Tus labios sabor cereza

      У Такао впервые за эти несколько недель: да что там недель, месяцев так паршиво на душе. Свинцовые тучи, что заслонили небосклон над городом прекрасно описывают все то, что сейчас творится на душе, стоило ему только открыть глаза и увидеть, что он один. В постели, в номере. Противное ощущение вьется под сердцем, а ему становится так одиноко, что выть хочется, а после сдохнуть. – Ну ты и свинья, Мидорима... – Казунари поджимает непроизвольно губы, накрывает рукой глаза, которые прячет в изгибе, и хочет поверить в то, что это просто сон, кошмар, но чем дольше он лежит в холодной постели, тем яснее кажется реальность.       По-хорошему, ему стоит сходить сейчас в душ, переодеться и начать выходить, так как работу никто не отменял, но ноющее сердце не дает ему даже пошевелить пальцем ног. И, честно признаться, не думал он, что будет так страдать по Шинтаро. Не думал, что так легко пойдет у него на поводу, согласится на секс, когда вроде бы знает, что он уже занят. У него есть жена, а дочь и вовсе усложняет все так, что теперь Такао ощущает себя свиньей и на фоне него Мидорима – Бог.       Рингтон доносится откуда-то с пола. Логично, ведь смартфон оставался вчера в кармане джинс, которые Мидорима стянул с него, как оголодавший зверь, не задумываясь отбрасывая.       Телефон умолкать не хочет, а Такао всячески старается игнорировать столь настойчивый и раздражающий звук звонка. Даже голову под подушку спрятал. И, если телефон сначала умолкает на какое-то время, то потом начинает звенеть снова, с каждой секундой раздражая хозяина только больше, но и помимо раздражения начинает усиливаться головная боль, которая ложится основе похмелью.       Приподнявшись на локтях, подползает к краю кровати, скрипит пружинами и свисает торсом над полом, вытягивая руку к джинсам. Ловко вылавливает из кармана телефон, переворачивает и немного щурится, разглядывая имя на экране телефона. – Такао, твою мать, – первое, что слышит брюнет, стоит ему ответить на звонок и прижать телефон к уху, – Ты время видел? Какого черта тебя все еще нет на работе?       Мияджи. Не смотря на то, что именно семпай вчера нажрался, а не он, на работе нет именно Такао. Но, по правде говоря, совесть его почти не грызет. – И тебе доброе утречко, – голос немного хрипит, а с губ слетает усмешка. Он перебирается обратно полностью на постель, растекается лужицей и расслабленно выдыхает, игнорируя горечь, что сидит где-то под ребрами, от пустоты на второй половине постели, – Меня сегодня не будет.       Он готов был поклясться, что слышал возмущенный кашель на той стороне, грохот папки на пол и ругательства в собственную сторону. – Какого черта, скажи мне? Казунари, вчера вроде нажрался я, а на работе почему-то именно нажравшийся я. Где справедливость?       Там же, где и Мидорима. – Извини, семпай, но правда... у меня не то состояние, чтобы сегодня работать с детьми, – он потирает пальцами переносицу, сжимает и старается говорить достаточно серьезно для своего состояния.       Расспросов, к счастью для Такао, не было. Старший всегда был проницательным и нос свой, когда это не надо, не совал, да и он, логично предположить, догадывается, что сейчас дело далеко не в похмелье. – Мне кажется, что Мидорима Шинтаро начинает становится твоим личным диагнозом, Такао. И мне это не нравится, – спокойно все же говорит Киеши, на что парень лишь кусает нижнюю губу.       С ним даже спорить не хочется. Элементарно только потому, что тот прав настолько, что от принятия данного факта скручивает живот и появляется желание побиться головой о стену. Ну не мог он так запасть на человека. Он в принципе не рассчитывал, чтобы кто-то стал его "болезнью". – Спасибо, Мияджи-семпай, ваше мнение очень важно для нашей компании. Мы запишем его и учтем, – только и мог, что отшутиться сейчас. Вообще, он бы с радостью перевел тему совершенно в другое русло. По крайней мере не в ту, что начинается на "М" и заканчивается "а". – Вот ты шутишь, Дуракава, а я серьезно. Погубишь себя с ним.       А он будто не понимает. Понимает, еще лучше, чем друг, но что он может поделать, если при воспроизведении даже в своей голове этого чертового образа срывает тормоза? – В любом случае, прикрой меня сегодня. Я готов буду выйти на выходных, но сегодня... придумай что-нибудь. Я отравился, руку сломал, бабушка умерла – все что угодно, лишь бы сегодня мне не позвонили с новостью о том, что меня увольняют.       