Невинность и не винность

Порфирий преодолел гостиничный коридор в три гигантских шага, влетел в свою комнату, захлопнул за собой дверь и плотно задернул шторы. Убедился, что нет просветов, и только тогда включил настольную лампу. За последнюю неделю он стал привыкать к наведению предосторожностей. Пульхерия Ивановна после поцелуя в клинике задалась целью растоптать все преграды, разделяющие их, и перешла в наступление. Она лезла в его жизнь с целеустремлённостью армии фельдмаршала Суворова, пешком преодолевшей Альпы. Вечером следующего дня, покинув участок, он угодил прямиком в её объятия, и был отконвоирован в ресторацию Голубцова. Стремительные изменения в жизни пугали его не меньше настойчивости этой дамы. Он успокаивал себя тем, что этот курьезный вечер не может тянуться бесконечно и рано или поздно он закончится, надо только набраться терпения. Даже вовремя почти что свидания тараканы в голове докторши не расстались с глубоко укоренившимися под их панцирями профессиональными привычками. Она проверила чистоту мужских рук, прежде чем дала коснуться столовых приборов, не удовлетворившись заверениями в их стерильности, отправила Порфирия в комнату для джентльменов мыть их. Пока он наводил марафет, принесли блюда, и над антрекотом, который он предвкушал и вожделел, надеясь им скрасить неудачный вечер, кто-то варварски поиздевался, изрубив в крупный фарш. Простить Пульхерии расправу над мечтой всего дня он не мог. - Это для вашей же безопасности, - она ловко наступила на хвост его гневу. - Вы можете подавиться. Ужин прошёл в полной гармонии. Порфирий молча жевал остывшие мясные кубики, Пульхерия исполняла арию болтливой прелестницы, её тараканы хором подпевали. Когда подали десерт, она озвучила то, что не давало покоя их сплоченной компании: - Что вас связывает с Агатой Валерьяновной? Наконец-то свершилось то, чего она ожидала с начала ужина - Штольц подавился! Когда он попытался объявить: “она самой драгоценное, что у меня есть”, предательский кусок мяса, истерзанный её ножом, решил отомстить. Он гордо встал поперёк Порфирьева горла и не давал раз и навсегда отвадить назойливую докторшу. Мужчина закашлялся и вместо слов, окончательно расставивших бы дам по местам на шахматной доске его судьбы, из горла вырвался жалкий хрип. - Вы больны? Я так и знала! - тараканы Пульхерии дружно надели белые халатики, нацепили лобные рефлекторы и через дырочки в зеркалах разглядывали пациента. - Вы мне сегодня показались каким-то вялым и безынициативным. Можно подумать, что в иные дни он фонтанировал романтическим оживлением! Через стол она потянулась к его лицу и оттянула нижнее веко. Тараканий консилиум постановил: - Инфлюэнца! Срочно в постель. Лежать три дня. Пить тёплое. Думать только обо мне. - по итогам совещания доктор Скруль назначила лечение. Ложечкой, которой минуту назад ковырялась в мороженном, докторша нацелилась ему в рот: - Скажите: “Ааа!”. Гости ресторана по команде доктора одновременно уставились на них и распахнули рты, готовясь к осмотру. Порфирий готов был сию секунду умереть от стыда и провалиться сквозь землю. Вот ещё, чего удумал, отправляться на тот свет. Кто-то должен за его сегодняшний позор понести ответственность. И это будет барышня Морошкина, готовая поверить первому встречному, но только не ему! “Если стану духом, решил он, местной духовидице от меня покоя не будет. Буду таскаться за ней и днём и ночью, пока она не раскается и не захочет меня выслушать.” - Хр- хыр- хырррр...