Черно-серые линии

       Галя была взволнована отсутствием мужа. Ей до последнего думалось, что тот вернётся ночью, может, к утру, но этого не случилось. Бессмысленной была вся нервотрёпка. Весь следующий рабочий день провела как на иглах. Оказавшись дома не застать никого из близких, было последней каплей. Нил даже не пытался с ней связаться, а это, как минимум, обидно. Значится, разговор повлиял на него больше положенного. Такого исхода явно не ожидала. Ей думалось выпьет он где-нибудь, да придёт. Почти ж угадала план действий супруга, и так случилось бы, если б не загулял. Не узнать даже, где тот ориентировочно находится.        Она убирала тарелки за мальчиками, про себя ворча, мол, опять не помыли. Подумалось, что стоит повесить на стенку напоминалку. Может, опаздывали, да не успели? Нужно, чтоб они даже в столь негаданных ситуациях не забывали. Это ж дело двух минут. А теперь ей с работы посудой заниматься… Почему не Фросе? И где ее черт носит?        Находиться одной в квартире не было чем-то необычным, да только сейчас как-то жутко становилось. Компания старушки была бы лучше никакой. Обсудить бы с кем-то произошедшее, а не носить в сердце, как тяжкий груз. Посмотрел бы кто на ситуацию со стороны, да сказал, кто неправ. Обратиться, а уж, тем паче, за честным советом, совсем не к кому.        Организм устал так, словно она провела на ногах несколько суток, и потому даже пару раз в воду окунуть тарелки сложно. Жаль, что они не могут сами себя очистить. Если бы Нил все ещё имел высокое положение, у них была бы прислуга для таковой работы… Жаль, конечно, самой приходится Гале эту работу выполнять. Ребёнок, если тот есть, видимо, всю энергию на себя берёт. Ей почему-то вспомнился давний разговор с Машей, и она решила, что внутри поселилась девочка.        Когда-то Галина глядела на подругу, волновалась за ее состояние, пыталась как-то помочь. Однако, Мария стала вспоминать поверья, вот, якобы, если очень плохо первые месяцы — будет дочь. Ну и, чутка смеясь, добавляла, что у неё будет мальчик — так и случилось. Видно, Сёму матери проще было выносить. Или, быть может, так выглядело лишь со стороны. Сложно сказать, кому из девушек было хуже.        Не желалось ничего готовить, этим тоже могла бы заняться Ефросинья Павловна. Да и, в общем-то, должна была. Алёша частенько питается за счёт Собакиных, им хоть и не жаль денег на него, да только хочется видеть от воспитательницы больше участливости в жизни ребёнка. Она, как чудится, только чушь на уши ему и вешает. Мальчик скоро привыкнет ко второй семье больше своей. Это нехорошо… У них без прочего проблемы, а тут ещё чужое дитё. Привяжется, да когда те однажды друг от друга съедут, тосковать будет.        Голова закружилась, захотелось прилечь. Пусть Нил, как кутить прекратит, уборкой займётся. Знает ж, в каком Галя положении. Неужели нисколько не жаль? А она ведь его дочку, пока ещё, вынашивает. Не должен он был бросать любимого человека, можно сказать, в беде. Как бы ни поссорились, нельзя так делать. Они ныне полноценная семья.        К ее удивлению, на входе Галина застала всех, о ком мгновенье назад думала. Одна лишь Фрося все ещё где-то пропадала. Как же прослушала хлопок двери? Разве беременность влияет на слух? Рада была Галина, что все живы, здоровы, домой вернулись наконец. Правда, портфелей она у мальчишек не заметила, что очень странно.        Нил с ней все не здоровался, и Собакина тому не придала значения. Они часто ссорились, часто мирились за все эти годы. Достаточно подулся, сейчас они поговорят. Оба успели обо всем подумать, сегодня придут к какому-то решению. Конечно же, к Галиному. Муж ведь уважает ее, и обязательно примет. Не ему ж девять месяцев вынашивать, понял, как думается, за ночь это.        Молча она глядела на них, да и вошедшие, бурно обсуждавшие Шофранку по пути, мгновенно замолчали. Всем сталось не по себе — один изменил, двое школу прогуляли. Стыдно. — Нил, приготовь, пожалуйста, ужин, — Галя разглядывала мальчиков, но понять не могла, что на них за тряпицы. Разве им разрешено ходить без красных повязочек? — Я плохо себя чувствую.        