Призраки ночи

      Молодой паренёк лет семнадцати, мчал по сельской дороге. Обкатывал новый, только подаренный отцом мопед «Рига-13».              Проезжая мимо непримечательного домика, с красным, свежевыкрашенным забором, парень улыбнулся, приветственно помахав рукой.              - Дядь Вань! Доброе утро!       Седеющий, мужчина, с моложавым лицом, устало махнул вслед мальчишке. Поправил задравшиеся рукава свитера, стряхнул налетевшую пыль с безрукавки. Сзади что-то опасно грохнуло.       - Тоха это, - не оборачиваясь буркнул мужчина, - Хвастается.       Мужчина развернулся. Размял спину. Позвоночник неохотно захрустел.       «Старею», - подумал Иван.       На дворе стояла осень. Отнюдь не золотая. Промозглая, грязная. Серо-жёлтая осень. Хотя небо было ясным, безоблачным. Солнце только продолжало слепить. Оно теперь всегда слепило.       Позади снова послышался рёв мотора. Иван обернулся.       - Дядь Вань, я это, - затараторил подъехавший Антон, вытягивая из-за пазухи свёрток, - Я тут принёс.       Лопухин потупил взгляд. Судя по дрожи в тощей руке паренька, сверток был увесистый, хоть и небольшой.       Сам Тоха старательно избегал взгляда Ивана.        - А сам че? Дорогу забыл, что ли? – Иван взял сверток. Тяжёлый, даже для Лопухина.       Парень смутился.       - Дядь Вань, я уеду скоро. Поступать.       - Хорошее дело, да. Ты ж для этого, хрень эту и таскаешь.       - Дядь Вань…       - Ой не лезу, не лезу я.       - Я попросить хотел…. А сам не могу.       Сзади снова что-то грохнуло. Антон перевёл взгляд на угол дома.       - Собака это, Тох, - прикидывая что в свёртке кашлянул Лопухин, - Че ты там попросить хотел?       - А да, да…       Из наплечной сумки, которую Иван сначала не приметил, Антон вытащил уже сверток большего размера.       Иван вздохнул.       - Тох ну я вам посыльный что ли? Сам че не сходишь? Говори давай, мне выходить скоро.       - Я стесняюсь.       «А вот это уже интересно».       - Стесняешься? Меня?       - Да нет… - Антон опёрся на забор, не слезая с мопеда, наклонился к Ивану, - Там просто нашел кое-что. От деда досталось. Я книжку ту попросить хотел. Мне для практики нужно.       - Досекретничаетесь когда-нибудь, - Иван шутливо замахнулся на паренька рукой, - Да не бойся ты, переводчик из тебя отличный выйдет. Преподаватель у тебя хороший. Хороший же?       - Лучший дядь Вань!       - Ну вот и не бзди. Притащу я тебе книгу. Знает хоть какую?       - Да.       Лопухин собрался уже уходить, но заметил, что парень мнётся. От забора не отлипает. Явно ещё что-то хочет. А спросить боится. Или не знает как.       - Ну что ещё?       Руку на нагрудном кармане держит. Дышит часто.       Лопухин напрягся.       - Дядь Вань… - Антон запустил руку в нагрудный карман, - А если так?       Парень аккуратно вытащил из кармана тонкую серебряную оправу. Одна линза треснула.       «А я уже и забыл» - промелькнула мысль в голове Лопухина.       Он взял пенсне в руки. Покрутил. Улыбнулся.       - Ну так, может и похож.       - Передадите?       - Передам.       - И про книжку?       - И её.       Выдохнув новомодное «Ес», Антон развернулся, поднимая новые клубы пыли своей тарахтелкой.       - Спасибо дядя Ваня!

