Право на молчание

[POV Клейтон] Человеческая толпа хохотала и выла гиеной, обрушивалась брызгами водопада, сметала и обращалась в цельный организм. Я всегда избегал подобных сборищ, потому что боялся, потому что не умел терять себя и растворяться среди других. Тысячи ног и тысячи рук в темноте уже не части отдельных существ, это многочисленные отростки громкой безумной Толпы. Она извивается, пытаясь попадать в такт музыке, поглощает содержимое бара, изрыгает густой дом. Она живет и мыслит огромным коллективным разумом, хочет набить свой бездонный желудок и проползти дальше, ширясь и размножаясь. Я пытаюсь мысленно расчленить её, разбить на части, на отдельных людей, совсем не страшных поодиночке. Ничего не выходит, раз за разом девушки и юноши, блондины и брюнеты, худые и толстые, все без разбора сливаются в нечто единое, светящееся во тьме. Бросаю это занятие, осознавая его бессмысленность, и просто закрываю глаза. И злюсь, потому что Скай бросила меня посреди этого урагана одного. Почему-то время от времени накатывают волны панического страха, сжимающего сердце клещами и выбивающего воздух из легких. Чтобы не тряслись руки, я упорно сжимаю между ладоней бокал с непонятной жижей, которую наскоро намешал какой-то парень и сунул мне. Кажется, он взял на себя роль бармена и, загородившись столом, без устали что-то смешивает, встряхивает и разливает по одноразовым стаканчикам, бокалам и фужерам. Использует любую посуду, что попадется. Понятия не имею, зачем он затесался в ряды трезвенников, принявшись за эту работу, но видно, что делает нечто подобное он далеко не впервые и с явным удовольствием. Рубашка бармена-самоучки раздражает белизной, мелькая перед глазами ярким пятном, края бокала врезаются в ладонь, в ушах начинает шуметь. По телу постепенно разливается непривычное тепло, и я обмякаю на притащенном с кухни высоком стуле. Наверное, друзья Закари немало постарались, чтобы создать атмосферу гламурного клуба. Никогда не был в клубах, но, кажется, что там всё то же самое. Мысли путаются и тяжело оседают на дно черепной коробки. И мне вдруг становится очень смешно, хочется танцевать и глупо улыбаться. Среди тысячи мыслей-пчел, жужжащих в мозгу, выплывает на поверхность одна: «Да ты напился, парень!» Подумать не мог, что мир так прекрасен после всего одного бокала таинственного зелья, светящегося в темноте в лучах прожектора. Меня покачивает на волнах, успокаивая и согревая. Кто-то тяжело садится рядом, вызвав резким движением кратковременный порыв ветра. Мои ощущения острее обычного, режут как ножом. Я оглядываюсь, облизываясь и языком ощущая остроту своих зубов. Рядом Закари громко спорит с барменом, раздраженно ударяя то и дело об стол кулаком, не обращая внимания на безразличие со стороны собеседника. Парень, не меняясь в лице, протирает бокал и смотрит куда-то вдаль. Вскоре Закари устает и усмиряет свой пыл, уже немного охрипнув, оглядываются на меня. Глаза у него жутко странные, растекаются темными лужицами по лицу. Наверное, в другое время я бы испугался, а сейчас лишь с восторгом наблюдаю за бликами в темных провалах зрачков, заслоняющих радужку. - Эй, парень, да ты, как я погляжу, в хлам? – глубокомысленно замечает сводный брат, отбирая у меня бокал и одним глотком осушая. Он весь мокрый, раскраснелся, а темные волосы липнут ко лбу. Кажется еще более огромным, чем обычно, но настроен миролюбиво. Я киваю с улыбкой. - И сколько бокалов он выдул? – уточняет Закари уже у бармена, тот поднимает вверх один палец с тем же пофигистичным выражением лица. - О-о-о, да ты слабак, - неодобрительно качает головой, а я снова киваю, широко улыбаясь, как китайский болванчик, - У меня для тебя есть вещица покруче… Мне любопытно, поэтому я покорно наклоняюсь ближе, чувствуя приятное головокружение. Мы выглядим не как враги, а как заговорщики. Закари шепчет и глупо хихикает, и это совсем на него не похоже, обычно такого крупного и неповоротливого. Я уже ничего не узнаю, будто оказался в другом мире, где прежде еще не бывал. В ладонь беззвучно влетает маленькая круглая таблетка, уютно устраиваясь в чашечке рук. - Пей-пей, - ликует Закари, подергивая ногами. Я послушно выполняю указание, от чего сводный брат хлопает в ладоши и верещит. Выглядит это так, словно маленькая девочка поселилась