Пожалуйста, хватит

— Может, стянешь уже с личика шапку? — хихикаешь, сидя напротив меня. И я лишь молчу, желая натянуть чёртову шапку до самого носа. — Аллен. А-А-Аллен, — протягиваешь гласную, неустанно обращаясь ко мне. Но у меня нет подходящих слов в ответ. Я много чего ожидал, когда мы вышли из гостиницы. Оказаться на ковчеге, пройти сквозь твою пространственную дверь и попасть на другой конец планеты, прямиком очутиться в окружении твоей семейки и даже, господи, оказаться в твоей спальне, но… поезд? Серьёзно? И сколько бы ни пытался выразить протест — полное игнорирование в ответ. Когда тащила меня на вокзал, я лишь успевал шапку сильнее натягивать и голову вжимать, пытаясь спрятать лицо за коротким воротником пальто, и впопыхах неуверенно, скомкано бормотать нечто похожее на вопросы. «Зачем сюда? Нет, тут же много людей, почему не переместиться прямиком туда, куда тебе нужно? Здесь слишком людно, нельзя попасться экзорцистам на глаза, они ведь могут выяснить куда направляется поезд», — и многое другое, что проносилось в голове, но вслух это звучало в лучшем случае, как «п-почему? Н-нет, постой, нет». Но не важно, что ты слышала, все мои попытки понять, почему тебе приспичило добираться невесть куда столь человечным способом, в ответ лишь милая улыбочка и «покататься, Аллен! Я давно хотела с тобой покататься!» Такой простой и слишком детский ответ. Ветреный. Хотелось бы сказать, что в этот момент я засомневался в твоём возрасте, но нет. Может, слова и были такими «детскими», но твоя улыбка совсем не добавляет какой-то лёгкости, на которую ты, видимо, надеешься. От тебя всё так же веет равнодушием и каким-то холодом. Как бы ни улыбалась, всё равно кажешься серьёзной. Ты совсем не понимаешь, что пересекаться с людьми, а тем более, садиться в поезд, где по «счастливой» случайности может оказаться парочка экзорцистов — не лучшая идея? Вероятно, штаб уже послал кого-то в гостиницу. В лучшем случае — к утру пошлют. А после всё, что меня ожидает — клеймо предателя, штаб просто так не спустит подобное на тормоза, нет. Будут искать, может, даже вовсе нескольким экзорцистам выдадут задание найти меня. И в таких условиях всё, что ты придумала — сесть в поезд, решив скататься в другой конец страны? В таких, чёрт возьми, условиях, ты смеешься и просишь снять шапку? Мои седые волосы слишком приметны, я не хочу её снимать. Даже если в купе только мы вдвоём, что с того? Меня даже эта дверь, что отделяет нас от коридора, ни разу не успокаивает. Это совсем не то место, на которое я надеялся, уговаривая быстрее покинуть гостиницу. Не добившись от меня никакой реакции, ты подскакиваешь с места, щёлкая замок двери. — Так лучше? — присаживаешься обратно, пока я поглядываю на тебя из-под шапки. Молчу, отворачиваясь к окну. Мне в шапке комфортнее, чего пристала? Я сижу здесь, никуда не убегаю и даже не пытаюсь в очередной раз сказать, что «кататься» — не лучшая идея. Закрытая дверь должна была меня успокоить? А что прикажешь делать, когда придётся выйти в уборную? Чёрт. Насколько понял твоё скудное объяснение, ехать нам всю ночь и не покидать купе совсем — не получится. Нужда потребует. Множество раз я с другими экзорцистами добирался поездом в соседние города по заданию. И даже встретил Тики Микка в одну из поездок. Он был в человеческой форме и я, будучи тогда слишком наивным ребёнком, даже в карты с ним играл, решив, что передо мной обычный человек. После, когда тебя столь заинтересовал я — появлялась и ты, совершенно не заботясь, что тебя могут заметить мои спутники. Но, тем не менее, даже если возникали какие-либо подозрения, я мог с лёгкостью соврать. Ты неоднократно поступала довольно нелогично для Ноя, странно, и, конечно, это не оставалось без внимания. Сейчас понимаю, почему экзорцисты так просто воспринимали мою ложь: они просто знали, что это вполне в твоём духе. Ведь в те годы, когда ты «развлекалась» похищением моих друзей, они так же, как и я, не раз сталкивались с тобой. Несмотря на то, что моя память слаба, я помню то, что случилось почти сразу, после нашей первой встречи. Может, потому что твои намерения для меня тогда были неизвестны, может, потому что тогда я не чувствовал того дикого нервного напряжения, с которым столкнулся позднее, не знаю. Но твой поступок поверг тогда многих экзорцистов в ужас, и меня в том числе. Ха. Я тогда даже в глубине души обрадовался, что так легко отделался после первой встречи. Всего лишь проткнула глаз острой свечой и пара ран на теле, да и те быстро были исцелены благодаря Миранде. Самой серьёзной «раной» можно было назвать только стресс. Да, Линали, Миранда и я тогда легко отделались, по сравнению с генералом. Кажется, его звали Кевин Йегар. Его нашли распятым на кресте. Искалеченное тело и вырезанное на коже послание: «Ищейка Бога» — я вряд ли когда-то смогу забыть. Самым пугающим было то, что в таком состоянии он ещё оставался жив, если его состояние можно назвать живым. Он сошёл с ума. И даже когда экзорцисты сняли его с креста и пытались как-то залечить, это никак не спасло его. Он лишь глядел в пустоту и постоянно напевал твою любимую песенку, пел её до самого последнего вздоха, пока не умер. Как после увиденного я мог спокойно реагировать на новость, что кто-то оказался в твоих руках? Ха. Конечно, тогда я пытался спасти друзей от подобной участи. Но, к счастью, после этого случая с генералом, все мои близкие лишь отделывались травмами, которые не угрожали жизни. Иногда, видимо, когда твоё настроение