По зову памяти былой

Настало время поближе познакомиться и с самим господином Эдвином Долоре. То был молодой человек двадцати четырёх лет от роду, уехавший из родного маленького Тихе сразу же по окончании школы. Жизнь, обычно благосклонная к нему, забросила его на другой конец их большой страны – в город палящего солнца, шумного моря и сосредоточения многих творческих личностей – Арденн, где он обосновался в местной Академии Художеств. За шесть лет это место так и не стало ему по-настоящему родным, пусть город и исследован им вдоль и поперёк, а после и нашлась та, ради кого молодой человек был бы способен остаться здесь. Но вместо тёплого прозрачного моря хотелось видеть дорогие сердцу бурные тёмные реки, вместо аккуратных расписных домов, на балконах которых часто вывешивались пёстрые ковры с бахромой, душа жаждала видеть родные жёлтые домики-коробки. Отрадой становились письма: их было не так много, но всё же согревали Эдвина в час страшнейшего отчаяния, когда желание всё бросить и уехать захлёстывало его с головой. Но он держался, пусть даже у него с этим городом и было взаимное непринятие: что сам Долоре чурался местных людей и обычаев, потому как здешняя культура была ему нова и незнакома, что и сами местные не шли с ним на контакт. От палящего солнца кожа потеряла свою бледность и приобрела на удивление красивый и благородный загар, что вкупе с густыми чёрными волосами очень сближало его с жителями Арденна. Сам по себе был он человеком скромным и необщительным, что роднило его со многими его друзьями детства – с той же Эрной, например. В новый коллектив, куда изначально стремился, думая, что хуже одноклассников ничего быть не может, Эдвин так и не смог влиться и вскоре стал изгоем. Это просто не то место, не те люди, не то время – убеждал он себя по вечерам, с особой любовью глядя на небольшую фотографию в рамке, что стояла на прикроватной тумбочке. На самом деле, до этого мистер Долоре никогда бы и не подумал, что окажется настолько привязанным к родному городу и его обитателям, и тоску по ним целиком и полностью воплощал в творчестве. Билеты обходились дорого, дорога домой занимала около четырёх дней. Поэтому молодой человек решил ограничиться письмами. Писал он обычно много, не скупясь на различные эпитеты для описания происходивших в Арденне событий, неистово распалялся о тех чувствах, что переполняют его вдали от родного городка и его обитателей. Затем Эдвин ложился на кровать и закрывал крепкими ладонями лицо: юг стал для него самым настоящим проклятием, клеткой, откуда вырваться можно только с большим трудом. И Долоре ждал: когда-нибудь всё закончится, на руки дадут диплом, и больше ничего его здесь держать не будет. Вслед за ним приедет и Тэсс, ставшая для него спасением во время его пребывания в Арденне. Тэсс училась в той же Академии, только в отличие от возлюбленного была теоретиком, а не практиком, посему поступила на историю искусств. Сам же Эдвин мечтал стать талантливым и известным живописцем, в связи с чем отдавал себя и свои переживания полностью именно этому занятию, позволяя себе на несколько часов забыть даже о наиболее сильных переживаниях. Они познакомились случайно, и ситуацию эту Долоре считал комичной: в тот день у его группы была, кажется, пленэрная практика, которая, по обыкновению, проводилась в Ботаническом саду, считавшемся главным достоянием города. Эдвин с повязанной на голове косынкой, одетый максимально легко, изнывал от жары. Люди, имеющие с собой хотя бы бутылочку воды, виделись ему невероятными счастливцами, ведь сам он об этом позаботиться забыл. Сосредоточиться на работе не получалось совсем: то жарко, то пить хочется, то люди раздражают – словом, под палящим солнцем работалось максимально плохо. Временами Долоре поглядывал на девушку, сидящую на скамейке в тени ярко-зелёного витиеватого заслона из лозы. Пухлые губы временами касались трубочки, и незнакомка с