Месяц будет долгим

      Странное чувство того, что вот-вот мне кто-то кинет спасательный круг, и я выберусь со дна этого темного океана из страданий. Он топил меня. Топил, держа за горло, чтобы я не смогла сделать даже такую банальную вещь как вдох. Кажется, что если я сделаю еще один шаг, то провалюсь в пропасть из пустоты. Мой мозг вырисовывает мне странные картинки того, как я, стоя на обрыве, делаю шаг вперед, в темноту, и проваливаюсь туда с огромной скоростью. Она поглощает меня всю, без остатка, съедает своей пустотой и чем-то несуществующим. Приземляюсь, больно ударившись обо что-то твердое, не видя ничего перед собой, превозмогая боль, придаю своему телу сидячее, а затем стоячее положение. Чувствую на своих руках что-то липкое и мокрое, стараюсь сфокусироваться, рассмотреть, но мне только кажется, что они другого оттенка.       Резко оборачиваюсь на шаги, позади меня. Дыхание учащается, а мой мозг рисует мне причудливые образы того, что может скрываться в этой кромешной темноте. Делаю шаг назад, и моя спина утыкается во что-то твердое, резко отпрянув, но тут же нащупываю плечом такую же твердую поверхность. Вытягиваю руки и сталкиваюсь с чем-то таким же твердым перед собой.       Тут же жмурюсь от яркого света, направленного сверху. Мои глаза уже успели привыкнуть к темноте, и сейчас мне кажется, что я ослепну. Медленно открываю глаза, давая привыкнуть им к столь яркому свету. Резко пугаюсь, увидев свое отражение в зеркале, отворачиваюсь, но сталкиваюсь с такой же картиной — с самой собой. Смотрю на себя через зеркало и обращаю внимание на свои руки. На них кровь. Алая, теплая, вязкая субстанция полностью покрывает мои ладони. Судорожно вытираю их об свой растянутый свитер. — Посмотри на себя. — холодный голос раздается, кажется везде, отовсюду, заканчиваясь эхом. Этот голос я узнаю из тысячи. — Посмотри на себя, Анна. — продолжает он.       Поднимаю медленно голову и смело смотрю на себя в отражение, подмечая для себя, что худощавость мне совсем не идет. Делаю глубокий вдох, стараясь предотвратить чувство тошноты, голова начинает кружится и мне кажется, что я сейчас свалюсь в обморок, но продолжаю твердо стоять на ногах. — Что тебе нужно? — спрашиваю я шепотом, зная, что он услышит меня. — Ты сама прекрасно знаешь ответ на свой вопрос. Не строй из себя дурочку. — так же грубо продолжает говорить голос где-то вокруг меня. — Нет… — начинаю часто дышать, становится плохо от осознания, что он везде. — Ты. Мне нужна ты. — его голос тверд и уверен.       Голова становится тяжелее, чувство тошноты нарастает с каждой секундой, из глаз непроизвольно начинают течь слезы, и я зажмуриваюсь, падая на колени перед своим отражением. Ощущаю как все вокруг меня начинает вертеться, будто я на карусели, которая крутится так быстро, что я не могу различить все то, что меня окружает. Резко открываю глаза и оказываюсь в «своей» комнате. Это был сон. Страшный сон. Начинаю дышать чаще, пытаясь успокоиться, но паническое состояние только растет. Думаю о хорошем: друзьях, Питере, своей жизни до Йена.       Смотрю в окно и вижу рассвет, пытаюсь подняться с кровати, но мне больно двигаться. Ссадины, синяки и ушибы дают о себе знать, поэтому принимаю решение продолжать лежать на спине, пялясь в потолок, осмысливая произошедшее пару дней назад.       Удивительно то, что мне действительно удавалось избегать его целый день, после того самого разговора, от которого всё внутри переворачивается. Он что-то задумал. Я ощущала это каждым миллиметром своего тела, каждой клеткой, каждым внутренним органом. Настолько сильно, что мне начинало казаться, будто, между нами, за все эти месяцы, проведённые вместе, выстроилась невидимая связь, словно между близнецами. Я чувствовала на себе каждый всплеск его гнева, каждое негодование или страх. Каждое разочарование. Интересно, замечал ли он то же самое?       