можно было назвать хорошим, попавший в твои руки экзорцист слышал всего лишь пару оскорбительных слов или вовсе ты его могла одарить лишь улыбкой, а после уйти. А могла затащить в своё измерение и всячески издеваться, заставляя видеть ужасные вещи. Кто-то мог лежать в больничной койке, кто-то никак не пострадал, а кто-то вовсе не узнал в тебе Ноя, ведь ты вела себя как ребёнок или даже могла просто прогуляться с ним по городу и даже поесть за одним столом. Время шло, и даже подобные выходки прекратились. Для других ты стала выглядеть, наверное, довольно безвредно. Просто ошивалась вблизи Ордена, стояла под окнами или оказывалась в том же городе, куда нам выдали задание и снова, снова просто наблюдала. В толпе, на скамейке перед гостиницей, на крыше соседнего здания. Постепенно и напряжение внутри штаба сошло на «нет», твоё присутствие, видимо, воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Да. Просто прекратили обращать внимание. Нападать на Ноя и пытаться убить — может, для многих и выглядело отличным планом, но после нескольких безрезультатных попыток, которые заканчивались лишь их собственными ранами, и это прекратилось. Пока от тебя нет вреда — можно не обращать внимание. Так что, видимо, моё враньё в их глазах выглядело похожим на правду. Они даже особо не задавали мне вопросов, посчитав, что любой твой поступок можно объяснить твоим неоднократно странным поведением. А когда не выдерживал, не притворялся добродушным — это спускали мне с рук. И теперь понимаю, что дело вовсе не в том, что они верили в отмазку «не выдержал войны». Просто считали, что это из-за того Ноя, что когда-то был внутри меня. Ха. Я забыл уже о его существовании, но для них все странности объяснялись этим, вот и всё. Но сейчас — совсем другая ситуация. И узнай здесь, в поезде, меня и тебя кто-то из экзорцистов — они не поверят ни в одну ложь, и не уверен, что хочу подобное пытаться объяснить. Я здесь с тобой. Ноем. Врагом. Понимать, что я предатель — почти не давит на меня, и скорее, наоборот сейчас чувствую какое-то облегчение. Но увидеть перекошенные лица друзей и услышать «предатель» из уст… друга? Я не готов. И никогда не буду готов. Я бы предпочёл для них просто исчезнуть, или хотя бы просто ничего не слышать и тем более, никогда не видеть. Да. Так было бы лучше. Но ты выбрала поезд. И уверен, ты прекрасно знаешь, о чём я волнуюсь, и что меня пугает. Просто игнорируешь. Ха. И чему я только удивляюсь? Это было вполне очевидно, но в очередной раз надеялся, что после согласия быть рядом, ты начнёшь хоть немного считаться с моим мнением. Дурак, по-другому и не скажешь. Ведешь себя так беззаботно, будто всё-всё под твоим контролем, но так ведь не бывает, Роад. Ты не можешь знать обо всём наверняка. Или ты просто не волнуешься, потому что готова убить внезапно появившегося свидетеля? Но тогда ведь шум поднимется, ты всех людей здесь вырежешь, чтобы не шумели? Мы же здесь не одни. Когда мы шли сюда, я, хоть и старался опустить взгляд, чтобы, внезапно, не увидеть знакомое лицо, но я же не слепой и не глухой, чтобы не понять, что в вагоне достаточно человек. Конечно, не битком всё забито и, судя по всему, соседние купе даже пусты, но тут есть люди. И в других вагонах есть. Здесь слишком, чёрт возьми, много глаз. Ты хмуришься, подпирая голову рукой, а после снова встаёшь, но на этот раз садишься рядом со мной, так близко, что боком чувствую тебя. Резко стягиваешь с меня шапку, что не успеваю даже попытаться возразить или ухватиться за неё, и лишь вынужден отмалчиваться, пододвигаясь ближе к окну. Просто нет желания что-либо говорить. А смысл, если все мои возражения игнорируются? Вряд ли ты прислушаешься к моей просьбе и вернёшь мне то, что хоть как-то спасало меня до этого момента. Снова пытаться образумить, что нам стоит избегать людных мест? Бессмысленно. Мы уже здесь. В поезде. И призывать межпространственную дверь ты, похоже, не планируешь. По крайней мере, пока тебе не надоест «кататься». Всё, что мне остаётся — молчать, выказывая всё недовольство в собственных мыслях. К счастью, ты меня почти не трогаешь, лишь сидишь рядом, молчишь. Обвилась вокруг плеча, прижимаешься ко мне щекой, но у меня нет желания пытаться отстраниться. Наверное, уже просто привык. Не знаю. А может, слишком загружен мыслями о нежелательной встрече с друзьями. — Хочешь кушать? — вновь оживляешься ты спустя время. — Нет. Удивительно долго молчала. По ощущениям, больше часа прошло, как мы в дороге. За окном заметно потемнело. Когда мы оказались здесь и так был уже вечер, тусклое зимнее солнце уже скрылось с глаз. Сейчас — даже в купе стало мрачно. Не знаю, работает так время или то, что сюда никто не рвётся, но, кажется, мне стало спокойнее. Оставшись без шапки я чувствовал себя, будто у всех на виду, но сейчас — неловко стягиваю пальто, складывая то рядом. Тут тепло. Ещё и ты так крепко жмёшься. Ещё не устала? Тогда, в номере, ты казалась вымотанной. Даже уснула, хоть и ненадолго. Неужели тебе хватило того времени, чтобы восстановить силы? Слышу, как тяжело вздыхаешь — кажется, мой ответ тебя не слишком устроил. Встаёшь с дивана, и, снова вцепившись мне в руку, пытаешься заставить подняться. Зачем? Я никуда не хочу выходить отсюда. — Пойдём, Аллен, пойдём. Ты должен поесть, — надувшись, бубнишь под нос, когда понимаешь, что я не спешу вставать. — Не хочу. — Значит, я хочу. Аллен. Не переживай. Неужели ты думаешь, что я не позаботилась обо всём? Тихо усмехаюсь в ответ и, не найдя подходящих