большим удовольствием потягивала холодный лимонад, о котором Эдвин мог только мечтать. Тэсс находила забавным наблюдение за бедолагой, что тупил взгляд в холст каждый раз, когда уже она смотрела на него. В моменты, когда Эдвин встречался с лисьим взглядом красивых девичьих глаз, незнакомка шутливо ему подмигивала и улыбалась. Тэсс, в самом деле, еле сдерживалась, чтобы не засмеяться: настолько нерешительным и несчастным ей казался Долоре, постоянно отворачивавшийся к мольберту, изнывающий от жары и лишённый надежды даже на глоток воды. Будучи, однако, человеком сострадательным, она решила помочь. И спустя пару невесомых шагов, Тэсс уже протягивала художнику стаканчик с лимонадом. «Если не брезгуешь» – колко заметила она, понимая, что другого выхода у Эдвина нет. Вся данная ему свыше брезгливость испарилась ровно в тот момент, когда пальцы коснулись холодной пластиковой поверхности. По смуглому лицу прошёлся едва уловимый румянец, и Долоре тут же окунулся в огромный поток благодарностей, адресованных незнакомке. Та смеялась, и в её глазах закрался хитрый огонёк. С той судьбоносной встречи они были неразлучны. Эдвину казалось, что он в любви. Конечно, как и у всех пар, у них бывали и ссоры, потому как позднее оказалось, что нашли друг друга страшные ревнивцы. Эдвин не выносил присутствия её друзей-мужчин, особенно когда те касались её своими ручищами, злился, когда она уходила с ними одна, без него. Успокаивал себя художник тем, что, если его милая Тэсс постоянно возвращается к нему, она его любит. Ревнует, ждёт, открывается ему полностью, позволяя целовать и касаться её, чувствовать и тело, и душу. Сама же девушка, обладая непривычным для Эдвина темпераментом, требовала от него слишком много внимания, вспыхивая, подобно фейерверку, каждый раз, стоило ему лишь заикнуться о том, что он устал и хочет побыть один. Бывало, они страшно ругались из-за этого, однако каждый раз всё заканчивалось одинаково, и Тэсс засыпала в крепких объятиях возлюбленного. Иногда Долоре задумывался о том, что это неправильно, но ведь не всё ли равно, если обоим так комфортно? Тэсс и вправду была не такой, обладая сложным темпераментом, с которым меланхоличному и чересчур спокойному Эдвину приходилось мириться. Казалось, настолько бойкие и энергичные люди – это маленькая особенность того края, куда мистера Долоре занесло волей судьбы, ведь там – дома – люди совсем другие. Тэсс не была похожа ни на одного его прежнего знакомого. Она хотела всего и сразу, имея удивительную и замечательную особенность всё и везде успевать. А потому со временем находила себе самые разные занятия, в которых была довольно успешна. Чересчур общительная, тактильная, вспыльчивая – Тэсс затмевала собой весь Арденнский мрак. Ещё одной запоминающейся чертой девушки становилась её яркая внешность: коротко остриженные тёмные волосы, аккуратный нос с едва заметной горбинкой, пухлые губы, яркая одежда с, как это называл сам Долоре, «ковровыми» узорами и повязки со множеством странных висюлек из бисера или стекляруса. Но даже это не мешало ей быть самой нежной и женственной для Эдвина. И сейчас, находясь за тысячи километров от Тэсс, Долоре искренне по ней тосковал. Эдвин мечтал перевезти её в Тихе, купить небольшую квартирку, пусть и в старом районе, где они бы жили вдвоём. Детей он не хотел: боялся, что не сможет стать хорошим отцом, и Тэсс поддерживала его решение, пусть и намекала на то, что ему не чужд страх ответственности. И в целом-то, как показали эти шесть лет, Долоре – человек невероятно пассивный по сути своей, поэтому окончательное решение всегда оставалось за Тэсс. Но она находила особый шарм в том, что ей достался именно такой человек: тихий, необщительный и невероятно домашний, окруживший её заботой так, как этого не делал никто другой. И когда им было принято настолько серьёзное решение – поехать домой – она не стала его останавливать. С тех пор Эдвин ежедневно