Сижу в комнате с самого утра, не выходя даже поесть. Наверное, его это раздражает, потому что он привык к тому, что я беспрекословно выполняю его приказы. Как только я опять вспомнила о его существовании — дверь в мою комнату резко открылась и на пороге появился Йен, держа поднос с едой. Пройдя к моему столу, он поставил его на твердую поверхность. — В твоих же интересах съесть это. — грубо отрезал он.       Я не смотрела на него, но чувствовала на себе его холодный взгляд, который словно придавливал меня к ледяному полу.       Как только он ушел, я развернулась, чтобы посмотреть на принесённый обед: салат с каким-то мясом, два тоста из белого хлеба и большая чашка чёрного чая, моего любимого. Сердце стучит в груди, в жилах закипает злость.       Хочет, чтобы я поела? Пожалуйста. Получите распишитесь.       Отбрасываю одеяло в сторону и встав с кровати, подхожу к столу, и чуть ли не задыхаясь, беру столовый прибор и принимаюсь есть.       Вынуждаю себя жевать, двигая челюстью, ложка за ложкой, в горле с каждой секундой вырастает всё больший ком, но я ем, утопив взгляд в тарелке, продолжая заталкивать внутрь эти зелёные листья, куски помидоров, мяса. Чувствую подступающую тошноту, но продолжаю, беру кусок хлеба и откусываю, почти что жадно, глотаю всё уже даже не пережёвывая, не замечая, что слёзы катятся по мягкой коже щёк, оставляя прозрачные следы. Кашляю, прикрывая рот тыльной стороной ладони, отбрасываю ложку и продолжаю есть руками, заталкивая еду в себя, словно у меня вместо желудка образовалась всепоглощающая чёрная дыра.       Жертва его больного сознания, больных целей, жертва больного его. Мужчины, который не знает, когда остановиться, который останавливаться не хочет, поэтому он никогда этого сделать и не сможет.       Снова кашляю, чувство тошноты возрастает до максимума. Внутренний голос кричит и просит перестать, всё съеденное комом стоит в уставшем от рыданий горле, но я не могу остановиться, злость заполняет каждый сантиметр моего тела. Вытираю рот грязными, скользкими после салата руками, пытаюсь встать из-за стола, пока слёзы капают на бежевую толстовку, оставляя пятна.       Всё размытое и нечёткое, свет режет глаза, но мне так хочется темноты, всепоглощающей, могущественной, темноты, в которой я с радостью утонула бы, отдала себя на растерзание, принесла в жертву, только бы снова не видеть и не чувствовать того, что приходится переживать каждый грёбанный день. Всё что угодно, только бы сбежать от себя, от своей боли, от своего нутра, которое с каждым часом выносить становится всё сложнее, только бы скрыться от Йена, пускай это невозможно. Прошлая попытка бегства оказалась неудачной, но я могла бы бежать еще раз, лишь бы не видеть его, но понимаю, что никогда не смогу от него спрятаться, он въелся, словно чёртов яд, пятно, которое ничем не вывести.       Вспоминаю Питера и, как по команде, знакомые голубые глаза возникают где-то передо мной, чёткие, на фоне всего размытого, золотые пряди спадают на лоб, я почти чувствую его руки на своей талии, бережно поднимающее меня с пола, вытирающие слёзы со щёк, настолько потерянная, что не могу осознать — реальность это или просто плод моего воображения.       Почти задыхаюсь, не сразу осознавая, как тяжело дышать, как болят рёбра при каждом вдохе, как режет невралгия, и образ Питера исчезает, испаряется и выветривается, как и я сама.       Без понятия сколько я смогу еще выдержать, чувствую, что скоро придет конец всему этому, и не знаю точно какой: плохой или хороший. Так глупо и по-детски хочется верить в то, что Питер сможет что-то сделать, как-то повлиять на ситуацию, потому что сама я не в состоянии помочь себе.

