«Еще один шаг и уже не будет страшно. Дотянись до меня, дорогая. Зачем ты плачешь? Пойми, ты уже почти дошла.»
* * *
Это было настолько очевидно, что даже немного разочаровывало. А ведь Джузо так обрадовался, когда после совещания в его небольшом кабинете раздалась звонкая трель телефона, и в трубке он услышал голос директора: снова охота, снова у него есть индульгенция на свою единственную настоящую радость в жизни — убийство гуля. Его приводила в восторг мысль о том, что гуль этот был не простой... Нет, это был настоящий, кровожадный психопат, умело скрывавший свою истинную личину за обычными квартирными грабежами, сопряженными с убийством хозяйки. Джузо с таким трудом сдерживал эту широкую улыбку и желание прямо в ту же секунду сорваться с этого дурацкого крутящегося стула с откидывающейся в самый ненужный момент спинкой. Как же тяжко ему было сидеть так спокойно на одном месте, когда где-то за стенами его темницы разгуливал такой интересный, такой манящий запах знакомого безумия, смешенный с металлическим привкусом крови. Джузо пришлось сильно постараться, но ради чего? Ответ на этот вопрос кружился где-то совсем рядом. Джузо мог нащупать его своим глубоким вдохом, запустив в лёгкие странный букет из тонких ноток мандарина, персика, ликориса, жасмина, ванили и бензоина. Да, за последние два года он смог разобрать на составляющие этот странный цветочный аромат, который каждый понедельник стальной хваткой вцеплялся ему в глотку и душил, душил... Он был таким сладким, таким плотным и поглощающим. Джузо не мог им надышаться: ему хотелось вновь и вновь слышать этот аромат в своих лёгких, ощущать его плотность на своей коже, — хоть и отчаянного его ненавидел. Он делал его слабым, заставлял подчиняться и притворяться «нормальным». Как в тот день, когда он неожиданно ворвался в его душный кабинет и сделал невыносим всю оставшуюся неделю. И только в поздний пятничный вечер, открыв нараспашку оба небольших окна, расположенных за его спиной, Джузо смог снова прийти в себя, вернуть себе трезвость мыслей. С наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух, он начал с самого начала. Разложив перед собой содержимое папки, валявшейся до этого дня в ящике стола, он без особого интереса рассматривал чёрно-белые фотографии с искалеченными человеческими телами. «Скучно...» — протянул Джузо в мыслях, держа одну из фотографий кончиками двух пальцев и вертя её перед своим лицом. Его не впечатляло то, что было на них изображено: просто мясо да кровь... Никакого смысла. Всё было сделано так грубо, топорно, что сразу бросалось в глаза желание творца скрыть что-то, что действительно имело смысл. Нужно было быть совсем дилетантом, предполагая, что столько стараний было приложено только ради одного утоления голода. Нет... Здесь было что-то другое. От этих картин веяло безумием, а Джузо лучше всех чувствовал его горький аромат. Дело оставалось за малым: найти в этом кучке, вываленных из огромной коробки пазлов, тот самый первый, который поможет ему собрать полную картинку. Этот нужный пазл долго скрывался от него в общей куче полицейских отчётов и медицинских заключений, он умело прятался в самой гуще текстовой информации, которую Джузо всегда считал бесполезной и перелистывал. И только ранним утром, когда в его кабинете снова начал появляться солнечный свет, а Джузо вяло повернул свою голову в сторону окна, чтобы полюбоваться восходящей звездой, его взгляд упал на торчащие из мусорного ведра, скрученные в трубочку «бесполезные бумажки», которые он сам туда и закинул. В бреду своего сонного мозга он на коленях прополз к столу и вытащил из ведра бумаги. Заключение об установлении личностей — именно этот документ привлёк его внимание. Его никогда не интересовали имена, фамилии и судьбы тех, кто пал жертвой гулей. В нём никогда не было не интереса, не жалость: он не был способен к таким проявлениям чувств. Даже сейчас ему было абсолютно плевать на то, как звали первую несчастную, которая претерпела чуть больше других, потому что ещё оставалась жива, когда мучитель начал вскрытие. Ему были плевать на её возраст и наличие родственников, его интересовало только одно — фотография, взятая из паспорта подданного. Отползая обратно к стене, Джузо со скрежетом сжимал плотную стопку бумаг в своих длинных бледных пальцах, покрытых красной