слов, ничего не говорю. — Мой любимый Аллен слишком много думает, — с недовольством, — твоих дорогих друзей здесь нет, потому что они всё ещё развлекаются с акума. А если и смогли с ними справиться — разбираются с последствиями. Волнуешься о других экзорцистах? Но они не знают ни тебя, ни меня в лицо. И, в лучшем случае, узнают, если тебя штаб искать начнёт. Думаешь, вот так сразу твоя «семья» всполошится и пустится в поиски? — прекращаешь меня тянуть за руку и, тихо усмехнувшись, смотришь на меня, видимо ожидая моего ответа. — Не хочу есть. И не хочу выходить. — Я, правда, уже почти не волнуюсь о штабе, но покидать зону внезапно возникнувшего комфорта — желания нет. Спокойствие. Да. Я чувствую какой-то покой, сидя здесь, в купе. Слышать тихий звук движущегося поезда и смотреть в окно. На голые деревья и растаявший снег. На дома, на зажёгшиеся фонари вдалеке, на тёмно-серое небо с почти чёрной тучей. Пейзаж совсем не похож на зиму, мокро и мрачно, но эта картина приятна глазу. Даже само купе теперь кажется потерявшим краски. Во мраке светло-коричневая обивка диванов и бежевого столика между ними, кажутся просто серыми, слившимися с мраком за окном. Ха. Может, именно так и должно выглядеть то дно, на которое я упал? Удивительно. Падать было куда страшнее, чем оказаться здесь. Когда мы только сели я и правда, боялся кого-то встретить, но сейчас, почему-то, мне нравится твоя идея «кататься». Я и раньше ездил в поездах, но тогда голова была слишком забита пугающей действительностью, твоей слежкой или увиденной очередной иллюзией смерти, и я не мог почувствовать ничего положительного. Только дикую усталость и не более того. Пейзаж за окном или даже происходящее вокруг совсем упускалось из виду, проходило мимо сознания, услышанные слова друзей — вытеснялись из разума мгновенно. Я даже не помню, когда ехал вот так вот, слушал приглушённые звуки и глядел в окно. Знаешь, я когда-то переживал и желал спасти не только людей, но и несчастные души акум, а видеть каждое самоуничтожение, организованное тобой, было равносильно смерти близкого друга. Больно. Физически и морально. Вряд ли те чувства были притворными. Ха. Видимо, это было просто детское желание спасти всех и вся. Идиот. Я и себя спасти не могу, а в спасателя мира заделаться хотел. Сейчас те чувства кажутся такими глупыми, что мне даже стыдно за них. Забавно. После нашего знакомства, убийство акум, для меня стало просто обязанностью, навязанное Чёрным Орденом. Просто как робот, делал всё на автомате. Надо убить — убью. Нужно спасти человека — ладно. Все те искренние благодарности за спасение — лишь добавляли нежелательной работы, приходилось задерживаться и натягивать улыбку. Все те трогательные истории пострадавших, от которых у друзей наворачивались слёзы — очередная неудобная ситуация, от которой хотелось выругаться. «Мне не интересно. Можно я просто уйду, раз задание выполнено?» — вот что вертелось на языке, но, в присутствии близких, я снова вынужден был оставаться на месте, пропуская мимо ушей каждое слово, снова думая лишь о… тебе? Нет. Скорее, о своём жалком положении. Твой тихий голос вновь отрывает меня от размышлений: — Уже и так поздно, скоро ресторан перестанет работать. Аллен. Ты хочешь голодать до утра? Думаю повторить сказанное мной ранее, но, как только открываю рот — отпадает всякое желание. Ты ведь не отстанешь, да? И почему вообще отказываюсь? Столько раз уже говорил: «Делай что хочешь, я подчинюсь», но в итоге продолжаю противиться. По привычке, наверное. — Идём, — тихо бормочу, вставая с места, и ты, удовлетворённая ответом, улыбаешься. Обнимаешь за руку, жмёшься ко мне, заставляя покинуть купе. Всё ещё неловко. Ха. Раньше ты просто хватала меня за руку, но теперь так липнешь, что вынужденно отвожу взгляд в противоположную сторону, пока мы идём в вагон-ресторан. Мы же тут не одни, чёрт возьми. Не хочу, чтобы эту картину кто-то видел. Мне всё ещё непривычно видеть, чувствовать тебя так близко и не отталкивать. Каждый раз, когда я спокойно иду следом — чувствую, будто я не в своей тарелке. Словно поступил неправильно. Какая-то часть меня давит, давит и давит, постоянно напоминая, что ты мой враг, и я не должен сдаваться. Это уже смешно, чувствовать себя настолько противоречиво. Может, если бы смог вслух из себя выдавить хоть что-то из того, что чувствую к тебе — я бы это принял? Ха. Вот ведь чокнутый. Я на самом деле скучал по тебе, и сегодня, встретившись, с облегчением выдохнул. И даже то волнение, которое чувствую рядом, кажется благом, по сравнению с прошлым, где сидел наедине с хаосом в голове. Почему мне так тяжело принимать твои объятия? Кажется, я сражаюсь сам с собой. Одна часть, которая, криво улыбаясь, хочет сказать: «Ты стал предателем намного раньше. Тебе же давно плевать и на друзей, и на цели Чёрного Ордена. Лишь выполнял те наложенные обязанности, потому что боялся снова остаться один. Желал нравиться людям. Говоришь, что хотел спасти мир? Чушь. Единственный, кого, правда, хотел спасти — Мана. Просто оставшись без приёмного отца, человека, который тебя любил, боялся одиночества и, чтобы заслужить любовь от других, изображал из себя невесть что. Уже совсем забыл детство? Ты же был озлобленным, непослушным мальчишкой, что заботился лишь о себе. Просто когда появился Мана и подарил заботу, тебе так понравилось это, что после его смерти ты искал замену. Искал тех, кто будет любить, волноваться и, конечно, быть «хорошим» — лучший способ заполучить желаемое. Ха, использовал