Ребята, опустив голову вниз, разошлись по своим комнатам. Они, в отличие от Собакина, хоть тихо поздоровались. Нилу хотелось тоже исчезнуть, пока разговор не ушёл в самое отвратное, какое только бывает, русло. Ему было хорошо известно, что измена для жены — вещь ужасная. И пусть о поступке своём он не жалел, за Галю все ж было обидно. Страшный сон ее сбылся. Так тряслась о верности его, что сыграло крайне жуткую шутку.        Он подошёл к ней поближе, поглядел в глаза, да чуть сдвинув брови, речь потерял. Желалось выразить согласие, пусть достаточно кивка, чтоб показать — задание принято. Хотелось обговорить произошедшее, но что-то тяготит уйти от неё. Один лишь вид жены наводит на сильнейшую тоску и боль. Как ж теперь дальше жить будут? Нил совершенно избранницу не воспринимает. Боле того, не хочет знаться с ней. Может, пройдёт время и он передумает, но пока лишь такие ощущения.        Кивка Гале было недостаточно. Да и опять неделю молчания устраивать той не хотелось, подошла к Нилу поближе, подглядела на него… Разумеется, по всему телу побежали мурашки. Испытала она сильнейший шок, боле походивший на удар молнией. — Это засосы? — схватила она его за руку, внимательно поглядела на шею. Она уж позабыла значение этого слова. Нил, опешив, не знал чего сказать. Галю, в отличие от Семушки, не провести. Да и к чему ей врать? Видит ж все.        Нил дернулся. Боле не хотелось ее прикосновений, даже самых нежных. Чего тут еще сказать? Разве она сама не видит? Собакина отошла от него на два шага, внимательно оглядела, при том, тяжело дыша. Мужу этот осмотр не понравился — вырвался, направился он к своей комнатке. Нужно, конечно, для начала переодеться. Хотелось, чтоб она оставила его в покое. Не о чем им говорить. Отчеты давать, несмотря на брак, ни в коем случае намерен не был. Раз уж, как размышлял он, нет ей дела до зачатого дитя, значится, пусть о другом не волнуется.        Сама она хоть и чувствовала явную боль в области сердца, совсем не планировала причитать. Проследовала за ним, поскольку боле, в общем-то, идти было некуда. Зачем это делала — не знала. В отличие от Сёмы с Алёшей, у нее нет своего угла, где можно спрятаться, обо всем подумать. Все, чего она имеет, это край кровати. При том, даже не своей. Нужно хоть денег на второе одеяло выделить… Что же теперь будет?        Мозг отказывался принимать факт измены, словно ей показалось. Так наблюдала она за привычными действиями Нила, ходя по пятам, словно выжидая от него извинений. Он делал вид, словно ту не замечает. Даже рубашку на домашнее меняя, без стеснения раздевался.        Однако, уже стоя на кухне, глядя на имеющиеся продукты, слежки за собой терпеть он не был намерен. Это, как бы то ни было, очень странная реакция. Не бранит, вопросов боле не задает. Может, сама в сей теме не чиста. Но, впрочем, неинтересно. Галя, едва стоявшая на ногах, выглядела крайне беззащитной. Ее хотелось обнять, и сделать так, чтоб никогда они не ругались. Вестимо, это было невозможно. Их отношения сейчас спровоцированы многими факторами. Столько событий наложилось друг на друга, словно иначе случиться бы не могло. — Скажи, что это шутка, — прошептала она, теребя в руках свою же блузу. Нил, в свою очередь, отметил, что ситуация для разговора не из лучших — он чистил картошку, чтоб все могли покушать. Не здесь, в самом деле, нужно разбираться. При том, не хотелось бы, чтоб Сёма погружался в существующую реальность. Нилу не хотелось и рта в ее сторону открывать. — Смой. Прекрати. Не было никакого коитуса, — держалась она за живот, ощущая, словно кто-то иглой туда тычет. — Не было, — ошметки летели в мусор, и интересовали они Собакина поболе жены. Руки все грязные, но так желалось ему ими обнять кого-то, кто мог бы поддержать. Сему, например. Шофранку… Не хотелось видеть жену, глядеть в эти преступные глаза. Не сейчас — еще нужно время для размышлений. Мгновенье назад он был в гораздо более возвышенной обстановке, вел себя более культурно, а сейчас… Дома, в невесть каком виде, разбирается с чужими чувствами. Правы, видно, были родители. Ничего приятного и красивого не осталось. — А тебе какое дело? — Коли не было, так что ж с тобой? Это ж грим, верно? — Поцелуи. Крепкие и сердечные поцелуи… Всё, к моему глубокому сожалению. — С кем же? — С тем, кто вызывает во мне чувства… Не негативные, в отличие от тебя.        