Как звезд падучих яркий свет

Когда я сбежал вниз, — продолжил Алессандро, — гондола, которую взял Джузеппе, уже отплывала от пристани палаццо. Мне ничего не оставалось, как взять вторую и приказать гондольерам следовать за той, что впереди. Вы же понимаете, сеньор, я не мог так просто его отпустить, он был не в себе. Когда мы свернули в канал иезуитов, я понял, что Джузеппе направляется на остров Святого Самуила, а значит, что — то снова должно произойти в нашем театре. Этим вечером танцовщики репетировали там балетную пастораль… — Тереза? — тихо спросил Эдгар. Алессандро со вздохом кивнул: — Я видел, как Джузеппе горюет по потерянной жизни, как изводит его чувство вины, как он боится не успеть, но я ни разу не видел такого ужаса в его глазах. Еще в палаццо стало ясно, что тот, с кем вскоре случится беда, дорог ему. Увы, гондолы двигались слишком медленно из — за встречного ветра, и когда до острова оставалась треть пути, Джузеппе вскочил, скинул верхнюю одежду и бросился вплавь. Последовать за ним тем же способом я не решился, все — таки в мои года силы уже не те, поэтому пришлось посулить гондольерам пару лишних монет, чтобы они хотя бы попытались сильно не отставать. И все — таки к тому времени, как мы причалили, Джузеппо уже исчез в дверях театра, войдя через главный вход, который был ближе к пристани. Я потерял еще несколько драгоценных минут пока расплачивался с гребцами. Репетиция уже заканчивалась, на сцене оставались всего три танцовщицы. Терезы среди них не было. Предположив, что она в комнате для переодевания, я направился было туда, но в коридоре наткнулся на мокрые следы, которые мог оставить только Джузеппе. Они вели в сторону его гримерной на втором этаже. Не успел я сделать и пары шагов к лестнице, как услышал отчаянный женский крик, какой — то грохот, а спустя несколько мгновений — тяжелый топот над головой. Вдруг прямо на меня с лестницы чуть ли не кубарем скатился одетый во все черное человек. Я лишь успел заметить, что одной рукой он придерживал расколотую маску, из-под которой капала кровь. Воспользовавшись моим замешательством, неизвестный припустил бежать по коридору, но, вероятно, по ошибке свернул в первый проход, ведущий к сцене, а не во второй, который заканчивался дверью наружу. Перепуганные танцовщицы потом мне рассказали, как ослепленный светом рампы несчастный споткнулся и сверзся в оркестровую яму, недавно покинутую музыкантами. Увы, как оказалось, при падении он сломал себе шею, и когда я подоспел, уже не шевелился. Расколотая маска распалась на части и все увидели, что это Лоренцо — слуга Квадрини, тот самый, который пытался шпионить за Джузеппе. Я приказал девушкам отправляться домой, пообещав, что сам сообщу сеньорам о случившемся. Ничьей вины в том не было, беднягу погубила его собственная неосторожность. Грешно так говорить, но увидав, кого настигла смерть, я испытал некоторое облегчение. Ведь это означало, что Джузеппе ошибся. Может, явившиеся ему в видениях коридоры Оперы, сбили его с толку, а может, он просто успел предотвратить одну из трагедий. Так я успокаивал себя, поднимаясь по лестнице, потому что на душе по прежнему было мерзко: в ушах все еще звучал женский крик. Ох, сеньор, боюсь, я никогда не забуду открывшуюся мне в гримерной картину: Джузеппе сидел на полу, сжимая неподвижную девушку в объятиях. И кровь. Кругом. Даже на концах его волос. Маленький столик был разбит вдребезги, пол засыпан осколками. Я… я… эх, да что тут говорить. О том, что случилось мне рассказал сам Джузеппе. Там и тогда, ровным голосом, глядя прямо перед собой такими же мертвыми глазами, как у нее. Они условились с Терезой, что она подождет его в гримерной, как уже делала не раз, а он попытается быстрее улизнуть с бала. Должно быть, шпион, решив покопаться в вещах, чтобы раскрыть личность Жаворонка, не ожидал найти кого — то в комнате. Джузеппе опоздал всего на пару мгновений: когда он возник на пороге, негодяй одной рукой держал кричащую девушку за горло, а второй пытался зажать ей рот. Услышав позади себя шум, он оттолкнул ее, она упала, головой прямо на угол столика… Лоренцо развернулся, и Джузеппе его ударил, но