* * *
Когда Сакура поднимается на террасу поместья Учиха, на востоке уже брезжит рассвет. У нее особого не было выбора: остаться у Какаши-сенсея она просто не могла себе позволить, как и заявиться посреди ночи к родителям, а прийти на работу в том, что на ней было прямо сейчас, тоже было недопустимо. Так что все дороги в любом случае вели сюда. Она напряженно прислушивается несколько секунд, прежде чем раздвинуть сёдзи, но в доме тихо. Возможно, Саске еще спит, тогда можно было бы просто по-быстрому переодеться и сбежать в больницу, там можно будет отвлечься и не думать. Хотя бы до вечера… — Где ты была? Спокойный голос мужа застает ее врасплох. Она вскидывается — Саске стоит в проеме, ведущем на кухню, одетый в домашнюю юкату, опрятный, собранный. Как будто и не ложился… Но Сакура замечает залегшие под глазами тени и расширившиеся от боли зрачки: Цкуёми уже давно не дается Саске так просто. — Мне нужно было побыть одной, — осторожно отзывается она, опасаясь, что голос подведет ее и она снова сорвется в истерику. Нет, слез на сегодня точно уже предостаточно. Саске идет к ней, и она неосознанно пятится. — Ты боишься меня? — чуть прищурившись, спрашивает ее муж, и Сакура не знает, что ему ответить. Она вообще больше не понимает, как с ним разговаривать. И что делать дальше… — Мне нужно переодеться, — бормочет она и, собравшись с духом, пытается пройти в дом. Ледяная рука ловит ее за запястье, когда она проходит мимо Саске. — Ты не должна была уходить. Я твой муж. Это мой дом. Не делай так больше. Сакуре хочется выдрать руку из цепких пальцев и заорать, что, если он ее муж, тогда какого черта вообще все это с ними происходит. Она смотрит на перебинтованные пальцы и не пытается вырваться. Это все равно бесполезно. — Я делал это раньше, и ты не сбегала. Он что, пытается извиниться? От удивления Сакура поднимает взгляд на лицо мужа, но нет, непохоже, чтоб ему было жаль. Или стыдно. Он просто не понимает? Как можно такое не понимать? — Твой отец, — осторожно произносит девушка. — Он так же обращался с твоей матерью? У Саске удивленно распахиваются глаза. — Ты бы хотел, чтоб он с ней так обращался? — Ты не моя мать, — холодно отзывается Саске, стискивая пальцы на ее запястье. — Нет, — соглашается Сакура. — Я всего лишь твоя жена. Он дергает ее на себя, так что она едва успевает выставить руку, чтобы не впечататься ему в грудь. Горячее дыхание опаляет ухо, а от вкрадчивого шепота по спине проходит холод. — Да что ж тебе надо-то, женушка, — шипит он. — Я ж тебя не обманывал. Никогда. Хотела любви и нежности? Что ж за дуралея нашего не пошла замуж, он же звал тебя, я знаю. — Что? — отшатывается Сакура. — Я же не говорила… — Это ты меня захотела — такого. Напридумывала себе всякого, небось, спасти меня собиралась, — он фыркает сквозь зубы. — Выкинь это из своей дурной головки. Пальцы все еще сжимаются, но ей настолько больно в груди, что физической боли она почти не чувствует. — Я дал тебе свое имя. Свой дом. Разрешил растить мою дочь. Знай. Свое. Место. Последние слова он произносит почти беззвучно, но именно от них Сакуре становится по-настоящему больно. Больнее, чем после Цкуёми ночью. — Я… — пытается выдавить она, но голос подводит ее, в груди все сжимается, горло перехватывает, и никак не получается вдохнуть. Звук шагов на лестнице, кажется, они слышат одновременно. — Мама! Папа! Доброе утро! — Только попробуй разреветься, — шипит Саске — и отпускает ее. — Доброе утро, радость моя! Он разворачивается к дочери, и Сакура видит, как мгновенно меняется выражение его лица: от холодного презрительного к радостному и улыбающемуся. У него даже глаза засияли при взгляде на дочь. На Сакуру он никогда так не смотрел. И, наверное, никогда и не посмотрит.* * *
Сегодня Сакуре было никак не проснуться. Будильник безжалостно трезвонил уже несколько раз, но девушка лишь переводила его — и снова проваливалась в сонную полудрему. Когда он зазвонил в пятый раз, в комнату заглянула взволнованная мать. — Сакура, ты на работу-то идешь? Нормально себя чувствуешь? Не заболела? Уже почти девять. О черт, а смена-то начиналась в девять. Сон как рукой сняло, глаза сами собой распахнулись, и девушка поспешно встала с кровати. — Ой, да, спасибо, уже бегу. Позавтракать она естественно не успела. До больницы пришлось добираться по крышам. Обычно такое не приветствовалось в деревне, особенно если шиноби были не на миссии, и уж такая ерунда, как опоздание на смену, не должно было быть причиной такого поведения, но Сакура уж слишком не любила опаздывать. Захватив кофе в одном из лотков уже совсем рядом с больницей, Сакура вбежала в холл, опоздав всего на три минуты. — Доброе утро, — слегка запыхавшись, поздоровалась она с девушкой за стойкой регистрации, и поспешила дальше, к себе. — Доброе утро, Харуно-сан, — ответ раздался уже где-то за спиной. — Прошу прощения, — перед кабинетом уже сидело несколько человек в ожидании приема, и Сакура снова почувствовала легкий укол стыда. — Через пару минут начнем. И девушка зашла в кабинет. Первой пациенткой была Уэно Каори, Сакура знала, что их семья владела небольшим магазином сладостей, большую часть