Невинность и не винность

До крушения Агатиного мира осталось семь дней... - Прошу за стол, господа! - Пульхерия Ивановна радушно распахнула двери столовой, приглашая гостей, и встала в проходе. Хозяйка дома приосанилась и с ярко выраженной жестикуляцией и небывалым выражением продекламировала: - ...Асфа­ли­он, про­вор­ный слу­жи­тель Атрида, Быст­ро им подал воды, чтоб они себе руки умы­ли. К пище гото­вой потом они руки свои протя­ну­ли... Озадаченные гости удивись безусловно талантливому, но несвоевременному выступлению и нерешительно зааплодировали. Хозяйка подозвала горничную: - Акулина проводит вас к чаше для омовения дланей. Гости в недоумении переглядывались, лишь Штольц, которому дважды не повезло отужинать в её компании и трижды выпить полуденный кофе, понял её с полуслова и послушно отправился наводить гигиену. В последнее время его состояние бескрайне тревожило Агату. Потухший взгляд, ввалившиеся щеки, и, главное, почти полное равнодушие к ней при встречах заставляли девушку мучиться, переживать и искать новых, внезапных, но безуспешных свиданий. Скрули устроили званый ужин по случаю новоселья. Пригласили всех, с кем успели перезнакомиться. Дом их был не слишком велик и всех желающих вместить не мог. В числе избранных оказались Морошкины, Минхерц, ещё несколько человек и, конечно, Штольц. За столом он занял почётное место по правую руку от хозяйки. Агата незаметно оттягивала и без того тесный ворот платья, да ещё мама навесила на неё массивное ожерелье. «Фамильное», - горделиво похвасталась Марта Матвеевна, - «твой дядя мне его у свадьбе преподнёс». Агата переполнилась всяческими сомнениями. Ни одному, самому усердному моллюску в мире ни за что не произвести на свет таких огромных, ровных жемчужин. Матушку она в этот раз уважила, но в город в нём выходить зареклась. Не дай бог какая-нибудь легкомысленная девица почтенных лет вспомнит, что когда-то, на заре ветренной юности, проиграла его дядюшке в карты. Пульхерия Ивановна за столом болтала без умолку, её брат больше молчал. Она оказалась особой с весьма разносторонними интересами, лежащими в различных сферах, которые, к несчастью, как-либо касались Агаты. - Мы несколько лет прожили на американском континенте, пока я постигала медицинскую науку в Женской медицинской школе в Пенсильвании. И должна вам сказать, жизнь в штатах нашей не чета. Вот где цивилизация, прогресс и тяга к наукам! Тамошние девушки стремятся получить образование, нашим же лишь бы выскочить замуж за первого встречного проходимца. - Наша Агатушка тоже стремилась к медицине, но в Париже. - с лёгким оттенком превосходства встряла Марта Матвеевна. Каков американский континент, она представляла смутно. Он ей виделся краем диких индейцев и столь же необразованных бизонов. - Полгода не доучилась, но у нас ещё всё впереди. - Да, - поддержал её Минхерц.- Наша Агата Валерьяновна - барышня передовых взглядов. А умница какая! Я уверен, её ждёт большое будущее на поприще медицины. Хозяйка дома перевела взгляд на смутившийся объект обсуждения. Алеющие щеки прекрасно гармонировали с жемчужно-переливчатым нарядом. Вкупе с фамильным ожерельем она выглядела прекрасно потрудившейся устрицей: - Об этом ещё рано рассуждать. А вы что думаете о будущем Агаты Валерьяновны, Порфирий Платоныч? Штольц скрестился взглядами с замершей в предвкушении ответа девушкой и почти отстраненно произнес: - Мне бы хотелось видеть Агату Валерьяновну счастливой, вне зависимости от того, какое поприще она изберёт. - Спасибо, Порфирий Платоныч, - с чувством поблагодарила его Марта Матвеевна. От серости и равнодушия в голосе этого господина материнское сердце барахталось в бочонке с мёдом, но на всякий случай, чтобы он не расслаблялся, пригрозила: - Мы на всё идём ради счастья нашего ребёнка. После пиршества Агата улучила момент, подошла к нему: - Вы сказали, что желаете мне счастья, так ли это? - Несомненно. - Вы выглядите усталым. За то время, что они нее виделись, Штольц похудел, глаза сделались безразличными, лицо обтянулось кожей. - Мало спал в эти дни. Много работы навалилось. Простите, должен отойти, Пульхерия Ивановна