Я и мой странный парень

Сказать, что Нир был спокойным человеком, язык повернулся бы разве что у слепого и глухого, но он определённо был весьма терпеливым — горячий нрав гасил ледяной выдержкой. Последняя, впрочем, тоже сбоила из-за посмертного проклятья клана Бруха. Но Мари прекрасно знал, что его большой и страшный бойфренд сохраняет состояние покоя до тех пор, пока его никто ни о чём не просит и не пристаёт с разного рода претензиями. Лично у детектива вообще был карт-бланш почти на любые просьбы и претензии. Последние, впрочем, он высказывал редко: они обычно касались желания Айгнера контролировать всё от и до, что иногда перерастало в нездоровую манию — не хотелось бы, чтобы вампир превратился в параноика с шапочкой из фольги на голове. Несмотря на некоторые его замашки, он всё ещё оставался милым, и чудесным котёночком. — Я ебал тебя и всю твою родню до пятого колена, блять, понял?! Но, видимо, не сегодня. Нир влетел домой взъерошенный и разъярённый, благо хоть целый — не придётся складывать органы в нужные места и опять стричь волосы. Локхарт поднялся с дивана, чтобы поприветствовать его и обнять, но не успел даже рта раскрыть, когда военный злобно рявкнул и жестом остановил его. — Я тоже рад тебя видеть, — коротко бросил он. — Ты самый лучший, но не подходи сейчас ко мне. — Тяжелый день? — уточнил офицер. — Просто пиздец. — Подели… — Нет. Не могу, — тут же оборвал Айгнер. — Это секретно. — Вампирские делишки? — мягко спросил Мари. — Да. Извини, я… лучше немного помолчу. Такие ситуации случались редко, но иногда бывали. Не то чтобы это было слишком удивительно: у полицейского на работе тоже порой бывали отвратительные дни. Другой вопрос, что ему было проще поделиться своим настроением в хотя бы обтекаемых чертах, тогда как то, что обычно говорил вампир, это: «Меня бесит, что меня окружают мудаки, которые делают всё по-мудацки, а потом мне за них это мудоёбство разгребать!» — и это максимум, который он мог сказать, а всё остальное уже попадало под графу «секретных материалов». Печально было то, что Нира рвало на части от эмоций, а выплёскивал он их внутрь себя, по итогу делая себе хуже. В лучшем случае от него доставалось несчастной книге судоку, за которую военный садился, чтобы «переключиться». Детектив с сочувствием смотрел, как его парень беззвучно бесится из-за сломанного карандаша и изо всех сил старается не перевернуть стол вместе со всем, что на нём стояло — вслух он старался не ругаться, чтобы не напрягать Локхарта и Ватрушку. Офицер подумал, что рано или поздно такими темпами Айгнер либо взорвётся в буквальном смысле, либо принесёт в жертву несколько зданий — ни то, ни другое полицейского не устраивало. Вызывать злость вампира на себя было глупо и опасно, к тому же пострадали бы их отношения, потому что плохо от такого срыва стало бы им обоим. Но Мари просто умирал внутри, глядя на то, как Нир яростно жуёт жвачку, попутно курит и иногда начинает как зверь ходить туда-сюда по комнате. Тем не менее, он не зря так долго присматривался к характеру военного, чтобы так просто сдаться.

***

Когда Айгнер ощутил на своих плечах тёплые ладони, то вздрогнул и чуть было не заехал рефлекторно детективу в лицо — благо удержался. Сейчас это движение не успокаивало, а скорее стало ещё одним фактором складывающегося раздражения. Вампир коротко чмокнул офицера в руку, но не обернулся. — Я тебя тоже люблю, но держись подальше сейчас, — буркнул он. — Эй, кэп, а мы не могли бы договориться? — раздался над ухом залихватский голос. Честно говоря, в любой другой момент Нир бы поддержал эту игру, но сейчас его это лишь вызверило ещё больше. — Мари, что тебе, блять, надо? — рыкнул он, резко разворачиваясь. — Это не может подождать? Локхарт отпрянул от него с виноватой солнечной улыбкой. Он спрятал руки за спину и будто смущённо шаркнул ногой по полу, кашлянув. — Боюсь, что нет. Я немного… э… ошибся, так что… — Что ты, нахрен, несёшь? Военный не разозлился сразу только потому, что пребывал в лёгком недоумении от поведения полицейского — тот говорил и вёл себя как-то странно, будто играл в какую-то игру. Айгнеру потребовалось несколько лишних секунд, чтобы сосредоточиться и понять, что детектив одет как на выход: брюки и рубашка, даже развязанный галстук болтался на плечах. Ещё секунда понадобилась, чтобы заметить на воротнике рубашки вышитый яркими зелёными нитками крестик. Вампир их сам намётывал в свободное время и не ленился только потому, что был лично заинтересован: такими крестиками Мари разрешал помечать одежду, которую было не жалко порвать. И зелёную резинку ещё на руку надел: он так говорил о том, что будет вести себя как сука и напрашиваться всеми возможными способами. По чести, Нир сперва на самом деле разозлился: на все эти церемонии у него не было желания. Были только раздражение и ярость, которые вполне неиллюзорно сейчас нависли над головой офицера, и держался военный исключительно из последних своих крох терпения. Кому хочется срываться на любимого человека? — Я не в настроении, извини, — он нахмурился и поднялся было со стула. — Наверное, я лучше просто погуляю. Айгнер поднялся было со стула, когда полицейский вдруг намеренно налетел на него, резко вжимая в стену. Вампир на секунду так опешил, что даже не успел отреагировать. — Я боюсь, кэп, что если мы не решим это сейчас, то последствия нас потом догонят, — настойчиво произнёс Локхарт. — И потом, подобное лучше делать со мной, чем с кем-то другим, м? — он слегка ухмыльнулся. Нир разъярённо оттолкнул его от себя, но почти сразу же схватил за рубашку и подтянул ближе. Одежда надсадно затрещала, вызвав у детектива лёгкую усмешку. — Ты соображаешь, что ты делаешь? — рявкнул он, отчётливо ощущая, как в глазах темнеет, а голову начинает туманить звериным голодом. Офицер в долгу не остался — снова оттолкнул военного от себя, крепко прижимая его за плечи к стене. — Ничего такого, кэп, — он накинул на него галстук и с придыханием потянул на себя, — с чем мы не могли бы справиться вместе. Айгнер ощутил, как в руках начинает расходиться ткань чужой рубашки, а сознание начинает куда-то уплывать. Мари выглядел так, будто точно знал, что будет дальше и лишь потянулся за причитающимся ему поцелуем.