Именно сего она и боялась услышать. Все сжалось внутри, захотелось забиться куда-нибудь в уголок, да тихонько послушать грустной музыки. Вернулась в общую комнату их. Никуда не спеша, как и мальчики, опустив голову. Нил сильно потряс ее мысли, да вывернул наизнанку все эмоции. И тем не менее, нет! Это не может быть правдой! Не бывает такое, чтоб за одну ночь иную полюбил. Попросил, верно, кого-то оставить следы, чтоб Галя заревновала. Хочется верить в это.        Она заперлась изнутри, решив, что видеть никого не желает. И хорошо бы время с Сёмой провести, узнать о школе, да не хочется. Не сегодня. Коли сам придёт — отопрет, да разговор поведут. Открыла окно, медленно вдыхая холодный воздух. Надо сказать, делать этого не стоило — моросил дождь. Значится, сейчас, хоть и не сильно, накапать может на Ниловскую сторону кровати. Однако, от мыслей этих кровожадных, ей становилось веселей. Пусть хоть так подумает о своем поведении. А впрочем… Зачем его вообще пускать? Если есть кому себя дарить, пусть там и ночует. С сыном, в таком случае, сегодня станет комнату разделять. Там ведь, тем не менее, можно на полу улечься, если уж на софе не понравится. В крайнем случае — на кровати лягут вольтом.        Галя, в поисках хорошей пластинки, понимала, что ей нужно отдохнуть от общества своих. Да и супругу ее, от нее, видно, тоже. Дороги друг другу, но иногда стоит попустить вожжи. Может, и нет в этом ничего плохого, если успеют затосковать. А то с такими настроениями и до настоящей неверности недалеко. Хочется все ж думать, что меж ними вновь будет искра. Ничего страшного пока еще не случилось. Какой-нибудь Юра, верно, с ним это сотворил. Смехотворный сюжет выходит.        Но, все ж, страшно было подумать еще кой о чем… А если то ложь на лжи? Не только чувств в нем нет, но и «не было», вероятно, стоит воспринимать наоборот? Надоело это. Думать уж гадко. Поджав колени к груди, словно маленькая девочка, сидела она у граммофона. Исполнительница высоко брала ноты, распевая о своей досаде, да любви горькой. И почему сладкой она бывает гораздо реже? Уж боле того, в песнях современных.        Ужин она пропустила, завтрак последующего дня тоже оставила за Нилом. Ему пришлось, как Галей и решено было, ночевать в гостиной. Два дня без объятий засыпать было хоть непривычно, зато очень удобно — лечь можно как угодно. Иногда, думается, можно просить о таковых передвижениях. Боле того, пока она в таковом положении.        Вечером следующего дня, когда все были снова вместе, Галина была настроена на перемирие. Шея мужа, как она замечала, приходила в прежнее состояние, он ходил на работу, и все шло как прежде. Значится, боле не «изменял». Единственно что — тепла в их паре совсем не было. Ни слова ласкового не обронили. Про что-то решать. Сёме тоже нужно воспитание. Разве Нил станет им в одиночку заниматься? Даже если постарается — не выйдет. У них должна быть полноценная семья, чтоб мальчик чувствовал себя комфортно. Поссорились, и хватит.        На сей раз, ужин взяла на себя. Однако, Собакин, видно, к третьему дню ругани решил, что это его новая обязанность. Потому, известия, что этим вечером не ему напрягаться, крайне радовали. Тот даже слегка улыбнулся, когда Галя с кухни погнала. Это, как она посчитала, хороший знак. Задобрила, так сказать. Всего ничего до возвращения к самой обычной жизни. Теперь осталось лишь найти правильный подход, хорошее слово, да все будет славно. Зная Нила, нужно лишь свести разговор к чему-то обыденному, подключить Сёму, и все будет как прежде. При ребенке, во всяком случае, разбираться они не будут. Можно будет поговорить о школе, к примеру. Это будет уместно, и все обиды забудутся.        