— М-могу я видеть госпожу Данишевскую? — Николай трясётся от холода, стоя на пороге дома. Женщина средних лет торопливо ведёт его в гостевую комнату, усаживая в кресло у камина. Что-то бормочет о плохой погоде и тёплой одежде юноши, которая, к слову отсутствует, но не в этом дело. Он вновь забыл тепло одеться, поскольку очень торопился. Ему так важно было прийти сюда и…
— Рада Вас видеть, Николай Васильевич, — слышится ангельский голосок, и названный поднимает голову, встречаясь со светлым взглядом девушки. Черты её лица показались писателю столь прекрасными и невинными, что в сознание невольно прокралось сомнение в искренности её слов. Она сдержанно улыбается, подзывая прислугу. — Я могу Вам чем-то помочь? — присаживается в кресло напротив, обращаясь к гостю и неестественно выпрямляет спину.
Юноша благодарно принимает кружку с горячим напитком, обхватывая ледяными пальцами в надежде отогреться. Он прекрасно знал, зачем сюда шёл, долго настраивался, боясь погрязнуть в горестном чувстве и окончательно сойти с ума.
Перед тем, как произнести то, ради чего он и решил внезапно нанести визит Данишевским, Николай делает несколько глотков из фарфоровой чашки, а затем медленно начинает:
— М-мне сказали, что... что я могу забрать у Вас некоторые вещи из комнаты, где проживает.., — осекается, боясь произнести вслух то, что по сей день причиняет мучительно-тянущую боль, — п-проживал. — Он останавливается, умоляюще глядя на девушку.
Безумная искра мелькает в глазах Елизаветы, но следом так же внезапно возвращается привычная мягкость. Николай допустил, что ему могло показаться на нервной почве.
— Пройдёмте за мной, Николай Васильевич, — её губы растянулись в вежливой улыбке. Только вот на душе от такого жеста стало вовсе не тепло — скверно.
Проходя в коридор, писатель случайно замечает открытую дверцу, из-за которой виднеются несколько полок с книгами. — Это Ваша библиотека, верно?
— Да, — девушка замечает интерес юноши и пропускает внутрь залы, — мы с Алексеем читаем много книг.
Читальня оказалась гораздо больше местной библиотеки, да и интерьер не так стар, как там. Запах, правда, совсем не тот. В местной читальне пахнет иначе. Не сказать, что приятней, но поразительно успокаивающе.
— Орест Михайлович? — удивляется юноша, найдя отдельный шкафчик с книгами. — Интересуетесь его творчеством?
— Некоторыми произведениями, — отстранённо произносит Елизавета Андреевна и направляется к выходу из зала, окликая писателя, но тот всё ещё увлеченно листает рукописи. Девушка сердится и в надежде отвлечь невольно выпаливает:
— Кажется, Вы планировали забрать вещи покойного следователя.
Слышится тихий болезненный всхлип, и Елизавета виновато подходит ближе, кладя ладонь на плечо Николая.
Книга с громким шлепком падает на стол, раскрываясь. Он повсюду видит листы бумаги. Они разлетаются по комнате, растворяясь в пламенном круге. Затем девушка, отчего-то сильно похожая на Елизавету гневно разрывает книгу, оборачиваясь тёмным силуэтом. Следом пламя. Только пламя безжалостного огня.
Николай изумлённо поднимает глаза, вглядываясь в лицо девушки. В голове складывается картина, которая так проста в своей действительности, но следом тут же возникают десятки вопросов. Хочется сказать вслух, да так, чтобы успеть и обезвредить, если всё окажется правдой.
Но в то же время оставаться здесь не хочется ни на секунду более, поэтому Николай порывисто прощается, наскоро выбегая из дома.
Он был прав.
Когда под вечер к нему возвращается видение с некоторым изменением —
тёмный силуэт собирает обугленные листы из камина, затем черкает на одном из них выученную писателем наизусть фразу и произносит имя. Его имя. Звук пробирает до мурашек, въедается в сознание, заставляя трепетать от страха, — сомнений в том, что чёрным всадником является Елизавета Данишевская не остаётся вовсе.
Наполненный решимостью и долей радости от сложившихся на свои места деталей, Николай Гоголь спешно пишет письмо, подтверждая догадку и свои намерения действовать. Теперь у него есть надежда, он может всё исправить, может спасти стольких людей. Осталось последнее действие.
Решительное и заключительное.
Внизу, мелким почерком, он подписывает получателя:
«Яков Петрович Гуро».