подаёт знаки. Что это значит, доктор Скруль делает ему знаки? Агата хмуро буравила глазами спину в тёмном сюртуке. Место Штольца подле девушки занял Эжен: - Приятно видеть вас в нашей обители. Я опасался, что вы откажетесь прийти. Слышал о ваших разногласиях с сестрой. Не обижайтесь на неё, Пульхерия имеет большое и доброе сердце, просто впускает в него не каждого. Вот наш бравый сыщик смог разглядеть в ней трепетную, алчущую ответных чувств натуру. - Не могу отрицать очевидного. В противоположном углу гостиной разгорался не единожды слышанный ею жаркий спор между хозяйкой и Юстас Алексовичем. Он длился уже несколько дней и Агата вполне привыкла к их обоюдной горячности и не пыталась вмешиваться: - Количество жертв в Туркестане идет уже на десятки тысяч! - со вкусом, явно на публику, страдала Пульхерия. Эжен заговорщицки подмигнул Агате, достал воображаемый мяч и забросил его на футбольное поле медицинского азарта, сестра с удовольствием включилась в игру, матч обещал быть захватывающим: - Ну а что ты хочешь, дорогая моя, это холера, а не насморк. - Я хочу, чтобы власти уже хоть что-то предприняли. Эпидемию необходимо остановить! - Пульхерия привычно приняла подачу брата и перебросила мяч Минхерцу: - Холеру можно остановить только поголовной вакцинацией, а эти царские олухи не только холеру - нашествие клопов не могут предотвратить. - А вот я читал, во Франции господин Лавкин успешно провел испытания противохолерной вакцины. - Минхерц был опытным голкипером и отбил мяч обратно. - Только вакцину эту мы получим не скоро. Если вообще когда-нибудь получим. - Господа, поверьте, скоро никаких эпидемий не будет. - Эжен обнадежил собравшихся. Происходящее его забавляло. - Это каким же образом? - не выдержал Валерьян Ильич. Он оценивающе обвел взглядом Евгения Иваныча, стоящего рядом с дочерью. Весьма уверенный в себе молодой человек. И внешне подходит Агате. И говорит толково. Но глупости. - Лучшие умы Европы работают над этим, да и русских ученых рано сбрасывать со счетов, - неопределенно пояснила Пульхерия. Медицинские дебаты на эту тему в клинике длились уже несколько дней, Минхерц и Пульхерия рассуждали о будущем, сбросив пациентов в руки Агаты. Устав порядком от их споров, она отошла в другой угол, к комоду, уставленному шкатулками и безделушками. Эжен последовал за ней, она попыталась перевести разговор: - У вас интересный дом. Много диковинных вещиц. - Да, мы с сестрой любим путешествовать, и привозим сувениры из разных стран. - Эжен открыл одну из шкатулок. - Эта старинная лампа из Багдада. Существует поверие, если её потереть и произнести заветные слова, то можно вызвать джина. Но слова, увы, погребены в песках пустыни. Агата ещё толком не успела разглядеть невзрачную лампу, как хозяин достал другой ящичек: - А здесь у нас... - он приоткрыл шкатулку, заглянул в неё и тут же захлопнул. - Нет, это не для глаз впечатлительных барышень. Тут у нас оборудование гаитянского колдуна. Вы знаете о вуду? - Ву-ду? Никогда не слышала. - Это культ чёрной магии, весьма успешно применяемый в некоторых отсталых странах. Но, чтобы посвятить вас в подробности, одного вечера недостаточно, надо несколько часов или даже дней. Если заинтересуетесь - я к вашим услугам, в любое время. - Вы с такой страстью говорите о чудесах! - О, дорогая моя Агата Валерьяновна, вот тут вы ошибаетесь. Я весьма увлечен диковинками, но не более того, страсть моя лежит в иной плоскости. Если позволите, я удовлетворю ваше любопытство. Агата уклончиво отказалась, в памяти ещё свежи были воспоминания о том, что Адру-Педру говорил нечто подобное, и чем её доверчивость обернулась. Эжен настойчиво взял её под руку и повел по тесным коридорам. “Лишь бы не заманил в дортуар, как Клювейру», - молилась девушка. - «Если и Евгений Иваныч романтически расположился в мою сторону, то в этот раз от брака не отвертеться. В доме столько свидетелей. И, о, боже, Штольц тут! Кричать? Звать его? Нет. Это невозможно, за эти дни он стал совершенно чужим...” - Это моя святая святых. Сюда ещё не ступала нога постороннего, - прервал драматические фантазии гостьи хозяин дома