- в дверь заскреблись, и сей противный звук вырвал его у воспоминаний, заставляющих наливаться краской, подобно помидору. Пульхерия Ивановна! Сыщик инстинктивно заметался по номеру, ища укромную лазейку. Эх, не надо было от неё сбегать, позволил бы проводить до гостиницы, глядишь, и обошёлся бы малой кровью, дальше стойки портье она бы не пошла, а теперь крышка, его песенка спета: залюбит и залечит. - Хырррр... Штольц обреченно опустился на стул и принял деланно безразличную позу: - Войдите! Дверь приоткрылась, впуская гостью. От нечаянной радости и облегчения его неразумное сердце засуетилось и завиляло хвостиком. Пальто на ней было то же, что и утром, но шляпа с залихватски закинутым на затылок пером сменилась пушистой белой шалью. Она удивительно ей шла, придавая облику уютную домашность. К груди девушка прижимала старинный экземпляр альманаха суеверий. - Агата, вы зачем тут? - Днём вы посмеялись над моими словами, и я пришла показать вам это... Она распахнула книгу на давно подготовленной странице и выставила её перед собой, как щит: - Вот что пытался сказать мне Пещерский. Порфирий вгляделся в гравюру: на берегу озера молодая девушка в японском одеянии любуется своим отражением в воде, сидя на плоском камне. Она изумительно хороша. Шёлковое кимоно с разбросанными по всему полю цветами сакуры спадает живописными складками. Пышная прическа украшена цветами и деревянными палочками, торчащими в стороны, как кошачьи усы. Японка завороженно разглядывает это красоту и словно не может поверить в то, что она прекрасна, трогает воду кончиками пальцев. Отражение также сомневается в увиденном, и тянется потрогать её... лисьей лапой. С зеркальной водной глади девушке хитро щурится лиса, в точно таком же наряде. Рыбки, птички и бабочки придают гравюре обыденность и естественность. - Что это? - Это - Кицунэ. Японское магическое божество, лисица-демон. Очень хитрое существо, но манящее и притягательное. Особенно в образе прекрасной девы. Они живут тысячу лет, могут превращаться в людей и иметь до девяти хвостов. Вообще- то они не агрессивные, но если опасность угрожает сородичам, могут и разъяриться. Это она убила Никиту Львовича. - Я соглашусь, что обретаться всем где-то надо, но неужели вы серьёзно считаете, что японская нечисть вместо родных краёв, где ежегодно цветёт сакура, предпочла поселиться у нас, на земле, почти полгода скрытой снегом? - Да, именно так! Мы её сможем поймать. В любом отражении Кицунэ видится лисой, даже если она в человеческом теле. - Что вы прикажете мне с этим всем делать? Ходить с зеркалом, как принц с хрустальной туфелькой, и примериваться к дамам? - Нет, ко всем не надо. Можно сузить круг подозреваемых до... - Как станем выбирать, по уровню прекрасности? Или ту, рядом с которой забурлит моя кровь? Штольц подвел девушку к зеркалу: - Пожалуй, с вас и начнём. Что вы там видите? Для него ничего не изменилось. Кровь журчала, сердце бухало, а из зеркала ничуть не изменившаяся, та же барышня Морошкина, что сейчас стоит впереди и щекочет его лицо прядками выбившихся волос, метала лучезарные молнии и обиженно дула губы. - Агата, вы полны романтики! Просто переполнены ею, но она у вас совершенно дикая и неуправляемая. - Вы опять взялись за старое? Мне казалось, что после всего того, что между нами было, вы стали мне доверять. - Я доверяю вам безмерно, но поверить в присутствие магии в современной жизни не могу. - Это доктор Скруль заразила вас своим истовым антиспиритуализмом и неверием в мой дар. - Да вы ревнуете! - уличил девушку Штольц. - Очень надо. - Агата фыркнула и обдала его брызгами равнодушия, дабы сбить с него спесь. Спесь держалась за Порфирия крепко, почти как доктор Скруль и растягивала его губы в самоуверенной ухмылочке. Видя, что она начинает злиться, сыщик миролюбиво продолжил: - Агата, я не раз убеждался в вашем даре, но это другое. Магии и волшебства не существует. Так, глядишь, можно договориться до волшебной палочки и иных магических предметов. - Насчёт ковров самолётов и шапок-невидимок я не уверена, но у Кицунэ есть магические шары, именуемые хоси-но-тама. В них заключены их души. Если украсть у Кицунэ звёздные жемчужины, то похититель сможет подчинить демона своей власти. В злых руках они могут быть крайне опасны. - Агата, это какая-то ерунда. Демоны, лисы, магические шары. Что мне делать со всей этой информацией, как к делу прикрепить? - Моё дело