***
Он бы, наверное, совсем тронулся умом, если бы в один из вечеров, что стали для юноши одной серой полосой, Яким не принёс конверт без адреса и подписи.
«Когда я буду уверен, что вы в безопасности, тогда и только тогда я смогу к вам вернуться. Обещайте, что не наделаете глупостей», — Николай сотрясается, раскрывая знакомый слог.
Kolenka, te rogo, auxilium. Ego scire ingenii, et nunquam ponam te in periculum, sed nunc mihi opus est auxilium tuum. Iustus facere omnia stricte, ut ego dico...
Николай долго не мог поверить. Боялся разрешить себе поверить.
Яков ставил под сомнение подозреваемых, поэтому обратился к нему, поэтому ему нужно было уйти. Всё могло обернуться совсем иначе, если бы он тогда не… если бы он не исчез.
Гоголь собирается с духом, выстраивая дальнейший план действий. Даже, если это письмо ненастоящее, и всё это очередное видение, — коих в последнее время стало больше, — он всё равно должен попробовать. Он обязан покончить с этим.
***
Только сейчас почему-то приходит осознание всего происходящего. Он стоит прямо посреди выжженного поля, глядит в овраг и понимает, что всё это чего-то должно стоить. Ради чего-то ведь он и решился на героическую глупость. План был ужасно прост: дождаться, заманить и поймать. Незатейливо и заурядно, казалось бы. Тогда же отчего так трясутся руки, а страх смерти будоражит кровь?
Николай оглядывается на звук хрустящих веток, по-прежнему гордо оставаясь на одном месте и дожидаясь. Чего только? Почему он вообще решил, что всадник будет именно сегодня?
Внутренние чувства разрывались между порывом убежать отсюда подальше или мужественно остаться здесь и, возможно, спасти десятки невинных душ, пожертвовав своей.
Мимо проскальзывает чей-то облик, и Николай спешит спрятаться за стволом дерева. В ночной тьме трудно рассмотреть хоть что-то, но он хочет верить, что оказался прав, поэтому медленно выходит из укрытия, являя себя. Его уже ничто не держит в этом мире. Будь неладно проклятое письмо, он не верит, что оно подлинное. Кто-то просто решил подтолкнуть Николая к разгадке. И, возможно, точно знал, что он окажется именно здесь и сейчас.
Земля неприятно холодит тело, когда его внезапным рывком опускают вниз. В голове почему-то ни одной мысли. Его желание погибнуть так сильно, что затмевает собой разум и внутренний голос.
Участь уготовлена.
Он видит облик.
Тёмный облик всадника на вороном коне, который на мгновение обращается в человеческий образ Елизаветы Данишевской:
— Я и помыслить не могла, Николай, что Вы вот так запросто попадётесь, — это было последнее, что услышал юноша перед громким свистом, с которым поднялся острый меч за спиной. От страха все поджилки затряслись, предвкушая болезненный конец.
Николай свято верил, что это исцелит его израненную душу. Если он отдаст свою жизнь, больше никто не погибнет. Его смерть, его вышедшая на свет сила поглотит душегуба и унесёт вслед за собой.
Звонкий шлепок о землю, и резко становится поразительно тихо. Спасительная тьма так и не наступает.
Пугающе звучит ржание лошади и удаляющийся стук копыт. Николай опасается открывать глаза.
Дрожь пробирает до самых костей, когда к его телу что-то прикасается. От внутренней тревожности хочется издать оглушительный вопль. Вопрос о его нахождении в том или ином мире держится навязчивой паутиной в голове. Ему кажется, что он слышит посторонний голос. Страшно, страшно, ужасно страшно обернуться.
— Я здесь, — шёпот доносится до слуха юноши, заставляя испуганно распахнуть глаза.
Он не верит, не верит собственным глазам, когда в образе напротив узнаёт Гуро. Яков сидит пред ним, ласково удерживая за плечи. — Я здесь, родной мой. Что же ты поплёлся сюда один? Глупый, глупый мальчик, — его тепло обхватывают в долгожданные объятия, трепетно целуют в макушку, крепко прижимая к себе. Гоголь тихо сотрясается от выступивших слёз и накопившихся чувств. Утыкается в шею Якова, не проронив ни слова, только хватается цепкими пальцами за одежду Гуро, опасаясь, что тот исчезнет.
Николай ни сразу замечает полицмейстера и ещё нескольких мужчин, хлопочущих вокруг. Он не видит всадника, он хочет предупредить, но вовремя улавливает взглядом бездыханное тело Елизаветы, мирно покоящееся на земле.
