***
— Ямадзаки уничтожили ещё одну под организацию. Следующие на очереди Магами. Они, возможно, смогут оказать сопротивление… — Падение Магами случиться быстро. Сопротивление? Они не смогут даже успеть подумать о мятеже, как их тут же сотрут со всех страниц истории. — Выпуская изо рта сигаретный дым сначала быстрой, тонкой струйкой, потом сизым потоком постепенно замедляя и теряя густоту, выходя единым комом из окна, он рассеянно смотрел в деревянный потолок. — Всё же прав был мой друг. Этот юноша действительно способный. — Думаете, он в одиночку уничтожает целые бунтующие кланы? — Широ Они. — Что? — Все, кто становился невольным свидетелем суда Ямадзаки называют его Широ Они. Быстрый и беспощадный белый призрак. — Кресло скрипнуло под тяжелым весом директора, который достал из письменного стола стопку листов медленно чиркая в них каллиграфической кистью. — Отправь Мэзэко в город на пару дней. — Но, господин, Мзэзэко-сан был в городе совсем недавно. Есть ли в этом нужда? — Есть. Я хочу ускорить обряд посвящения, чтобы наши гусеницы смогли стать бабочками. Предупреди доктора Цубасу. Пусть подготовится. — Встревоженный взгляд помощника, заставил его усмехнуться откидываясь обратно на кожаное сидение. — Что? Думаешь это жестоко? Верно, но традиции есть закон и ни нам ни тем более Ямадзаки их нарушать. Как только всё будет сделано, я лично устрою празднество для всех кланов и представлю новому господину моих девочек. — Так вы всё же выбрали сторону молодого мастера? — Я дал клятву Сано-куну, что если мальчишка проявит себя, то я первым склоню колени. За четыре года он достаточно себя проявил. Кивнув с пониманием и учтиво поклонившись, мужчина взял со стола исписанную чернилами бумагу всё еще с непониманием смотря на витающего в облаках директора. Переминаясь с ноги на ногу, он не знал стоит ли вновь задавать вопрос. Однако это не потребовалось. Словно читая витающие в воздухе мысли, пожилой человек выдохнув скопившийся дым, севшим голосом объяснил причинно-следственные связи своих поступков. — Мэзэко совершил глупость. Он привязался к ребенку. Я знаю какого это, вижу по глазам. Дурака каждый раз от гордости распирает стоит ей одержать самую незначительную победу. Неосмотрительно было с моей стороны, считать, что сердце старого пса ожесточиться со временем. Любовь к чужому ребенку есть редчайшее и самое страшное зло. Способны не многие, но те, кто осмелился, становятся рабами сильнейших чувств — родительских. Поэтому не будем тревожить его предстоящими событиями.***
Груша с глухим шумом отлетела к стене, едва не срываясь с цепи. Пот градом скатывался по спине, а волосы неприятно липли к лицу. Но все это было мелочью, не стоящей внимания. За годы упорных тренировок, такие вещи стали привычными в череде ежедневных побоев. Била в основном она. Людей, тренажеры — не важно. Главное отточить удары, помогающие против реальных врагов, которые не проявят жалости стоит только постучать по полу. Поэтому уже почти четыре года, Мэзэко обучал не столько боевым искусствам сколько различным системам боев, примеряющимся с одной единственной целью: убей или будешь убит. Когда начнутся реальные испытания, придётся действовать как учили в академии — давить глаза, рубить ребром ладони по трахеям, бить ногами в пах, а кулаками в виски, чувствуя, как хрустят под сбитыми костяшками хрупкие кости. — Уже лучше. — Постучав деревянной палочкой по обломкам Вин Чуна, мастер одобрительно кивал. — Но в тебе всё ещё слишком много эмоций. Прекрати жалеть соперника и бей, что есть силы. — Да, Мэзэко-сан. — На сегодня всё. Закончим пораньше. И завтра ты тренироваться будешь одна. — Почему? — Странное заявление заставило оторваться от изучения своих рук и в выжидании смотреть на худое, изборождённое глубокими морщинами лицо, обрамляющее спутанные поседевшие волосы, заплетённые в две толстые косы. — Директор отправил на несколько дней в город. Возникли непредвиденные обстоятельства. Он отвернулся в глубоких раздумьях направляясь к двери пока не почувствовал руку, тянущую за ткань хакамы. Словно та маленькая девочка, встретившая его в первый день, она стояла с опущенной головой, глядя куда-то под ноги. — С тобой всё будет в порядке? — Голос неимоверно тихий, на уровне шёпота. Потому что это слишком личное. Открыта слишком уязвимая, не выбитая кулаками часть души. — Ты же вернешься? Тяжелая рука легла на голову. Мягкий, по-отечески теплый взгляд пробирал до основания, заставляя сердце болезненно сжиматься. Другие скажут неправильно, считать близким того, кто был к тебе так жесток, но что она могла поделать? Мэзэко стал единственной опорой, настоящей родительской фигурой в череде мрачных силуэтов людей, желающих использовать девушку в своих мерзких играх. Если она падала он поднимал, поэтому падения стали совсем не страшны ведь за спиной всегда стоял тот, на кого можно рассчитывать. Именно Мэзэко взял тогда за руку дрожащего ребенка и вывел к свету. Размытый за годы образ отца принял его очертания. Потерять его значило снова потерять отца. — Глупая, куда я ещё могу деться? Неприятно предчувствие свербило в уголке мозга. Оно проходило через всё тело жаля в самые больные точки оголенного нерва, которым стало тело после того, как учитель ушёл в город. Желудок сводило от сильной судороги, как это зачастую случается в момент повышенной тревожности. — Онни! — Хикари вышла из-за угла с криком нагоняя её в коридоре на пути к спальне. — Ты разве недолжна быть сейчас в медицинском отсеке? — С чего бы это? — Точно, тебя же не было. Учитель Маю разделила нас на две группы и велела первым отправиться в лазарет сегодня. Все уже побывали там кроме тебя. — На резонно возникающий вопрос, подруга лишь пожала плечами, толкая в противоположную сторону. — Я во второй, поэтому пойду туда завтра. Поторопись пока не хватились искать. Странность происходящей ситуации не давала трезво её оценить. Лазарет? Да их не отправляли туда в последнее время даже если ученик истекал кровью. Главы кланов сократили финансирование, а препараты были дорогими и тратить их на расходный материал считалось расточительством. Максимум могли вколоть морфин, действие которого было настолько кратковременным, что остальное время дети продолжали корчиться от боли. Предчувствие усиливалось, набатом отдаваясь в голове глухим шумом. Дойдя, она увидела медицинский отсек, зияющий пустым дверным проёмом, а чуть левее стоял человек в белом, перепачканном свежей кровью халате. Он вытирал руки о не менее грязную тряпку, обращая внимание на новоприбывшую. Странная улыбка мелькнула на тонкой полоске губ. — Опоздавшая? Проходи я тебя ждал. — С этими словами мужчина указал на железную кушетку, накрытую белой простыней, с шумом закрывая тяжёлую дверь за спиной. Жутковатый холодок перехватил дыхание, заставляя ноги дрожать. Пусть на вид доктор был довольно стар, с угольно-черным ёжиком волос, светлыми, почти белыми глазами, но от него исходила зловещая аура чистейшего безумия. Липкий страх сковал конечности, однако, причины этого чувства определить не получалось. Ну не могла же опасность заключаться в немощном старике? — Ложись, прелесть моя. — Как только спина коснулась твердой поверхности руки сковали кожаные ремни. — Нам предстоит небольшая операция. — Он достал коробку с какими-то инструментами. — Что вы делаете? — Сердце колотилось, воздух не шёл в лёгкие, она старалась вдохнуть глубоко, но тело не слушалось, осознание ужаса положения полностью уничтожало волю. Взбрыкнув, размахивая ногами, которые в ту же секунду рывком освободили от тонкой ткани, связывая по краям кровати. От непонимания происходящего захотелось кричать, но крик застрял в глотке, стоило мужчине вытащить металлические щипцы, заостренные к концу. Секунду удовлетворенно любуясь предметом, он направил его на нижние конечности. — Нет…нет, прекратите! Не надо! — Душераздирающий вопль пронёсся под сводами серого потолка. В голове стоял туман, а в мышцах поселилась нестерпимая и жгучая боль. Болело всё. Каждый сантиметр тела. Каждая жилка стонала и кричала, взывая к помощи. Она проникала под кожу, до самого мозга костей. Ничего не ломали, не позволяли потерять сознание от болевого шока — прицельная точность, максимальная жестокость. Доктор наслаждался истошными криками, блаженно прикрывая глаза. Ухмылка не сползала с лица. На секунду всё дрожащее естество охватила дикая злоба. Желание стереть мерзкую улыбку засело в теряющем связь с реальностью сознании. Раскроить морду и убить, не проявляя жалости, как учил Мэзэко. Теплая жидкость маленькой струйкой побежала по ноге. Зловещая аура или запах — без разницы — остались позади, и вместе с ними остались секунды кошмара наяву, казалось бы, беспредметного, но в то же время мощного и всепоглощающего. Что с ней сделали? Не важно. Ничего больше не имеет значение. Они добились своего. Игрушка под напором сломалась окончательно. — Вот и всё. Видишь, почти не больно. Сегодня можешь отлежаться, но завтра с утра иди на занятия, хорошо? Мужчина как ни в чём не бывало вытер руки о тряпку, кивая в сторону отворившейся двери. Напевая незатейливую детскую мелодию, он сложил окровавленные инструменты обратно в чемоданчик и вышел в коридор. — Всюду вишня в цвету, и куда ни кинешь взгляд, под весенним небом сад. Ох, я голоден. Надо попросить директора угостить меня говядинкой.« — Всюду вишня в цвету, и куда ни кинешь взгляд, под весенним небом сад.
Бродит ветер по нему, словно в розовом дыму. Это вишня в цвету, вишня это цветет. — Мам, спой ещё раз! — Дорогая, я пела уже второй раз. Хватит с тебя. Ложись спать. — Ну! Ещё один разочек, прошу…»
— Прошу…достаточно. Слезы перестали катиться градом, а рёв перешёл в короткие всхлипы. Дже Ха прикрыла глаза и уши освободившимися руками, сворачиваясь в позу эмбриона. Сработал защитный механизм, желающий сохранить остатки разума. Потому что если вы не видите зла, не слышите зло и не говорите о нём, значит вы в безопасности.