Этюд в Елисейских тонах

Бурбоны в жизни оказались точно такими же, как на фотографиях — эффектными и неизменно сияющими своей южной энергичностью. Внимание моё к себе приковала именно Королева Летисия — высокая смуглая женщина с красиво уложенными без лишнего пафоса волосами, в лёгком, практически ситцевом платье насыщенного красного цвета, а ещё с перекинутой через предплечье тканевой сумкой с лейблом Dior. Она, кстати, весьма напоминала хозяйственную, с которой моя бабушка иногда ходит в магазин, поэтому я до сих пор в смятении: впечатление было такое, будто Её Величество либо только пришла из ближайшей овощной лавки, либо очень туда торопилась. Испанцы, конечно, не были столь чопорными, как британцы, но пока я ожидала своей очереди, без конца лихорадочно вспоминала все наставления Эммануэля. Сначала нужно сделать два шага вперед, поклониться, дойти до короля и остановиться на расстоянии, достаточном для рукопожатия, затем сделать три вещи одновременно: книксен, рукопожатие, «Ваше Величество». Далее уже инициатива персон монарших: они могут немного поговорить, а могут и не говорить, и если заговорят, то король обязательно в конце даст понять, что разговор завершён. Затем снова книксен, «Ваше Величество», развернуться и уйти, обязательно придерживаясь правой стороны, потому что в это время навстречу будет идти следующий приглашённый. Вопреки ужасному внутреннему мандражу, приветствие прошло замечательно: я не споткнулась, не упала, поочерёдно пожала монархам руки и даже немного поговорила с ними. Его Величество первым делом заговорил том, что наслышан много хорошего о моём творчестве, спросил, работаю ли я сейчас над чем-то, и я на радостях начала рассказывать о том, как много горизонтов открылось для меня с началом сотрудничества с Елисейским дворцом; при том, всю пламенную речь меня мучил один и тот же вопрос: как они дадут понять, что разговор закончен? Это наверняка выработано годами и передаётся из поколения в поколение: король сделал маленький, едва заметный шажок назад, и мне, наверное, очень повезло, что я вовремя уловила этот сигнал, замолчала, сделала книксен и удалилась, попутно поймав на себе приободряющий взгляд президента. — Отлично держитесь, — возле фуршетного стола ко мне с двумя фужерами подгрёб счастливый-довольный министр, уже зарекомендовавший себя в качестве моего проводника в культуру горячей Испании, — Её Величество явно оценила, а я думаю, Вы наслышаны о её дерзких нравах. Не примите за мегеру, просто королева Летисия за то и ценится, что несёт в себе исконно национальный характер. — Понимаю, — я подцепила с многоуровневой тарелки длинную шпажку с соблазнительным сочетанием большой розовой креветки с ананасом и оливкой, — если честно, думала, помру со страха прямо там, но всё оказалось не так фатально. Наоборот даже, очень… Не знаю, можно так говорить или нет, но у вас правда очень милые Высочайшие особы. — Ещё бы, просто очаровательная монаршая чета, говорю как человек, наиболее приближённый к двору. Сейчас самая душная часть с приветствиями завершится — официоза поубавится. У нас, в отличие от Виндзоров и иже с ними, принято без особого фанатизма соблюдать банальные правила вежливости. Выпьем за победы сегодняшнего дня, большие и маленькие? Когда Педро протянул мне тонкий фужер с искрящимся алкоголем внутри, я почему-то воровато осмотрелась, пытаясь хотя бы взглядом выцепить Эммануэля из толпы нарядных гостей, что без конца болтали друг с другом на светские темы, смеялись, жали руки, сдержанно обнимались ну и, конечно же, распивали спиртные напитки под лёгкие закуски с длинного, покрытого светлой скатертью стола, расположившегося вдоль стройных рядов высоких то ли кустарников, то ли деревьев, увешанных крупными фонариками на солнечных батареях. — А давайте, раз уж нашего ветерана футбольных действий на горизонте не наблюдается, — в шумной суете неформального приёма звякнуло тонкое богемское стекло, — будем развлекаться без него. — Ах, Эммануэль… Чудо-человек, ей богу, не устану удивляться его энергичности, уже не мальчик, а всё скачет, что горный козёл. Вы давно знакомы? — Горный козёл — это грубо, — я сконфуженно хохотнула, потому что подобных выражений явно не ожидала услышать в высших политических кругах, — знакомы… Нет, не очень давно, в конце весны мадам Бриджит забрела в мою скромную обитель, походила-посмотрела, ну и позвала меня к господину