слова «я хочу защитить всех», чтобы тебя любили. И даже когда вырос и понял, что лично тебе это не надо — не смог остановиться. Из-за страха потерять тех, кого приобрёл. Виновата Роад? Врёшь. И до неё притворялся. Забыл те бесчисленные улыбки и добрые слова, которые дарил окружающим, когда в твоей душе были совсем другие чувства? Ты просто использовал доброту, как инструмент. Просто так долго врал, что и сам в это верить начал, а когда появилась Роад — твой воздушный замок из розовых мечт разрушился. Конечно, когда морально устал, те притворные улыбочки и добрые дела даются не так просто. На месте разрушенного замка, остался настоящий ты, которому это нахрен не надо. Пха-ха-ха! Просто боялся, что тебя перестанут любить, если скажешь: «Мне тебя не жаль», «Мне это не нужно», «Я устал», «Не лезь ко мне». И боялся последовать за Роад, по этой же причине. Хватит врать, Аллен. Тебе наплевать на всех этих людей, и так было всегда. Ты просто использовал их, чтобы заполнить пустое сердце. Добро — лишь способ получить то, что ты хотел. А потом это тебе надоело. До омерзения и желания выругаться: «Пошло всё к чёрту!», но ты, трус, боялся. Роад виновата? Ха! Она виновата лишь в том, что заставила тебя выбирать, что важнее: внутренний комфорт или те люди, что дарили нужные эмоции. Хотя, даже не так. Ведь после встречи с ней, тебе и любовь тех людей перестала быть так нужна. Так за что ты там цепляешься? Боже мой, ты просто боишься, до сих пор так сильно боишься изменить жизнь. Хватит, хватит бежать от себя, от неё. Уже поздно. Хватит. Уже не надо. Поверь, уже не надо. Твоя гордость не так уж сильно пострадает, если ты задумаешься: любой бы человек давно прогнулся. Ты ещё долго держался. Хватит! Ты. Просто. Привык. Разве, глубоко внутри, ты не рад? Роад заставила скинуть то бремя, что ты повесил на плечи. С ним настолько свыкся, что принимал за часть себя. Вот какой ты. И винишь её только за то, что методы заставить тебя шевелиться были слишком жестоки. Она сказала чистую правду в тот день. На тебе работают только самые извращённые способы, ведь ты так боишься взглядов окружающих. Так же, как и сейчас боишься увидеть друга лишь потому, что на его лице будет изображена ненависть. Так же, как боишься незнакомцев, которые могут неправильно понять увиденное и будут недовольно цокать. Ты просто непробиваемый идиот, завравшийся, запутавшийся в собственной лжи. Хватит слушать того гордого мальчишку, что так держится за «семью». Они тебе не нужны. Уже давно. И ты давно предатель. Просто сейчас об этом узнают. Прекрати переживать, ты уже упал на самое дно, и тут не так плохо. Так чего переживать? Самое время прекратить притворство! Не нужно изображать из себя того, кем не являешься! Хватит слушать того ребёнка, что слишком обижен на Роад и лишь поэтому не принимает её. Хватит. Ты скучал по ней. Не лги, говоря «ненавижу». Она же нравится тебе. Почему очевидное продолжаешь отрицать? Ты просто идиот. Тебя к ней тянет. Она отличается от тебя, но при этом вы так похожи. Ты ей завидуешь. Ведь она не боится показывать своё истинное «Я». Говорит, что захочет и не заботится о том, кто как будет смотреть. Может делать то, на что у тебя не хватает смелости. Пожалуйста, хватит. Ты себя убиваешь, продолжая метаться из крайности в крайность, всё больше закапываясь во лжи. Не хочешь её? Просто инстинкты? Ложь. Если это правда, почему услышать из её уст: «Я понимаю, что не возбуждаю тебя и это просто естественная реакция», было столь неприятно? Это же твоё любимое оправдание. Но слышать эти слова от неё — не хочется. Признайся себе! Тебе было неприятно, потому что это — ложь. Так злишься, что ты всего лишь жалкая собачонка в её руках? Пха. Тебя никто не посадил на цепь, можешь делать всё, что захочешь. Только тебе решать, быть псом в ногах у чудовища, или снять с себя маску быть таким же монстром. Ты, помешанный и думающий только о себе, встретил того, кто тоже думает только о тебе. Все её слова, все речи, которые она бы не сказала — всегда связаны лишь с тобой. Тебя тянет к ней не потому, что заставили. Тянет, потому что ты показал всю свою отвратительную натуру, но она всё ещё не презирает тебя. Тянет, потому что при ней ты давно не притворяешься добряком. Потому что продолжает говорить «люблю», даже когда ты бьёшь её. Тебе с ней легче. Ты можешь быть собой. Волнуешься за неё. Ведь вы всё-таки разные. И она совсем не заботится о себе. Она не только в созданных иллюзиях истекала кровью и ломала собственные кости. Ха. Тебе просто не даёт покоя то, что она думает только о тебе, а про себя — забывает. Это задевает. Волнуешься, что она когда-то себя убьёт по-настоящему. Или позволит сделать это тебе. Пха. Кто бы только знал, что подобное поведение заставит тебя испытывать настоящие эмоции? Она! Она наверняка это как-то прознала, пха-ха-ха! То, что не знал даже ты — было известно ей. Ну, или она угадала. И сработало ведь. Скучаешь по ней и хочешь, чтобы с ней было всё в порядке. Чтобы она, находясь в слишком плохом настроении не заигралась, прибив себя же. Боишься, что она специально разозлит тебя и убьёшь её ты. Ведь умеешь сдерживаться только перед теми, кто может в тебе разочароваться. Знаешь, почему ты не можешь себя контролировать перед ней? Потому что её невозможно разочаровать. Вы оба — просто мрази. Прекрати обвинять её в своих грехах. Она просто оказалась такой же как ты, и её совсем не пугают отвратительные поступки. Да вы идеальная парочка уродов! Разве не прекрасный