ab imo pectore

кимизуки шихо с детства привык выгрызать себе место в этом дрянном мире; привык со злобою в глазах толкаться острыми локтями, чтобы вдохнуть воздуха — душного, ядовитого, токийского смога. кимизуки шихо привык держать лицо; шагать с высоко задранным подбородком. но иногда эта его притворная маска напыщенной серьёзности спадала, открывая миру кимизуки шихо настоящего — обычного ребёнка, лишенного юношества. бедного мальчишку со стертыми в кровь пальцами, что просто пытается жить. выживать. пытается дышать токийским душным воздухом, держаться на плаву. пытается не сорваться со скалы, хватаясь за её край узловатыми пальцами. а юуичиро эту его маску ломает, и она трещит по центру; хрустит дешевой пластмассой. и шихо смотрит на него тогда удивленно, со странным, съедающим нутро чувством. противным. а юуичиро смеётся, и глаза его сияют в свету больничных ламп.

***

караулили юуичиро они всем отрядом по очереди, и шихо, возможно, совсем немного обидно, что первым его пробуждение застал ёичи, а не он. но думать об этом не хочется. признавать это — тем более. шихо неторопливо вплывает в комнату последним; глядит, как шиноа смотрит на юу-сана с этой её противной заботой. глядит, как она ласково сжимает его руку, и шихо отчего-то так тошно, что хочется сбежать. хлопнуть дверью и скрыться отсюда как можно скорее. но шихо героически выжидает, когда все уйдут, сжимая всё это время кулаки в попытке совладать с глупой, детской обидой. шихо садится на стул перед его кроватью. юуичиро измученно, устало улыбается. и шихо, возможно, понимает, что все без исключения в отряде шиноа так или иначе этого юуичиро любят. требуют его внимания. возможно, на что-то надеятся. но вот некоторые, как шиноа или ёичи, не стесняются показывать своих чувств. мицуба же просто неумело их скрывает за притворной грубостью, и все вокруг всё прекрасно понимают. а он… не может признаться даже себе; не хочет мириться с этими идиотскими чувствами, глубоко засевшими в его груди. и это иррационально, нелогично — ничто не должно отвлекать кимизуки шихо от исполнения своего долга. он здесь лишь для того, чтобы помочь своей младшей сестре. ведь сама она выгрызть себе место в этом жестоком, злобном мире не может. — дурак, - полушепотом говорит шихо после долгого, едкого молчания. и глаза его, тёмные, цвета переспелого боярышника, отчего-то тускнеют. в груди трепещет ветер, и острые листья царапают стенки лёгких. желудка. застревают словами, вздохами где-то в глотке. а юуичиро его не торопит, ждёт, и улыбка не пропадает с чужого лица ни на секунду. кажется, будто сейчас именно юуичиро тот, кто всё знает. понимает, — мы все волновались здесь. ты это и так знаешь, да? - шихо кисло усмехается, понурив голову. почему-то сейчас смотреть в зелень чужих глаз страшно. — прости-прости. мне надо быть осторожнее, - юуичиро потирает затылок, и взгляд его встревоженно бегает по бледным стенам комнаты. он первый раз видит шихо таким растерянным, с окончательно спавшей маской, — и спасибо. ну… за то, что помогал, переживал… я это ценю. и шихо, резко вскинув голову, отчаянно тянется вперёд, к юуичиро, и целует его порывисто, быстро. а после он жмурит глаза, будто ожидает удара, и сжимает чужую рубашку, подобно спасательному кругу. и юуичиро отвечает — также неумело, грубо сминая чужие губы собственными. шихо перебирается к нему на кровать, не разрывая поцелуя. они дышат тяжело, и воздух в маленькой комнате кажется слишком горячим, раскалённым, донельзя переполненным углекислым газом. юуичиро стягивает с широких плеч шихо его плащ, после — форменный мундир, что уже будто прилип к коже, врос в неё. он пробегается пальцами по подтянутому торсу, пересчитывает лесенки рёберных дуг, спускается к напряженным бёдрам, слегка сжимает их сквозь ткань брюк. шихо с замиранием сердца смотрит, как чужие руки скользят по его телу, не смея отвести взгляда. и