Агата, страшась увидеть спальню, прикрыла ладошками глаза, потом осторожно отодвинула один палец, пытаясь в щелочку рассмотреть помещение: - Это лаборатория! - с непередаваемым восторгом воскликнула она, веселя энтузиазмом Эжена - Да. Я не могу вам лгать, я не родился аптекарем. Две научные стихии - химия и врачевание - составили великолепную партию и произвели на свет меня, таким, каков я сейчас стою пред вами. Поведаю вам, Агата Валерьяновна, своё самое заветное и до поры до времени скрытое от людских сердец желание - мечтаю о новом, прекрасном мире для всех, без исключения. Без болезней, боли и страха. Вам это кажется наивным? - Нет! Вы самый благородный человек! Воодушевленной похвалой мужчина увлек Агату к сейфу, открыл его, извлек небольшую колбу и трепетно поднял её, как Гамлет череп Йорика. В грушевидном сосуде всеми цветами радуги переливалось, блестело, искрилось и перламутрилось ярко-розовое содержимое: - Агата... вы позволите вас так называть? Девушка, обезоруженная грядущей торжественностью момента, кивнула, разрешая эту вольность - Агата, чувствую внутренний позыв поделиться именно с вами своим величайшим, не побоюсь этого слова, открытием. Мы с вами стоим на пороге новой эры. - Эжен выдержал драматическую паузу. - В моих руках счастье всего мира. Я изобрел лекарство от всех болезней! - От всех-всех? Неужели это возможно? - Как видите, возможно. Вакцина ещё слаба, но вполне действенна и жизнеспособна. Ей не хватает одного ингредиента, чтобы придать должную силу, но вскоре я получу и его... Девушка, словно в молитве, сцепила на груди ладошки и задрав вверх одухотворённое лицо зачарованно смотрела на колбу, разбрызгивающую по лаборатории розовые, искрящиеся сполохи. В её великолепно голубых, круглых, как блюдца, бездонных, как омуты и лучезарных, как отражение солнца в океане, глазах отражался грядущий прекрасный мир. - Разве возможно избавить весь мир от всех болезней? - завороженно прошептала она, но ответа не услышала. Эжен воззрился на колбу и мысленно ответил ей: - Избавиться от недугов просто, надо только забыть о них... Осталось два дня... - ПорфирьПлатоныч, прошу вас, ещё разочек. На этот раз точно последний. Вот уже почти неделю после званого ужина у Скрулей Штольц ежедневно удовлетворял гастрономическое любопытство коллеги, рассказывая об американских яствах, отведанных в гостях. Отчасти он понимал молодого человека, если бы ему ко-то сказал, что люди могут вкушать такое, он бы тоже, пожалуй, не поверил. - Артамон Адамыч, открою вам страшную тайну, двигайтесь ближе, информация бескрайне конфиденциальная. Молодой человек плюхнулся на стул возле пальмы, Амулет приземлился Штольцу на плечо и растопырил ушки. - Существует злодейское тайное общество под названием “ПП”. Артамон округлил глаза, рот его приоткрылся сам. Совсем, как у Агаты, отметил Штольц, когда она слышит то, что не должно тревожить её барабанных перепонок. - Сия мошенническая организация затеяла коварный умысел против всего людского рода, с целью выманить у них денежные средства. Штольц выдержал паузу, и когда интерес Рукобейникова раскалился до красна, интригующе продолжил: - В неё входят... Надеюсь, вас не нужно предупреждать о сохранении этой тайны? Молодой человек и Амулет крутили и кивали головами во все стороны, соглашаясь унести секрет с собой в могилу и в кошачье чрево. - “ПП” потому, что в неё входят повара и портные! Одни закармливают лакомствами до преображений форм, вторые - специально шьют узкие сюртуки, чтобы жертвы обращались к ним как можно чаще. - Вы смеётесь надо мной! - Артамон раздумывал: может, стоит обидеться, но тогда о званом ужине он точно не услышит. Амулет возмущенно порхал вокруг Порфирия, приводя его аккуратную прическу в беспорядок. - Не сердитесь, Артамон Адамыч, я ни на что не намекаю. После званого ужина настроение Порфирия вышло из спячки, он чувствовал в себе способность шутить и проснувшееся притяжение к Агате. Ради примирения он начал повествование: - Шедевры американской кулинарии - самое удивительное, что я едал в жизни. Пульхерия Ивановна, как врач, убеждала в исключительной пользе заморской кухни для русского организма... - Переходите сразу к индейке. - Артамон вернул блудное повествование на протоптанную за неделю тропинку. Штольц хмыкнул и продолжил: - Это огромная, упитанная птица... - Больше гуся? - Много больше, размером со среднюю собаку. ...