боролся с желанием бросить всё к чертям и беспомощно сокрушаться о несделанном и упущенном. Смерть Джереона вводила его в странное, но весьма прескверное состояние, оставляя за собой лишь один вопрос: «Почему?». Чувство вины преследовало повсюду, не позволяя скрыться и отвлечься, раз за разом возвращая к одной-единственной мысли. Джереон ждал его всё это время, но Эдвин не успел. Хеди зла на него, Эрна и Анхель глубоко несчастны, Каиса лишилась отца – во всём находилась причина корить себя ещё больше. Тихе лишился своего солнца, человека, лучше которого никого нет и не будет. И Долоре считал его смерть огромной утратой для их городка, потому что Твайс был знаком со многими и каждому по возможности помогал. Остался лишь прах и ворон, что громко и навязчиво каркает над ним и жестоко смеётся над бессилием и неведением Эдвина. Временами он опускается вниз, тормошит раны своими холодными лапами и длинным клювом, а затем зовёт с собой. Стоит заблудиться, и гадкая птица улетает, издевательски посмеиваясь. Вороном этим для Долоре стал никто иной, как сам господин Корбл Уэнделл, человек, по его мнению, чёрствой и жестокой души, играющий с чувствами окружающих в угоду своим непонятным целям. Известие о том, что Джереон сблизился с этим дьяволом, повергало Эдвина в шок, но вместе с тем и наталкивало на определённые мысли. Здесь точно что-то не так, и, возможно, Корбл неким образом причастен к самоубийству Твайса. Но зачем тогда ему давать подсказки? Зачем помогать Эдвину расследовать это дело? Для чего помогать семье Джереона? Кто он вообще такой и откуда взялся? Почему все говорят об Уэнделле так, словно знают его уже очень давно? Что произошло со всеми за те шесть лет, что Эдвин отсиживался в Арденне? Наконец, поговорив с родителями Джера, его женой и общими друзьями, было решено последовать совету человека, которого Долоре предпочёл бы не знать вовсе. Поэтому необычайно холодным туманным утром, в которое в воздухе витало пьянящее ощущение свежести после сильного дождя, уменьшенный состав их прежней компании собрался вместе. Через серовато-молочную пелену неба проглядывался белый свет солнца, очерчивая слабыми лучами покосившиеся и заросшие мхом крыши деревянных бараков. Стих ветер, бушевавший ночью на пару с бешеным ливнем, настолько мощным, что к утру затопило тоннель, проходящий под железнодорожными путями, в связи с чем владельцам автомобилей приходилось проделать большой крюк, чтобы попасть из одной части города в другую. Рядом с местом встречи громыхал товарный поезд, отправляясь дальше на север. И здесь, близ железнодорожных путей, располагалось тихое и покинутое миром местечко. Оно представляло собой забетонированное пространство, окружённое с одних сторон дорогами – автомобильной и поездной, с других – старенькими бараками, затерявшимися в сени грузных деревьев с длинными ветвями и густой листвой. Под ногами – почти выцветшая спортивная разметка, кажется, баскетбольная (Эдвин не особо был дружен со спортом). На противоположных сторонах площадки – одинокие серые столбы с прибитыми к ним кольцами, сетку у которых отняли время и местная шпана. Поодаль – ржавые турники с обветшавшей и отваливающейся краской насыщенного зелёного цвета. Когда-то здесь кипела жизнь, только в зависимости от времени суток находились тут люди совершенно разных возрастов: утром и днём – дети, иногда даже с родителями, что то и дело торопились поскорее закончить прогулку, вечером – подростки, чей бунтарский или же просто авантюристский дух не давал просто сидеть дома и заниматься учёбой, ночью – безнадёжные алкоголики, либо совсем бездомные, либо имевшие жильё, где, впрочем, никто не хотел их видеть. Первой к месту встречи подошла Эрна: бледное лицо окрасила зяблая краснота, оставив свой отпечаток на щеках и кончике острого носа, а также на тонких пальцах. Осознание того, что никто ещё не подошёл, заставило её недовольно поджать