где-то в глубине собственного осоловелого взгляда, за кустами боярышника, злобно усмехается кисэки-о. а лишние зрители им не нужны. шихо давит на чужие плечи, заставляя юуичиро лечь, и нависает сверху, упираясь рукой у его лица. и снова наклоняется за поцелуем; выходит он тягучим, медленным. шихо кусает его нижнюю губу, проводит по ней языком, и спускается ниже. коротко целует под кадыком, ведёт дальше, цепляется губами за острые ключицы. над ухом слышится довольный вздох, и шихо улыбается. сам юуичиро же водит руками по его напряженному животу, по плечам, тянется игриво к бёдрам, съезжает широкими, мозолистыми ладонями вверх к ягодицам, что всё ещё предательски обтянуты плотной тканью форменных брюк. шихо резко выдыхает, неожиданно замирая. он взволнованно заглядывает юуичиро в глаза, и тот громко, заливисто смеётся. — дурак! - выпаливает шихо, и щеки его заливаются румянцем. он отводит взгляд к стене, и юуичиро обхватывает чужое лицо ладонями, притягивая ближе, и томно целует. неторопливо, успокаивающе, он сплетает их языки в каком-то отчаянном танце. и шихо тихо хмыкает в поцелуй, несколько расслабляясь. юуичиро снова улыбается ему. — и сними уже свои дурацкие брюки, - говорит твёрдо, и улыбка его кажется шихо отчего-то голодной. видимо, дальше держания за ручки шиноа с ним не заходила. шихо ядовито усмехается на это, но брюки всё же снимает — нарочито медленно, он отодвигается от юуичиро, и долго стягивает их со своих чертовски привлекательных бёдер. юуичиро, глядя на это действо, облизывается. наконец-то. и теперь он, юуичиро, может изучить каждый сантиметр чужого тела: начиная пухлыми от бесконечных поцелуев губ и заканчивая подтянутыми икрами ног. шихо стоит перед ним на коленях, больно проезжаясь кожей по белым простыням, а юуичиро, полусидя, целует его пресс и медленно, дразнясь, спускается ниже. поддевает зубами резинку нижнего белья. и когда его пальцы кольцом сходятся на чужом члене, юуичиро награждают довольным, тихим стоном. смотря снизу вверх, он видит, как ресницы шихо подрагивают в нетерпении, и как его ясный взгляд становится всё более туманным. никаких больше ярких боярышников. у шихо внизу живота скапливается непривычное тепло, и щеки лишь сильнее краснеют, когда он цепляется взглядом за юуичиро, который блять, блять, блять — отдаётся набатом в голове — принимается жадно вылизывать его член. и шихо, наверное, никогда бы не подумал, что юуичиро умеет что-то такое. он зарывается узловатыми пальцами в чужую копну лохматых вихров, чуть надавливая на затылок. и, наверное, шихо никогда не мог и представить такого даже в самых своих извращённых снах. и не то чтобы они ему вообще снились, разумеется. кончает он очень скоро и в смятении, давясь собственным стоном. кончает, всё ещё не веря, что это не какой-то дурацкий сон. юуичиро сглатывает, вытирая тыльной стороной ладони губы, а шихо не двигается с места, застывший статуей, и не убирает рук от чужих волос. — я, я… - пытается прояснить мысли он, и ощущается это всё так, будто шихо закоротило, накрыло волной невиданной до этого эйфории; будто искры бегают под кожей и где-то перед глазами, отплясывая страшные танцы. а юуичиро только улыбается в какой уже раз за эти минуты и притягивает шихо к себе. — кажется, продолжить нам придётся в следующий раз, - подмигивает юуичиро ему, сгребая в горячие объятия. а шихо потом будет собирать по крупицам эту свою маску самообладания, серьёзности. и взгляд глаз его, цвета этого переспелого боярышника, долго будет юуичиро избегать. потому что так проще. но это не значит, что он — кимизуки шихо — не будет ждать следующего раза. о, нет, напротив — он будет думать об этом каждую чёртову ночь, пряча лицо в подушку и стыдливо ускользая своей рукой под резинку нижнего белья. и каждую такую ночь шихо в смущении будет приходить к мысли, что лучше на его члене ощущаются пальцы именно этого дурацкого юуичиро.