***

— Как самочувствие, Анна? — нарушил он неловкое молчание за ужином.       Это было для меня неожиданно, неужели ему и правда это было интересно или он спросил это из вежливости, я постаралась проглотить этот ком, что застыл в горле. — Нормально. — сухо ответила я, но внутри меня все кричало от боли. — Мне не нравится, что ты так похудела. Если не начнешь нормально есть — придется посетить врача. — Зачем? — настороженно спросила я. — Затем, что, если ты сдохнешь тут — мне придется что-то делать с твоим трупом. — грубо ответил брюнет. — Будто для тебя это будет большой проблемой. — недовольно фыркнула я. — Да ты знаешь, нет, не будет. — он посмотрел на меня. — Но я думал, что ты уже достаточно поумнела для того, чтобы понять на что я способен, но судя по твоим высказываниям — ты видимо все еще думаешь, что меня что-то остановит.       Я медленно перевела свой взгляд на него. Он смеялся надо мной, просто в наглую запугивал. — Ты прав. Мне нужно к врачу. — резко перевела тему. — Меня беспокоит боль в ребрах… и голова немного болит все время — добавила я. — Я отвезу тебя к своему врачу. Будь готова через двадцать минут. — сухо сказал он, вставая из-за стола. — Хорошо. — ответила я, продолжая вилкой перебирать листья салата. — И чтобы съела всё! — приказным тоном добавил он.       В моей голове резко созрел план как помочь Питеру сделать первые шаги на пути к моему спасению. Он же не должен был меня бросить. Он обещал. Быстро запихав еду в себя, я помыла тарелку и помчалась собираться. Убедившись, что Йена по близости не было, я взяла телефон и начала звонить Питеру. Трубку сняли с третьего гудка. — У меня нет времени говорить, если ты хочешь мне помочь, то слушай. Он сейчас отвезет меня к какому-то своему врачу. Я не знаю где это и что это значит, но пожалуйста скажи мне, что ты все понял. — я тараторила под страхом того, что Йен может все слышать. — Понял. — сухо ответил блондин на том конце провода и скинул трубку.       Неужели все было так просто? Почему он так кратко ответил: ждал ли он моего звонка или просто ответил на отвали? Хотелось верить в то, что он действительно хочет мне помочь. Я не знаю почему я так на него рассчитывала, но больше мне было не к кому обратиться. Я медленно выдохнула, стоя спиной к входной двери, прижимая телефон к груди. — Наговорилась? — послышался спокойный ледяной голос Йена, в котором так и была сплошная опасность. Казалось бы, мост к спасению почти рухнул.       Я прибывала в шоке, спустя несколько секунд я так же не понимала, что произошло, но как в голове стало проясняться, тогда пришло понимание, что мне конец. Я медленно развернулась в его сторону и увидела его лицо: он был спокоен, смотрел на меня, а глаза всё-таки были злыми. — Кому звонила то? — нарушил он тишину, заставляя вздрогнуть. — Пит…еру… — сама не знаю для чего, признаюсь ему. Хотя если бы и солгала, он был легко вычислил. — Питеру… — для чего-то повторил он, размышляя. Своим молчанием он убивал. Я ждала вспышки ярости, но пока ничего не происходило. Это еще больше нагнетало. — Своего героя спасителя не жалеешь… совсем… глупая девочка.       Я молчала. — Ты сама будешь виновата в том, что с ним случится, считай живьем закопала. — выдал он спокойно это заключение, только мне от услышанного не спокойно. — Йен… — Я всё сказал. Собирайся! — кинул он на последок и ушел.       Слезы мигом полились из глаз, я не знала правду ли он говорит или нет. Питер же его друг, он не может быть настолько жестоким. Еле как собравшись, я спустилась вниз, в прихожую, ожидая Йена. Он появился в дверях минуты через две, я украдкой посмотрела на него. Он был одет казалось так просто: джинсы и черная футболка, но выглядел он при этом устрашающе. Мужчина прошел мимо меня, открывая дверь, и я, уловив нотки его тяжелого парфюма, немного прикрыла глаза, наслаждаясь этим ароматом.       Как только мы сели в машину, я мысленно настроилась на разговор с ним, но не знала как начать, чтобы не разозлить его еще больше. Что ему сказать, чтобы он сжалился? Как просить его об этом, если он не знает что такое жалость! Я пыталась найти подходящий вопрос, не замечая как бубнила себе под нос. — Ты долго еще собираешься мямлить? — произнес он сурово. — Нет… он не виноват, это я… — запинаясь ответила я. — Ты чем думала, когда планировала это? — Я… — Я накажу тебя. Только тем, что сделаю плохо ему. Когда ты увидишь, что из-за твоей глупости могут пострадать люди, тогда ты уж точно станешь послушной. — Нет! — я начала плакать. Мне не хотелось слышать эти страшные слова. Йен был серьезным, и я понимала, что сейчас он точно не шутит. — Пожалуйста… я готова на всё, я буду тебя слушаться, только не трогай его. — Не делай таких громких заявлений. — спокойно ответил он. — Йен, правда, давай я позвоню ему и… — Не надо, — перебил он меня. — Мне интересно что он задумал.       Остаток пути мы ехали в молчании. В тот момент мне хотелось верить, что у Питера правда был четкий план.

