым кирпичом стены: сойдёт. Хоть Хакон и придерживал, всё равно впечатался не хило, но боли не ощутил, только холод. Потряс рукой, как смог, чтобы сбросить удерживающую хватку. Помогло, и Хакон отступил. Стою и думаю: зачем я здесь? Но организм сам напомнил, жжением где-то в районе лобка. Вспомнил, что дико хочется в туалет. Все мои потуги опустить штаны, уже смешили — но не просить же помощи. Смешно и грустно. Благо с третьей попытки получилось. Непослушное тело бесит. А облегчение словно оказался в раю. Когда, кое-как, обратно, натянул штаны, завис. Я мало что помню, да даже мало что понимаю. А босые ступни так и увязают в завядшей, но ещё зелёной траве, как в зыбучем песке. Тело как камень, тупой, не огранённый камень, а мыслей куча, и они все летят как кометы. Голова работает, пусть и непривычно быстро, но стабильно. Я не знаю, сколько я так стоял, но видимо терпение Хакона я исчерпал полностью. Он, с тяжелым вздохом, оттащил меня от стены и снова поднял на руки. Чувствую себя помойным щенком, которого тягают дети с улицы в дом, пока всевышнее решают мою судьбу. Когда скрипучая дверь закрылась, в лицо дунул тёплый ветерок. Расслабился. Пора приходить в себя. Так, на улице было утро, возможно день, по скрывшемуся, за серыми тучами, солнцу — непонятно. Точно не вечер. Помню поселение: ушли утром. Помню труба, ночь. Сейчас утро, максимум обед. Хакон тащил меня сутки на своём горбу? Пиздец. Меня аккуратно усадили на тёплое, мягкое место. Вытерли ноги, от чего стало так неловко. Надели носки и заставили лечь. Вот лежу и думаю, где же раньше видел такие потолки. Потрескавшиеся фрески с ангелами, вроде бы. Запах сырой, но где-то вдалеке, из глубины, пахнет маслом, впитавшимся в деревянные стены. Стены, из стволов деревьев, с трещинами и, уже давно, испорченного лака, что кое-где потрескался и опал, а где-то превратился в смолу из-за протечек. Кое-где висящие кресты, давно обросшие пылью и паутиной; некоторые перевёрнуты. Остаток люстры, который больше походил на откушенный кусок пластика. Тепло давала бочка с костром. Пусть пахло дымом, но не сильно, он всё норовил выйти в небольшую дыру в крыше, через которую веяло ветром. Её пытались заделать куском полиэтилена, но получилось не очень. Стены неровные, что понятно, но некоторые были исписанные. Что за надписи хранило это место, пока было загадкой, ведь больное зрение, пока что, не могло сфокусироваться, чтобы их прочесть. Помещение длинное и просторное, в конце которого сцена с узкой, высокой подставкой. Пока лежал и осматривался, мне задрали кофту. Фаланги тёплых пальцев водили по чувствительной коже. Мурашки с болью пробегали по телу. Это было не больно, приятно, но со специфическим чувством. Хотелось, чтобы это прекратилось, и в то же время, чтобы не прекращалось никогда. Наверное, я спятил, возможно — а может и был таким всегда. Хакон осматривал тело парня. Спустил с него штаны, не получив, к счастью, никакого сопротивления. Прощупал лимфоузлы, что воспалились. Отёк пошёл по бедру, растекаясь по животу и задевая нижнюю часть рёбер. Рана была сквозной, и благо, не задела кость, однако риск, что начнет загнаиваться — был. Пусть он и обработал и зашил, как мог, но риск всегда есть, и он велик. Щекотно: я поёжился. — Расслабься, — раздался тихий шепот. Он успокаивал. — Всё вроде неплохо, — констатировал Хакон, — я сделал всё, что смог. Теперь осталось ждать. — А что было? — Эйден нахмурился. — Ничего, — мужчина одел парня обратно и накрыл одеялом. Эйден ещё пуще нахмурился и попытался сесть. — Лежи и не рыпайся, — мужчина сказал хоть и строго, но по-настоящему заботливо. — Можешь не говорить, — парень всё же сел, — Я всё помню… — он задумался, — ну может не всё, но большинство. Хакон заиграл скулами. Ему не нравилось, куда клонит парень. Он