Наготовила она к вечеру пюре, сварила компота. Настоящее застолье! Квартира пропахла картошкой и молоком. Хоть кухню, по немому согласию, ни Фрося с Алёшей, ни Собакины, не должны занимать более, чем на пятнадцать минут, сегодня она согрешат. По крайней мере, Галя так решила. Иногда можно обойтись и без спешки. Ефросинья Павловна, если пожелает, может и рядом присесть — пододвинутся. — Сегодня какой-то праздник? Или день рождения у кого? — Сёмка козликом скакал, доедая яблоко. Он притащил его со школы, да тянул удовольствие крайне долго. Попался замечательный момент, чтоб придумать чего-то интересного. На столе уж лежали различные приборы, от еды шел пар с приятным запахом. Галя решила, что сейчас хороший момент разговорить супруга, медленно шагающего к семье, с явным скептицизмом рассматривающего близких. Его презрительные взгляды были отнюдь неуместны, но никак от них не избавиться. Видно, сейчас забота напрягать его стала, что очень нехорошо. Еще чуть потерпеть, и меж ними будет не холод — лед, или даже громадная льдина. Переволновавшись, стала она проверять, чтоб нигде пыли не было, а ужин выглядел прилично. Собственно, создавалось ощущение, словно в столовую пришли. — Что это? — без лишних церемоний вопрошал Нил. Он даже глядеть на стол не стал, заранее был недоволен идеями жены. Саму ее, конечно, таковое ранило. Тем не менее, настроя она не теряла. Привыкла уж к молчаливым упрекам, знает, с кем живет. — Я подумала, мы редко проводим время все вместе, — довольно робко начала, глядя как Сёма, уже возжелавший пюре, из-за выступлений отца не может перейти к поеданию. Можно было бы поторопиться. — Посидим, покушаем. Там еще сладкое… — Правда? — воскликнул Семен. — Тогда я буду сначала сладкое, а потом остальное. Галя, хоть один раз! Я буду и то, другое. Пожалуйста-пожалуйста! — Я не голоден, — перебил Нил сына.        У Гали голова кругом шла, когда говорили они одновременно. И оба, надо заметить, чем-то недовольны. Если пустить все на самотек, старания будут напрасны. Обоих нельзя оставить, хотя без присутствия Собакиной муж бы, верно, поужинал. И как бы то ни было, лучше уж приготовленное им не понравится, чем отказываться, даже не попробовав. Обидно несколько. В общем-то, обычно мужчины ее любят картошку в подобном виде. Сейчас же приходится, чуть не из-под палки, заставлять покушать. Неужто забыли время, когда не было и этого? Разве не научились ценить? И Сёма ладно, ребенок еще, а вот отец его… — Сёмочка, сладкое после ужина, — отрезала Галина. — Нил, присядь. — Нет, — старший все капризничал, — ешьте, я потом. — Ну, я хочу уже сладкое! — младший продолжал возмущаться. — Нил, я тебе сказала! — она хотела осторожно стул пододвинуть, да получилось так громко, словно специально его об пол ударила. Ведет себя, что забавно, так, как ведет себя джентльмен. Гордо и снисходительно он опускался. Заметно, не нравилось ему, как даму усаживают. Главное — послушался. Изумительно это, в самом деле, что крик в данной ситуации помог. Галя не часто голос повышает. Боле того, мог разразиться скандал, а вышло все довольно хорошо.        И пока Семен спешил избавиться от пюре, отец его с явным пренебрежением разглядывал тарелки. Неужто настолько Гале не доверяет, полагает, она ему туда чего подсыпала? Видно, подсознание ещё помнит ту ситуацию с Фросей. Понимая то, Собакина смолчала. Примет когда-нибудь, что зла ему не желают. Не сейчас, может многим позже, но примет. Ныне, глядя как тарелку супруги со своей меняет, оставалось лишь вздыхать. Уж очень так поступать неэтично. Решила не задавать лишних вопросов, хотя такое поведение из ряда вон. Благо, сын ни слова ни проронил.        