свалить не смог, только расколол маску и поранил ему лицо. Негодяй сбежал. Вы знаете, чем это кончилось. Преследовать его Джузеппе не стал, потому что, потому что… — Я понимаю, — кивнул Эдгар. — Честно говоря, — тихо продолжил Алессандро, — я боялся, что мне не удастся уговорить его отпустить ее тело, так крепко он прижимал его к себе. Но Джузеппе вдруг сам осторожно положил Терезу на пол, накрыл белым шелковым плащом от костюма Тесея и вышел. Я нашел его на сцене, он смотрел вниз, в оркестровую яму, на изломанный труп убийцы его возлюбленной. Смотрел все тем же отрешенным пустым взглядом. А потом попросил меня уйти. — Но ты не ушел, — сказал доктор. — Нет, сеньор, я не ушел, — вздохнул слуга, — но, знаете, лучше бы я тогда его послушался. — Почему? Не ответив, Алессандро поднялся, подошел к окну и начал смотреть на улицу. Он молчал так долго, что Эдгар уже было попрощался с надеждой услышать продолжение, как вдруг слуга снова заговорил: — Не думаю, сеньор, то вам случалось лететь в пропасть, понимая, что гибель неминуема, но в нескольких футах от земли, когда сердце уже готово разорваться от ужаса, вдруг остановиться и взмыть в небо. Я не ушел, но клянусь, что больше никогда в жизни я бы не хотел испытать подобного. — О чем ты толкуешь? — нахмурился Эдгар, — какая пропасть? — Джузеппе начал петь, — сказал Алессандро, — и я просто не знаю, как лучше описать свои чувства от услышанного. Боюсь, что сейчас мое сердце уже такого не выдержало бы. У меня внутри все переворачивается от одного воспоминания… — Ммм… его песня была настолько ужасна? — Нет, — с тихой улыбкой сказал слуга, — она была настолько прекрасна… и ужасна… Я, я не знаю, — он упал обратно в кресло и закрыл лицо руками. Эдгар ждал. — Насколько может быть прекрасна бездна, сеньор? — тихо спросил Алессандро, — это зависит от того, смотрите вы в нее с утеса или уже упали. Я падал. И она была ужасна. Но я так и не достиг дна, потому что меня из нее подняли. Я испытал невероятное счастье и сверху увидел ее красоту. Мне кажется, что это было именно то, что чувствовал тогда Джузеппе. Может быть, это мои домыслы, но если ему что — то и помогло исцелить грешную душу Лоренцо, к которому он вряд ли питал что — то кроме ненависти, так это Тереза. Любовь к ней, ее чистая душа. Без нее он бы не справился. Знаете, я будто слышал голоса обеих душ, слившихся в его песне. Эта радость в конце, я знаю, что это была она, Тереза. И на этот раз Джузеппе не выглядел таким обессиленным. Опустошенным, подавленным — да, но он не падал с ног, его даже не клонило в сон, чего признаюсь, нельзя было сказать обо мне. Но в театре находились два мертвых тела, нужно было оповестить сеньоров и Ночную стражу. Только сделать это так, чтобы у них не возникло никаких вопросов ни к сеньору Ладола, ни к Николо. Я жил неподалеку от театра и решил что безопаснее всего будет пока отвести Джузеппе к себе. Он не возражал. Думаю, ему было все равно куда идти… — Я не понимаю, — вдруг перебил его доктор, — ты умный человек, Алессандро, у тебя множество талантов, ты был импресарио в известном театре. Как же так получилось, что ты стал слугой? — Ох, сеньор, дойдем и до этого. Пока скажу только, что ни о чем не жалею. Так вот, как ни претила мне мысль оставлять Джузеппе одного, но пришлось. Впрочем, я попросил старушку, жившую по соседству, приглядеть за ним и если что, сразу посылать за мной. Сеньоры и Стража явились в театр почти одновременно. И тех, и других удовлетворили мои объяснения, и все сошлись во мнении, что слуга, совершивший преступление, покарал себя сам. Поскольку погибшие были низкого происхождения, разбираться в причинах, допрашивать свидетелей и хозяина Лоренцо, никто не стал, хотя последнего стоило бы. С другой стороны, это привлекло бы ненужное внимание к сеньору Ладола. Покидая театр уже за полночь, я решил воспользоваться задней дверью, через которую обычно выходил Джузеппе, и обнаружил ее незапертой, что показалось мне довольно странным, ведь ключи были только у нас двоих и у сторожа, а тому строжайше запрещалось кому — либо их давать. Я надеялся, что загадку разрешит Джузеппе, но вернувшись домой уже не