вышивкой. Первые лучики, словно в насмешку над его невнимательностью, пробежались по небольшой цветной фотографии, расположенной в верхнем правом углу документа. Всё его тело напряглось в ожидании подтверждения бредовой утренней теории. Яростно перелистывая бессмысленные листы с указанием на образование и семейное положение жертв, Джузо искал только одно — этот важный наклеенный прямоугольник в верхнем правом углу. Вырвав из прошитой стопки нужные листы и выкинув куда-то в сторону мусорки оставшуюся часть, Джузо разложил пять тоненьких листочков перед собой. Опершись на свои ладони, он склонился над ним, рассматривая свой нужный пазл. Подобно кошке, его спина выгнулась, а потом снова вернулась в нормальное состояние. Тело мужчины затряслось от громкого гортанного смеха, выходящего из самого нутра воспалённого сознания. Тёмные волосы нависали над его лицом, закрывая ярко-алые глаза, горящие от возбуждения. Медленно потянувшись, он выпрямился, но так и не поднялся с колен. Из-за бессонных ночей в нём не было сил, а наслаждение от разгадки теперь такого простого для него ребуса только сильнее пригвоздило к полу. Запрокинув голову назад, он не стал скрывать перед голубым утренним небом свою широкую улыбку. — Это было так очевидно! — жмурясь от света, громко, с гордость воскликнул он. Не открывая своих глаз, Джузо уже не мог остановиться высказывать свои мысли, которые одна за другой приходили в его голову, выстраиваясь в логическую цепочку. — Они все похожи! Все, как одна... Все, как Там... — несмотря на то, что голос внезапно оборвался, тонкие бледные губы продолжили двигаться, выдавая то самое заветное имя. Его глаза широко распахнулись от осознания того, что именно он сказал. И в одночасье это приятное чувство превосходством на тем, кто мнил себя неуловимым, сменилось злостью. Настоящей, жуткой, сильной и мерзкой злостью, которую в его сердце могло возбудить только несколько вещей: гули и она. — Почему?! — сминая первую попавшуюся бумагу, прокричал он в пустоту свой вопрос. — Почему всё снова ведёт к тебе?!* * *
Тамаэ
— Кстати, хотел сказать, — поправляя свой тёмный галстук, начал разговор директор, даже не взглянув на меня. — Красивое платье. Эта часть моей работы была самой ненавистной. Его сопровождение на все «официальные» мероприятия заставляли страдать не только мои ноги, но и мой кошелёк, который не был настолько толстым, чтобы тратиться на дорогие вечерние платья. — Это плохо, — отводя свой взгляд в сторону, я заметила, как к нам приближается представительный мужчина в таком же парадном костюме, как и Маруде-сан. Директор с удивлением посмотрел на меня, отвлекаясь от своего мучителя — галстука: — Почему? — Красивой должна быть я, а не платье, дядюшка! — тыча себя в грудь указательным пальцем, ответила я. Даже после моих объяснений, мужчина с трудом понимал то, что именно я пыталась ему донести. Хотя, он был прав: платье действительно было симпатичным, но красивым делала его я. — Маруде-сан! — этот громкий басистый голос первого помощника мэра 23-го специального района я узнаю в любом состоянии. Стоя спиной к мужчине, я с усмешкой наблюдала за тем, как в недовольстве исказилось лицо моего начальства, как оно сжало свободную от бокала с шампанским руку в кулак, но всё же склонило голову в приветственном поклоне. — Здравствуйте, Оба-сан, — без особого восторга ответил Маруде. Мне тоже пришлось соблюсти никакому ненужные приличия. Поставив свой полупустой бокал на высокий столик, я развернулась к прибывшему важному человеку и опустила голову в небольшом поклоне, платье не позволяло мне выразить своё почтение сильнее, да и я не особо этого хотела. — Здравствуйте! — подняв голову, с лёгкой улыбкой поздоровалась я и поспешила отойти за спину директора. — Я так рад, что мы наконец-то встретились, мой старый друг, — протягивая свою пухлую руку, Оба начал сыпать своими любимыми фамильярностями с самого начала разговора. — Я говорил мэру, что это просто необходимо — устраивать такие встречи: этот город должен помнить тех, кто подарил ему спокойствие и мир. Мне всегда не нравился этот такой же заносчивый, как и высокий, мужчина, который любил говорить громкие вещи и бездействовать, когда от него требовалось решить какие-то проблемы. Но Оба-сан был одногруппником моего отца, как и Маруде-сан, поэтому мне приходилось при