Призраки ночи

      Из Петрозаводска пассажирских не было, и Иван договорился с машинистом товарняка. Казалось, что совсем недавно прожитая история повторяется. Снова он прибудет в карельскую деревеньку, где поваленные деревья оборвали телеграфные провода. Завхоз проведёт его по уже знакомым дорогам, до самой окраины, где стоит одинокий домик деда Йусси – местного колдуна, которого в тот раз обвинили в краже бензопил. Снова Катька, блаженная, будет провожать его, Ивана, взглядом голубых глаз.       Лопухин нащупал на груди гладкий камень, подвешенный на шнурок. После того 41-го года в жизни журналиста не было ни одной спокойной ночи. Как и полагалось советскому солдату, хоть и бывшему, комсомольцу, да и просто человеку разумному, Иван Лопухин не верил в мистику. До 41-года. И в колдунов не верил. В немецких особенно.       Рубашка опасно затрещала, напоминая, что Иван одет не в плотный военный китель, в простую, гражданскую одежду. И на дворе не сентябрь 41-го, а май 47-го. А постарел он, казалось, лет на двадцать. Даже седина появилась.       Нет, Иван не поверил в Бога. А даже если и поверил, то виду не подавал. Барабашек, демонов и прочую нечисть тоже не признавал. У Лопухина был свой собственный кошмар, который он носил на шее. Прав был Воскобойников. Надо было оставить камень там, где он его взял. Только боялся Воскобойников уже не болотных тварей, а реальных НКВД-шников. Просто рука не понялась оставить камень на развалинах дома карельского колдуна.       Иван разжал пальцы, медленно возвращаясь в реальность. И сейчас он едет в похожие места, снова корреспондент газеты «Правда». И к «совпадениям» журналист уже привык. Каменюка этот чёртов, все случайности притягивает. И дерево это, чёртово, тоже его работа. Проверял, зараза.       Его путь лежал в колхоз, название которого Иван всё равно выговорить не смог бы. Запишет потом. Собирать местные байки, сказки и легенды. Профиль у него такой, что поделаешь. Собирать истории, легенды населения всего Союза.       Мерное постукивание колёс, запах сена... Погрузившись в размышления, журналист не заметил, как задремал. Лопухин видел зелёный лес, пахнущий хвоей и травой. Маленький лагерь генерала Болдина, где каждый был при деле. Кто-то носил ветки для костра, кто-то чистил оружие, а кто-то просто спал. В котелке рядом кипятили бинты для лазарета. И окружал его уже не карельский лес, а белорусский.       Мимо пробежала суетливая медсестричка Лиза, а за ней упрямый мальчуган Колька, приставленный к лазарету. Только палатка почему-то была совсем не белой, а чёрной. И запах… Чудовищный, сладковатый запах забился в ноздри. Грудь обожгло, как раскалённым ножом.       Лопухин резко вскинулся, проснулся. В воздухе все ещё мерещился запах трупочины. Иван тряхнул головой, приходя в себя. Поезд стоял. В растерянности журналист выглянул из вагона. К нему уже бежал машинист.       - А, Иван Николаич! – крикнул Ивану жилистый старик в серой форме, - Я уж было подумал, что вы спите.       - Да я…. Нет, - ничуть не сонным голосом отозвался Лопухин, выскакивая из вагончика.       - Я тут шо хотел, Иван Николаич. Там на путях деревья повалены. Не крупные, расчистим за пару часов, - устало почёсывая подбородок, затараторил старик, - Только вечереет уж. Пока мы то, да сё уже ночь будет. А до колхоза этого вашего, пару километров осталось. Мы пока гнильё это раскидаем, стемнеет, а вас там встречать будут, наверное. Ивана передёрнуло сначала от слова «гнильё», а затем и от осознания ситуации.       «Опять деревья. Опять эти чёртовы деревья».       Хотелось сдёрнуть камень с шеи, втоптать в карельскую грязь и оставить так лежать. Из мыслей его выдернул голос машиниста.       - Ну так, шо, т-рищ журналист? Пройдётесь?       - Ну, если вы рекомендуете…       - Рекомендую, т-рищ журналист, - машинист подхватил Ивана под локоть, едва тот успел забрать из вагончика рюкзак, - Темнеет в этих местах шибко быстро. А как вы, потом дорогу-то найдёте? Я-то, десять лет работаю, а токма по станциям ориентируюсь.       Тараторил машинист без остановки, пока они не дошли до самого паровоза. На путях неаккуратной кучкой было навалено порядочное количество мелких деревьев, вокруг которых суетился резвый паренёк лет 14-ти.       - Н-да-а…- присвистнул Лопухин, - Больше похоже, что их сюда кто-то положил. Диверсия.       «Какая диверсия, ёкарный бабай, - пронеслось в голове Ивана, - ляпнул как всегда, не подумав. Для тебя что ли диверсия?».       Впрочем, талисман на шее напоминал бывшему политруку – «тебе ли удивляться»?       - Ага, т-рищ журналист. Тут знаете, лешему местному на месте не сидится, - вставил словно из ниоткуда выскочивший ещё один мальчишка, - Ему заняться нечем, вот и развлекается как может.       - Бора! – прикрикнул на него машинист, - Иди вон мелочь потаскай, чем языком трепать!       Машинист замахнулся, намереваясь отвесить малому подзатыльник.       - Ну дядя!       - Не дядькай! Шуруй давай.       Получив, всё же, свой подзатыльник, поникший Бора поплёлся к куче на путях.       - Не обращайте внимания, т-рищ журналист, - старик обернулся к Ивану, -Это моего братца младшенький. Им бабка на ночь чепуху всякую рассказывает, вот и понабрался.       Иван усмехнулся.       - Не волнуйтесь. Спасибо, что предупредили, - Лопухин поудобнее перекинул рюкзак,       - Так мне сейчас куда?       - Та вот по прямком по путям, до первой станции. Там она на возвышенности небольшой – не пропустите, - машинист рукой указал куда-то вдаль, на уходящие за стену деревьев рельсы, - Дойдёте часика за полтора, не больше.       Иван ещё раз глянул на кучку из деревьев. Всё же выглядела она подозрительно.       - Что ж, спасибо. До встречи! – махнул он на прощанье машинисту.       - Ага, авось свидимся!       Хлопнув себя по груди, по камню, Лопухин двинулся по шпалам, вслед заходящему солнцу. А кругом только лес и надвигающийся вечер.       - Бора! Ну куда ты коловрень такую потащил! Глист ты лешинский! – донеслись до Ивана выкрики машиниста.

***

      Иван безрадостно тащился по железнодорожным путям. За спиной висел рюкзак с аппаратурой, а проклятущий каменюка словно тяжелел с каждым шагом.       - Чего, родную землю чуешь? – говорил с ним Лопухин.       За столько времени он уже привык к присутствию талисмана на груди.       - Чуешь, а чего ж тогда не уходишь?       Лес не казался ему жутким. Было ещё достаточно светло и свет солнца, как это обычно бывает, вселял надежду на лучшее.       Машинист не соврал, через час дорога начала плавно заворачивать, обходя большой холм, за которым, на небольшой возвышенности стояла станция. Ну как станция. С обоих сторон путей лежало по бетонной плите.       К удивлению Лопухина, на одной из этих стояла одинокая фигура.       - Иван Николаевич! – заорал человек, едва завидев Ивана. Голос явно мужской.       Пока мужчина спускался, Лопухин смог его разглядеть. Худой, средних лет, в посеревших от времени брюках, коричневом пиджаке и поношенных кирзачах. На голове у него был чуб кудрявых седеющих волос.       - А вы чего пешком-то? – спросил мужчина, едва поровнявшись с Иваном.       - На путях небольшая проблемка образовалась, - ответил журналист, сбрасывая рюкзак на землю, - Сейчас, дайте мне немного времени отдышаться.       Мужчина покивал и замолк. Иван заметил, как он искоса осматривается.       - Я на товарняке, - начал Лопухин, чтобы немного скрасить обстановку, - до вас на обычном не доберёшься.       - Ага.       Разогнувшись, хрустнув спиной, журналист устало посмотрел на рюкзак. Не тяжёлый, но после долгой дороги, спину ломило нещадно.       Собеседник оказался не разговорчивым, что ничуть не расстроило Ивана. Сейчас говорить ему хотелось меньше всего. Хотелось завалиться на что-нибудь мягкое, закрыть глаза и открыть только завтра.       До колхоза оказалось рукой подать. Где-то через полчаса показались низкие хозяйственные постройки, а за ними полноценные деревенские домики. Иван почти не поднимал головы, стараясь следить за размытой дорогой и не оступиться. Провожатый же шагал уверенно. Было видно, как сильно Иван тормозит его.       Дойдя до маленького бревенчатого домика, стоявшего на самом краю деревни, они остановились. Огороженный низеньким деревянным, явно спешно сколоченным, заборчиком. По одну сторону стоял точно такой же домишко, а с другой была только дорога и непроглядный лес. Провожатый открыл калитку, привычно заходя во двор. Небольшой дворик, с бочкой, вкопанной наполовину в землю, парой деревянных лавок, да узкая тропинка, ведущая к дому. Ничего примечательного.       