президенту в избирательный штаб. Ничего захватывающего, но для вольного живописца это просто подарок судьбы. — Ну, не сказал бы, что в этом нет ничего захватывающего… Всё же, не каждый день к этим самым «вольным живописцам» приходят первые лица государства и зовут работать в свою партию. Мы сначала все пальцем у виска поводили, мол, наш Наполеон совсем крышей поехал, уже фотографий недостаточно, подавай портреты… А потом оказалось, что это отличный ход, которым запросто можно расположить к себе творческую составляющую электората, особенно на фоне опыта с избранием ультраправых лиц, которые всех этих творцов видали на ближайшей барахолке. — Ой, сколько сложных политических терминов, — я жалостливо сморщилась, всем своим видом показывая, что в вопросах большой политики моя компетентность составляет ноль целых-хрен десятых процента, — правые, левые, задние, передние… Это всё безумно важно, наверное, но факт остаётся фактом — очень тяжело заниматься искусством ради искусства в наше время колоссальной медиатизации, где люди всё обо всём узнают практически мгновенно. Сложно в этом бесконечным информационном потоке оставаться в своём собственном мире и делать исключительно то, что тебе нравится. Думаю, Вы понимаете, к чему я веду. — Да, Нина, пожалуй, в определённой мере я могу Вас понять, но всю глубину вопроса постигнуть мне не дано, в силу специфики деятельности, полагаю. Политика коммерциализации всего сущего действительно создаёт большую проблему, но никуда от неё не денешься — так уж устроен современный мир. Но ведь от этого людей искусства меньше не становится, а напротив: в той же Франции за последние годы наблюдается огромный приток мигрантов, таких же молодых и перспективных, как Вы. Не к каждому обращаются столь высокие лица, но, кажется, от голода ещё ни один не умер. — Экономика, политика — это всё очень сложно, я как-то к человеческому языку больше привыкла. До «Вперёд, Республика» у меня не было трудового договора и зарплаты, но даже сейчас я и представить не могу свою работу в формате сорокачасовой рабочей недели от звонка до звонка с перерывом на обед и двухнедельным отпуском, у меня в принципе нет никакой стабильности, к которой все нормальные люди стремятся… Как говорил мой мастер в «шараге»: если вы всерьёз задумали разочаровать своих родителей, а к гомосексуализму душа не лежит — смело идите в искусство. — Почему сразу разочаровать? — испанец с лёгким хохотком отхлебнул игристого из бокала и учтиво кивнул кому-то из проходивших мимо нас гостей, — один мой хороший знакомый-искусствовед говорил, что искусство — это точно такая же потребность, как еда и вода. И вокруг нас масса примеров, начиная красивыми домами, которые радуют глаз, заканчивая вкусной едой вместо пшённой каши на завтрак, обед и ужин. — Не примите за обесценивание труда Вашего знакомого, но лично мне искусствоведы очень сильно напоминают людей, выбирающих парфюм через интернет: они знают его химический состав, но самого аромата не чувствуют. Тем более, речь сейчас не совсем о потребности в искусстве, её уже давно никто не ставит под вопрос. Я скорее о том, что никогда ни в какие времена гарантий «успеха» художники не получали. В петербургском университете Репина нам ещё на первом курсе специалитета сказали одну очень простую вещь: если вы пришли сюда учиться ради профессии с гарантированной заработной платой — прекращайте обманывать самих себя. Всему виной тот факт, что искусство — это непредсказуемая стихия. Вчера в моде был фотореализм, сегодня совершенно непонятные обывателю инсталляции, а завтра кто-нибудь нарисует на стене Букингемского дворца зелёного человечка и раскрутит его до таких масштабов, что «мама, не горюй». — Прошу прощения, что вмешиваюсь в Вашу жаркую дискуссию, — мои философские рассуждения прервал мягкий женский голос, и стоило мне обернуться в сторону источника звука, тут же пришлось слегка охладить свой пыл, ведь в разговор наш вмешалась сама королева Летисия, — невольно подслушала Ваши рассуждения, донья Нина, и не могу не вставить свои два цента. Статус творческого человека в Европе, в определённой мере, ценится даже больше, чем статус физика-ядерщика, разве я не права? Так почему же Вы столь категорично настроены? — Не стоит извиняться, Ваше Величество, я всегда открыта для общения, — сначала я слегка растерялась, но потом быстро восстановила бдительность, вспомнив слова премьера