в теле старшеклассника. Мне очень смешно. Мне страшно смешно, но больше я ничего не чувствую. Осторожно прислушиваюсь к себе. А должно ли что-то произойти? - Ну не хворай, - Закари соскальзывает с сиденья и испаряется среди людских спин. А мне становится жарко, холодно и радостно одновременно. По моему лицу скользит свет прожекторов, а я поедаю его лучи, как теплые пирожки. В комнате облачно и, кажется, брызжут осадки из громких восторгов. Кто-то разлил свое пиво на пол, и оно расплылось темной лужей под ногами, от которой тянулись в разные стороны блестящие следы подошв. Я пытаюсь проследить их, чтобы узнать куда ведет мокрый пивной след, но он теряется в глубине гостиной, которая стала такой огромной, лишившись мебели. Диваны, кресла, тумбочки и столик исчезли в кладовке и на заднем дворе. Я видел, как жалобно скрипели ножки кофейного столика по полу, когда его небрежно оттаскивали прочь. Он не хотел уходить. Я теперь тоже не хочу покидать уютную темноту. Впервые за последнее время появилось чувство свободы и защищенности, мне даже не было страшно. Оказывается, я настолько привык опасаться и скрываться, что, когда немного расслабился, ощутил себя до невозможности счастливым. Все смешалось в голове. Я танцевал посреди комнаты, скакал по диванам, пил еще и еще и совершенно не узнавал себя. Мне было безразлично. Мне было радостно. Я бесновался до тех пор, пока кто-то не стянул меня вниз и не поставил на ноги. Чьи-то руки стальной хваткой вцепились в мои плечи. Этот кто-то тряс меня, так что все расплывалось перед глазами. И мне подумалось, что меня сейчас стошнит. - Эй, Клейтон, ты в своем уме? – Я улыбался. - Ты что, напился? – А я улыбался. - Очнись! – И я улыбался. Улыбался, когда меня отпустили и перестали трясти. Только вот ноги подкашивались, но стена, так удачно оказавшаяся позади, позволила мне тихонько сползти вниз, а не рухнуть безвольной тушкой. Мне кажется, что я осенний листок, который падает с ветки, медленно кружась в полете, потому что перестаю чувствовать ноги. У листьев же не должно быть ног? Я понимаю, что не могу открыть глаза, ничего не могу сделать сам, потому что мои действия зависят от пилотов за пультом управления. Наверное, я улыбаюсь. Мне кажется, будто всё это снится. Значит, я дома в своей постели, мама и папа живы, просыпаться не хочется. Чувствую, будто кто-то поднимает меня на руки и куда-то несет. Я снова Клейтон, а не ракета или кленовый лист. Все-таки пересиливаю себя и открываю глаза. Но, должно быть, я сошел с ума, потому что прямо перед собой вижу лицо этого вредного Чарли из компании Закари. Он настолько близко, что я могу разглядеть его большеротую физиономию. Нельзя сказать, что этот рыжий Чарли красив. Даже наоборот, скорее неприятен. Острые черты лица, раскосые серые глаза и крупный рот. Я могу разглядеть даже россыпь еле заметных веснушек у него на щеках и носу. Вблизи вся его брутальность выглядела так забавно, что я тихо захихикал, чем привлек внимание своей лошадки. Все-таки он продолжал затаскивать меня на второй этаж, а я вовсе не был пушинкой. Чарли зыркнул злобно и недовольно, так что я сразу замолк, опасаясь, что буду выкинут на пол. - Читай по губам, - грозно и членораздельно заявил парень, - Ты охренел, юный наркоман? Я кивнул. Просто так. Для смеха. Только вот он не смеялся, лишь глубоко вздохнул и пнул дверь моей комнаты ногой, чтобы открыть. Все-таки он часто бывал у Закари и успел изучить обстановку в доме. На кровать меня скинули небрежно, но я не обиделся, ведь меня тащили через весь дом. У Чарли есть основания злиться. На данный момент меня волнует только одно: почему он вообще решил позаботиться о моем пьяном организме? От повышенного уровня альтруизма в крови? Не верится. Чарли закуривает, ходит туда-сюда и называет меня то придурком, то идиотом. Я слушаю внимательно, не отводя глаз от его нахмуренных темных бровей. Они похожи на пушистых гусениц. - Чувак, завязывай с дурью или что там ты принял. Поверь мне, ничего хорошего это тебе не принесет, - заявляет он авторитетно, наконец, а потом с усталым вздохом добавляет, - Если бы мне кто-то во время об этом сказал. А я уже засыпаю. И перед тем, как вырубиться, чувствую, будто кто-то погладил меня по волосам. Еле заметно, невесомо. Как хлопает дверь, я уже не услышал