Немного повозившись у входа в сени, провожатый отворил дверь и отошёл, пропуская Ивана вперёд.       Обычная просторная комната, в углу печь, чуть левее старый диванчик, в середине стол. На столе стояла бутыль, с прозрачной жидкостью, пара тарелок с отварной картошкой и зелёным луком.       - Проходите, - снимая сапоги пробормотал спутник Лопухина, - рюкзак где-нибудь только киньте.       Сказав это, провожатый быстро скрылся в одной из комнат, вход в которую был закрыт простой занавеской.       Пожав плечами, и сняв ботинки, Иван поставил рюкзак у диванчика и уселся на один из табуретов, спиной к столу. Проголодался журналист знатно, но начинать трапезу без хозяина дома было не вежливо с его стороны. Он всё-таки гость.       - Простите, что всё так сумбурно, - провожатый вошёл в комнату, держа в руках две дымящиеся кружки с чаем, - Подумал, что вы захотите сначала согреться.       - Благодарю, - Лопухин взял у него из рук одну из кружек.       - Меня Пекко зовут. Извините, что сразу не представился. Замотался совсем.       Иван чуть было не поперхнулся чаем.       «Снова совпадение. Ладно, распространённое в этих краях. Возможно».       - Ну, моё имя вы знаете, - усмехнулся Иван.       Пекко тоже принялся за чай.       - Извините, что пустой. Вы картошку берите. Проголодались, наверное.       Иван благодарно кивнул.       - Вы ешьте пока, а я вам сейчас всё расскажу.       Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.       - Я местный староста. По хозяйству в основном отвечаю, за технику по большей степени. Мы тут с опозданием небольшим получили телеграмму о вашем приезде. Не успели толком ничего.       Иван слушал в пол уха. Всё его внимание сейчас занимали горячий чай и теплая варёная картошка.       - Как мы поняли, вы приехали к местному краеведу, за сказками… То есть, - Пекко замялся, - За легендами местных. Ну да это мы вам завтра организуем, как отдохнёте. Определили вас ко мне, так что дорожку к дому хорошо бы запомнить. А вы чего, говорите, пешком по шпалам шли?       Не ожидавший вопроса Иван, быстро проглотил кусок картошки.       - На путях кто-то деревьев навалил. Машинист посоветовал мне так идти. Что так быстрее будет.       - Деревья на путях?       - Ну да. Знаете, такая кучка раскиданная. Будто специально.       Пекко умолк, смотря куда-то себе под ноги.       - А я вообще, не только за легендами приехал, - решил разрядить обстановку Лопухин, - Меня очень интересуют люди. Как живут, чего хотят, что их беспокоит…       - Хорошо. Будут, соответственно, и люди!       Улыбка на лице старосты была какая-то не хорошая. Не понравилась она Ивану. Не искренняя.       Конечно, понять его можно. У него и так забот по горло, послевоенное время, можно сказать. А тут ещё журналюгу на голову скидывают, который здесь ни пришей, ни пристегни.       - Пекко, я понимаю, что вам я сейчас лишняя нагрузка…       Начал было Иван, но староста прервал его.       - Нет, нет, нет. Иван Николаевич! Что вы! Я просто… Просто не знаю, как бы вас предупредить, чтобы это звучало не слишком… Странно.       - Странно?       - Да. Подумал, раз вы легенды собираете… Знаете, люди здесь дремучие. Суеверные. Всякого наговорить могут. Вы не верьте им. Не верьте.       - Угу, про лешего я уже слыхал.       Пекко вытаращил на журналиста глаза.       - Это же он на пути древесины накидал, - хохотнул Лопухин.       Шутка должного эффекта не произвела. Пекко смутился ещё больше.       - Я не имею ничего против суеверий, - Иван отхлебнул чай, - и обо всём подряд писать в статье не собираюсь, поверьте.       Невзначай Лопухин хлопнул себя по груди. Давно привычный жест. Но сейчас камень как-то по-особенному больно стукнулся о грудину.       - Это хорошо, Иван Николаевич. Хорошо. Могу я спросить?       - Спрашивайте. Что угодно спрашивайте.       - Если я попрошу вас, Иван Николаевич, - Пекко понизил голос, - не выходить ночью на улицу, вы меня послушаете?       Лопухин застыл с поднятой чашкой. Хороший вопрос. Зараза, очень хороший.       - А есть причины?       Пекко кивнул.       Оба молчали, серьёзно так, с пониманием.       - А как, извиняюсь, по нужде ходить?       И вот это уже сработало. Пекко заулыбался. Взялся за бутылку, достал из стоявшего рядом стаканы, разлил беленькую.       Выпили. Закусили.       