обнаружил его там, только записку с просьбой не волноваться. Эта записка стоила мне бессонной ночи. А на следующий день он явился в театр и заявил Сеньорам, что уходит. Те, конечно, пришли в ужас, ведь все билеты были проданы на месяц вперед, ложи выкуплены на пол года. Театр терпел страшные убытки, покровитель лишался вложенных средств. Они увещевали, просили, сулили золотые горы, Джузеппе оставался непреклонен. Тогда, они обратились ко мне, видимо, полагая, что я смогу убедить его как друг, которым они меня справедливо считали. Именно как друг я и отказался. Сеньор Алессандро в сердцах пригрозил, что, мол, если уйдет Сеньор Ладола — меня тоже вышвырнут за порог. Я лишь пожал плечами. И вдруг Джузеппе согласился остаться до конца сезона, но поставил новые условия: оплата вперед, петь он будет только Тесея, появляться в театре лишь на спектакли, уходить сразу после. И ему дадут другую гримерную. Все эти требования сеньоры немедленно пообещали выполнить. О «Психее» они даже не заикнулись, несмотря на то, что рушилась половина их планов. Видит бог, я пытался Джузеппе остановить, ведь он совершенно очевидно делал это только ради меня, хотя потом и отрицал. Не стоило мое благополучие того, чтобы бедное дитя рвало себе сердце на куски, каждый раз входя в театр. Сеньоры не понимали, о чем просят, но их сложно было винить в черствости — они не слышали того, что слышал я. Оба считали отношения виртуоза с танцовщицей лишь легкой интрижкой и, признаться, до предыдущей ночи я тоже так думал. Как бы то ни было, в театре продолжили давать «Ариадну» с сеньором Ладола в роли Тесея. Что до «Психеи», то тут все оказалось сложнее: сеньору Алессандро пришлось переписать роль Афродиты для женского сопрано, а Квадрини, наконец, получил роль Эрота, о которой мечтал. Положа руку на сердце, исполнял он ее блестяще. Конечно, до Джузеппе ему было далеко, но глупо отказывать исполнителю в таланте только потому, что в жизни он — завистливый мерзавец. Да и вожделенная роль не принесла ему ни признания, ни славы. Зрители, которые ждали знаменитой дуэли голосов, были разочарованы и освистали Квадрини на первом же представлении. Потом дело пошло лучше, «Психея» снова начала собирать полные залы, но, скорее, благодаря нашим дивам, особенно Фаустине Бордони, которая теперь исполняла партию Афродиты. Квадрини не везло не только на сцене: как только весть о том, кто виновен в смерти Терезы разнеслась по театру, его принялись травить. Причем делали это настолько искусно, что Сеньоры не могли найти виновных, как ни пытались. Я, конечно, тоже не мог, но по другой причине — не хотел, хотя о многом догадывался. Например, кто постарался, чтобы в момент, когда Психея узнает Эрота, лицо бога любви украшали черные полосы, или почему оркестр вдруг меняет темп во время его партии… В какой — то момент мне даже стало беднягу жаль. Однако, следует отдать Квадрини должное — он не сломался и продолжил выступления. Так прошел месяц. Слава сеньора Ладола продолжала расти, он начал получать приглашения из других городов и стран, импресарио дрались за возможность с ним поговорить, ведь он стал практически неуловим. Даже я не знал, где Джузеппе проводит дни, продолжает ли спасать души как прежде или же боль и скорбь лишили его этого дара. Мы теперь почти не разговаривали, потому что он стремился как можно быстрее покинуть театр после спектакля, а у меня прибавилось обязанностей: например, следить, чтобы какой — нибудь рьяный мститель не подготовил для Квадрини ловушку из — за которой сорвется следующее представление. Так что я оказался занят по горло. В тот вечер мне пришлось снова объяснять девушкам, что даже если продолжить насыпать в башмаки хозяина Лоренцо битое стекло, Терезу это не вернет. Я так увлекся нравоучениями, что совершенно позабыл о времени. Вдруг ко мне прибежал взмыленный распорядитель и с порога сообщил, что начало уже через пол часа, а сеньора Ладола до сих пор нет в театре. Это показалось мне странным — за прошедший месяц Джузеппе не опоздал ни разу, являясь ровно за час до выступления. Скорее всего, он снова был занят какой — то несчастной душой или отдыхал после