Тяжелый вздох доносится до уха и Казунари улыбается уголками губ. В этот раз этот вздох для него сродни зеленому свету. – Черт с тобой. С пятницы по субботу дежуришь ты.       Такао не успевает даже поблагодарить своего товарища, как в динамике раздается один гудок и связь обрывается. Улыбка с губ не сползает, а телефон падает рядом на скомканные простыни. Каким бы все-таки суровым и страшным не казался Мияджи, друг он очень хороший: всегда поможет, выслушает и даст советы – советы чаще всего в виде ананаса в голову, но они очень помогают.       Слишком неожиданно мысли от Мияджи перетекают в мысли о Мидориме и от подобных мыслей сердце, гулко ухнув, забивается чуть сильнее. Шумно сглатывает, прикрывает глаза и ощущает, как щеки начинают покрываться румянцем, а дыхание становится тяжелым, рваным. Желание застонать застревает в горле, а пальцы комкают ткань белоснежного покрывала. Он бы повторил эту ночь с Шинтаро, определенно бы повторил, если бы не одно "но".       Такао потребовалось около часа, чтобы собраться с силами, подняться, сходить в душ, отыскать все свои вещи в номере и сдать ключ на ресепшене. Как оказалось, этот говнюк перед тем, как оставить Такао, оплатил заказанный номер на ночь. Почти сдержав себя, чтобы не скрипнуть зубами, дежурно благодарит персонал за сервис, желает хорошего дня и выходит на улицу.       Уличная прохлада заставляет выдохнуть полной грудью, вдохнуть прохладный воздух, который щекотал легкие, и выдохнуть через чуть приоткрытые губы едва заметное облако пара. Голова становится более ясной, мысли становятся постепенно по полочкам, а живот сворачивается от желания перекусить и кофе.       Район оказывается ему знакомым. Не так далеко живет его бывший одногруппник, к которому он ездил на последнем курсе писать диплом, и, следовательно, он знал все кофейни этого и всех близлежащих районов. Выбор его падает на кофейню с вывеской "Extase". К сожалению, такого о самой кофейне сказать – язык не повернется, но кофе у них достаточно неплохой. По крайней мере, у Такао есть с чем сравнивать, так как он пил такую помойную жижу, ладно, пробовал пить, что даже врагу не пожелаешь ощутить это вязковатый пресный вкус ожидаемо хорошего напитка.       Зал достаточно небольшой, но в целом уютный: всего по минимуму, даже посетителей. Парочка сидит в самом конце зала с ноутбуками, рядом наверняка пустые кружки из-под кофе, а возле кассы два человека. Прекрасно, будет третьим.       Сегодня бариста по ту сторону зала один, принимает заказы и по нему было видно, что довольным он точно не был. Логично предположить, что у кофейни в последнее время проблемы с персоналом, но будем откровенны, Такао это мало волнует. Сейчас он хочет получиться свой сэндвич с лососем и раф.       Дверной колокольчик оповещает всех о том, что в заведение заходит еще один посетитель. Казунари на него все равно: он скрещивает руки на груди, смотрит сквозь людей перед собой, уже прикидывая в своей голове, чем себя сегодня займет, так как перспектива страдать по одному мудаку его не устраивает от слова совсем. Ему вообще хочется позабыть о нем, желательно навсегда, а еще лучше ограничить все возможности их пересечения. С последним проблем не должно быть. В конце концов, до этого же они не пересекались.       Такао настолько погряз в своих мыслях, что не сразу замечает, как к нему подходят вплотную сзади. Оборачиваться он не видит надобности, а пространство между собой и девушкой впереди себя позволяет сделать шаг вперед, чтобы тоже самое пространство появилось и между тем незнакомцем – по телосложению и высоте явно мужчина. Но мужчина оказывает упорным и непоколебим, так как того пространства, ради которого пришлось сделать шаг вперед, словно и не существует. Именно поэтому приходится выдернуть себя из мыслей и осмотреться, чтобы найти или... не найти пути отступления.       Казу замирает, удивленно вздергивает брови, когда мужская рука ложится на его бедро, изучающе скользит по нему подушечками пальцев и он просто готов поклясться, что извращенцу позади это наверняка нравится. И какое наверное разочарование для него будет, что это не нравится Такао. Поджав губы, он смотрит на девушку, которая была последней в очереди перед ним, и борется с диким желанием обернуться, дать смачного леща обнаглевшему и уйти.       