дуэт? Но, конечно, ты слушаешь того идиота, что хочет продолжать сопротивляться. Зачем? В чём смысл? Она всегда на своей волне, тебе не нужно стыдиться «проиграть». Ты же рад, что она сейчас рядом, если не можешь и не хочешь говорить это ей, то скажи хотя себе. Признайся, чёрт возьми, хотя бы себе. Аллен. Выбери мою сторону, и тебе станет легче. Ты же знаешь, что это всё — правда». Но другая часть меня продолжает беспрерывно напоминать: «Нет, нет, нет! Не смей поддаваться! Где твоя гордость? То, что она делает — заслуживает только ненависти! Ты обязан её ненавидеть и презирать. В конце концов — она враг. Мерзкое, отвратительное, жестокое создание, что смеётся видя чужие страдания. Заставила бросить друзей, заставила стать предателем. Она вымотала тебе все нервы, разорвала душу в клочья. Вспомни, сколько нервных срывов ты пережил за всё это время. Ту боль нельзя забыть. И нельзя простить. С этим невозможно смириться. И после хочешь признать, что эта сука тебе нравится? Нет, ни за что. И тянет к ней лишь потому, что её поступки полностью сломали тебя. Она против воли привязала к себе. Не забывайся. Ни за что, ни за что. Чёрный Орден — твой дом, твоя семья. Роад — враг, и ты не имеешь права испытывать к ней хоть какие-то чувства, кроме ненависти. Не слушай того ублюдка, он просто чокнутый. Никакой симпатии и тяги нет, а если и есть — всё это из-за неё. Она же не только может создавать собственное измерение, но и играть с человеческим разумом. Та тёмная часть тебя — продукт промывки мозгов. Да. Она теми иллюзиями промыла мозги, и поэтому ты волнуешься за неё. Не забывайся. Роад никогда не умрёт, ведь таких невозможно убить. Она старшая из Ноев! Выжила, даже когда другие сдохли и продолжает существовать. И так будет всегда. Пха. Эта мразь хуже таракана, те не настолько живучие. Поверь, если даже весь мир рухнет, она продолжит жить. Роад просто сломала, нет, уничтожила, а после слепила из остатков то, что захотела. Всё волнение, привязанность и подобные чувства — взращены с помощью манипуляций. Ты упал на дно, и это не должно нравиться. Это неправильно. Не правильно! Слышишь? Цепляйся, не поддавайся, не смей принимать эти чувства за свои. Раз нет другого выхода, кроме как быть с ней — пусть делает, что захочет, но ты сам — не должен ей отвечать. Никогда». Как же раздражает. Я не знаю, как победить в этой войне самим с собой. Пока мы сидим в ресторане и, скорее силой заставляю себя есть, чем правда этого хочу — ты не сводишь с меня глаз. Почти не ешь и даже ничего не говоришь, нет, просто молча смотришь на меня, но даже так чувствую себя неловко. Чёрт. Если будешь так пристально смотреть, то у меня и минимальный аппетит отпадёт. К счастью, здесь, кажется, нет никого из знакомых, иначе бы я точно не смог жевать еду. Удивительно, но благодаря этой приятной новости, я чувствую себя ещё более спокойным, чем тогда, когда планировал не выходить из купе. — Ешь. Хватит глазеть, — не отрывая взгляда от тарелки, недовольно ворчу, всё ещё чувствуя себя мишенью, которую детально разглядывают. Ты ничего не говоришь, лишь хмыкаешь совсем тихонько себе под нос, неохотно ковыряясь в тарелке. Пха. «Значит, я хочу есть», — вспоминаю сказанные тобою слова, и мне тоже хочется хмыкнуть в ответ. Снова солгала, это уже не удивляет и не злит. Я понимаю эту ложь. Ты сказала так, чтобы добиться цели, заставив меня встать с дивана. Знаешь, мне сейчас даже сложно называть тебя лгуньей. Ты мешаешь правду с ложью. Нет, даже не так. Тебя не волнует, скажешь кристально-чистую правду, ложь, или абсурдную фразочку. Любую глупость способна сказать с предельной серьёзностью, ведь главное — результат. Если нас сравнить, то ты намного честнее и с собой, и со мной. По крайней мере, сказать правду для тебя не проблема. Тихий ужин в поезде, прямолинейное разглядывание. Ха. Не так страшно, как могло казаться. К пристальному наблюдению я уже привык. Изучаешь меня, наверное. Только так я могу объяснить этот навык, подобный чтению моих мыслей. Интересно. Если бы я чуть больше наблюдал, я бы смог понять, что творится в твоей голове? Вряд ли. Даже если бы не убегал, не отталкивал, а пытался «поладить», я бы не смог тебя понять. Знаешь, в те моменты, когда был особенно зол, мне хотелось залезть в твою голову и узнать, что за мысли крутятся там. Размозжить череп и убедиться, что там нет шестерёнок или каких-то чипов, механических деталей или вовсе пластика, подобно кукле. Когда я был вымотан, просто не размышлял, о чём такая, как ты, может думать. Когда переживал, зацикливался на чём-то одном, снова и снова накручивая себя. Сейчас я, кажется, спокоен, и мне хочется спросить, о чём ты думаешь, когда смотришь на меня? О чём молчишь, когда улыбаешься? Почему ты иногда выглядишь так, будто полна отчаяния настолько, что оно давно тебя сожрало? Что ты чувствуешь, когда кажешься сумасшедшей, смеясь во весь голос, запрокинув голову к небу? Почему тебя не заботит собственная жизнь? Наверное, это из-за бесчисленных иллюзий суицида, которые до сих пор живут в моей памяти, но, знаешь, иногда мне кажется, что ты правда мертва, и я сижу здесь совсем один, наедине с фантазией, которую просто придумал. Иногда думаю, что, возможно, тебя вовсе никогда не существовало. Ха. Может, поэтому я не могу избавиться от тех конфет в чемодане?.. В другой день мне хочется, чтобы ты обняла меня, просто чтобы убедиться, что ты есть. Иногда хочется обнять, но могу позволить лишь неуверенно касаться твоей куртки кончиками пальцев. Когда