Этюд в Елисейских тонах

От неожиданности сердце ушло в пятки, и кровь запульсировала в ушах с такой силой, что заглушила собой даже разрывающий перепонки визг сигнализации. — Внимание! Пожарная тревога, — из скрытых по углам динамиков раздался размеренный женский голос, — всем сотрудникам и посетителям необходимо покинуть здание в соответствии с планом эвакуации. Повторяю… С каждым повторением на смену растерянности и непониманию приходили мысли о том, что все хранящиеся в этом скромном офисе картины в случае пожара не оставят о себе ни одного напоминания, и уж проще сгореть вместе с ними, чем потом раздавать богатым дяденькам и тётенькам неустойки. — Да что ж это такое, — от накатившей досады я уже сама с собой заговорила и громко топнула ногой, вместо того, чтобы собирать свои манатки и спасаться, забив на все материальные блага, — сколько можно-то?! Когда я наконец бросила свои размышления на тему разного рода жизненных несправедливостей и, скрепя сердце, всё же вышла в забитый офисными сотрудниками коридор, под окнами зашумели серены уже подоспевших к месту происшествия спасателей, все вокруг шушукались, возмущались, кряхтели недовольно, но при этом почему-то к выходу не спешили, и хотя в воздухе уже прилично так веяло чем-то горелым, задымления всё ещё не наблюдалось. — Здравствуйте, Нина, — меня нагнал один из многочисленных сотрудников здешней управляющей компании, молодой и активный американец, перебравшийся в Париж из небольшого городка на северной окраине Миннесоты, — не знаешь, что случилось? — Что-то где-то взорвалось, судя по звукам, — в широком коридоре уже начиналась приличная давка, потому что все лифты по понятным причинам были заблокированы, и все десять этажей бизнес-центра теперь тянулись вниз через единственную открытую лестницу, — надеюсь, ничего страшного… Мне пока рановато пополнять круги творцов, потерявших свои бесценные труды в синем пламени. — Да уж, будет грустно, — Джош передёрнул плечами и перекинул свой валтузившийся ранее по полу пиджак через плечо, — нам в офис недавно в отдел кадров звонил какой-то малый, спрашивал твой адрес, но мы его отправили известной дорогой. — Сумасшедший дом, — вести об очередном любителе нарушать личные границы уже не вызывали каких-то особых эмоций, они скорее стали дополнительным пунктиком в коллекцию к странным «подаркам» и странным сообщениям, — а… Давно звонил? Вероятно, у истоков всего этого стояла внучка Первой леди и её сомнительные развлечения, которые ещё только предстояло обсудить, потому что спускать эту тему на тормозах не то что бы не хотелось, а скорее не моглось — очень уж много вопросов накопилось с моего возвращения из Барселоны. — Да, в начале лета ещё, в июне-месяце, наверное. Тогда из головы выпало, а сейчас что-то вспомнил внезапно. — Понятно, — сердце болезненно ёкнуло, а к горлу подобрался противный колючий комок, и я внезапно спустилась с небес на землю, потому что «Айседора» пристала ко мне намного позже, уже ближе к августу, — ладно, бывает и такое… Когда мы наконец вышли на уже оцеплённую полицейскими и пожарными улицу, стало понятно, что всё это затянется надолго, и сейчас нет никакого смысла выпрашивать у правоохранителей ответ на волнующий вопрос. Бубнящие сотрудники постепенно расходились к своим машинам, некоторые сгрудились в кучку возле пожарной машины и коллективно паниковали, особо дотошные докучали стражей порядка в попытках узнать, что здесь происходит и как скоро это закончится, но всё тщетно. — Нина, а, — темноволосый молодой человек, всю дорогу от галереи до выхода отвлекавший меня от всепропальческих настроений, вновь вернул меня в мир материальный, — раз уж работа сегодня не вяжется, может, пообедаем вместе? Неподалёку отсюда есть классная забегаловка с американским стрит-фудом, я такого больше нигде не встречал во Франции. — Да можно, — не видевший со вчерашнего вечера еды желудок уже давал о себе знать, поэтому проще было под машину лечь, чем отказаться от такого заманчивого предложения, — только… Это ведь ничего не значит? — Нет, что ты, — американец вскинул руки в капитулирующем жесте, и его многострадальный пиджак таки соскользнул с плеча на разогретый полуденным солнцем асфальт, — было бы странно звать на свидание в подобное место девушку, которая работает в админке президента. — Да ладно, тоже мне, критерий оценивания, — от этой его западной непосредственности и открытости в общении даже на душе как-то приятно становилось, потому что французская педантичность уже все соки из меня высосала, — можно подумать, у меня там какой-то особенно