***

      Иван уверенно шагал по лесной тропинке. За спиной у него висели небольшой рюкзак и двустволка. Дорога, выдолбленная в его памяти годами таких похождений. Рядом почти неслышно двигался мужчина лет 30-ти. Девятый. Худющий как Антон, лысый. Но хоть на человека похож был. Жизнью покорёженного.       Девятый вполне сходил за бывшего зека. Молчаливый, угрюмый, нелюдимый. Совсем не похож на Пятого или Двенадцатого. Поэтому и ходил с Иваном.       Тропинка шла через большую часть леса, огибая болото и недавно обвалившийся овраг.       «Скоро все затопит, зараза», - думал Иван, - «Все следы вылезут».       Ничего не вылезет.       Знакомый голос привычно вторгся в его собственные мысли.       Громко думаешь.       «Ты у меня сейчас подумаешь. Пошел вон из моей головы».       В ответ послышалось мерзкое хихиканье.       Девятый молчал, как обычно.       Через полчаса они достигли небольшой охотничьей землянки. Иван махнул рукой Девятому. Тот привычно открыл подсевшую дверь и скрылся в темноте. Послышалось шуршание и лязг свежих петель. В полу четко виднелся вход в так называемый «погреб».       - Лови! – крикнул Иван в тень и запустил рюкзак прямо в дыру.       Стука не последовало.       «Поймали».       «Погреб», как называл его Лопухин, мертвецы вырыли относительно быстро. Теперь он расширился настолько, что больше был похож на настоящий бункер. Собственно, бункером его и именовал Лилленштайн.       Иван осторожно спустился по дощатой лестнице. В отличии от верхнего этажа, здесь было сухо и светло. Неизвестно откуда взявшийся генератор питал понатыренные со всей округи лампочки. Да и генератор, явно был добыт не легальным способом. Топливом Иван не занимался, значит его таскали Номера.       А вот то, что Девятый, Двенадцатый и Пятый называются Номера, Иван узнал относительно недавно. Слишком сложно стало ориентироваться во времени. Они меняли квартиры, города, села. Сейчас осели здесь. И судя по всему, надолго не задержатся.       - Вань, иди посмотри, - послышался голос из глубины помещения.       «Вот как всегда ни здрасьте, ни до свидания».       А тебе не интересно?       - Вон пошёл.       Девятый попятился, видимо приняв высказывание на свой счёт.       Иван тяжело вздохнул, закрыл лицо рукой, скрывая улыбку.       - Да не ты!       «Господи, и вот это спец-отряд, от которого я несколько лет бегал?»       Девятый послушно остановился.       - Хороший мальчик, - Иван дружески похлопал Номера по плечу.       - Серьезно, политрук, иди сюда.       Иван прошёл вглубь комнаты. На небольшом столике возле стены стояла керосиновая лампа, над которой сейчас склонился похорошевший Лилленштайн. Рана на шее затянулась, оставив после себя грубый синеватый шрам. Лицо, хотя и было бледное и исхудавшее, восстановилось. Синие глаза засияли живым блеском. И хотя Генрих сейчас был одет в растянутую водолазку, поношенные высокие ботинки и серые брюки, аристократические черты выдавали в нём немца. Хотя акцент за столько лет практически сгладился. И усики эти чёртовы.       Лилленштайн рассматривал в свете керосинки фото небольшого размера, помеченное на полях цифрой «4». Фото трупа, которое сам Иван и сделал в карельском домике добрых сорок лет назад. Белёсые глаза смотрели на фотографа, а не в объектив фотокамеры.       - Узнаешь? – немец усмехнулся.       Проигнорировав вопрос, Иван потянулся к тонкой папке на столе. Лилленштайн никаких возражений не высказал.       В папке лежало ещё два фото. Раскопанная могила с покорёженным, застывшим в неестественной позе телом. Рядом рельса, служившая когда-то языком колокола. На втором чёрно-белом снимке, отмеченном цифрой «2» - сам Лилленштайн. Прилизанный, с пенсне на носу и фуражкой под мышкой.       - Как на свадьбу, - пошутил Лопухин, тыча во второе фото.       Генрих улыбнулся.       - Это фото сделано ровно за год до нашей первой встречи.       Иван задумался.       - Первая это какая? Когда тебя застрелили в машине или когда меня избивал тот хрен повешенный?       - Которая в машине.       - Загубишь ты Тоху, - Лопухин сложил фотографии в папку, - У парня вон будущее складывается. Вот поступит, институт закончит…       - А я что против?       - Так он до конца жизни о тебе думать будет. А ему это нужно?       - А о чем ты хочешь, чтобы он думал?       - Ну… - Иван почесал щетинистый подбородок, - О девках, об учёбе.       - Ну так….       - Ай, - махнул рукой Иван. Этот жест начал входить в привычку, - Мучаться он теперь этой загадкой будет.       - Не будет. Сделаю так, что не будет.       - Сделай уж. Не хочется парню жизнь портить.       Лилленштайн, не оборачиваясь, протянул бледную руку.       - Цену знаешь.       - Вот ты… Зверь, - огрызнулся бывший политрук, - Я тебя по-дружески, а ты… Эх.       Лопухин расстегнул безрукавку, оттянул ворот свитера. Амулет привычно налился тяжестью.       - Уже полвека шастаем, - ворчал Иван, стягивая с шеи медальон, - хоть раз бы что бесплатно сделал.       Всё имеет свою цену, политрук.       - И хватит врываться в мою голову!       Это весело.       Лопухин раздражённо выдохнул.       Постоял, пока барон крутил амулет в руках, бормоча что-то несусветное себе под нос.       Не выдержал, потянулся к свёрткам в рюкзаке. Первым выудил небольшой. Что-то тяжёлое было завернуто в пергаментную бумагу. Развернув свёрток, Лопухин увидел три кинжала. Совершенно не тронутые ржавчиной. На рукоятке каждого красовалась надпись: «Meine Ehre heißt Treue».       Лопухин закатил глаза. Завернул кинжалы обратно в бумагу. Раскрыл второй свёрток.       - Фу, ёлки, - Иван прикрыл нос рукавом свитера.       В бумажном пакете обнаружился широкий лоскут ткани. Судя по всему рукав. Вонь от него шла самая настоящая трупная. Запах, навсегда впитавшийся в каждую нить. И надпись на манжете, смутно знакомая, вышитая серебром: «Ewige Flamme».       Иван завернул свёрток потуже.       - Я не просил его приносить это, - Лилленштайн внезапно возник рядом, - Я просил только фото.       Генрих протянул Ивану камень. Тот поспешно надел амулет на шею, прикрыв воротом свитера.       - Сделал?       Барон кивнул.       - Оборвал все нити.       - А уроки немецкого? Язык не забудет?              - Не забудет, - Лилленштайн тяжело опустился в кресло, - Хотя и не будет понимать откуда знает.              Иван присел на подлокотник рядом.       - Что дальше? Скоро зима.       Генрих сидел, уставившись в пол.       - Неспокойно мне. Перебираться нам отсюда надо…       - Не надо, - прервал его барон, - Не одному тебе не по себе. Но в город соваться нельзя сейчас. Пересидеть надо, - Генрих кивнул своим мыслям, - Здесь пересидеть.       - Почему именно здесь?       Лилленштайн вздохнул. Воздух сделался гуще. Тьма из углов подступила ближе.       - Wir bringen Dunkel ins Licht. Мне всё кричит об этом.