вспоминаю некоторые слишком реалистичные сны, которые, возможно, и вовсе были реальностью — мне кажется, ты можешь исчезнуть навсегда так же резко, как появилась в моей жизни. Хотел бы я знать хоть что-то. Но снова предпочитаю молчать. Я совсем не умею с тобой разговаривать. Когда-то давно мне казалось, что жизненные обстоятельства вынудили находить общий язык с разными людьми, но, кажется, я потерял эту способность за эти годы. Пока сидим за столом, пытаюсь как-то взять себя в руки, смириться с положением дел и, раз мне всё равно придётся быть рядом — научиться говорить адекватно. Не орать, не оскорблять, не врать. Но в который раз, как собираюсь с духом — не знаю, что должен сказать и как озвучить все свои вопросы. Остаётся лишь ужинать в тишине. Ты тоже молчишь. Да. Как всегда. О себе почти ничего мне не рассказываешь. Вот бы ты сейчас, как тогда, в переулке, сама захотела о чём-то поговорить. Ха. Стоило подумать об услышанном в тот день, как в памяти возникает картинка девочки, обнимающей мёртвого кота. Собравшись с мыслями и, подобрав хоть какой-то вопрос, с которого я бы мог попробовать начать, выпаливаю: — О чём ты тогда говорила, в переулке? — благодаря нахлынувшим воспоминаниям, вновь вспомнил те странные слова, которые услышал. Молчишь. Опускаешь взгляд в почти пустую тарелку и, будто я ничего не спросил, лишь тихо доедаешь макароны. Как же сложно. Всего одно озвучил, а всё равно чувствую неловкость. Но нельзя так быстро отступать. Я ведь, правда, хотел это узнать. И сейчас, чуть успокоившись, понимаю, что мог бы адекватно воспринимать услышанное. — Не хочешь говорить? — видимо, теперь моя очередь пристально смотреть, а тебе молча есть, не поднимая глаз. Ха. Необычная ситуация. — Ты о чём? — резко подрываешься с места и, как-то криво улыбаясь, смотришь на меня. — Пойдём обратно, Аллен. Ресторан скоро закроется. Серьёзно не помнишь? Нет, вряд ли. Это твой способ избегать ответа? Но почему? Как же сложно. Кажешься такой прямолинейной, всегда говоришь всё, что только вздумается, но как речь заходит о тебе самой — и слова не вытянуть. Уверен, если бы я задал вопрос, связанный со мной, то через секунду ответила. Может, странно и непонятно, но ответила. Если не хочешь отвечать, могла, как всегда, сказануть что-нибудь абсурдное или смущающее, ты ведь часто так делаешь, так почему и тогда, и сейчас — просто игнорируешь? Ха. Из-за этого лишь интерес распаляется. «Предатель», — вертится в голове. Из той странной речи, только это запомнил. Что-то говорила о том, что зря поверила предателю, или что-то такое. — Ха. Неужели такую, как ты, кто-то обидеть смог? — не удержался. Ты стоишь совсем рядом и, услышав вопрос, чуть дёргаешь бровью и прищуриваешься. Морщишь нос и, хоть молчишь, но во взгляде читается: «Ты чё несёшь?» И это выражение лица, полное подозрительности с каплей непонимания и какой-то брезгливости, словно увидела что-то неприятное — равносильно пощёчине. «Идиот. Ты сказал какую-то глупость», — отчитываю себя, жалея о сказанном. Хочется сказать «извини», но, растеряв всю уверенность — молчу, вставая следом. Твоё лицо быстро меняется, натягиваешь привычную улыбку, обнимая мою руку и, глядя снизу вверх, тихо бормочешь: — Мой Аллен больше не голоден? Как ты так можешь? Не краснея, нагло игнорируешь, а после переводишь тему. Но в этот раз я рад. Из-за глупости, которую я выдал, мне стало как-то стыдно. Если бы ты молчала, стыд сожрал бы с потрохами. — Всё нормально. Зайдя в купе, ты, наконец, отлипаешь от меня, подцепив пальцем туфли, быстро скидываешь их, запрыгивая с ногами на диван, а я сажусь напротив. Уже и правда, поздно. За окном совсем стало темно. — Ах, ты такой жестокий, — как-то слишком внезапно, тяжело вздыхаешь, скрестив руки перед собой. — Что? — не понимаю. Что я уже сделал не так? Обиделась, что ли, на ту глупость? — Я думала, ты сядешь ко мне, — дуешь губы, чуть вздёрнув нос вверх. — Я спать, — резко отрезаю, чувствуя с силой бьющий прилив стыда. Одна невинная фраза, а у меня в голове одни пошлости. Блядство! Почему сейчас это вспомнилось? Снова неловко, снова не знаю, что говорить и как должен себя вести и по-идиотски сбегаю. Не бегу со всех ног, но, чёрт, это просто бегство. И я ничего не могу с собой поделать. Стянув с верхней полки постельные принадлежности, особо не заморачиваюсь: кидаю подушку на диван, следом одеяло. И, быстро сняв обувь, заползаю под одеяло. Слышу, как ты хихикаешь — накрываюсь с головой, отвернувшись к стене, надеясь скрыться от любопытных глаз. — Какой же ты милый, — сквозь одеяло голос всё равно отчётливо слышен. Молчу. Не знаю, что говорить. Но всего через несколько секунд дёргаюсь, чувствуя, как резко стало тяжелее. Ты села на меня? Чёрт. И на что я только надеялся? Что ты мне дашь просто лечь спать? Я совсем не умею нормально взаимодействовать с тобой. Без оскорблений и грубых движений — теряюсь, не зная как себя вести. — Ты же не хочешь спать, — хихикая, пытаешься стянуть с моего лица ткань. — Отстань, — цепляюсь пальцами в единственную защиту, которую хочешь отобрать. И снова тихий смех. — Чего ты так боишься, Аллен? «Тебя я боюсь, чёрт возьми, тебя! Страшная, ты просто до чёртиков пугающая женщина. И чокнутая. На всю голову. Я просто не знаю, чего вообще от тебя ожидать. Блять! В конце концов, мне всё ещё неловко вспоминать те интимные штуки! Мне стыдно, понимаешь? Нет? Ну конечно, ты просто не понимаешь. Не буду я тебе ничего объяснять, просто не трогай меня, пожалуйста! Я хочу