вас предупредить, а разбираться с этим предстоит вам. - Вы уже уходите? Агата обвела комнату, подыскивая причину, чтобы остаться. Аскетичная обстановка, минимум мебели, из-за шкафа торчит знакомая рама от картины. - Вы не вернули Нимфу синьору Клювейру? Он не отдал бы её, даже будь бесстыдница, так похожая на Агату, укутана с головы до ног в паранджу. А этой, без стеснения и прикрас и лишенной всех слоев одежды вовсе неуместно висеть в чужих домах и сводить с ума посторонних мужчин. - А вы вернули ему кольцо? - задал он встречный вопрос. Она кивнула, а сердце Порфирия зашевелилось где-то в районе левого уха. Он подивился: “ишь, дурное, куда запрыгнуло”. - Я пойду? Девушка повернулась к выходу, Штольц плёлся сзади, засунув кулаки в карманы. Оставлять их на свободе было опасно, они самопроизвольно тянулись к ней. «Держи себя в руках», напоминал он себе. «Если сейчас выиграешь сражение, то потом проиграешь битву. С этой барышней ни в чём нельзя быть уверенным». - Порфирий Платоныч, вы что-то сказали? - Оставьте мне книгу, я завтра вам её верну. В потухших лучезарных глазах читалось явное разочарование. Девушка погрустнела и вяло направилась к двери. Ему хотелось поймать её в объятия, прижать к себе, шептать глупости вроде: “Агаша, останьтесь”. Никаких “останьтесь”. Стратегия и тактика, напор и натиск. Нельзя сдавать своих позиций до полной победы. Она ещё не до конца укрощена и в своём доверии к нему нестабильна. - Агаша, - вот чёрт, вырвалось, но она вроде не заметила. - Мне многое надо вам рассказать. Когда вы будете готовы услышать это, то придете ко мне сами, по доброй воле. Больше я не стану вам навязываться. - Но я уже пришла. - Вы пришли не ко мне, а к полицейскому. Всё должно быть иначе. - Это из-за Пульхерии Ивановны? Теперь она стала вам дорога? - Агата, вам пора. - На улице темно и страшно. - Скажите портье, он вызовет вам экипаж. Что значит “всё должно быть иначе”? Как иначе? Мог бы и объяснить. Как её угораздило влюбится в самого загадочного и непонятного из всех мужчин мира? Она пришла к нему. Сама. В очередной раз перешагнула через репутацию, а он: “не сейчас”. И даже не проводил. Наверное, боялся попасться этой ведьме на глаза. Может надо отпустить его, отдать в руки доктора Скруль? Нет уж, ничего она от Агаты не получит! А тем более Порфирия. Она будет за него бороться. Он принадлежит только ей со всеми его тайнами, жёнами и прочими не укладывающимися в её голову вещами. Она столько времени потратила, чтобы он приучился верить вестям с того света, а появилась эта дама, и всё заново покрылось пылью материализма. «Ревнует», радовался Штольц и нахваливал себя: «кремень, скала! Держался стойко, с поцелуями к ней не лез, рук не распускал, в глаза не заглядывал. Ведь могу, когда захочу!». Сыщику ужасно не хотелось признавать, но если допустить присутствие мистики в реальной жизни, а подтверждением тому была сама Агата, в том, что она сказала, было разумное зерно. Кицунэ отчаянно мстят обидчикам собратьев. А год назад на месте убийства была гора лисьих шкур. И портсигар некого князя. Отчего титулованное дворянство так полюбило эти края? Куда ни плюнь, попадёшь в графа или князя. Мёдом им в Заводске намазано и сахаром присыпано? Сидели бы по Европам, были бы живёхоньки и здоровёхоньки. Если князь в 1853 был лейтенантом, то сейчас ему должно быть лет шестьдесят с хвостиком. Пещерскому примерно столько. Пожалуй, надо бы проведать завтра это семейство самому, и Рукобейникова прихватить... - Господа, вы задерживать преступника? Я с вами! - Агата вихрем промчалась по полицейскому двору и затормозила у экипажа. Оттеснила Артамона и плюхнулась рядом с Порфирием. - Агата Валерьяновна, вам лучше подождать нас в участке. Вернемся и удовлетворим ваше любопытство. - Ну уж нет, там летающая мышь. - Вы видите его? - ахнул Рукобейников. - Конечно, но почему дух мыши видите вы? Артамон Адамыч, вот видите, как опасно увлекаться лакомствами, от