зажаренная до золотистой корочки и поданная целиком... От овощей Рукобейников отмахнулся, даже диковинная кукуруза его не привлекла. - На десерт был подан яблочный пирог, довольно приятный на вкус. - Штольц умолчал, что покинул гостеприимный дом раньше, чем отведал американского десерта. - Вы забыли про булку! - Артамон был взволнован пропуском в рассказе звезды вечера. - Артамон Адамыч, мне сие блюдо не пришлось по вкусу, давайте его пропустим. - Нет, что вы! Это решительно невозможно, я жажду его испробовать, а для этого надо знать, как описать его кухарке. - Круглую сайку разрезают на две части и внутрь складывают всё, что есть в дому: котлету, солёные огурцы, лук, сыр и листья, вроде свекольной ботвы... Рассказ прервался внезапным явлением в сыскное отделение всклокоченного хозяина того удивительного дома, где гостям подают ботву в булке: - Господин Штольц, - Эжен в изнеможении повалился на стул, где только что сидел Рукобейников - Моя жизнь прервана! Их похитили! Я лишился их обеих! - Евгений Иваныч, успокойтесь, выпейте воды и объясните толком, что у вас произошло. Руки аптекаря тряслись, вода, предложенная Артамоном, плескалась по сторонам, а сам он стучал зубами о край стакана. - Они обе пропали! Всё пропало! - Неужели всё? Может что-то всё-таки осталось? - в Рукобейникове включился сыщик. - Ничего! Кроме посрамлённой репутации! Слава обо мне, как о величайшем лжеце, пойдет по всему миру. - Так уж и по всему миру? Экими категориями вы меряете, может всё обойдется масштабами нашего города? - не унимался Артамон. - Евгений Иваныч, если вы не скажете, что у вас пропало, то мы не сможем вам помочь. Скруль непонимающе переводил взгляд с одного сыщик на другого: - Вдвоём они способны спасти целый мир! Они - самое дорогое, что у меня есть! - И всё же, что конкретно у вас пропало? - Пульхерия, конечно, и чудо-вакцина, моя незабудка! Слово за слово, задавая наводящие вопросы, и подолгу ожидая ответа, сыщики смогли вытянуть из Эжена подробности произошедшего. Четыре дня назад проездом из Парижа в Гонконг у них на один вечер задержался доктор Лавкин, гениальный вирусолог и изобретатель вакцины от холеры. Эжен, к несчастью, сам пригласил его, дабы поделиться своим открытием и произвести впечатление на именитого коллегу. Знаменитый бактериолог весьма скептически отнёсся к его исследованиям, отверг саму мысль о возможности единовременного излечения от всех хворей, назвал аптекаря фантазёром и снисходительно призывал вместо витания в эмпириях заняться практическим делом, лечить холеру в Туркестане. Походя гость внушал Пульхерии, что доктору-прагматику не пристало верить в чудеса и не стоит растрачивать свои уникальные способности на этот городишко. Коварный коллега пытался развеять непонятно откуда взявшееся душевное уныние дамы предложением присоединиться к нему в крестовом походе против эпидемии. Встать под белые знамена с красным крестом и двинуться в путь. Евгений ездил в Петербург, подавать прошение о патенте на вакцину. Вернулся вчера вечером изнемогающим от усталости, сразу улёгся спать, и только утром заметил, что дом отчаянно пуст, ни сестры, ни заветной колбы... О причинах уныния его сестры Порфирий догадывался. Уже пять дней он считал себя освободившимся из ловушки. Он свободно перемещался по улицам, столовался в одиночестве, мир постепенно заново наполнялся красками и в голове прояснялось. Как же великолепно самому отрезать куски от антрекота! Да что там, захоти он, мог бы даже впиваться в него голыми, немытыми зубами! После едких шпилек, выпущенных на званом ужине Пульхерией в сторону Агаты, ему пришлось с ней довольно резко поговорить. - Доктор Скруль, - Порфирий начал сухо и официально, чтобы сразу избежать недопонимания. - Вы интересная дама и многообещающий врач, не буду скрывать, мне льстит ваше внимание к моей скромной персоне, но, думаю, пришло время