сел рядом с бочкой, в которой игралось пламя, отдавая озорную тень на железные стенки. Он стал крутить в руках какие-то свёртки, предположительно трав; возможно лечебных. — Что снилось? — он попытался, перевести тему. Но когда парень не отвечал, минуты 2, он поднял на него взгляд и нахмурился. — Прости, если не хочешь отвечать, не нужно. — Мария, — тихо сказал Эйден. — Это, — Хакон задумался, — та женщина, что тебя воспитала? — Да. Парень сидел поникнув. Больше мужчина не задавал вопросов, но Эйдену нужно было выговориться. — Она назвала меня монстром, — он шморгнул носом, оборачиваясь к нему, — и она права. Хакон сморщился и, со злобой, откинул замотанный свёрток. — Нет, Эйден, — он встал, подходя к парню, — это твой сон, и всё что в нём, лишь твои мысли, твои переживания, а не реальность. — Но… — Нет, никаких но, — он сел рядом с парнем на самодельную кровать, — это то — что ты сам себя накручиваешь. Эйден молчал, но он понимал, к чему клонит Хакон. — Я не могу, понимаешь, — это вырывалось у него из груди. — В этом мире никто не может всё, — мужчина пододвинулся ближе, — ты упорный, упрямый, быстро учишься и справляешься с тем, что не под силу самым проезженным жизнью. Так что… так что не говори, что не можешь, при том, что не раз доказывал обратное. — Я превращаюсь, — тихо констатировал Эйден. Хакон тяжело выдохнул и размял шею, та прохрустела. Он выглядел не просто напряженным, а злым. Я всё мог себе представить: что он сейчас врежет мне, обольёт матом или уйдёт — настолько я его заебал. Я ждал его реакции, но не отступал от своего. Я монстр. — Я монстр, — уже в голос произнёс он. — Нет, — Хакон сказал спокойно, — не для меня. Он выглядел странно. Я стал сомневаться, в упорном уничтожение себя же. В том кем себя считаю и как называю. Пока я думал, он просто приблизился и прикоснулся своими губами к моим. Это был лёгкий поцелуй, нежное прикосновение, от чего внутри разгорелось пламя. Оно жгло, растапливая глыбы. Оно стягивало трещины и сжигало силуэты. Туман, дым, он рассеивался. С уст парня вырвался непроизвольный плач, и он обнял мужчину так, словно стоит на краю. Он не хотел падать. Когда-то — возможно, но не сейчас. Всего одна фраза, «не для меня». Не для него. Я не монстр. — А Катрин? — всё ещё сильно прижимая мужчину к себе, произнёс ему на ухо. — Мне тоже жаль Катрин, малыш, — Хакон провёл ладонью по хребту парня, — но ты не виноват в том, что с ней произошло. Он наглаживал спину Эйдена, словно отдавал своё тепло и силу. — Не думай об этом, — мужчина прерывался, чтобы подарить лёгкие поцелуи в шею парня, — ты не виноват. Страх отходил. Я становлюсь свободным. Он всё нашептывал мне на ухо. «Ты сильный. Ты не монстр. Ты ни в чём не виноват». И то как он обнимает, по его дыханию, по тому, что он буквально рычит на ухо, что порвёт любого, кто хоть попытается причинить мне вред, я понимаю ... Я понимаю, что он всё - что нужно мне. И с каждым его словом, прикосновением, становилось легче. И я старался, я так старался забыть. Забыть эти лица, эти крики. Но я знал, что лучше их помнить, только относиться ко всему, что ими сказано, иначе. Ведь это моя совесть, моя душа кричит, и если дать этому воплю волю, то… то, что сидит внутри меня… Этот вирус, эта гнида, он никогда не оставит меня в покое. И я останусь монстром — но нет. Я не могу этого допустить, я должен… Я должен быть сильным, ведь Хакон верит в меня, а большего мне не нужно. Я знаю, что моя вина есть, и я сделаю всё, чтобы искупить её — но не саморазрушением. Я встану на ноги, я пройду километры и, я спасу не одну жизнь, в память… в память тех — кого нет с нами. — За Мию, за Катрин, Захая, — парень бормотал, — за маму… — И я буду рядом, — Хакон шепотом произнёс, - буду рядом с тобой всегда. Он всё-таки читает мои мысли.