ритуала, возможно, прячась где — то поблизости. Я велел распорядителю снова перенести интермедию на начало и отправился его искать. Остров святого Самуила совсем небольшой и мест, где Джузеппе мог укрыться, там немного. Я начал со своей квартирки, в которую разрешил ему приходить, когда вздумается. Надо ли говорить, что его не оказалось ни там, ни где бы то ни было в окрестностях. Где он жил я не знал. Интермедия заканчивалась, нужно было что — то делать, чтобы избежать скандала. Пришлось вызывать Квадрини, который, без сомнения, уже знал партию Тесея на зубок. Наскоро слепив объяснение для публики о внезапной болезни сеньора Ладола, мы выпустили замену на сцену. Что ж, выступил Квадрини так достойно, что даже разочарованные отсутствием кумира зрители приняли его благосклонно. По крайней мере, никто не потребовал вернуть деньги. Но вечно так продолжаться не могло. Джузеппе не появился ни в тот день, ни на следующий. Я знал — что — то случилось, я чувствовал. «Болезнь» сеньора Ладола затягивалась, и через неделю это стало уже заметно сказываться на сборах — билеты начали возвращать. Я был вне себя от беспокойства, я искал его сеньор, я обошел все места, которые он когда — либо упоминал. Ничего. В доме, по адресу, который Джузеппо дал, когда его нанимали, ютилась семья разорившегося лавочника, которая никогда о нем и слыхом не слыхивала. Сеньор Алессандро пылал яростью, он считал, что Джузеппе просто сбежал с жалованием за три месяца, но я знал, что это не так, что он никогда бы этого не сделал. Я видел, что сеньор Бенедетто мне верит, тоже считая, что случилось несчастье. Он нанял вигиланте, который, по его словам, «перевернул всю Венецию», но не нашел даже следов Джузеппе, будто того никогда и не было. Через месяц пришлось признать, что сеньор Ладола больше у нас петь не будет. Узнав об этом, владельцы лож начали их продавать. Сборы упали настолько, что нам нечем стало платить жалование статистам. Что до Квадрини, то он сделался страшно капризным, начал отказываться выходить на сцену если замечал малейший беспорядок в костюме. Истерично требовал наказать виновных… Сеньоров тем временем осаждали кредиторы. В отчаянии они приказали мне искать новые либретто, новых певцов, чтобы хоть как — то исправить положение, но это было сродни затыканию паклей большой пробоины в судне. А я не мог работать, сеньор. Я все время думал о Джузеппе, где он, что с ним. Когда, сдавшись, сеньор Бенедетто рассчитал вигиланте, его нанял я и приказал искать не только в Венеции, но и в Падуе, и в Болонье, в мелких городах, даже в деревнях. Мне стало не до театра, и в конце концов сеньор Алессандро указал мне на дверь. Вскоре деньги совсем кончились, вигиланте так ничего и не нашел — Джузеппе как в воду канул, а мне, чтобы не умереть с голода, пришлось наняться в услужение. С этим по старой памяти помог сеньор Бенедетто, устроив меня к своему пожилому кузену. Старик был тихим, не вздорным, свободного времени оставалось много, я тратил его, объезжая и обходя Венецию. Видите ли, сеньор, я все еще надеялся. Надеялся однажды столкнуться с Джузеппе на людной улице или увидеть его во встречной гондоле… Он был мне другом, невероятным, удивительным созданием, к которому я питал самую нежную отеческую любовь, ведь бог не наградил меня своими детьми. Театро Новиссимо продержался на плаву до конца сезона благодаря «Психее» и Фаустине Бордони. Квадрини с каждым разом пел все хуже, несколько раз появлялся в театре после возлияний настолько обильных, что еле стоял на ногах. Откуда я это знаю? Сеньор Бенедетто часто навещал меня у своего родственника и приносил новости. Новый импресарио не справлялся со своими обязанностями, но сеньор Алессандро из гордости отказывался брать меня назад, а я не стремился возвращаться. Как -то у церкви Санта — Мария я слушал уличного певца, который, сильно фальшивя, пел арию из «Митридата» Порпоры, и вдруг почувствовал, что меня дергают за рукав. Обернувшись я оказался нос к носу с высоким сеньором в маске. Он отступил назад, поднес палец к губам и сделал знак следовать за собой. Когда я отказался, он наклонился к моему уху и шепотом произнес имя «Николо». Понятно, что я тот час же отправился с ним, надеясь, что он приведет меня к Джузеппе. Но он привел меня в кофейню на Сан Марко. Там мы сели за самый дальний стол в темном углу и мой таинственный собеседник снял маску. К моему разочарованию это оказался всего лишь Квадрини. Честно признаться, я его даже не сразу узнал, так изменилось его лицо — опухло, посинело, осунулось. Теперь он выглядел лет на десять старше. Заказав себе самого дешевого вина, кастрат залпом выпил три кружки подряд, будто для храбрости, и вдруг начал говорить. Лучше бы я этого не слышал. Как вы знаете, он ненавидел Джузеппе. И это было одной из причин, почему он подослал своего слугу за ним шпионить. Точнее, шпионить за сеньором Ладола, «Николо» он считал недостойным своего внимания. В день бала у Франческо Джустиньяни Лоренцо сообщил господину, что узнал кое — что о сопернике, но чтобы убедиться он должен незаметно проникнуть в его гримерную. С помощью нескольких монет господин достал ключ от задней двери у сторожа и отдал слуге. Что случилось с ним, вы знаете. Сам Квадрини, чувствуя странное беспокойство, уехал с бала вскоре после нас с Джузеппе, и отправился в театр, но добрался до острова когда все уже было кончено. Войдя через заднюю дверь, он увидел разгром в гримерной, покрытое белым плащом тело на полу и пришел в ужас. А потом, услышав пение, отправился на голос… Тогда — то он и узнал, что Николо и сеньор Ладола — одно лицо. Но потрясло его не это, вернее, не только это. Опустив глаза, Квадрини признался, что в тот момент понял, что он — всего лишь жалкий червь, пытающийся превзойти гения. С того дня его ненависть к Джузеппе расцвела с новой силой. Странное это было чувство: он одновременно ненавидел его и боготворил, готов был целовать ему руки и воткнуть кинжал в сердце. Бедняга извелся, его разум помутился. Полученная, наконец, вожделенная роль Эрота его больше не радовала. Чтобы забыться он начал играть, просаживая в ридотто огромные суммы. После игорного дома он отправлялся в дом свиданий, где предавался порокам, которые грозили бы ему костром, прознай инквизиция. О, не удивляйтесь, сеньор, довольно часто кастрат имеет даже больший успех у женщин и юношей, чем полноценный мужчина. Мне кажется, что и Лоренцо не был для него просто слугой. Но что бы Квадрини не делал, он не мог заглушить боль. Эта любовь — ненависть жгла его изнутри, а значит, от нее нужно было избавиться раз и навсегда. Однажды, будучи сильно навеселе, он познакомился с двумя темными личностями и нанял их убить сеньора Ладола. Остальное я уже рассказывал: они подкараулили Джузеппе после спектакля, ударили кинжалом в грудь и сбросили в канал, забрав кольцо как доказательство. Квадрини не сказал ничего насчёт ножа, которым они пользовались, был ли то стилет или ланцет я не знаю. Но он раскаивался, сеньор, несчастный кастрат раскаивался. Он сказал, что собирается сдаться Ночной страже, потому что не может больше выносить угрызений совести. Он считал, что убил ангела, он был уверен, что Джузеппе — не человек. И он действительно пошел и признался в содеянном. Тех простолюдинов, конечно, даже искать не стали, а Квадрини посадили в камеру над Дворцом дожей. Вы же слышали, наверное? Пьомби, тюрьма со свинцовой крышей? До трибунала он не дожил, повесившись на шнурке, который выпросил у другого узника во время прогулки по чердаку. Но об этом стало известно много позже. Думаю, вы понимаете, сеньор, что я чувствовал, выходя из той кофейни… — Ну, еще бы! Ты же всегда отличался излишней сентиментальностью, — сказал вдруг чей — то голос позади Эдгара, — может быть, пора уже взять себя с руки? Оба, и доктор, и слуга подпрыгнули от неожиданности и как один обернулись: Джузеппе сидел на диване, сверля их по очереди взглядом своих темных глаз. Если в этот момент он кого и напоминал, то, скорее, разъяренного демона, который только что получил от Люцифера выволочку за упущенную душу: — Кажется, ты давал мне слово, Алессандро! Так какого дьявола ты все разболтал этому английскому выскочке? И… — С добрым утром! — прервал Джузеппе на полуслове « английский выскочка», — чай будешь? — Лучше порошок от головной боли!