Сидели они молча. В общем-то, разговаривать во время еды не стоит, но Галине очень этого хотелось. Когда ещё им собраться вместе? От поведения Нила, размазывания пищи по тарелке, у неё у самой аппетит пропал, да и живот заболел. Нужно было какое-то обеболивающее, при том, как можно скорее. Каждая секунда потихоньку превращалась в мучения. Не нравилось ей все это. Да и бестолково все как-то выходит. — Как с учебой дела, Семочка? — чуть корчась, вопрошала она. Второй человек, коего вынашивала, оставаться на кухне боле не желал. — Что нового узнал? Подружился с кем-то? — тот остановился, поглядел зачем-то на папу, будто ожидая, что за Нил него ответит. Гале было неясно, что вовсе это должно значить. Они словно в сговоре. Переглянулись, но супруг все молчал. Продолжала она надеяться, что тот хоть чутка перекусит. Даже если не голоден — надо. — Хорошо, — кратко ответил мальчик. — Ничего нового. Ни с кем не подружился. — Совсем? — Галя продолжала думать, что они хранят общий секрет — Собакин с любопытством разглядывал сына. — Дома все чего учили, сейчас в школе проходят, — пожал он хрупкими плечами, да потянул Гале тарелку. Это плохо, Сёма быстро справился с первым. Времени, значится, он им урезал. Разговор совсем не складывался. Не знала она, чего ещё такого спросить, чтоб мужа задействовать в диалоге. Нужно что-то изменить, пока не поздно.        Все шло слишком напряжённо. Боле того, Гале даже стыдно почему-то сталось за отсутствие мороженки, к примеру, или пироженки. Все что было на второе — натертая морковь с яблоком. Чтоб чего-то посерьёзнее испечь, нужно, как минимум, много времени провести на ногах — сил нет. Дите ее, столь нежеланное, будет снова протестовать. Ей без прочего работы хватает. Собакиных, конечно, блюдами из книжки про дешевую стряпню не удивишь. Никто, тем не менее, не возмущался. Сёма радостно стал уплетать подобие салата. Все равно сладенько и вкусно. — А у тебя как на работе, Нилушка? — сама она ещё первое не доела, как и муж ее. Решила, что стоило бы помягче к нему обратиться — это поможет наладить общение их. — Зная кем я работаю, спрашивать такое довольно иронично, — он с нетерпением ждал, пока сын закончит — неприятно находиться в этой компании более. Разглядывания пюре ему было достаточно. — Я свободен? — и спустя пару мгновений это случилось. Собакина вновь распереживалась.        Ужин, кой хотелось бы растянуть на полчасика, закончился за пару минут. Больше, может быть, готовить стоило… Галю это раздосадовало, и вся пища, в которой Нил лишь поковырялся — тоже. Даже тарелки зря он менял, ведь к пюре совсем не прикоснулся. Разумеется, поест потом, в одиночестве. Что за привычку взял? Однако, значит, что на этом ссора их не окончена. Соответственно, в зале опять ночует. Сам на контакт не идёт… И посуда опять осталась! Пусть мальчишки сами с этим разбираются.        Почудилось, словно никто не желает с Галиной говорить, отстранились близкие, словно чужими стали. И что такого она натворила? Разве виновата в чем? Боле, даже то, на что Нил так обижался, пока ещё не произошло. Мог бы позаботиться о малыше, пока тот еще жив.        Знала она, что ребёнок второй ему совершенно не сдался. Порадуется, понянчится, а потом сам волком взвоет. Это пока тот маленький еще поумиляться можно, а потом почти двадцать лет за ним ходи. Да и всю жизнь свою, как бы то ни было, связь с ним нужно поддерживать. И где ж Нил работать планирует? На что содержать? Коли для Сёмы ныне яблоко радость, значится, второй бы уж крошке хлеба радовался. Должно хоть толику мозгов прибавиться к тридцати годам. У него есть наследник, хоть и наследовать нечего. На то, что мол, родилась девочка, а не мальчик, тут не спишешь. Галя воспитание нескольких не потянет. Они кое-как Сёму разговаривать научили, чутка писать, а тут еще один на подходе. Ну уж нет! Здоровым малыш явно не родится — главная причина. Самой боязно, хоть бы кто поддержал.        И вновь проводила она время с граммофоном наедине. Когда делать ничего не хочется, так приятно он шумит на фоне. Хороший друг, несмотря на то, что в доме их два музыканта. Сонливо чувствуя себя, отправлялась она во тьму, держа руку на животе. И сон был какой-то сладкий, будто в детстве выпила тёплого молока на ночь, а затем рассказали любимую сказку. Славно бы вернуться в то время.        