Эзоп следит за сильными руками гончара, следит как вздуваются красивые вены, пока он разминает ком глины за витриной лавки, как ловко разрезает мягкую субстанцию леской, взвешивает, ставит на гончарный круг и заливает водой, раскручивает. Следит за тем, как ладони обхватывают влажную массу, давят, формируют, как фигура меняется под натиском крепких пальцев, податливо вытягивается, изгибается и превращается в изящную вазу с высоким горлышком, с низким, толстую или тонкую, нежную или резкую, абстрактную или поразительно правильную.. Как он срезает изделие той же леской, отправляет его в раскалённую печь, устало вздыхает и стирает остатки глины с гончарного круга, вновь окунает губку в воду, сжимает, моет, трёт.
Наблюдатель крепче сжимает стакан, нервно потягивая напиток. Эзоп и сам не заметил, как обычный поход за любимым кофе превратился в ежедневные подглядывания за работой черноволосого гончара в лавочке напротив. Просто однажды засмотрелся и уже не мог отказать себе в этом удовольствии. Каждый раз он сидел до конца, пока мастер не закончит работу над новым изделием, но все равно боялся заходить в эту обитель ручного искусства, даже под предлогом приобрести какой нибудь графин, облитый изящными разводами глазури.
Пепельноволосый иногда замечает, как ловит кроткие взгляды черных глаз, когда гончар отрывается от своей работы, рассматривая улицу и, кажется, пялясь прямо на него. В такие моменты он старается отвести взгляд, спрятаться за стаканчиком или вызвать официантку, которая уже привыкла к его постоянному присутствию, словно Карл стал элементом декора их заведения. К Эзопу иногда подсаживаются красивые девушки, даже (значительно реже) молодые люди, предлагают познакомиться, разговаривают и пытаются вывести на диалог, но он к ним холоден, как и ко всем людям в общем. Сидит молча, замерев, отвечает сухо и сдержанно, как змея на охоте. А затем, под натиском карловского молчания, они начинают нервничать, отводят взгляд, рассматривают его вещи, избегая зрительного контакта, и разумеется замечают кейс с инструментами, перчатки, тут же стараются уйти под каким нибудь глупым предлогом. Он не останавливает. Он пришел сюда за любимым напитком, а не знакомиться с сомнительными людьми, поведшимися только на его аккуратную внешность. За напитком же?
Внимание вновь всецело отдано ловким рукам гончара. Карл и сам не понимает почему, но ему очень нравится момент, когда гончар разминает глину перед тем, как взвесить ее и уложить на гончарный круг: давит почти всем своим недюжим весом, и, хоть Эзоп и не может слышать, тяжко вздыхает, переворачивая смятую массу и повторяя действие. Не хочется связывать это с какими то фантазиями, он просто восхищается его мастерством, лёгкий трепет в груди тоже вызван простым уважением к искусству, Эзоп знает, что точно не способен испытывать симпатию.
Сероглазый слегка краснеет, ощущая чужое внимание, когда гончар вновь трясёт головой, сбрасывая со лба непослушные колючие пряди и мельком проходится взглядом по нему, Карл так жадно разглядывал его, что поздно пришел в себя и не успел спрятать лицо. Иногда кажется, что мужчина знает о своем тайном наблюдателе.
Пунктуальность не даёт Эзопу долго тут задерживаться – пора на работу. По привычке он "допивает" пустой кофе, выходит с опрятной веранды, выбрасывает стаканчик в урну, и вдруг неловко вздрагивает, ощущая на спине чей то взгляд. Хочется верить, что это не смоляные глаза предмета наблюдений, но он все равно ускоряет шаг, скрываясь за углом.
На работе Эзоп снова думает о кувшинах. Он не может выбросить из головы черноволосого гончара, хотя, так продолжается почти неделю. Карл понимает, что это похоже на зависимость, но это простой интерес, ему приятно наблюдать за работой гончара, а не за им самим, Эзоп просто любитель керамики, пускай и узнал об этом только около месяца назад. Кажется, чтобы прервать этот порочный круг, пепельноволосый должен просто пересечь роковую черту, то есть порог гончарной, и купить какую нибудь мало-мальскую вазу, просто чтобы объяснить мужчине, который с вероятностью в сто процентов заметил постоянное присутствие серебристых глаз, чем обоснован интерес молодого человека.