аккуратные красноватые губы и скрестить руки на груди. «Вот ведь! Даже не посидишь толком – всё сырое, а я даже подстелить какой-нибудь пакет не могу!» – думалось ей в ожидании остальных. В толстом вязаном кардигане чёрного цвета она казалась ещё меньше, чем была на самом деле, и мисс Лире сознательно куталась в него, пытаясь хоть сколько-нибудь согреться. Ей было присуще чудеснейшее свойство всегда одеваться не по погоде: в холодную погоду Эрна одевалась слишком легко, в жаркую – слишком плотно. Но Франц, жених её, искренне надеялся, что время научит её смотреть прогноз перед выходом на улицу. Следующим явился Анхель, яркая одежда которого особенно выделялась на фоне серости этого дня. Красивые рыжие кудри едва касались плеч и выглядели на редкость аккуратно. Шерстяной свитер приятного кофейного цвета полностью закрывал всё, не давая утреннему холоду коснуться веснушчатой кожи. По обыкновению, не зная, куда деть руки, Анхель сунул их в карманы широких травянисто-зелёных штанов. Завидев Эрну, Хант широко улыбнулся, подобно собаке, что видит своего любимого хозяина, и радостно побежал навстречу, заключая подругу в объятия. Анхель всегда отличался невероятным дружелюбием и особой любовью к жизни, а потому вызывал улыбку даже у самых мрачных и угрюмых друзей. Впрочем, вскоре он точно так же ринулся и к самому Эдвину, пришедшему предпоследним. Эдвин пребывал в непривычно благоприятном расположении духа, на что не могло не сказаться осознание встречи с дорогими сердцу друзьями. Поэтому его не смущала ни погода, ни ночные кошмары, ни тревожные мысли, напрочь лишившие его сна. Наоборот, они как будто бы отошли на второй план, стоило ему помыслить о чём-то другом, что заставляло его быть в предвкушении. Душу его также согревало и напоминание о Тэсс – яркий разноцветный свитер с витиеватыми восточными узорами. Сегодня Долоре, наконец, позволил себе побриться и прибрать отросшие волосы в небольшой забавный хвост, над которым успела посмеяться Хеди. Впрочем, самому Эдвину было отрадно видеть улыбку на её лице. Хеди уходила из дома с тяжёлым сердцем, оставив дочурку под присмотром свекрови. На самом деле, миссис Твайс и не хотела ничего выяснять, предпочтя смириться с тем, что мужа больше нет и нужно как-то жить дальше. Со временем боль утихнет, Каиса перестанет горевать по отцу, и им обеим станет легче. Всё, что у них останется – это воспоминания о Джереоне. Появление Эдвина и его идеи задевали раны, заставляя болеть так же, как в тот злополучный день. Но, с другой стороны, Хеди искренне пыталась помочь. Помочь хотя бы так заглушить чувство вины друга, который просто не успел. А потому вскоре все увидели ещё один движущийся издалека крепкий женский силуэт. По-прежнему недовольная невозможностью сесть Эрна изредка поглядывала на друзей: ей не верилось, что они спустя столько лет снова собрались все вместе. Она крепко держала за руку Анхеля, с которым имела отношения сродни отношениям старшей сестры и младшего брата, а потому предпочитала держаться его или Франца. Мысль о том, что Джереон был настолько привязан к этому месту, вызывала у неё странное чувство тоски, которое, впрочем, разделяли все присутствующие. – Я очень рад видеть вас спустя столько времени и снова собраться сразу всем вместе. Спасибо, что пришли. Я знаю, что вы хотите спросить, зачем я сюда вас позвал. Во-первых, мне бы хотелось извиниться перед каждым из вас за то, что исчез на шесть лет и лишь изредка позволял себе прислать письмо. На то были свои причины, но мне действительно очень жаль, что так получилось. Во-вторых, я хочу попросить всех вас по возможности помочь мне с тем, чтобы разобраться со смертью Джера. Думаю, каждый здесь понимает, что что-то заставило его сделать это. Он был далеко не из тех людей, которые сдаются и кончают с собой. И его смерть – большая утрата для нас, в особенности для тебя, Хеди. Я понимаю, что заставляю всех бередить старые