Ладонь, что была до этого на бедре, оказывается на тонкой талии, мягко скользит под куртку, оставаясь где-то на футболке, и прижимает почти рывком к себе. Горячее дыхание ощущает над ухом: спокойное, почти умиротворенное, будто так оно и должно быть. Но брюнета это не устраивает в край. Да, он достаточно тактильный, но не до такой же степени. – Да что вы... – тихо шипит Такао, пихая локтем в бок мужчины позади себя. Тихий хмык слышится над ухом, а пихок будто и вовсе не был им почувствован, что подбешивает только сильнее. – Вчера тебе это нравилось, – шумно сглатывает, когда голос резким движением открывает ту самую дверь в сердце, которую Такао закрыл минутами раннее, – Ночью в особенности, вот что.       Блять, это был он. Из плоти и крови. Не воображение и не дурацкий сон. Только вот, что он забыл здесь – вопрос. – А вчера, как и этой ночью, я проводил время явно не с мужчиной, который под утро сбежит, не оставив даже записки, – прикрывает глаза, чтобы не казаться слишком уж влюбленным дураком, который готов простить его за утренний побег только за то, что его снова нашли. Нашли и явно не хотят отпускать. – Неужто обиделся? – вопросительной интонации он, конечно, в чужом вопросе не слышит, зато самодовольные нотки четко врезаются в слух, заставляя поджать губы, – И после вчерашнего приятно осознавать, что ты не всем позволяешь себя лапать.       Щеки теперь уже стыдливо краснеют. Хочется убрать руку, что так по-собственнически прижимает его к себе, но даже палец не дернулся, чтобы воплотить эти мысли в реальность. Ему вообще нравится вот так вот с ним стоять, ощущать тепло даже сквозь теплый материал куртки и обжигающе горячее над ухом. – Тебе придется извиниться, – шумно сглатывает сухую слюну и пробегается кончиком языка по своим губам, – Если ты рассчитываешь на эксклюзив, то извини, это не ко мне. Тем более, мне тут птички на ухо нашептали, что ты женат.       Пальцы на талии сжимают ее только сильнее, крепче. Шинтаро явно не доволен сказанным Казунари, но и возразить ничего не может. Не в тех они отношениях, да и, как успел подметить брюнет, у него есть жена. А еще дочь, которая стоит на заставке телефона. – Как полагаю, ты это знал еще до поездки в отель. Кольцо на пальце тебя не остановило от того, чтобы переспать со мной, вот что.       Да как тут откажешься? Такао не смог. И не сможет.       Заказ успешно сделан даже на попытки Мидоримы поприставать к нему во время озвучивания заказа: подушечки пальцев скользнули под подол футболки, огладили горячую кожу на тазовой косточке прямо над поясом джинс, и голос Казунари дрогнул, когда он произносил сэндвич с лососем. А Мидорима сам оказывается довольным, после Такао заказывает маленькую Американо и, забрав заказы обоих, оповестив баристу, что они пришли вместе, усаживается с подносом за столик, который успевает выбрать Такао.       Тишина между ними давит на уши. Такао не любит сидеть с кем-то и просто молчать, но вот Мидориму это, кажется, очень даже устраивает. Он спокойно делает глоток коже, листает ленту в телефоне, не обращая никакого внимание на брюнета, хотя до этого одаривал этим же вниманием очень даже хорошо. – Так почему ты здесь? – все же решает прервать первым тишину Такао, делая очередной укус сэндвича. Жует тщательно и медленно, сверля взглядом своего недособеседника. – Подумал, что ты еще не уехал из отеля, решил тебя забрать, довезти до работы, – жмет плечом, даже не поднимая взгляда, – а потом увидел тебя выходящего на улицу, проследил за тобой. И вот, я тут.       Такао закатывает глаза, прикасается губами к ободку кружки и делает осторожны глоток, чтобы не обжечь свой язык. Конечно, ему льстит мысль, что мужчина все-таки вернулся за ним, но ему все еще не понятны его мотивы. Но и узнать их он не смог за весь последующий диалог, который он пытался держать изо всех сил ровно до того момента, пока Мидориму не вызывают в больницу. Что-то срочное, вполне возможно, незапланированная операция, поэтому держать его Казунари не стал, наоборот, подгонял, говоря, что доберется до дома сам. Мальчик взрослый он, не нуждается в надзирательстве строгого дяденьки-хирурга. И каково было его удивление, когда Мидорима оставил свой номер телефона на салфетке, с приказом отписаться ему сообщением о том, что тот дома, цел-здоров-орел. То ли мне радоваться, то ли долбиться головой о стену. Плевать. Не хочу думать к чему приведет эта связь, но пока есть возможность и Мидорима сам ее дает, я не упущу ее ни за что.