них заводятся грызуны. Бровь Штольца поползла вверх: неужели духовидничество передается как болезни, и он может заразиться им? Дом Пещерских был плотно погружен в уныние. Зеркала, завешенные чёрной вуалью, напоминали о разыгравшейся трагедии. Шторы сообразно случаю были прикрыты, нагнетая меланхолию. Старый князь хандрил в кабинете. Верочка встретила посетителей и отвела их туда, в самую сердцевину сумрака. Она выглядела диковинней обычного, совершенно истерзанной, как мышь, проведшая ночь в зубах у кошки. Нервно вздрагивала и, жалеючи, обнимала себя за плечи. Подошла к Артамону и принюхалась. - Верочка, как ты, оправилась после вчерашнего? - участливо, с теплотой спросила Агата и пояснила мужчинам. - Вчера в городе на нас напала стая собак. - Они вам не навредили? - предательская забота в голосе Штольца прорвалась на свободу. - Нет. Нам помог Эжен Иваныч. Собак отогнал, а нас пытался напоить чаем, но мы отказались. - Вера ты была в городе одна? Я же просил никогда этого не делать, - старый князь до того выглядевший апатичным, рассердился по- настоящему. - Папá, я вам позже расскажу, - заюлила она и хитроумно перевела беседу, - распоряжусь, чтобы принесли чай. Верочка ловко хозяйничала, накрывая на стол. Штольц принял у неё чашку и поблагодарил кивком. Любопытствующая Агата оглядывалась по сторонам, в этом доме ей быть раньше не доводилось. Хозяйка кончила хлопотать, уселась за стол и взяла чашку. Блюдо с невиданным угощением заняло место до обидного далеко от Артамона. Всё это разноцветное счастье чревоугодника так и манило вкусить его. Рукобейников сначала деликатно гипнотизировал тарелку, силой мысли внушая ей приблизиться. Но то ли блюдо гипнозу не поддавалось, то ли за время болезни мысли сыщика утратили прежнюю силу, но, как Артамон не таращился, тарелка оставалась на месте. "Если гора не идёт...”, вспомнилась ему древняя мудрость и он, взявшись за сиденье, незаметно придвинулся к лакомствам вместе со стулом. Всё присутствующие думали о своём и на его манипуляции внимания не обращали. “Моя прееелесть”, прошептал он, ещё одним скачком приблизился к заветной тарелке, и на пути к цели ножкой стула зацепил край Вериной юбки. Когда молчание затянулось, Штольц достал и положил перед князем серебряный портсигар: - Вам знакома эта вещица? - Откуда он у вас? Я считал его утерянным. Вера? Верочка подскочила, порываясь сбежать, но юбка, пленённая ножкой стула Рукобейникова, не дала этого сделать. Девушка рванулась отчаяннее и выдернула подол вместе со стулом. Артамон стал заваливаться назад, замахал руками в поисках поддержки. Одной рукой схватился за скатерть, а другой за девушку и потянул всех за собой. Не более двух секунд, но и этого времени было достаточно, чтобы сотворить невообразимое. Посреди кабинет в позе перевёрнутого жука барахтался молодой человек, на нём живописно окруженная разбитым сервизом и разноцветными лакомствами примостилась Верочка с неприлично задранной юбкой. Из-под неё выглядывал по- детски короткий, тоненький и пока ещё не набравший пушистость хорошенький рыженький хвостик с белым помпончиком на конце. Шокированные присутствующие даже не подумали прийти им на помощь. Девушка самостоятельно поднялась, поправила одежду и протянула руку молодому человеку: - От вас исходит чудесный аромат молодой мышки, лакрицы и ванили. Обернулась к посетителям и, не обращая внимания на крайнюю степень изумления, в которой они пребывали, совершенно спокойно произнесла: - Прошу прощения, мне надо отлучиться, а папá вам объяснит всё, что сочтёт нужным. Штольц боялся взглянуть на Агату, чтобы не увидеть на её лице отвратительную маску превосходства. Несмело поднял глаза - маска на её лице ничего общего с превосходством не имела. Скорее напоминала африканскую. Жуткую, с огромными выпученными глазами и ртом, раскрытым, как дорожный чемодан. Он, ещё не придя в себя от увиденного, не удержался, слабовольно распустил руки. Осторожно, чтобы