Возвращение в реальность было отвратительным — Нил стучал крайне громко, с просьбой войти. Галя, как и прежде, была против. Тогда же глухие удары превратились во вполне себе отчётливые — он стал долбиться то ли тростью, то ли кидать чего-то. Во всяком случае, опасно отпирать. Полетит чего в голову… Он явно не больно дружелюбно настроен. Вдобавок, причин много, чтоб продолжить конфликт. Однако, Нил не просил чего-то достать — просто желал внутрь пробраться. Уж из принципа не желал комнату с ребенком делить. Стоило всего-то извиниться… — Чего тебе здесь надо? — руки от нерожденного малыша не убирая, вопрошала Галя. Поза эта невесть почему была комфортной даже в такие минуты. — В своей комнате мне нужно все, кроме тебя! Пошла бы ты прочь, — видно, тот хотел ругнуться, да вовремя себя остановил. — Отопри дверь, иначе выломаю ее! Пусти! — Для начала ты должен извиниться, — несколько даже смеясь отвечала девушка. Это происходило от нервов. В какой-то степени ей льстило, что удалось эмоции вызвать, пусть и такие. Тем не менее, она занимает сейчас более выгодное, и даже доминантное положение. Если хоть краткое «прости» бросит, это будет очень ценно. Однако, Нил не спешил унижаться — сильнее застучал. Надо сказать, не много нужно было сил, чтоб выбить защелку, да у него никак не выходило. С обратной стороны, верно, следы останутся. Плохо это… Дверь не на что менять. И выходит замкнутый круг: откроешь — накричит, откажешь — еще хуже будет, если преграду всю расколотит в щепки.        Так, полусонная, она слушала его попытки около минуты, а то и двух. Надо же, какое стремление к ней попасть. Было бы оно и в тот день, когда дома не ночевал — замечательным человеком мужа считала бы. Не сложилось бы такой ситуации в целом. Сейчас же приходится терпеть все эти выходки. Если уж не желается общаться — нужно это обсудить. Коли дело в отказе ее ребенка рожать — разойтись придется. Не дело это, все же, добиваться своих целей осознанными манипуляциями. Надо заметить, тем не менее, что попытки его ворваться были чем-то крайне эмоциональным. Если чего и натворит сейчас, так только в аффекте, в подступившей к горлу злости. Нужно как-то его успокоить не прикасаясь, особо не разговаривая.        Желалось, чтобы Нил скорее прекратил. Но этого все не происходило. Удар за ударом, и словно происходит это по голове. Казалось, мгновенья несчастья длятся вечность. Она сотни раз успела пожалеть, что созналась о ребенке. Сейчас всего этого бы не было. Не смог ее горя разделить, и зря на это понадеялась.        Наконец, за хлипкой дверью, уже едва державшейся в своем положении, послышался голос Сёмы. Опять это происходит! С ним никаких ссор нет. Боле того, надо надеяться, мальчик ни о какой беременности не знает. Нил не до конца растрепался. Уж от мальчика сердце заныло, начало разрываться потихоньку на кусочки, и сталось больно. Не надо его обижать. Младшенький явно этого не заслужил. Галя поднялась с трудом — ноги не держали, да и боязно как-то. Никто колотить не станет, как думается, но и этот вариант пока отметать не стоит. Отмотать бы время назад… Зря, сама виновата.        Лишь дверь хлопнула изнутри, как снаружи поддалась сильному удару. Видно, были бы в порядке ноги Собакина — с них бы и бил. Наступила тишина. Муж с женой встретились взглядами. — Я не знал, что ты такая жестокая, — бросил он, да направился к шкафу. Сёма, собственно, молча шел за папой. Все это Гале не нравилось. Она, скрепя сердце, сидела на кровати. Теперь уж, после неудачного ужина, совсем не знала как расположить к себе родных. А уж то, что мальчик ее сторонится… Разве она одна виновата, что забеременела? И из-за этого ли Сёма чурается? Нилу всего-то нужно было пользоваться изделием — не женское дело. Что же теперь, до конца жизни дуться? — Сёмушка, поди