раны, но прошу простить меня и помочь, чем сможете, – волнение словно выбило воздух из лёгких, а потому говорил Эдвин отрывисто, спутанно и нередко повторял одно и то же, только разными словами. На него резко напало давящее чувство стыда, заставлявшее его отводить взгляд вниз, лишь бы не пересекаться со взглядами чужих глаз. – Тебе не за что извиняться, Эдвин: мы всё понимаем и принимаем, и каждый здесь всё ещё рад тебя видеть. Я понимаю твои чувства и переживания, поэтому сделаю всё, что смогу, – Анхель подошёл ближе и приобнял друга за плечо, после чего снисходительно улыбнулся. Более всепрощающего человека Долоре не знал, но поддержка Анхеля его обнадёжила. – Я думаю, остальные тоже не откажут тебе в помощи. – Я точно не откажу, пусть мне и не совсем понятно, зачем ты это делаешь. Если я могу быть тебе полезна хоть чем-то, ты только скажи. Хотя у меня есть то, чем я хочу поделиться с остальными, но чуть позже, – Эрна ловким движением втиснулась между Хеди и Эдвином, крепко обнимая последнего, – Мне кажется, что Джер хотел бы, чтобы мы поняли, почему он решился на это. – Может быть, он действительно хотел, так что и я тоже в деле, но только так, чтобы это никак не касалось моего ребёнка, понял? Я не позволю ей снова реветь по ночам из-за этого, так что лучше не напоминать об отце лишний раз. – слова Хеди вызвали у Эдвина улыбку, что, впрочем, не особо понравилось ей самой. – Спасибо вам за поддержку. У меня за эти несколько дней назрело немало вопросов, и я надеюсь, что вы что-то знаете об этом. На днях я познакомился с одним человеком, очень странным человеком. Он нашёл меня сам, подсел и начал говорить со мной о Джере, представившись его другом детства. И мне это показалось настолько подозрительным, что мы не были знакомы, хотя Джереон очень много времени проводил именно с нашей компанией. Причём ему было известно моё имя: он объяснил это тем, что ему часто рассказывали обо мне. Затем прозвучала фраза, до сих пор не дающая мне покоя. «Такие люди тоже страдают». Но ответа никакого не дал, и каждый раз, когда появляется, говорит загадками. – Чёртов Уэнделл… – Эрна опустила голову и вмиг замолкла, будто бы вспомнив что-то неприятное. – И ты его знаешь? Почему не сказала сразу? – Мы все его знаем, Эдвин. Он появился совсем недавно, представился точно так же, но только я видел его раньше, – тихо заговорил Анхель, – Корбл часто бывал в гостях у нас вместе со своей матерью. Мы почти никогда не говорили: он всегда держался рядом с ней и в принципе был молчаливым. Разговор начинался и заканчивался тогда, когда этого хотелось ему. Их семейка всегда была не от мира сего. Возможно, ты помнишь Лорелай – женщину, работавшую в магазине со всякой бижутерией и задававшей странные вопросы. Корбл – её сын. Затем они уехали в какой-то город, и я даже забыл о нём, пока он не вернулся снова. Тогда я узнал, что они знакомы. Джер очень много времени начал с ним проводить: я часто видел их вместе на улице. Тогда меня это не смутило: общаются и общаются, а потом начал замечать, что Джереон начал вести себя странно. А после он повесился. Прости, но это всё, что я знаю. – Когда он появился у меня, – оживилась Эрна, – Я долго не могла вспомнить, кто же он такой. И лицо вроде знакомое, но знать его не знаю. Причём с порога спросил о Франце, мол, хотелось что-то там обсудить, а на ответ, что тот уехал, плечами пожал и на чай напросился. Тоже долго о чём-то пространно говорил, улыбался, чёрт, спрашивал о моих отношениях с родителями, друзьями и Францем. Меня это насторожило очень, хотя и впускать-то я его не особо хотела. Помощь свою предлагал, а в чём именно – я не поняла. Затем он ушёл, и в последний раз я его на похоронах видела. – А что сейчас с этой Лорелай? Может, она знает, где искать его? – Она умерла полгода назад, с тех пор он и обосновался здесь. Дом выставили на продажу, а где сам он поселился – неясно. Я слышал, что он