В морге как обычно безлюдно и прохладно, патологоанатом ощущает себя здесь комфортно по одной простой причине: люди тут только мертвые, а значит – не докучают, и он может окунуться в свои мысли с головой. Но о чем бы тот не думал, о чем бы не пытался рассуждать в гробовой тишине сам с собой, навязчивый образ гончара врезался в каждую его мысленную цепочку, разрывал пелену рассуждений, и мешал Эзопу нормально дышать. Это правда странно, Карл отчаянно не хочет верить, что привязался к человеку которого даже не знает, настолько сильно, что чувствует тепло в животе, когда вспоминает
как мужчина сжимает эти несчастные куски глины. Он сухо сглатывает, скальпель в руках мелко трясется, Эзоп не может нормально препарировать труп впервые за долгое время и ненавидит это. Гончар мешает ему работать, и Карл должен разобраться с этим, иначе рискует распрощаться с спокойной и размеренной жизнью.
Весь день пролетел словно в тумане, Эзоп плохо помнит что вообще сегодня делал, но усталость такая, будто он самолично таскал трупы по коридорам морга всю смену. Мрак вечера помогает слегка отвлечься, он любит возвращаться домой со смены, когда солнце уже зашло, люди разъехались по домам, освободив улицы от своего навязчивого присутствия. В такие моменты ощущаешь себя действительно спокойно: ещё не достаточно жарко для лета, но уже не так холодно и сыро как зимой, именно за это стоит любить середину весны, можно ходить в красивом пальто и не беспокоиться о том, что по приходу домой придется мыть обувь. Пока сознание блуждает в размышлениях, он даже не замечает, как цепь фонарных ламп приводит его к знакомому кафе, а следовательно и к злосчастной лавке. С лёгким трепетом молодой человек примечает, что теплый свет выбивается за витринное стекло, отражаются изгибы теней керамических изделий, скачут по брусчатке и придают какую то сказочную атмосферу. Будь Карл немного сентиментальней, он бы конечно растрогался, погружаясь в эти мягкие сумерки и пропитываясь лаской весеннего неба, а так.. Обычный вечер, и единственное, что заставляет Эзопа встрепенуться и спешно заскочить в кофейню – внезапно выросший на тротуаре силуэт гончара.
Седовласый уже наизусть знает, как переливается звон колокольчиков, когда открывается дверь кафе. Улыбчивая официантка, видно заменяющая подругу на кассе, встречает его ласковым взглядом, иногда Эзопу кажется, что она с каждым его приходом искренне радуется постоянному посетителю.
–Добрый вечер, вам как обычно, эспрессо? –Карл даже не успевает подойти к стойке и озвучить заказ, как ее мягкий голос мелодично раздается по пустому залу. Эзоп осторожно кивает в ответ.
–Без сахара? –Бедняга, по уставу она обязана каждый раз спрашивать клиента, хотя точно знает что он ответит.
–Без сахара. –Собственный голос звучит непривычно после целого дня молчания, в светлую голову даже закралось сомнение, что это сказал сам Эзоп. Но Эмма (он уже давно заметил имя на ее бэйджике), кажется, не обратила внимания на чужое смятение.
–Вы всегда берете без сахара, не хотите попробовать что нибудь новенькое? Сахар делает напиток слаще. –Она хихикает, отворачиваясь от посетителя и принимаясь колдовать у кофемашинки.
–Сахар это подсластитель, он и должен делать еду более сладкой. Нет, не надо. –Парирует он, извлекая из кармана пальто кошелек, изображает из себя максимальную незаинтересованность.
–Нет, вы не поняли. Сладость делает людей счастливыми. Вот вы счастливы? –Официантка лукаво улыбается, в пол оборота поглядывая на Эзопа, а он искренне не понимает, зачем продолжать этот бессмысленный разговор, это глупо.