свои вещи собери. Чего тебе завтра в школу надо? Чего переодеть? — задумчиво оглядела их Галя. — Куда собрались? — она как бы невзначай обратилась к младшему, что вот-вот, и вышел бы за порог. — Не поздно ли гулять? — решила дурочку состроить. Было ясно, что Нил желает забрать сына надолго. Глупость какая, им даже некуда идти. Нельзя ставить Семена перед выбором между Собакиными. — Поздно! — он одернул отца за край рубахи. — Поздно, — повторил чуть тише, уж замечая на себе неодобрительный отцовский взгляд. Хоть во темноте того почти не видно, чувствуется каждой частичкой тела. — Галя права, давай дома останемся. Я не хочу никуда, папочка. — Значится, я пойду один, — он бросал одежку на кровать, при том, успевая ее выбирать. На ощупь, конечно, света не включая. Спешил. Слова же сына его, тем не менее, задели. Это было заметно. Думалось ему, видно, что его предали. Но, надо отметить, решение младшего забрать, крайне эгоистично. — Ну куда ты, Нилушка? — Галя вздыхая, точно зная, что он останется, лишь из вежливости вопрос задавала. Драму разыгрывает, да зрителей для нее нет. — В тот дом, где меня ценят. Мне не нравится, что ты делаешь со своим телом. Боле того, твои проблемы в принятии реалий влияют на и на мою жизнь. Почему ты не пускаешь меня? Почему заставляешь извиняться? — Что за чушь, тебя тут хотя бы искренне любят, — все, чего он так старательно вытаскивал из шкафа, стала жена обратно бросать, при том, довольно резко — половина вещей летела на пол. Конечно, это не могло остаться без гневной реакции от Нила. Тот хватался за одежку, возвращал ее обратно на кровать, при том, целясь почему-то в Галю, и лишь опосля кидая рядом. Сёмочка запаниковал. Собакина понимала, что никому нельзя давать его в обиду. — Любимый, дай нам поговорить пару минут, — и с особенной нежностью погладила младшего по маленькой головушке. Конечно, в разгар конфликта он уходить не желал. Тем не менее, состояние отца его напрягало. Собственно, как и Галину. Желалось как-то проявиться, помочь.        Он послушался. Мог бы, собственно, и повозмущаться, но поступил мудро. Однако, позиция Сёмы была выслушана. Галину она вполне устраивала и была ей абсолютно ясна. Понять бы ещё, чего они с Нилом так сдружились, о чем шушукались позавчера, куда путь держали сегодня? Семен открыт к разговору, это, конечно, очень радует. Значится, если мужа на нужный лад не вывести, так хоть мальчик поведает о случившемся.        Комната снова была заперта изнутри. Теперь уж руками Нила, и сталось боязно. Зачем? Собраться можно было и в тишине, для разговора защёлка не нужна. Надо не забывать, что все это происходило в кромешной тьме, лишь с окон освещала их луна. Поползла Галя к изголовью кровати, лишь бы подальше от Нила быть. Но приближался он стремительно. И целью его явно был не шкаф. Даже чуть задрожала она, боле не желая Нила в чем-то убеждать.        Он, резко отбросив палочку, оказался на матрасе, при том, явно не для того, чтоб лечь спать. До Гали оставалось всего ничего. Определенно точно тот находился в гневе, хоть лицо во мгле разглядеть довольно тяжело. Зачем она ему? От страха тряслась она, вжималась в стеночку.       Вновь показалось, что тот собирается ее поколотить. Сама не понимая для чего, сжалась покрепче, да оттолкнула мужа ногой. Этот необдуманный поступок не повлек за собой каких-либо последствий, хоть попала она куда-то в область ключицы. Нил, тем не менее, остановился. Значится, это сработало. И опять же пожалела о своих действиях. Может, гормоны заставляют необдуманные вещи совершать? — Зачем ты это сделала? — сев на колени, задался тем же вопросом, кой Галя прокручивала в голове. — Ты хотел меня ударить, — ответила еле внятно. Сама не верила, что таковое говорит. — Я атаковала первой. — Безмозглая, — он потянулся к руке ее, Галя кисть непонимающе в воздух подняла. Действие любое его воспринимается враждебно. — Кольцо вернуть хочу.        