о том, что здесь излишний официоз считается скорее дурным тоном, чем данью уважения к монаршей персоне, — понимаете, кодовые слова здесь — «в определённой мере». Возьмём в пример историю советского искусства: власти СССР по максимуму поощряли развитие молодёжи в творческом направлении, но делали они это лишь в том случае, если это самое направление отражало господствующую в те времени идеологию. Культура тогда рассматривалась как одна из сфер производства, наравне с условной металлургией; к примеру, Мосфильм рассматривался как фабрика по производству продуктов деятельности кинематографа. Звучит забавно, правда? Государство владело этой сферой, поэтому всевозможные мастера двигались в рамках заданного направления, и делали они это зачастую не в ущерб эстетике, при этом оставаясь сытыми и одетыми, с крышей над головой… Но это ведь всё совершенно не то. — Я не совсем понимаю, что Вы хотите этим сказать, — королева сцепила длинные загорелые пальцы в замок и слегка склонила голову в вопросительном жесте, — разве Ваша деятельность в партии месье Макрона не та же самая «плановая экономика» в сфере искусства? Справедливости ради, Вы оказываете свои услуги определённой организации, которая задаёт направление Вашей деятельности, а потом, получив удовлетворительный результат, поощряет и помогает в дальнейшем развитии на базе полученного в следствие сотрудничества продукта. Если, конечно, я правильно трактую Ваши компетенции в избирательном штабе. — Именно об этом я говорю. В современных реалиях художник обязан найти собственную нишу, за которой он будет следовать, чтобы пробиться в свет, поэтому мы и не видим искусства в «чистом виде», а лишь плоды этой самой коммерциализации. Я искренне считаю, что каждое полотно, натюрморт, ландшафт, трижды проклятый квадрат Малевича, всё что угодно — в самой глубине души автопортрет своего творца. А какой автопортрет может быть, если ты пишешь исключительно по указке партии? Другой вопрос, что даже в таких условиях советские художники создавали нечто новое и эксцентричное, ведь именно благодаря коммунизму они создали совершенно новое течение в искусстве. — Тогда какие же Вы преследуете цели, юная леди? Опустим вопрос коммерции, я уже поняла, что он явно Вам не по душе. Королева расплылась в мягкой улыбке, и что-то мне в тот момент подсказало, что я таки растопила её высококровное сердечко: ранее присутствовавший в насыщенных шоколадных глазах скептицизм сменился живым интересом. — Ну, сегодня я продвигаю в массы в основном историческую живопись, стараясь максимально абстрагировать её от мира современной политики, потому что история не терпит сослагательного наклонения, независимо от того, что происходит в мире сегодня. Европейские критики по началу считали, что всё это тоска и мракобесие, но с выходом серии картин про белогвардейцев начали смотреть под другим углом. Но новая серия картин сулит нечто совершенно новое, и я очень надеюсь, что рано или поздно Вы оцените её самостоятельно, — я не сдержала какого-то слегка истерического хохотка, — как по мне, абстракция слишком неоднозначна, я чисто в силу своего мышления не смогу вложить в неё нужной смысловой нагрузки, а фотореализм, напротив, чрезвычайно скрупулёзен и душен, в них и не разгуляешься особо. А вот историческая живопись подразумевает в себе тот факт, что художники будут без конца повторяться, но каждый раз по-своему — это ли не прекрасно? К слову, всегда буду рада видеть Вас в своём скромном художественном гнёздышке, я держу небольшую галерею в паре кварталов от Елисейских полей. — Ох, я с огромной радостью приму Ваше приглашение, как только окажусь в Париже. Признаться честно, не сочтите за грубость, я совсем не ожидала, что Вы окажетесь столь интересным собеседником, но это исключительно вопрос жизненного опыта. Большинство известных мне художников, особенно приверженцы классической школы, уже давно преодолели границу сорока лет. Насколько я знаю, Вы всё ещё получаете академическое художественное образование? Мне было бы очень интересно послушать о том, как Вы пришли к своим сегодняшним результатам. Слова Её Величества показались мне не слишком благозвучными, даже в некотором роде пренебрежительными, но что уж… Чужая душа потёмки, а если эта душа ещё и королевская — с неё явно взятки гладки. Немудрено, что в кругах всей этой политической элиты меня рассматривали исключительно как приятное