ненароком не прищемить язык, он двумя пальцами вернул её подбородок на место. И подул ей в страшно вытаращенные глаза. Девушка исправно заморгала, возвращаясь в сознание. Старый князь, погруженный в себя, казалось, не замечал происходящего. Он теребил в руках портсигар. - Я не знаю, как об этом рассказывать. Слов подходящих не найду, раньше не приходилось об этом говорить с посторонними. Пожалуй, начну с самого начала. Я потомственный моряк, в юности служил на “Кагуле”, подавал большие надежды, портсигар - подарок от кают-кампании. В 1855-ом он спас мне жизнь. Видите вмятину, это пуля предназначалась мне. После войны вышел в отставку, женился, родился Никита, а через несколько лет я овдовел. Я, пожалуй, мало уделял ему внимания, но любил как мог, надеялся, что он пойдёт по моим стопам. Чего-то я ему недодал, сын вырос беспутным, мстительным и завистливым. К картам пристрастился, из-за них пришлось оставить службу. Но это было позже. Я много путешествовал, был и в Японии. Встретил там диковинную девушку. Единственную в своём роде. Я жить без неё не мог, любил сверх меры. Я потом уже узнал, что в их власти сводить мужчин с ума. Их чары таковы, и противостоять влечению к Кицунэ невозможно. Впрочем, я и не хотел. Я тогда уже знал, что, всё не то, чем кажется. Мáри была чудесной, необыкновенной, не такой, как обычные барышни. Ни капли жеманства. Мы были с ней счастливы. Поженились, родилась дочка - Синкори. Это вера на японский лад, а мáри - любовь. Верочка унаследовала от матери лисий дух. Я корю себя за то, что мы вернулись в Россию, но очень скучал по сыну. Никита категорически не принял мачеху и сестру. Ему в ту пору шел двенадцатый. Он учился в Морском училище, приезжал только на вакацию. Но даже этого недолгого времени ему хватало, чтобы выказать своё небрежительное отношение к ним. Большую часть времени Мáри проводила в человеческом облике, но иногда её потребность побыть самой собой становилась невыносимой, и тогда она оборачивалась зверем и убегала в лес. Мы тщательно оберегали её тайну, убрали все зеркала, и закрыли шторы. Никита как-то увидел её отражение в тарелке супа и всё понял. С той поры всё стало много хуже прежнего. Я, старый глупец, верил, что со временем всё сможет наладиться, а сын посулами и угрозами стал тянуть из меня деньги и требовать оплаты его долгов. Однажды супруга, Верочке тогда седьмой год минул, как это часто бывало, обернулась лисой, но к утру не вернулась. Ни к вечеру, ни на следующий день. Я строго настрого запрещал охоту в своих угодиях и держать собак, но это оказалось напрасным - пьяный егерь застал её за кражей курицы и застрелил. Поскольку объяснить произошедшее я не мог, сказал, что жена не смогла жить в нашем климате и вернулась на родину. Я очень боялся, что с Верочкой случится нечто подобное, и всегда сопровождал её. Тем более, что собаки чувствовали в ней лисий дух и нападали на неё. Пока она была маленькой и потребности к превращению не имела, я ещё был спокоен, но знал, что рано или поздно этот момент настанет. И Никита, выходит, знал. И ждал подходящего момента. В прошлом году я отлучился на неделю по делам, он прибыл в моё отсутствие, да дружков таких же беспутных пригласил. Устроил лисью бойню, в надежде убить сестру. Она еле спаслась, до моего возвращения под домом отсиживалась. - Брат опять крупно проигрался в карты, - пояснила вернувшаяся Верочка. - Ему было всё равно, чем отдавать. Он посулил дружкам меня, вместо выигрыша. Хотел, чтобы я на их глазах обратилась в лису. Чтобы выманить меня из дома, прислал записку, что нуждается в помощи, я пришла, а там они... - Они сделали вам что-то плохое? - Нет. Не успели. - Верочка умолкла, погрузившись в воспоминания, из раскосых зелёных глаз капали крупные, блестящие слёзы. - Я увидела множество рыжих шкур... Папá запрещает охоту, лисы живут в его угодиях как в раю, а тут такое... На меня что-то накатило. Оно было огромное, мохнатое, ощеренное и