вообще приехал сюда из столицы и вроде бы ненадолго. Иными словами, пока он сам не захочет, ты вряд ли его найдёшь. – Какой же он проблемный… Боже. И на кой чёрт он тут вообще взялся? Хотя это далеко не один вопрос, который я хочу задать. При нашей первой встрече Корбл сказал, что Джер в последнее время вёл дневники, и, я думаю, в них могло быть что-то важное. Быть может, вы что-то знаете об этом? Хеди, возможно, ты находила что-то подобное дома? – Нет, не находила: даже если Джереон что-то писал, то оно, скорее всего, в ящике, который я не могу открыть, потому что куда-то делся ключ. Я думаю, ты понимаешь, то что искать его бесполезно: чёрт его знает, куда Джер его дел. – Эдвин хотел возразить, но решил не злить Хеди ещё больше: ей вряд ли понравится, если Каиса будет хоть каким-то образом замешана в этом. – Но он в последнее время часто запирался в комнате и что-то там делал. – При мне он как-то сидел с записной книжкой, когда я отходил в комнату, чтобы проведать отца. Сказал, что решил вести ежедневник или планер, чтобы лучше распоряжаться временем. Так что я тоже не придал большого значения тому, что он делает. – Мне он насчёт этого тоже ничего не говорил. Мы с ним больше о местах говорили, кстати, и об этом тоже. Он ещё вон те развалюхи припоминал, – Эрна указала в сторону покосившихся сараев, крыши которых оставались цельной и немного спасали их, позволяя сохранить сухость в самом помещении. – Чёрт, дождь начинается! С решением Эдвина переждать дождь именно там, объясняемое прогнозами на короткий и несильный дождь, никто спорить не стал. И спустя некоторое время четыре человека теснились в небольшом, но на удивление сухом и относительно тёплом помещении. В нём почти ничего не было: пара старых деревянных ящиков, на один из которых сразу же уселась Эрна, и её примеру последовали вскоре последовали остальные. Сарай был заполонён старым хламом, бесполезной макулатурой, старыми вещами, сваленными в кучу на полу. Всё вокруг дышало старостью и брошенностью, в воздухе витала пыль и запах дерева и чего-то ещё. Аромат, напоминающий о чём-то давнишнем, сыроватый, но не сказать, чтобы тяжёлый. Эдвин прибился в углу на одном из наиболее высоких ящиков. По правую сторону от него сидел Анхель, по левую, на стене, располагалась старая и проржавевшая велосипедная утварь. Цепи, противоугонное устройство, педали и прочее. Самого велосипеда не наблюдалось. У Долоре отчего-то возникло ощущение, что он уже бывал здесь раньше и видал предметы здешнего интерьера в лучшем состоянии, нежели сейчас. Вспомнился и сам хозяин сарая – старый подслеповатый дед, странноватый, но отзывчивый и доброжелательный. Джереон приходился ему внуком, и Твайс-старший был для мальчика самым близким и родным человеком. Немудрено, что вспомнить покойный решил именно об этом месте, ведь они частенько зависали рядом со стариканом, который всегда помогал им и даже мастерил различные предметы для игр. Велосипед, принадлежавший так же Джеру, канул в лету, оставив о себе лишь запчасти, обречённые впоследствии сгинуть вместе с сараем и другими вещами, покрытыми слоем пыли. И с ними же, если бы не поразительная внимательность Долоре к деталям, сгинула и записная книжка, выглядящая на фоне интерьера подозрительно свежо и ново. Она обнаружилась под старым верстаком, в куче хлама, словно кто-то старательно зарыл её туда. Так в руки господина Эдвина Долоре попала лишь первая часть того, что оставил после себя покойный Джереон Твайс. Решив, что время нужно скоротать до тех пор, пока не закончится дождь, Анхель предложил открыть дневник сейчас и при всех, потому как каждый из них был в жизни умершего далеко не последним человеком. Открыть и читать доверили Хеди как той, кто был ему ближе всех на момент смерти. Так началась история, доселе никому неизвестная, длиною в жизнь, полная самых разных переживаний и мыслей, озвучить которые автор записей так и не решился.