Опешив, она приоткрыла глаза. Хоть того заметно и не было, но Нил явно ее мысли на себя перенял. Позабыв об оскорбительных предположениях, сминая под собой постельное, снова ближе к ней пополз. Зря это, тем не менее, затеял. Сжав кулак, ничего отдавать Собакина не была намерена. Тем не менее, Нил уже был, можно сказать, на ней. Вырываться смысла нет, но бороться за свою вещь ещё возможно. — Зачем тебе? — схватился муж ее за руку, потянул к себе, пытаясь кисть, точно вялый бутон, растормошить. Собакина не поддавалась. Ей думалось снова толкнуть его, да жалко как-то. Еще за предыдущий удар стыдно. Сообразив, Галя чуть отпрыгнула. Забавно, вероятно, со стороны все это выглядит. Стала прятать руку за матрасом, с трудом на живот перевернувшись. — Да прекрати ты! — побольше сил приложил бы Собакин, так давно заполучил желаемое. — Ребёнка раздавишь! — он мгновенно успокоился. Немедля, Нил отсел от неё чуть подальше, при том, осуждающего взгляда не отводя. Начало казаться, словно он сошёл с ума.        Нил оказался на краю. Наступила тишина. Он не стал собираться куда-то, забирать чего-то, или требовать. Просто замолчал. Чуть переждав, Галя повернулась обратно на спину, но не спешила кулачок разжимать. Судя по всему, супруга уж эта проблема не волновала. Она с трудом разбирала в какой позе тот находится, поскольку походил он на ежа, так же как она, свернувшегося от опасности. При том руки, как Галя заметила, неестественно высоко обхватывали ребра. С некоторым волнением, но ни слова не обронив, глядела на эту картину. Не особо приятно выходит.        Вскоре Нил решил прилечь, при том, на левый бок — лицом к жене. Она приняла это за хороший знак, ведь он не желает боле уходить, да и не отвернулся от нее. Во всяком случае, со спиной не стала бы разговаривать. Удивило ее, однако, что глаза он стал медленно закрывать, точно сквозь нее глядя. Спать решил, после желания из дому сбежать? Чепуха выходит. — Что-то случилось? — она находилась все ж на приличном расстоянии. Неизвестно, что сейчас у Нила в голове. Боязно. — Отдай кольцо, — повторил он. Но, тем не менее, век не поднимал. Видно, заранее понимал, что просьбы те останутся неуслышанными. Так, для приличия, продолжал требовать. — Фокус. Дашь, да покажу.        Гале понравился таковой настрой, но с недоверием она ручку расслабила, да протянула мужу. Тот оставался вялым, и больно угрюмым, хоть глазки от увиденного, пусть и в кромешной тьме, засияли. Он теперь от услышанной информации, обращался с женщиной свой поосторожнее, и точно так же кольцо с пальцев ее стянул — медленно и плавно. Такая нежность приятна ей была, даже и недолго… С себя же Собакин резко сорвал украшение, и оба, при том с сильнейшей яростью, бросил об стенку шкафа. Это было вполне ожидаемо. Ну, надо радоваться, не додумался в окно кинуть — не нашли б. Хотя, верно, продумал он куда и зачем целится. Продолжала Собакина верить в трезвость рассудка мужа. — Обезумел? — тем не менее вопрошала она, желая с пола кольца поднять, да живот потянуло — передумала. Потом найдет и обратно на обоих наденет. Правдами или неправдами, но наденет. — Я бы сказал, что ты обезумела, если б не знал, что ребенок еще жив. Одначе, не долго ему осталось, чувствует мое сердце… С тобой не желаю ничего общего иметь. Завтра, после прогулки с моей приятельницей, пойдем и разведемся. А потом мы с Сёмочкой переедем, — он говорил это уж полусонным голосом, словно несерьезно. — Куда? — Гале хотелось рассмеяться, но она лишь укуталась под одеяло, да рот, подальше от греха, закрыла. — А тебе какое дело? — где-то ж уже слышала это. — Сейчас полежу чутка, да пойду, как обещал. — Да, ночью встанешь, пойдёшь. — Да! Встану и пойду! — Нил сползал с подушки на матрас, ближе к животу Гали. С ощутимой внимательностью положил руку на неё (объятиями, из-за их взаимоотношений это сложно назвать). Однако, вторую он все ж положил под себя, под левое ребро. Не боится за ладошку? — С ребёнком время проведу, да пойду. — Со старшеньким не хочется? — Почему же? В понедельник мы ходили вместе в кино. — В понедельник?..