***

— Имя пациентки? — спросила девушка в регистратуре, обращаясь то ли ко мне, то ли к моему опекуну. — Анна Солсбери. — сдержанно ответил мой опекун, протягивая ей паспорт для создания медицинской карты в этом учреждении.       Я стояла рядом с ним, оглядываясь по сторонам, рассматривая интерьер больницы. Коридоры больницы были одноцветными, голубыми, без узоров. Очень много яркого холодного света. Я всегда любила находится в медицинских учреждениях, рассматривать интерьер, который был похож один на другой, тут всегда есть кому о тебе позаботиться, пока ты лежишь, получая необходимо лечение. Судя по приветливому персоналу и отношению к пациентам — клиника была частная. Куда же он мог еще меня привезти, если у него даже знакомые врачи есть. Девушка с ресепшена отдала Йену мой паспорт, вложив туда талончик с номером и сказала подниматься на третий этаж, ждать своей очереди. Было некомфортно сидеть рядом с ним, учитывая тот факт, что из-за него я оказалась здесь.       Посещение врача прошло без приключений и лишних расспросов, видимо работник данной клиники прекрасно знал о делах Йена. Ничего критического на обследовании у меня не нашли, боль в ребрах оказалась лишь последствием моего падения в ванной комнате, когда Йен толкнул меня, прописав сильные обезболивающие, нас спокойно отпустили, предупреждая Йена о том, что мне необходим покой.

***

— Йен, стой! Не делай этого!       Мой крик, казалось, заполнил собою все улицы. Наверное, только сейчас я наконец полностью осознала, где я нахожусь и кто со мной рядом. Бежать. Я слишком много сил потратила, слишком много времени на того, кто сейчас стоял передо мной, на того, кто держал почти бездыханное тело Питера. — Ты опоздала, Анна — его голос как раскаленное лезвие ножа. Я бросаюсь, но не к нему, а к Питеру, которого, как мне кажется, ещё можно спасти. Но брюнет моментально отталкивает меня, бросает тело Питера на холодную землю, отчего тот издает болезненный стон, и перешагивает через него, словно через мешок с мусором. — Боже!.. — ненавижу себя. Лью тут слезы как дура, будто от них есть толк. Я застряла здесь. Пора признать, что я бессильна. Что сделать из монстра человека нельзя. По крайней мере, из этого монстра. — Ты спала с ним. — констатация факта Йена возвращает меня к реальности. Я царапаю ногтями землю. — Любила его? — Йен, прошу тебя… — о да, конечно, самое время просить и умолять. — Он ещё дышит. Пусти! — вскакиваю и снова кидаюсь на помощь, но он отшвыривает меня, и я больно прикладываюсь к стене. — Даже не думай об этом! Ты — моя. И Питеру давно надо было это усвоить. — Он твой друг! — отчаянно завопила я в слезах. Этот аргумент давно потерял свою мощь и силу. Он теперь был просто словами. — Да, и я был готов поделиться с ним чем угодно по-дружески, но только не тобой. — Ты говоришь так, словно я вещь какая-то! — Не драматизируй. Ты встала между нами, ты разрушила нашу дружбу! Ты только посмотри, что ты наделала. Давай, полюбуйся. — Он схватил меня и, удерживая за одежду при себе, открыл мне взор на лежащее в крови тело. — Нет… Нет!.. — Это твоя вина, девочка моя, — вкрадчиво шепчет, как будто вливает в меня какой-то яд. И от каждой капли сердце замедляет ход. — Только твоя. Ты добилась своего. И теперь ты уже никуда не денешься. — И меня загрызешь? Ну давай. Давай, раз я это заслужила.       Он взял меня за подбородок и повернул мою голову к себе, пристально вгляделся в мои глаза и не увидел в них страха. — Я ведь уже сказал, что никому тебя не отдам, даже Богу. Никогда.       Я бы не вырвалась из его рук — у меня не хватило бы сил. Он потащил меня из темного переулка, не обращая внимания на мои крики. Я звала Питера. — Анна, — вновь зазвучало у моего уха, — если не хочешь, чтобы я еще кого-то убил, закрой рот. Все равно уже бесполезно кричать. Мы сейчас сядем в машину и уедем.       Прохожие в столь поздний час почти нас не заметили. Я знала, что его угрозы не шутка. Я заставила себя замолчать. Он прав. Теперь нет смысла звать на помощь. Питер был единственным, кто мог меня спасти.