стереть себе память, нет, исчезнуть, утонуть, нет, просто… А-А-А! Боже, моё лицо скоро просто сгорит, понимаешь?! У меня не хватит сил продолжать пытаться делать вид, будто вот это вот всё меня никак не волнует. Стыдно, блять, стыдно! Мне стыдно за всё! За то, что было между нами, за своё неадекватное поведение, за слова, за, чёрт его бери, стояк, и… и… Господи, дай мне просто умереть», — внутренний крик, который, думаю, лучше не произносить вслух. Никогда. Кажется, ты легла. Чувствую, как пытаешься обнять свозь одеяло. Чёрт. Только не здесь. Роад, это ещё хуже гостиницы. Только не в общественных местах. О господи, надеюсь, я просто не правильно понимаю ситуацию, и лежишь на мне просто, чтобы вывести на эмоции. — Аллен, — не даёшь покоя. Всё-таки, частично тебе удаётся стянуть с моей головы одеяло, и я чувствую тёплое дыхание рядом с ухом. Боже, мне нечего тебе сказать, пожалуйста, не трогай меня. — Ладно, ладно, — хихикаешь, — я просто пошутила. Встаёшь, а после, судя по звукам, садишься напротив, и я облегчённо выдыхаю. Спасибо. Наверняка ты не поверила, но спасибо, что позволила сбежать хотя бы вот так. Однако сна ни в одном глазу — лежу не шевелясь, зарывшись в одеяло, и как бы ни пытался уснуть — ни черта не выходит. Просто слушаю приглушённые звуки движения поезда, и совсем не слышу тебя. Так неловко, так странно, так не по себе. Боже, я просто хочу уснуть. Почему не выходит? И лежать уже надоело — душно, неудобно, но встать и сесть напротив — слишком стыдно. Чем ты там вообще занята? Ничего, кроме поезда, не слышно. Может, тоже уснула? О нет, вряд ли. Наверняка сидишь, наблюдая за мной. «Бесит, не могу больше», — тихо выругавшись, откидываю в сторону одеяло, когда понимаю, что подобными попытками спать — я просто издеваюсь над собой. Плевать на неловкость, плевать — поднимаюсь, присаживаясь в более удобную позу, замечая, что ты не спишь. Не удивительно. Темно, освещает лишь слабый свет из окна. Но твоё лицо вполне неплохо видно — ты, подпирая рукой подбородок, смотришь в окно. Даже никак не отреагировала на меня — спасибо, я рад, что не услышал насмешек в свой адрес. Что ты там так пристально разглядываешь? «А. Точно. Тебе же нравится такое», — мгновенное понимание, стоило только взглянуть в окно. На улице ночь и, по сравнению с тем пейзажем, за которым я до этого наблюдал — почти ничего не видно. Лишь очертания голых деревьев и тёмное небо с неполной луной. Кажется, где-то вдалеке идёт дождь — та тёмная туча, за которой я раньше наблюдал — изредка сверкает молниями. Как раз та самая картинка, приятная глазу, да? Раньше мне казалось подобное слишком депрессивным, но что-то в этом есть. Изогнутые деревья без листвы, что в ночи кажутся сбежавшими из сказки про ведьм. Будто вот-вот оживут, подобно страшным монстрам с длинными костлявыми пальцами. И где-то там, вдалеке, должна стоять хижина в лесу, к которой лучше не подходить. У ведьмы из этой сказки вместо метлы — розовый говорящий зонтик. А вместо рваного чёрного тряпья — белые и розовые платья. Эта ведьма не насылает проклятия, она говорит «люблю», обвиваясь вокруг тела человека, который оказался не в том месте не в то время. Она не ест детей, ей нравятся конфеты. Хотя, не удивлюсь, если ради эксперимента или интереса, ты кого-нибудь всё-таки попробовала на вкус. По крайней мере, кровь твоих «игрушек» уже побывала во рту. Я видел, как ты облизывала окровавленные свечи. Ха. Ты молчишь, и я тоже. Просто молча сидим, поглядывая в окно. В этой тишине и без вечных усмешек, я даже не чувствую той дикой неловкости, от которой не знал куда деваться весь этот день. За сегодня так много всего произошло. «А, не волнуйся, тебе не придётся со мной спать», — в голове звучит твой голос. Неприятно. «Я знаю, что не возбуждаю тебя. Я же говорила. Аллен. Мне просто всё равно». Хочется выругаться матом. «Я не люблю тебя. И никогда не полюблю», — мои слова, в попытках когда-то образумить тебя. «И что? Почему меня должны волновать такие глупости? Мне просто всё равно». Раздражает. Почему ты так сказала? Это же какая-то новая тактика? Или что это? Но «я знаю, что не возбуждаю»? Нет, это же слишком противоречит тебе. Разве не ты постоянно говоришь: «Ты любишь меня, Аллен»? Если так в этом уверенна и это — твоя правда, то должна думать совсем иначе. Должна говорить совсем другое. «Ты хочешь меня», — вот, что могла бы сказать. Вот этому бы я не удивился. Без какого либо стеснения или сомнения повторяла раз за разом: «Ты любишь меня», «Я нужна тебе». Так как у тебя вот к этому прилипло «я не возбуждаю тебя»? Бред. И чего я вообще к этим словам прицепился? Знаю же, что сказала для каких-то целей. Не верю, что ты, правда, так думаешь. «Почему ты говоришь…» «Правду?» Нет, чёрт, нет же! Это может быть правдой для меня, но, точно, не для тебя! Бесит. Как же бесит. Зачем ты мне всё это наговорила и почему я вообще об этом думаю? Ха… Ты наверняка именно этого и добивалась. Чтобы я сидел здесь и злился, не понимая собственной злости. На кого я злюсь? На себя? Или на тебя? Я уже и сам не знаю. Ты просто озвучила те же мысли, которые варились в моей голове, но как же они раздражают. Когда это говорил я — это успокаивало меня. Но слышать от тебя?.. Проклятие. — Мой Аллен завтра будет сонной мухой, если не ляжет отдохнуть, — твой голос выдёргивает из мыслей, и я отрываюсь от окна. Разглядываю тебя. Лёгкая улыбка на губах, но всё так же разглядываешь картину за окном. — Не спится, — неохотно ворчу. И снова тишина. Я думал, что ты