высокий пост. — Ну, тем не менее, — Джош таки поднял с земли уже порядком испачканный в пыли элемент одежды и с ходу принялся отряхивать его, — не знаю, как у вас тут, а у меня в городе жила старушка, в молодости она работала уборщицей в Белом доме, по возвращении на родину стала уважаемым человеком, с которым абсолютно все вокруг здороваются, а ты мне тут рассказываешь. — Ладно-ладно, я где-то между уборщицей и садовником по уровню ответственности, поэтому точно стала бы уважаемым человеком в твоём городе. Только мы собрались двинуться в путь до загадочной американской забегаловки, я с досадой для себя отметила, что даже сумку из галереи не забрала, только телефон в карман сунуть додумалась и связку ключей из замка вытащить, но и на том спасибо, кому-то, судя по возмущениям со всех сторон, не свезло ещё больше. — Тебе нравится вообще с высшими кругами работать? Всегда думал, что ты от политики человек далёкий. — Не обязательно быть великим политологом, чтобы писать картины по заказу… Может, ангажированность и не лучшим образом влияет на сферу искусства, но это не так плохо и на деле вообще ни разу не ограничивает. Не могу сказать, что мы как-то особо тесно общались, но частенько пересекались в курилке, а, как известно, именно в этом славном месте обычно разворачиваются самые жаркие дискуссии, в том числе и на политическую тематику. Собственно, Джош как раз входил в число тех, кто под сигаретку любил тратить свои драгоценные нервы за спором с людьми, которых толком не знает, на темы, в которых мало что понимает, и наблюдать за этим перформансом со стороны было отдельным видом развлечений — отдельной кучкой «безынициативных амёб без гражданской позиции» мы отходили в уголок и тихонько, как мыши, делали ставки, кто же победит в сегодняшней схватке. Французы вообще удивительные люди сами по себе, за обедом у них принято обсуждать две вещи — политику и еду… И если на политические темы Макрон в моём присутствии не распирался, то второй пункт компенсировал этот недостаток с лихвой — каждый раз, когда я готовила дома для нас двоих, он излагал полное эпитетов эссе во славу обычной рыбы с рисом, даже если блюдо получалось совсем уж заурядным и какими-то выдающимися вкусовыми качествами не отличалось. Это я к чему всё… Если за столом принято обсуждать политику, то что творится во время перекура, когда в смертельной схватке сходятся люди, ни коим образом с этой славной наукой не связанные, но уж больно ей увлечённые? В общем-то, людям, хоть раз смотревшим небезызвестную программу Владимира Соловьёва, и представлять не придётся, всё примерно так и происходит, иногда даже до рукоприкладства дойти может. — Не знаю, как по мне — это как-то… — Хватит про работу, пожалуйста, — паучье чутьё подсказывало, что разговор уже уходит в политическое русло, и его нужно как можно скорее сворачивать, — у меня уже крыша едет от этого, только меня позвали в эту правительственную дурку — только про неё со мной все вокруг и говорят, можно подумать, что других тем для разговора нет. — Ладно-ладно, только не бузи, — офисный администратор скорчил шутливую рожу, — а то меня очень сильно пугают разъярённые женщины слегка за двадцать… У меня просто есть старшая сестра, и когда она была примерно в твоём возрасте, кавалеры частенько доводили её до точки кипения, а доставалось почему-то каждый раз мне. Ты одна в семье? Той самой забегаловкой оказался небольшой закуток с яркой неоновой вывеской, которая, вероятно, в ночное время суток очень красиво светилась в лучших нью-йоркских традициях, а ещё совершенно не вписывалась в колорит центральных округов Парижа, такие чаще встречались где-то на окраинах, в не самых благополучных районах. — Да, одна, — в помещении витал тяжёлый запах фритюра, и было в нём что-то по-своему романтичное, чего не было в сетевых фастфудов типо Мака или КФС, — есть всякие двоюродные-троюродные, но я их не знаю толком. Сто лет в подобных местах не была… Со всеми этими дворцовыми интригами я уже совсем забыла, как выглядит нормальная человеческая жизнь без роскоши на грани разорения и ужинов в приватных залах «Epicure», так что подобное времяпрепровождение обещало пойти исключительно на пользу моей многострадальной нервной системе. — А у меня большая семья, — возле кассы образовалась порядочная очередь, и с каждой минутой она становилась всё больше, видимо, офисные трудяги и студенты из ближайшего филиала Сорбонны выползли сюда на обед, — даже представить себе не могу, каково это — быть единственным ребёнком, нас у родителей трое, я младший. — Не знаю, никогда не