которых они готовили сами. — Доброе утро, Харуно-сенсей, — поздоровалась девушка и с опаской прошла в кабинет, прикрыв за собой дверь. Сакура все еще чувствовала неловкость, когда ее так называли, особенно люди, которые были старше ее. Из-за этого обращения она чувствовала себя чуть ли не старой… — Доброе утро. Что вас привело ко мне? Девушка присела на стул напротив Сакуры и отчаянно покраснела. — У меня… Не начинаются. Сакуре понадобилось секунд пять, чтобы осознать суть проблемы. Легкая улыбка тронула губы, и она начала привычно заполнять бланк. — Сколько дней прошло? — уточнила она. — Уже неделя… — прошептала девушка, старательно пряча глаза. — Вы подозреваете беременность? — осторожно спросила Сакура, и Уэно-сан кивнула, все так же не поднимая глаз. — Давайте для начала возьмем у вас анализ крови, чтобы исключить беременность, если ответ будет отрицательным, то придется сдать еще анализы, чтобы уточнить причину нарушения цикла, хорошо? Когда у вас была последняя менструация? Слушая ответы на свои вопросы, Сакура вдруг почувствовала легкий укол беспокойства. А у нее самой? Когда были последние месячные? Подготавливая инструменты к забору крови, девушка судорожно пыталась вспомнить, когда же должен был начаться следующий цикл. Уже затянув жгут на худенькой руке и нащупывая вену, Сакура поняла, что, если расчеты верны, то у нее тоже задержка. Где-то дней десять. Как она могла так забыть? Она же обычно отслеживала цикл. От волнения дыхание участилось и сердце заколотилось, как сумасшедшее. Это же пока ничего не значило? Может, она просто перенервничала. Или мало ли еще, что… Она все же заставила себя ободряюще улыбнуться пациентке: — Завтра ваш анализ будет готов, приходите в первой половине дня. Пожалуйста, попросите следующего пациента немного подождать, я его вызову сама. Спасибо. Дверь захлопнулась с легким щелчком, и Сакура, судорожно вздохнув, спрятала лицо в ладони. Пальцы запутались в волосах, пульс все еще частил, а нужно было взять себя в руки и работать. Еще ничего не известно наверняка. Надо исключить беременность. Тест-полоска был бы уже не показателен, так что, глубоко вздохнув и попив воды, Сакура собирает еще один набор для забора крови. Если сдать кровь в лабораторию прямо сейчас и попросить сделать срочно — то скоро она смогла бы все узнать. И потом надо будет… На этом Сакура заставила себя остановиться. Это было неважно. Проблемы решаются по мере их возникновения. И когда она воткнула себя иглу в вену, то с гордостью отметила, что руки уже не дрожали.* * *
— Суйтон: Аме но Гин. Серебро дождя — красивое название для техники. Сай додумывает эту мысль уже в прыжке. Однако полностью избежать ниндюзу не удается: заледеневшие капли воды с огромной скоростью летят в них буквально отовсюду, площадь поражения впечатляет. Сай чувствует, как острые льдинки больно впиваются в ничем не защищенную кожу лица, оставляя саднящие довольно глубокие ранки. — О черт, — где-то за спиной вполголоса ругается Конохамару. Надо добраться до Гензая. Выхватив меч из ножен, Сай бросается на шиноби из деревни Тумана. Вражеский кунай встречает его лезвие буквально на середине движения. — А ты неплох, — шипит он сквозь зубы. Сай отмалчивается и снова нападает, пытаясь найти брешь в обороне. Время. У них слишком мало времени. Краем глаза, Сай видит, как Ё бросается на второго шиноби. Тот вооружен кунаем, но Хьюга сражается с ним, используя «мягкую руку». Конохамару подбирается и атакует Гензая. Тот вроде как даже пропускает один из ударов — Сай точно видел, как кунай вошел ему в бок справа — и тут вдруг все замирает. Сай неверяще смотрит на собственную руку, все еще сжимающую меч, застывшую буквально в нескольких сантиметрах от горла противника. — Все, уходим, — говорит Гензай. Сай видит, как шиноби переглядываются — и вместе почти синхронно срываются с места. Ему не пошевелиться. Не произнести ни звука. Губы не слушаются. Тело тяжелое, словно чужое, все остальные так же застыли на свои местах, в тех же позах. Что, черт возьми, происходит? От этого оцепенения немеют руки, сердце словно неохотно трепещет в груди, сбиваясь с ритма. Ну уж нет, они тут не сдохнут все! Неимоверным усилием воли Сай посылают чакру в клона — и тот неожиданно оживает. Не веря своей удаче, шиноби заставляет клона сорваться с места и отправиться за вражеским отрядом. Интересно, почему на клона техника не подействовала? Потому что у него нет сознания, на которое можно воздействовать? Тогда означает ли это, что все это — гендзюцу? Из-за нарушенного сердцебиения никак не получается настроиться на потоки собственной чакры, значит, остается только боль. Тело почти не слушается, но если бы получилось пошевелиться, хоть немного… Вспотев от усилия, Сай проталкивает нижнюю губу между зубами — и что есть сил стискивает челюсти. Вкус крови на языке отрезвляет. Тело неожиданно заканчивает начатое движение, и Сай тяжело падает на землю, воздух с шумом выходит из легких, и на миг перехватывает дыхание, боль растекается по помятым ребрам — но он свободен. Теперь — свободен. Теперь нужно освободить из иллюзии остальных — и тогда они еще успевают догнать тех шиноби.