–Сахар просто пищевая добавка, отвечающая лишь за вкус. Я не отрицаю, что из-за потребления сахара выделяется серотонин, это человеческая особенность, но я не думаю, что нуждаюсь в этом. –Непреднамеренно морщится, потому что совсем не понимает ход мыслей Эммы. Сладость – это то, что могут позволить себе беззаботные люди, жизнь которых не представляет из себя ничего серьезного, Эзоп не любит сахар. От одной только мысли, что его любимый кофе будет приправлен этим ядом, Карлу чудится, как сворачивается узел в животе, лучше бы девушка не начинала этот разговор. Брюнетка кажется заметила, что посетителю неприятно продолжать болтовню, и замолкла, хотя все ещё мило улыбалась. Эзоп не хотел бы иметь такую счастливую ауру, это привлекает слишком много внимания. Интересно, сколько сахара она поглощает в день?
–С собой? –Он легко вздрагивает, не ожидая ещё одного вопроса, ответ на который также очевиден, как и на "Без сахара?". Молча кивает в ответ, и официантка подаёт ему бумажный стакан, в который уже было налито кофе. Зачем спрашивать, если она и так все сделала?
Эзопу стало немного совестно, ее голос звучал как то расстроенно, наверное, он слишком грубо ответил, бедная девушка не привыкла к такому холодному отношению, с которым не справилось даже почти ощущаемое солнечное тепло, исходящее от ее лучезарной улыбки.
Сейчас Карл искренне рад, что под маской не видно его равнодушной гримасы, это бы расстроило её ещё больше. Он спешно забирает стакан и оставляет купюру на прилавке.
Девушка вдруг охает, опираясь руками на стойку, и кричит седовласому в след:
–Молодой человек, постойте, тут слишком много!
–Сдачи не нужно. –Он будто не слышит ее восклицаний, игнорирует и выходит на улицу. Осталось надеяться, что чаевые скрасят ей настроение.
Эзоп невольно замирает напротив большой витрины гончарной, сперто вздыхая. На фоне темнеющего неба и общей мрачности окружения, этот яркий жёлто-оранжевый, почти огненный свет выглядит как огромный пожар, затмевает фонари, саму луну, которая уже успела выползти на ночной небосвод, и даже улыбку официантки из кофейни, словно само Солнце решило переночевать в лавке гончара. Карл вдруг почувствовал необъяснимое тепло на душе, будто в этом обжигающем свете есть что то предназначенное для него, что то вызывающее улыбку.
Но он слишком устал, чтобы долго задерживаться, хотя и не отрицает того, что пригрелся под ослепительным светом витрины. Спасибо вечеру, что людей на улицах уже нет, наверное со стороны Эзоп выглядит как умалишенный, хотя с каких это времён его начало волновать мнение незнакомцев?
Сложно вспомнить, как молодой человек добрался до дома, но все силы испарились, закрой он за собой входную дверь. Не было не то чтобы желания, не было возможности заниматься ужином и прочими домашними делами, но больной эзоповский перфекционизм каждый раз вынуждает его повесить пальто на вешалку в шкаф, а не на крючок у двери, ботинки почистить и убрать на полку, а кейс с инструментами поставить на тумбу. Из прихожей он не задерживаясь сразу же отправился в ванну, быстро сполоснувшись под едва теплой водой, и без промедлений побрел в спальню. Им будто управляет кто то другой, заставляя все действия выполнять буквально машинально, не отдавая себе отчёта. Эзоп обессиленно валится в кровать, укрываясь одеялом. Тяжелая усталость заставила веки буквально срастись, и он, как обычно, не замечает как пучина сна затягивает сознание в царство Морфея, очищая голову от назойливых мыслей и позволяя напряженному телу наконец то расслабиться.
Я – глина.
Он достает меня из холодильника, укладывает на стол, разминает. Я чувствую, как расслабляется мое бесформенное тело, пока гончар старательно давит, сжимает, скручивает и растягивает. Я вижу его сосредоточенное лицо, он так забавно насупился, свёл брови и чуть приоткрыл рот, пока превращает меня в более податливый пласт. Мне нравится что он делает со мной, это приятно.