Иван, со слипающимися глазами, слушал, как староста рассказывал всякие байки из местной жизни. О том, как в прошлом году у одного мужика корова в болото забрела, а когда он её вытаскивать начал, медведь к берегу пришел. Пришел да сел, смотреть. Мужик с коровой так всю ночь на островке и проторчали. Ещё рассказывал, как у них бабы домового ловили, да барабашку пугали.       Лопухин даже не заметил, как заснул.       Проснулся он легко. Открыл глаза и всё. Будто не спал вовсе. В теле появилась живая бодрость. Проснулся он на диванчике, уже одетый. Даже рубашку снять не удосужился. На столе стояла тарелка с блинами, аккуратно накрытая ажурной салфеткой, кружка с давно остывшим чаем и записка.       Иван развернул.       «Ешь, пей, я во дворе». Есть, однако, пока не хотелось. А вот пить… Выдув кружку холодного чая, Иван порылся в рюкзаке, достал записную книжку, карандаш и фотоаппарат и быстро выскочил на улицу.       Пекко обнаружился на лавочке, лениво опираясь на стенку дома спиной он курил самокрутку.       - А, Иван Николаевич! Доброе утро. Я смотрю, вы при параде, - посмеиваясь, Пекко указал подожжённым кончиком самокрутки на «ФЭД».       - А как же! Сейчас всех домовых запечатлять буду. И на первую страницу «Правды»!       Пекко рассмеялся. Настроение у обоих было прекрасное.       - Что бы вам такое, для начала, показать…- задумался староста, - Председатель сегодня в отъезде, так что вы на мне.       - Так может просто пройдёмся по деревеньке?- предложил Иван, поминая свое первое знакомство с карельской деревней и лесопилкой в первый день.       - Неплохая идея. Пройдёмся.       Староста затушил окурок о землю, бросив его в стоявшую рядом алюминиевую банку из-под консерв.       Улица была одна, зато широкая. Домик Пекко стоял на окраине, так что выбирать в какую сторону идти не пришлось. Маленькие, приземистые домики, одинаковые как под копирку. Встречались дома побольше, с хлевами и скотиной. Церкви, естественно, не было. Народу ходило не много, утро всё-таки. Дел невпроворот. Миловидная девушка в платке, звеня ведром, набирала воду из колодца, то и дело поглядывая то ли на Пекко, то ли на Ивана.       Лопухин присматривался, как лучше сделать снимок. Плёнка всё ж казённая. Растрачивать понапрасну нельзя.       Он как раз примерялся, когда к Пекко подбежал явно разозлённый чем-то парень. Иван слышал лишь обрывки разговора и то, как староста пытался заткнуть парня, ни о чем хорошем не говорило.       - Я тебе говорю, ещё одна собака! В клочья! Ночью выбежала! Чем хочешь могу поклясться, Верба гнала кого-то!       - Маркко, ты лучше время выбрать не мог? Занят я, не видишь!       - Ты здесь для того и нужен, чтобы таким заниматься! Уж не знаю кто это, но Верба моя пропала. И всё! Только кровь на кустах. Ты понимаешь! Столько лет жила! Я и в лес её брал на медведя! Не поверю я что это волки шастают! Как хочешь не поверю!       - Ну вот и не верь, что ты ко мне пристал. Привязывать лучше надо, чтобы не срывалась! За зайцем погналась она, ну и убежала. А кровь эта от зайца. Всё!       - Ага. От зайца! А вот это вот что тогда?!       Краем глаза Лопухин увидел, как парень, названный Маркко, достал из кармана маленький кусок чего-то чёрного. Вонь сразу забилась в ноздри. То ли гниль, то ли мокрая собака, то ли всё вместе. Но вот, что отчётливо Иван различил в этом запахе – мертвечина. Не собачья, а настоящая человеческая. Уж этот запах, навсегда отпечатался в памяти Лопухина.       Пекко поспешно отвернулся.       - Маркко, ты из какой навозной кучи эту тряпку вытащил?       - Откуда? Из куста, где заяц твой был и вытащил! Верба и лося могла сама завалить, знаешь же!       - Убери эту дрянь! Я к тебе потом приду. Там и поговорим.       - Ну, буду ждать!       Сунув в руки старосте кусок ткани и смачно плюнув под ноги, Маркко развернулся и побрёл куда-то в сторону.       Выждав немного времени, Лопухин подошёл к старосте. Тот, поморщившись, поспешно спрятал кусок в карман.       Иван подумал, что лучшая защите – нападение.       - Не отстирается же.       Пекко резко глянул на журналиста, но смолчал.       - Пекко, давайте на чистоту. Я тисками тянуть не буду. Но легче вам точно на душе станет.       Заметно погрустнев, староста кивнул.       - «Душа». Хорошо, что вы помните это слово. Пойдёмте в дом.