встрече отбрасывать все свои недовольства, чтобы не задеть честь отца. — Ты прав, Сэдэо, — директор старался всегда соглашаться с ним: это ускоряло наступление момента прощания с заместителем. Официальная часть чествования закончилась не так давно, но я уже успела заметить, как по одному ускользали из этого дендрария наши бравые миротворцы, не имеющие никакого желания вспоминать давно минувшие дни. Весь вечер я не могла избавиться от одной неприятной мысли, мучавшей меня с первого дня работы в Комитете. «Что бы сказал отец, если бы увидел всё это? — окидывая взглядом пёструю толпу, где рядом стояли следователи и гули, где они разговаривали друг с другом и обменивались любезностями, подумала я. — Он смог бы принять этот новый мир?» Встретившись взглядом с стоящим в другом конце зала мужчиной в изысканном бардовом костюме с такими же необычным, как и его манера держать фужер, пурпурным оттенком волос, я не смогла выдержать и пары секунд его въедливого взгляда. Гуль. Я знала это потому, что уже видела его на подобных мероприятиях. Он являлся представителем Объединённого Фронта. «Возможно, он смог бы это принять, если бы... — заводя руки за спину, я с силой сцепила ладони, чтобы отвлечь себя от бесполезных душевных терзаний. — Если бы его не убил гуль!» Природную боль сердца скорбящей дочери никогда не смогут утешить слова властей о всеобщем благе. — Тамаэ, дорогая! — голос Оба ворвался в моё сознание ненавистным обращением. Делая шаг мне на встречу, мужчина встал совсем рядом. Кожей своей оголённой руки я могла чувствовать неприятное трение от плотной ткани его пиджака. — Ты так подросла, милая, — поглядывая на меня сверху вниз своими узкими блестящими от шампанского глазами. — Уже совсем взрослая. — Тамаэ-сан, — обращаясь ко мне официальным образом, директор решил встрять в разговор и хотел добавить что-то ещё, но его оборвал Оба. — Думаю, Изао был бы горд, если бы увидел, какой красивой и способной выросла его дочь, — он начал самую неприятную для меня часть своего представления — вспоминать моего отца. — Да, Ицуки? Директор молча качнул головой, но его глаза были прикованы к моему лицу. — Благодарю, заместитель, — делая небольшой шаг в сторону, сухо поблагодарила я. — Знаешь, Маэ-кун, — неожиданно домашним именем назвал меня мужчина, на что моя бровь непроизвольно изогнулась в возмущении. — Мой Хаяси тоже так быстро подрос... Уже второй год работает в представительстве Комитета в Лондоне. Маэ-кун, помнишь Хаяси? «Ещё бы!» — я не могла скрыть усмешки при этой мысли: память об этом мелком ублюдке навсегда запечатлелась тонким шрамом на моём плече. — Точно! — воскликнул Оба-сан, от чего я дёрнулась и прядка волос из укладки всё-таки вырвалась, цепляясь за длинную серьгу. — Хаяси скоро должен прилететь в Токио на пару дней. Вы должны с ним поужинать, — на этих словах на лице мужчины растянулась неприятная маслянистая улыбка. — Думаю, что Изао это одобрил бы. Я не сразу поняла, что именно имел в виду мужчина под своим предложением, а когда наконец-то осознала, то не смогла и слова вымолвить. В поисках помощи я резко повернула голову в сторону директора, но тут же пожалела об этом потому, что волосами потянула серьгу. От неприятного жжения в натянутой мочке уха выражение беспомощности на моём лице только усилилось. Маруде-сан выступил вперёд, закрывая меня свой широкой спиной. — Поговорим об этом в другой раз, — сдержанно ответил за меня директор. — Да ладно тебе, Ицуки, — Оба похлопал по плечу мужчину. — Думаю, это отличная идея! — Огава-сан! — стоя вполоборота, своим раздражённым голосом обратился ко мне директор. — Вам нужно поправить причёску... Мою благодарность дядюшке нельзя было передать словами. — Да, простите... — поспешно заговорила я, прикладывая руку к своей серьге. — Мне нужно в уборную! Не дождавшись чьей-либо реплики, я сорвалась с места. Не думала, что смогу так быстро передвигаться на этих непривычно высоких каблуках, но страх перед внезапным сватовством был сильнее, чем боль в ногах. Я шла так быстро, не думая даже о том, чтобы придержать подол платья, игнорируя все взгляды, провожавшие меня до самого выхода из зала. И только в уборной, заперев за собой дверь, я смогла вдохнуть полной грудью. Злость. Злостью я была переполнена с того самого момента, как вышла из зала. И она никуда не пропадала, а