задумывалась о том, что мне как-то одиноко, не до того как-то было… Плюсом через стенку от меня жила внучка моей крёстной, мы с ней всё детство провели, уже как сёстры родные стали, даже учились в одном классе. — Дружба — это замечательно, но семья есть семья, это другое совсем. Я бы вот с радостью хоть сейчас женился и детей завёл, но никак не могу найти себе достойную девушку, — подобные заявления со стороны пригласившего меня на «дружеский ланч» коллеги слегка напрягали, потому что даже пятнадцатилетней девочке будет понятно, к чему мужчины начинают подобные разговоры, — слушай… А как у тебя на личном? — Я пойду, пожалуй, — опасения мои оправдались, и всё в очередной раз свелось к моим успехам на любовном фронте, о которых не шушукался только ленивый, — как-нибудь в другой раз по… — Извини, это, наверное, бестактно прозвучало, — молодой человек легонько ухватил меня за плечо, когда я уже собралась отойти в сторону, — я без каких-либо намёков, просто научный интерес. — Да мне правда пора, — чужая ладонь, хоть и не сильно, но всё же сжимавшая моё предплечье, раздражала ещё больше, чем бестолковые попытки подкатить, — не обижайся, у меня просто из головы совсем вылетело, что нужно в налоговую съездить… Всю ночь не спала, дедлайны горят. — Ну, ладно, в другой раз тогда сходим куда-нибудь, — доселе пышущий энергией американец как-то поник, но испытывать судьбу и давать ему какие-то ложные надежды мне не хотелось от слова совсем, — может, обнимемся хоть на прощание? — Да можно, — чтобы не показаться совсем уж беспощадной по отношению к несчастному сотруднику управкомпании, я даже первой подалась вперёд и в ненавязчивом дружеском жесте обхватила его широченную спину руками, — запомню это колоритное заведение обязательно… Ой! Когда Джош в объятиях чуть оторвал меня от грязного цветастого кафеля, я не сдержала тихого возмущённого вскрика, но вырываться не стала, опять же, из чувства тактичности, потому что можно и потерпеть минутку, мне не сложно — ему приятно. — Увидимся в курилке? — Да-да, обязательно подготовься к дебатам как следует, — когда меня наконец опустили на землю, я невольно отшатнулась в сторону и врезалась в и без того чем-то раздосадованного латиноса, — прошу прощения… Ладно, я побежала, до скорого! На том я благополучно ретировалась на улицу, на свежий воздух, и очень сильно обрадовалась тому, что там даже не воняет канализацией, чем время от времени грешил всеми любимый город любви. Вообще, до первого своего визита я представляла Париж совсем иначе: все эти площади с гулькин нос размером, натыканные друг на друга исторические здания, миллион туристов и три миллиона беженцев, живущих на улице, как цыгане в российских переходах. Отдельной карой небесной для меня стал поиск жилья, когда жизнь в общаге уже осточертела: квартиры либо от своих нечеловеческих размеров очень холодные и сырые, либо, напротив, милипиздрические до безобразия… Но конкретно мой выбор пал на третью категорию недвижимости — это квартиры в исторических домах, оптимальные по площади, но с постоянными перебоями по части воды и электричества, потому что в памятниках архитектуры капитальный ремонт на законодательном уровне стоит под строгим запретом. В общем, это я к тому, что там человеку хорошо, где его нет, и несмотря на все тяготы и неприятности жизни в самом романтичном городе мира — он, как и любой другой мегаполис, примет любого, кто готов работать и учиться, а всё остальное дело наживное, лишь бы желание было. Попутно размышляя о плюсах и минусах жизни во Франции и Европе в целом, я толком и не заметила, как добралась до офиса, ко всеобщему разочарованию до сих пор оцеплённого со всех сторон полицейскими: по периметру всё ещё возмущались особо одарённые сотрудники, которые никак не могли с этим досадным фактом смириться, а стражи порядка всячески пытались их угомонить и время от времени даже ловили любителей радикальных способов, пытавшихся прошмыгнуть в здание, пока никто не видит. В общем-то, желанием нарушать и лишний раз испытывать судьбу я не горела, поэтому просто села на лавочку неподалёку, прикрыла воспалённые от усталости глаза и подставила лицо пробивавшимся между многоэтажками солнечным лучам, в надежде хоть немного отдохнуть от навалившихся со всех сторон неприятностей. — Здравствуйте, — покой мой нарушил несмелый мужской голос и тихий скрип скамейки, оповестивший меня о том, что кто-то присел на свободный её край, — как дела?.. — Добрый день, — через «не хочу» пришлось разогнать уже накрывшую меня метафорическим одеялом дремоту и открыть один глаз, от чего