расторгнуть внезапно возникшие и принявшие причудливую форму, но совершенно невинные узы дружбы, что связывали нас всё это время. Я не с в состоянии составить с вами романтическую пару, так как считаю себя несвободным. Докторша, казалось, приняла его слова с достоинством, по крайней мере скандала не устроила и позволила Штольцу невредимым покинуть их дом. С тех пор она пропала с его горизонта. И, как видно, не только с его. - Пульхерия Ивановна эмоциональная дама, может, увлеклась заезжим кавалером? - осторожно предположил Штольц, противная мысль, что обиженная им докторша могла кинуться в омут с самого высокого обрыва, впилась в него, как весенний клещ. - Нет. Она не могла так со мной поступить. Это не в её характере. Пожалуй, на несчастных прыгуний в омуты она тоже не походит, решил Штольц: - А в клинике вы были? Может, она на дежурстве? - Знаете, а мне это даже не пришло в голову! Скорее туда! Мужчины отправились в клинику: - Агата Валерьяновна, вы не видели мою сестру? - Нет. В клинике её не было уже несколько дней. Мы подумали, что она отправилась с вами в Петербург. Вы говорили, что собираетесь туда. - Евгений Иваныч убежден, что её похитили. Вместе с его изобретением. - пояснил девушке Штольц. Руки мужчины тянулись заправить за ухо выбившийся из разлохмаченного пучка локон. Но он, хоть убей, не мог вспомнить, на какой стадии отношений они находятся. И как эту милую вольность воспримет Агата, а поэтому предусмотрительно решил от неё воздержаться. - Чудо-вакцину? - испуганно воскликнула она. - Что же теперь делать? Её надо срочно найти! Она спасение всего мира! - Вы посвящены в изобретение Евгения Иваныча? - Порфирию до крайности не нравилось, что она в курсе дел аптекаря. Нет, конечно, он не ревновал, но всё указывало на то, что пока ему нездоровилось эти двое сошлись довольно близко. - Может она оставила что-то, что сможет указать на место её нахождения? Надо посмотреть в её бумагах. Это они? Штольц взял с полки самую верхнюю историю болезни. Оттуда выпорхнула бумажка: “Любезный моему сердцу Порфирий Платоныч! Последние несколько недель вы обогащали светом и кислородом мою бескровную жизнь. В заботе о вас я мыслила своё счастье. Тревога и беспокойство стали смыслом моего существования. Утратив вас, я обрела непокой в иных сферах. Цель бытия теперь вижу в спасении несчастных. Я покидаю этот город навсегда, отправляюсь в лечебное турне. Если вы сожалеете о нашей размолвке, следуйте за мной, мой дорогой. Куда иголка, туда и нитка. P.S. Прошу вас, передайте моему горячо любимому брату, что снадобье его я употреблю на пользу страждущих. Надеюсь, он меня поймёт. Ваша Пульхерия. P.P.S. Эженчик, как только я устроюсь на новом месте, пошлю за тобой. Безмерно любящая тебя сестра.” Агата бестрепетно заглядывала через плечо Порфирия и читала письмо от первой до последней буквы. - Штольц, вы что-нибудь понимаете? - вопросил покинутый брат. - Ничего. Но, по всему видно, что Пульхерия Ивановна уехала по доброй воле. Не вижу смысла преследовать её. - Вы вскружили голову моей сестре, а теперь в кусты? Нет уж, отправляйтесь на поиски. И я с вами. Не сестру, так вакцину необходимо вернуть как можно скорее, послезавтра приедет человек из патентного бюро. Мне остается уповать на то, что страждущих на пути Пульхерии окажется не так много, и мне будет, что предоставить для демонстрации. - Вы знаете, куда ехать? - Агата крутила в руках историю болезни, принесшую им безрадостные новости. Мужчины в ожидании воззрились на неё, Штольц приподнял бровь. - Эта история болезни не нашей пациентки. Видите, тут штамп Ярославской клиники, и подпись - доктор Иван Глебов. Предлагаю поиски начать оттуда. Эжен благодарственно склонил голову и замер в дверях ожидая Штольца. Тот, испытывая непреодолимое желание коснуться девушки, лишь сухо бросил: - Прощайте, Агата Валерьяновна. - Постойте, господа, и я поеду с вами, только скажусь Юстасу Алексовичу и отправлю записку домой. - Но... - Какие “но”? Это же я догадалась! - девушка сделала шаг к Порфирию и жалобно округлила глаза: - Ну, пожалуйста... - Что с вами поделаешь. Хорошо, едем все вместе...