так быстро не затихнешь. — А… а ты? — сам не зная зачем, продолжаю. «Ну конечно, Аллен, пытаться научиться с ней говорить посреди ночи — самая лучшая идея. Ляг и спи, идиот, и радуйся, что она не пристаёт хотя бы здесь. Сидит же, никого не трогает. И ты её не трогай!» — со злостью отчитываю себя. Отчасти жалею о сказанном, но с другой стороны, всё ещё хочется хоть раз нормально поговорить. — Разве я могу долгожданное путешествие проспать? Это было бы слишком жестоко, — тихо-тихо и так равнодушно. Теперь моя очередь молчать, прислушиваться к посторонним звукам и разглядывать деревья. Я без понятия, что мне сказать, и как не наговорить какой-то ерунды. Столько хочется спросить, но я даже не знаю, как. Уже ведь пытался. Провалился. Не хочу снова стыдиться за сказанное. — Это, Роад, ответишь на вопрос? — кое-как выдавливаю из себя, но вслух это звучит так тупо, что мне хочется ударить себя по голове и прокричать: «Чёрт! Возьми себя в руки и говори нормально!» Ты тихо усмехаешься, отвечая: «Как знать». Ха. Видимо, зависит от того, что спрошу. Я не такой тупой, чтобы один и тот же вопрос, на который ты не хочешь отвечать, спрашивать снова и снова. Тем более, есть то, что чертовски раздражает и никак не выходит из головы. — Тогда, в номере. Почему ты так сказала? — Ты о чём именно? Аллен, милый, говори чуть точнее, у меня нет дара, каждый твой звук расшифровывать. Издеваешься, да? И без тебя знаю, как звучу. Но до этого ты что-то не жаловалась и вполне даже понимала, что я хочу сказать. — Ну, перед выходом, — запинаюсь, но всё-таки уточняю. — Сладкий, мне не стало понятнее, прости. Нет, тебе всё понятно. Я слышал, как ты сейчас усмехнулась. — Ты поняла. Можешь ответить или нет? — Отвечу, если пойму, что ты имеешь ввиду. Аллен, напомни, пожалуйста. Знаешь, вообще-то я не запоминаю всякие мелочи. — Не ври, ты всё поняла, просто ответь. Хватит издеваться, Роад! Ты можешь просто сказать? Почему я должен озвучивать вот это? Я не хочу. — На что ответить? Мой Аллен такой сложный, сколько бы ни пыталась, не могу понять, что тебя интересует, — с грустью в голосе, явно наигранной. Уверен. — Ну… — пытаясь подобрать какие-то более мягкие синонимы, запинаюсь, — это, ну… Чёрт, ты же поняла, просто ответь. — Нет, не поняла. Ты понимала и более невнятные слова, когда тебе это было нужно. Блядство. Зачем ты издеваешься надо мной? Но, чёрт, если я не узнаю, это так и продолжит вертеться у меня в голове. — Не издевайся. Всё ты поняла. — Не-а. Вообще ни разу. Бесишь. — Это. Ну, то… — Всё ещё не понятно, Аллен, — стоило мне запнуться, как ты перебиваешь. Ты смеёшься, что ли? — Блять! «Этим» заниматься не будешь. Со мной. Господи, какой позор. Неужели меня, правда, это волнует настолько, что я подобное вслух выдал? Только не смейся. Пожалуйста, не надо. — Этим? Это что такое? — Прекрати! Хватит меня смущать, бесишь. Боже, как ты бесишь! — А? Прости, Аллен, — взволнованно отрываешься от окна, взглянув наконец на меня. Но лучше бы не смотрела. Боже, надеюсь в этом мраке не видно красного лица, — я не хотела тебя злить. Но я, правда, не знаю, что обозначает «этим». Не смеешься, но, боже, ты же внутри наверняка задыхаешься со смеха. Уверен. Тебе так хочется меня смутить? Я не хочу это слово даже в мыслях говорить. Блять! Это слишком пошло. А ты хочешь, чтобы я это вслух сказал? Нет, проще сразу сгореть со стыда, смывшись в блядский туалет. Ты тяжело вздыхаешь, и я, видя и слыша это, цепляюсь за тот луч надежды, что твои издевательства окончены. — Аллен. Давай так? Если ты мне объяснишь, что тебя интересует, я не буду отмалчиваться. Ты же молчишь, сам не хочешь мне ничего объяснить, но при этом злишься и требуешь от меня «не издеваться». Но что я могу сделать, если не понимаю тебя? — грустный взгляд. Наверняка наигранный. Уверен. Пытаешься корчить из себя серьезную, когда давно всё поняла. Просто притворяешься тупой. Хочешь меня позлить же? Или просто на эмоции вывести? Буду я сгорать со стыда, орать или ещё чего — не важно. Для тебя это просто развлечение. Но… ты, правда, ответишь? Или соврёшь? Я не понимаю, зачем ты вообще подобное сказала. Какую цель ты преследуешь? Или это, было то, что ты на самом деле думаешь? Сложно. И дико злит. Не хочется объяснять, но и просто отступить — тоже. — Секс, — нервно сглатываю слюну. Тишина. Блядство, ответь быстрее, пока я от паники сознание не потерял. — А? А что с сексом-то? — тихая усмешка. — Хватит издеваться надо мной! — вскрикиваю, не выдерживая. Ты точно, точно издевалась! Зачем? Зачем? Тебе так хотелось смутить меня? Невозможная. — Ладно, прости, — тихо хихикаешь, снова отводя взгляд в сторону окна. — Ты такой милый, не смогла удержаться. Но разве ты сам ответ не знаешь? — Нет. Откуда мне его знать? Я совсем не понимаю тебя. — Мой глупый Аллен. Я же слишком грязная для тебя. Не хочу, чтобы тебя стошнило, — кротко улыбаешься. — Что? Услышать подобное — слишком неожиданно. — Милый, я не такая идиотка, чтобы не видеть очевидных вещей. И не такая сука, которой ты меня считаешь. Как я могу поступить с тобой настолько плохо? Я же говорила, я не сделаю тебе больно. Я вызываю у тебя отвращение. И не хочу, чтобы любимый чувствовал, что он трахается с мешком дерьма. Неужели я тебе казалась настолько ужасной? Я никогда не поступлю так. Я хочу, чтобы тебе было приятно. Ах, точно, тебе отсосать? Кажется, у тебя стресс. Это лучшее средство, чтобы избавиться от него. И тут не играет роли, кто делает минет. Главное, что ты получишь удовольствие.