незамедлительно заныла голова, — мы знакомы? Когда зрение немного сфокусировалось, вместо размытого силуэта мне представился отдалённо знакомый парень, долговязый и сутуловатый, с поросшим щетиной худощавым лицом, а ещё какими-то диковатыми глазами мутно-голубого цвета. — Вы меня не помните? Казалось, ещё чуть-чуть — и молодой человек расплачется от досады, настолько проницательными мне виделись его мутные, точно у выброшенной на сушу рыбы, глаза, и от этого становилось как-то не по себе. — Нет, — столь пристальный взгляд со стороны незнакомого человека заставил меня до боли в костяшках вцепиться в деревянную балку, — к сожалению… — И правда очень жаль, — фриковатый незнакомец неожиданно резко дёрнулся в мою сторону, и я отодвинулась ещё дальше, едва не свалившись на землю, — до свидания. Ещё с минуту похлопав глазами, он поднялся на ноги, кивнул головой и вяло побрёл в противоположную от оцеплённого здания сторону, а я лишь проводила его пошатывающуюся фигуру взглядом. Да уж, каких только чудаков в центре города не водится… Собственно, ничего удивительного, просто к такому достаточно сложно привыкнуть, когда живёшь в тихом и всесторонне благополучном районе, так что я, от греха подальше, решила ретироваться поближе к людским скоплениям возле офиса и подождать там. — Мадемуазель, — стоило мне подобраться поближе, ко мне сразу подгрёб низкорослый инспектор в ярком светоотражающем жилете, — Вы работаете здесь? Могу я узнать Вашу фамилию и номер офиса? — Ла-тыш-ке-вич, — произносить фамилию по слогам уже давно вошло в привычку, и, судя по выражению лица, страж порядка был очень благодарен за такую милость, — девятьсот двадцатый. — Благодарю, именно Вас мы и искали. Сапёры уже закончили свою работу, могу я попросить Вас пройти со мной внутрь здания? — Да, конечно, — ну вот только обвинения в подготовке теракта мне не хватало или ещё чего похуже, — что-то случилось? — Не переживайте, беда уже миновала, но для выяснения обстоятельств нам нужно побеседовать с Вами лично. Вы, если я правильно понял со слов Ваших коллег, личность публичная? — Ну, публичная — это громко сказано, — мужчина поднял полосатую ленту, и я быстро юркнула под неё, болезненно зацепившись распущенными волосами, — просто я пишу картины на заказ... — Да, нас уже проинформировали о том, для кого именно Вы пишите, — в фойе здания уже расположились кинологи со своими лохматыми друзьями, и мне отчего-то очень сильно захотелось бросить всё и вот прям сейчас затискать какую-нибудь слюнявую овчарку, — а тут такой неприятный казус. Наверх мы поднялись уже на лифте, и это не могло не радовать, потому что пилить на десятый этаж — перспектива далеко не радужная, особенно когда носишься целый день, как белка в колесе, без возможности сомкнуть глаз. Когда автоматические двери плавно разъехались, в глаза первым делом бросился закоптившийся потолок и свисавшие на голых проводах лампы, а в нос ударил неприятный запах палёного мяса, заставивший на мгновение сморщиться. — Можете предположить, чьих это рук дело? — Откуда же мне знать, — чем глубже по коридору мы проходили, тем сильнее запах жжёного мяса мешался с расплавленным пластиком, и от этого зловония вкупе с эмоциональным напряжениям очень сильно кружилась голова, — моя галерея этажом ниже… — Мы пришли к выводу, что кто-то особо одарённый взорвал здесь фейерверк, такое нередко происходит из-за нарушения правил хранения пиротехники. Однако под подоконником, неподалёку от места, где произошёл взрыв, сапёры обнаружили шкатулку с интересным содержанием. Один из правоохранителей молча достал из спортивной сумки упакованную в прозрачный зип деревянную коробочку, расписанную разноцветными завитушками, и у меня уже тогда сердце замерло в предчувствии чего-то нехорошего. — В лабораторных условиях попробуем снять отпечатки, но вряд ли это увенчается успехом, — инспектор натянул на руки перчатки, предоставленные ему одним из младших по званию, и аккуратно вытащил из пакетика загадочную находку, — не видели раньше? — Не припомню. — Содержимое говорит о том, что этот «презент» предназначен именно Вам. Фейерверк, вероятно, тоже. Когда полицейский аккуратно откинул механическую крышку, перед глазами всё запульсировало, мир вокруг смазался, точно растёртая небрежным движением краска, и единственное, что я почувствовала — это внезапную тяжесть в затылке и то, как сознание постепенно покидает меня вместе с ощущением материальности. Внутри, усыпанный мелкими фотографиями, лежал браслет с крупными бусинами насыщенного цвета. Гранатовый. Этот цвет называется гранатовый.