только набирала обороты. Подержав руки под ледяной водой, мощной струёй бьющей из-под крана, я приложила ладони к горящим щекам. Меня уже не волновала ни серьга, ни боль в ухе. Я не обращала на это никакого внимания. — Да как он посмел?! — хлопая ладонями по мраморной столешнице, прокричала я. — Кем он себя возомнил?! В каком-то странном припадке я снова и снова ударяла руками по столешнице, пока не почувствовала отрезвляющее жжение. Моя истерика закончилась также внезапно, как и началась. — Бред! — поднимая взгляд на своё отражение в большом зеркале, висящем над раковиной, ругала я саму себя. — Что я делаю? Такое поведение мне было не свойственно, оно было чужим. Эта злость была чужой для меня: она была неконтролируемой... А я всегда умела контролировать свои эмоции. — Это не я... — приглядываясь к своему покрывшемуся красными пятнами лицу, шёпотом проговорила я. — Это не я! Это... Опуская руку от щеки, я уставилась на неё. От ударов ладонь пульсировала, а в кончиках пальцев неприятно подёргивало. Особенно больно отдавало в мизинце, который первым начал покрываться краснотой. — Нить? — не отрывая взгляда от пальца, спросила я у самой себя. «Чушь! — ответила моя рациональность. — Ты просто переволновалась, а пара глотков шампанского на пустой желудок всё усугубили!» Такое объяснение моего поведения было более правдоподобным, более приемлемым, а главное, оно мне нравилось больше всего. Я никогда не смогу признать, что могу вести себя подобным образом: кричать, трястись от переполняющих меня чувств. Это было бы ненормально. Пытаясь заправить выпавшую прядь обратно в укладку, я снова и снова задевала эту чёртовую серьгу, переливающуюся блеском в тёплом освещении уборной. Когда выбирала такое непривычное для себя украшение, я думала только о том, как выгодно оно будет смотреться на фоне моей шеи, но не о том, что это жутко неудобно и тяжело. — Плевать! — мои нервы сдали, и я выпустила из пальцев свой выпрямленный локон. Два часа! Я потратила два чёртовых часа, чтобы выпрямить эти непослушные волосы, доставшиеся мне в наказание от отца. За что? Почему? У моей матери были прекрасные светлые прямые локоны, послушно отзывающиеся на каждую манипуляцию с ними. Так почему же я так сильно была похоже на своего отца? — Так даже лучше, — осматривая своё отражение, я вертела головой из стороны в сторону, чтобы оценить масштабы бедствия. Но я врала. Всё было испорчено: моя причёска была испорчена, моё настроение было испорчено, вечер был испорчен. — Кого я обманываю? — вслух высказала я свой не требующий ответа вопрос. «Как обычно, — голос в моей голове, отвечающий за собственное самобичевание, быстро почувствовал мою слабость и явил себя, — только себя, Маэ!» Глубокий вдох и такой же глубокий выдох, чтобы прогнать это чудовище, живущее в моей голове, которое как самый настоящий хищник пришёл на запах раненного самообладания. Это всегда помогало, и сейчас поможет тоже. — Всё в порядке, — ясным голосом убеждала я себя. — Я в порядке. Ещё раз сполоснув руки под холодной водой, я выключила воду и направилась к выходу. Последний вздох и я снова собираюсь, снова прихожу в себя, натягивая лёгкую улыбку на своё бледное лицо. Возможно, кто-то сказал бы, что я ужасна, что я лицемерна, но я бы ему ответила, что я просто человек, взрослый человек... Я не могу идти на поводу у своего настроения и делать только то, что хочется мне. Переступив порог уборный, я снова оказалось в коридоре, расположенном настолько близко к залу, что уже здесь были слышны голоса толпы. Даже лёгкая классическая музыка живого оркестра не могла перебить жужжание разных тональностей, исходящее от отдыхающих. — Огава-сан, — знакомый тихий мужской голос раздался где-то слева от меня. Мне пришлось повернуть голову, чтобы найти его источник. Присматриваясь к плохо освещённому тупику коридора, я с трудом смогла различить только тёмный невысокий силуэт. И даже когда мужчина вышел на свет и стал приближаться, я не сразу признала в нём Сузуя: он выглядел совершенно непривычно в этом форменном чёрном костюме и такой же тёмной рубашке. Только его красная нашивка на рукаве и заколки на чёлке выдавали в нём того самого дракона-генерала. — Да? — мой короткий вопрос вышел настолько писклявым, что я тут же неловко прокашлялась. — Вы что-то хотели, Сузуя-сан? Оказавшись напротив меня, он