дополнение к президенту одной из главенствующих в Евросоюзе стран, но саднящее чувство обиды на весь белый свет в совокупности отвращением к самой себе не отпустило меня и по сей день. Хотя, казалось бы, какая разница, когда все мосты уже сожжены? — Сейчас я на первом курсе аспирантуры Национальной школы изящных искусств, так что Вы совершенно правы. Конечно, с радостью поделюсь с Вами историей своего творческого пути, — я попыталась выдавить из себя максимально натуральную улыбку, но получилось, наверное, из ряда вон плохо, потому что в подкорке из-за отсутствия ожидаемого всеобщего восхищения поселилась какая-то детская обида, — я выросла в приграничном посёлке с не шибко развитой инфраструктурой. Наверное, способности к рисованию у меня потихоньку начали проклёвываться ещё в детстве, а в первом или втором классе моя дорогая бабушка это уловила и отдала меня в школьный изобразительный кружок, с которого всё и началось: за кружком художественная школа, за школой училище, за училищем университет в Петербурге… В общем-то, лет десять я только училась простейшей базе русской классической живописи, а непосредственно творить начала года так три назад, с переездом в Париж и поступлением в магистратуру, соответственно. Вообще, первоначально я занималась росписью и украшением исторических зданий в Петербурге, до сих пор нежно люблю настенную живопись, но так и не прижилась в этой сфере полноценно, физически тяжеловато, да и мне больше по душе «домашняя» работа в размеренном ритме, нежели бесконечные скачки по строительным лесам. — Как интересно, никогда бы не подумал, что столь хрупкого телосложения леди ещё и такой «пыльной» работой занималась, — Педро наконец подал голос и напомнил о своём существовании, чем слегка разрядил обстановку, — это действительно достойно уважения, не так ли, Ваше Величество? — Безусловно, Ваша деятельность, донья Нина, заслуживает всех похвал. Могу я спросить, как Вы оказались в Париже? Насколько я знаю, из Беларуси достаточно сложно пробиться «в люди» без должных связей. Или это всего лишь стереотипы? — Ну… Мне кажется, в любой стране довольно сложно выбиться в люди из «трущоб», потому без труда не выловишь и рыбку из пруда, как известно. А так, это по-своему забавная история. Как-то Международная ассоциация художников при ЮНЕСКО объявили конкурс, в рамках которого предлагалось придумать скульптуру на тему спорта. Собрались малым этносом в общаге, очень быстро, под бутылку коньяка коллективным разумом склепали красивую композицию. Мы тогда только дипломы свои защитили, все такие талантливые и энергичные, поэтому для нас это всё было только в удовольствие, на победе особо не зацикливались. И вот, через пару месяцев, нас вызывают в Марсель, выполнять эту самую скульптуру... Там работало огромное количество художников из разных стран, атмосфера просто нереальная была. Это, кстати, моя первая и последняя полноценная работа в качестве скульптора, опыт незаменимый, но сердце моё навеки принадлежит живописи. Вот… Как-то так и попала в струю в французского художественного сообщества, там меня в рабочем процессе и выцепил мой будущий мастер, месье Эжен Делакруа-младший. В общем, французский воздух вскружил белорусской художнице голову, и всё сложилось просто удивительнейшим образом. — Просто невероятная история, — Летисия выслушала мою невыдуманную историю, о которой невозможно молчать, с неподдельным интересом и начала говорить только спустя несколько секунд после того, как я завершила свой рассказ, — я безумно горжусь Вами, Нина. Надеюсь, в мире ещё остались столь мотивированные, знающие своё дело молодые люди, и если это так — наш мир явно в надёжных руках. Вы уже успели познакомиться с моими дочерьми? Леонор похвасталась мне, что застала Вас ещё на стадионе и даже успела переброситься парой фраз… Оставшуюся часть вечера я так и провела в компании женской половины Королевской семьи, познакомилась с инфантой Софией, младшей из представителей рода Бурбонов, а ещё окончательно запуталась в своих попытках выяснить истинное отношение Королевы к себе — статная испанская женщина так и осталась одной из самых больших загадок в моей жизни. Но основное «веселье», как оказалось, ожидало меня многим позже официального завершения садовой вечеринки, вызвавшей у меня столько неоднозначных эмоций: примерно в тот момент, когда мою грудь одновременно накрыли ладонями двое разных мужчин.