очень злое. Оно искрилось и пульсировало, заставляя меня творить несчастье. Оно стало мной, а я им. Я велела одному из тех негодяев взять в руки револьвер и убить остальных, а потом застрелится самому. Никиты тогда там уже не было, сбежал в Петербург. Когда папá вернулся, я сразу же рассказала ему обо всём... - Учтите, господа полицейские, Верочка тут не причем. Я всю вину беру на себя. На суде скажу, что это я их перестрелял. И портсигар, как доказательство моих слов, предъявлю. - А как он вообще оказался там? - Я потеряла. Взяла с собой, чтобы собак не боятся. Он придавал мне храбрости. - Но кто же убил вашего сына? - Я. В этом году он опять улучил подходящий момент и прикатил, пока меня не было, в надежде повторить историю. Видно, кто-то из слуг ему продался. Он погряз в махинациях и карточных долгах. Решил от соперницы на внушительное наследство избавиться, да сделать так, чтобы тела не нашли. Я, как чувствовал, вернулся раньше срока. Дом пуст, Верочки нет. Прислуга сказала, что молодой барин поохотиться решил. Я сразу всё понял, схватил револьвер и бросился в лес. Он выследил сестру в лисьем обличии, уже занес ружье и нажал курок, но я его опередил на долю секунды. Поэтому очевидцы второго выстрела не расслышали. Потом обошёл поляну и присоединился к охотникам у тела сына. - Лев Никитич, вы уверены, что стреляли из револьвера? - Конечно. Я ещё из ума не выжил. - Доктор Минхерц из тела вашего сына извлек пулю, выпущенную из охотничьего ружья бельгийской марки Франкотт. - У меня есть такое, но в тот день им воспользовался Никита. - Вы уверены? - Повторяю, у вас нет поводов сомневаться в моей душевной крепости. - Папá, Порфирий Платоныч хочет сказать, что ты не причастен к смерти Никиты. - Да. Всё говорит о том, что вам не стоит себя винить. Скорее всего вы промахнулись, а пуля, выпущенная вашим сыном, отскочила от дерева и вернула своему хозяину всё то зло, которое он в неё вложил... Через некоторое время сыщики по службе и по велению сердца поднялись и раскланялись. Агата двинулась за мужчинами, Штольц ей кивнул, указывая на забытую на спинке стула сумочку, она послушно вернулась за ней. Верочка, провожая посетителей помялась у двери и нерешительно промолвила: - Никита в этот приезд украл у меня хоси-но-тама. Две маленькие перламутровые сферы. В них содержатся души Кицунэ. Один из них с мой душой, другой с маминой. Наверное, и их проиграл. Их надо обязательно найти. В злых руках звёздные жемчужины таят опасность. При помощи их можно повелевать и приказывать Кицунэ. Я чувствую, что они пока где-то рядом, в городе. Оправилась на поиски, а тут собаки... Агата ободряюще обняла на прощание подругу: - Как тебе удается скрывать свой... свою особенность? - Пока я была ребенком, и он был небольшим, это было легко. А теперь... Боже, храни того, кто ввел в моду турнюры. - Верочка, в Париже турнюры уже не в моде. - Ну, у нас далеко не Париж, ещё несколько лет в запасе у меня есть. Это только юные Кицунэ не умеют его прятать, со временем и я научусь скрывать его. В город троица возвращалась в полной тишине. Каждому из них нашлось о чем помолчать. Экипаж провез их по Царицинской, Агата в сторону дома даже не взглянула. Сыщикам, отличавшимся лояльностью и мягкосердечием, и давно свитым ею в прочные верёвки, тоже не пришло в головы высадить её без обсуждения сегодняшнего удивительного дня. В участке Агата косилась на Амулета, который ластился к хозяину. Артамон первым пришел в себя и разочарованно протянул: - Знаете, Агата Валерьяновна, вы мне представлялись самой оригинальной барышней в нашем городе, но Верочка своей особенностью переместила вас на второе место. Агата тяжело воззрилась на него, умоляя замолчать, но Рукобейникова было уже не остановить: - Может и у вас найдется какой-нибудь, хоть самый завалящий хвост, так сказать, для поддержания верхней позиции? - Не найдется! - рявкнул Штольц. А для убедительности ещё и шмякнул ладонью по столу.