с заметным недовольством поднял свой взгляд, и тогда я поняла, что мои высокие каблуки поменяли нашу позицию: я была немного выше мужчины. — Вы должны пройти со мной, — безапелляционно заявил Сузуя. Я молча смотрела на него, пока в моей голове горящей строкой пробегали самые различные варианты того, что может быть высказано на его слова. — Маруде-сан в курсе, — не давая мне возможности что-либо ответить, предусмотрительно добавил он и пошёл к выходу. «Куда? Зачем? Почему я должна идти? — вот как много вариантов я вспомнила, пока покорно плелась следом за ним. — Что вообще происходит? Разве я не должна быть рядом с директором?» Я довольно быстро нагнала Сузуя, который не особо и спешил, плавно продвигаясь в сторону лифта. Искоса поглядывая на его пустое выражение лица, я постаралась исправить и своё лицо, так и кричавшее о непонимании. От каждого движения, волосы всё больше попадали мне на лицо, выбиваясь из собранной за ухом общей массы. Они падали мне на оголённое плечо, нарушая весь образ, построенный именно на этом контрасте одной оголённой руки и другой, полностью закрытой длинным рукавом. «Нужно было использовать невидимки, тупица!» — уцепившись взглядом за заколки мужчины, подумала я, но озарение было слишком поздним: все мои вещи были в офисе. Смысла заводить разговор с миротворцем я не видела: если бы он хотел объясниться, то сделал бы это, но Сузуя молчал. Казалось, что ничего в этом мире не может смутить его, ничто не может вывести его из равновесия. Нет, я слышала от коллег, читала в отчётах, переданных по принадлежности из Управления, каким был этот человек, каким его описывали в своих рапортах другие миротворцы, но... Всё это было видение его чужими глазами, а я привыкла доверять только себе, только тому, что я видела сама. Да, он был странным, да, немного пугал, когда смотрел на тебя этим въедающимся в душу взглядом, но не более, не страннее, чем многие другие. Его отличало от «нормальных» людей только то, что он не скрывал своей странности... В отличие от меня. Я всегда боялась быть непонятой своей семьёй, своей любовью, своими коллегами, обществом. Лифт пришлось подождать: он остановился на самом верхнем этаже. Отвлекаясь на своё размытое отражение в блестящей металлической поверхности дверей, я недовольно вздохнула и заправила свисающий у лица локон, начинающий понемногу возвращаться в своё привычное завитое состояние. С характерным писком, знаменующим прибытие, створки дверей разъехались. Мужчина вошёл первым в кабину, мне пришлось отвлечься от своего занятия и зайти следом за ним. Нажав уже знакомую цифру на табло, Сузуя завёл руки за спину и сцепил их. Он о чём-то размышлял: это было заметно по его напряжённому лицу, по тому, как он медленно переминался с ноги на ногу. «Снова в логово дракона? — ухмыляясь своим мыслям, я снова поправила волосы. — Не зачастила, принцесса?» Из-за тишины, установившейся между нами, я сразу отреагировала на скрип ткани пиджака, на движение мужчины и повернула голову в его сторону. Повторяя мои движения, Сузуя прикоснулся рукой к своим отливающим блеском в искусственном свете волосам. Я не сразу поняла, что именно делает он, пока не увидела, как его длинные пальцы тянут за конец красной заколки, стягивая её с волос. Ни в каком кино я не видела такого идеального слоу-мо, как в тот момент, когда эта покрытая красными нитками рука протянулась в мою сторону, а в кончиках сжатых пальцев я увидела ту самую заколку, что секунду назад образовывала римскую цифру двадцать на его волосах. — Держите, — не глядя на меня, тихо произнёс он. «Не бери! — требовательно прокричал незнакомый мне голос в голове, — Не надо, пожалуйста...» Но я его не послушала. Не задумываясь ни о чём, я ухватилась за другой конец заколки, кончиками пальцев касаясь холодной кожи мужчины, и приняла предложенную мне помощь. Его рука опустилась вниз и сжалась в кулак: — Вам лучше с забранными волосами. Мои губы распахнулись, хватая воздух, и тут же сомкнулись. — Спасибо и... — непривычным для себя тёплым голосом проговорила я, — спасибо... Руки пробивала лёгкая дрожь от необъяснимости происходящего, но я всё-таки смогла справиться с заколкой, забирая волосы за ухом. «Красный мне к лицу...» — это всё, что пришло мне в голову, когда я посмотрела на своё тусклое отражение в раздвигающихся створках лифта.