Он кладет меня на гончарный круг, смачивает руки в воде и начинает раскручивать. Обхватывает меня ладонями, давит и мнет, моя фигура плавится под его крепкими пальцами, податливо потакая каждому его движению. Он создаёт мое тело из бесформенного кома грязи, вытягивает руку, вторую, обе ноги, формирует мою голову, проминает живот и округляет бедра. Гончар трогает меня там, где нельзя, и я млею от этих прикосновений, тянусь к ним, томно вздыхаю, стараюсь обвить его шею руками, прижаться, но не могу: я не доделан и имею возможность лишь принимать его ласки. Он оцеловывает мои плечи, мое тело, и я чувствую, как прикосновения его губ обжигают мою кожу, чувствую как горят мои щеки, мои чресла, пока его ловкие пальцы скользят по моей шее, спускаясь к пояснице и не пропуская ни единого участка новой кожи. Он заваливает меня на спину, и я, с мучительным томлением, ощущаю как его колено упирается мне между ног. Я тяжело дышу, запуская руки в его черные волосы, всецело отдаюсь его проворным рукам, его горячему языку, таю от каждого касания и скулю редкие рваные стоны наслаждения.
Я в восторге, я в раю.
Его ладонь скользит по моей груди вниз, я вожделенно вздыхаю, лёгкие горят от предвкушения следующих прикосновений, но он медлит, заставляя меня желать ещё больше.
–..пожалуйста..–Шепотом умоляю я, выдыхая горячий воздух прямо в уши чероноволосому гончару.
И он прислушивается к моим мольбам.
Писк будильника заставляет Карла резко вскочить.
Он бешено глотает воздух, отходя от сомнительного наваждения, его щеки горят и он пытается придти в чувства, сжимая одеяло до белеющих костяшек. С отвращением, с ненавистью смотрит на последствия эротических снов между ног, мертвенно бледнея и покрываясь испариной. Это отвратительно, мерзко, гадко, Эзоп буквально готов убить себя и свою фантазию за такой.. Даже сном называть его сложно. Он не хочет признавать, принимать тот факт, что мозг способен на такие сновидения, но при этом седовласый понимает, чем спровоцирован этот влажный казус: он не может вспомнить, когда последний раз прикасался к себе там, речи о половых контактах и быть не может. Он был свято уверен, что не нуждается в подобном ещё с окончания подросткового периода, и это бьёт по его самооценке, потому что Эзоп считал себя выше этого, но если с своим грязным сном он ещё готов смириться, то вот с его участником..
Карл мельком вспоминает, как гончар из сна скользил руками по его животу, и краснет ещё больше. Сон ощущается чрезмерно реальным. От одной только мимолётной мысли о том, что он вытворял с глиняным телом, Эзоп невольно сжимает бедра. Причинное место, туго обтянутое тканью пижамы, болезненно трётся о одеяло, вызывая у него рваный вздох. Сложно противостоять себе и своим омерзительным потребностям, сероглазый верит, это не его вина, руки сами ползут под одеяло, и он вновь вспоминает фрагменты сна. Сердце бешено колотится, словно вот вот сломает ребра. Ничего же не будет, если..
Эзопа словно ударило током, он больно бьет себя по рукам, опомнившись пока не стало поздно. Это, черт возьми, не нормально, это мерзко, Карл должен игнорировать такую нищенскую потребность своего организма. Тем более, эту реакцию вызвал сон, где малознакомый мужчина, развращает его же. Что то из разряда сюрреализма, Эзоп знает что подобный интерес для него, если и представляют, то только женщины, и то, лица которых он не видит. Да и вообще, что за рассуждения.
Как бы Эзоп не старался забыть, отвлечься от позорного сновидения, ему безумно стыдно перед гончаром, он не знает как оправдать себя. Но понимает, что это ещё раз доказывает: Карл должен, буквально обязан разобраться с этой проблемой, которая начинает ему докучать. Ещё один такой сон, и придется начать пить снотворное, чтобы не видеть больше подобного.
–После работы стоит зайти к нему..–Шепчет в пустоту седовласый, собственный дрожащий голос заставляет слегка смутиться и остыть. Он с огромным трудом поднимается с постели, стараясь игнорировать влажные пятна на подушке и одеяле, нестерпимое жжение в паху и общую туманность мыслей. Если Карл не сможет выдержать эту, без малого, пытку, то как он вообще может называть себя человеком?
