Оптимизм

      1.       Этого не может быть!       Этого не может быть, но всё-таки так и есть. Мы находимся в тексте.       Я сделала всё, как написал Эрнст в записке. То есть посмотрела его «важные» вещи в столе. И нашла текст, который был написан его почерком. Прочитав всё, я поняла, что это наша реальность.       Получается, Эрнст — автор? Тот самый автор, которого ищет Моника? Тот самый автор, который допустил самоубийство Юри?       Я пишу это, потому что он хочет, чтобы я всех осчастливила. Я без понятия, как это сделать. Нельзя же вычеркнуть неприятные моменты? Это было бы слишком просто. Да и Эрнст так бы и сделал, если бы это было возможно.       Еще там, в столе, лежал древний кнопочный телефон и записная книжка. В ней страницы были разлинованы таблицей. В первом столбце было имя, во втором — комментарий, в третьем — номер мобильного. Торчали закладки, на которых были написаны года. Книжка велась всего четыре года.       Читать было интересно. Особенно — комментарии. «С ней я лишился девственности». «Вместе пишем музыку», чуть ниже другой пастой дата и подпись: «Умер». «Терапевт. Вопросы задавать после попойки. Трезвым посылает на хуй». «Продает траву». «Моет трупы». «Ест всё подряд». «Проститутка по профессии». «Торчит». «Судмедик». «Думает, что у меня туберкулез и жалеет меня». «Собирает гербарий». «Уже несколько месяцев не отдает долг», чуть ниже: «Прошло два года, так и не отдал». «Проститутка по жизни». «Биолог, фанат Дарвина и эволюции». «Затыкает мне рот и запрещает материться». «Производит взрывчатку». «Полная дура», ниже: «Дура дурой», еще ниже: «Клиника». «Научил отбивать чечетку». «Рыбак». «Ветеринар». «Который лысый и маленький», ниже «…но не хуй».       И так далее. Не знаю, нужны ли мне все эти люди.       Мне стыдно признаваться, но мне страшно.       Я боюсь перестать писать, вдруг мы все пропадем. Я не понимаю, как работает текст.       Однако, никто об этом не писал, но всё это произошло.       Наш литературный клуб удалили с фестиваля, потому что не была готова программа для него, и участников осталось трое. Потом Моника распустила литературный клуб и занялась какой-то другой школьной деятельностью. А Егора исключили за прогулы. Он вообще не выходит из дома.       Я тоже ни с кем не встречаюсь, сбрасываю звонки отца. Я только написала ему, что ухожу к Эрнсту и всё такое, чтобы он не вызвал полицию, не стал искать. Я надеюсь, до него очень поздно дойдет новость о том, что Эрнста в городе нет.       Я пыталась до него дозвониться, но он оставил и адекватный телефон дома.       Мне нечего писать, но я так боюсь перестать…       Я бͅо̉юсь.͝.ͅ Тол͠ько ͅбы н͜е͜ п̆е͝р̚ес́тӑть͝ пӥ͝са͝т͠ь͘.̚.͆.͝ ͝Зач͠ем о͝н̉ ͅс͘валил на м͘еня ͜т͐аͅкую ͠от̕ве̚тст͘веͅн͠ность? ͜! ͅ       Черт, я исчеркала почти всё. Я надеюсь, это никак не повлияет на нашу реальность…       Я нашла еще одну записку! Приклеиваю:       Нацуки, запомни основное: у хорошего автора персонажи живут сами по себе. А живых людей контролировать сложно.       Я не смог защитить Юри. Но ты сможешь защитить остальных.       Я не могу писать тебе прямо, понимаешь? Моника может увидеть. Хотя, я не знаю, как она получает доступ к тексту. Но, всё равно, ни в коем случае не удаляй ее из сюжета. Это может повредить фандом. И нашу реальность.       Теперь мне понятны странности Моники.       Так, отлично. Персонажи живут сами по себе. А что тогда делает автор? Придает им форму? Подталкивает к действиям? Продумывает глобальный сценарий? Если так, то я не хочу быть автором.       Он не может мне писать прямо… За это я его и ненавижу. Эрнст всегда так себя ведет: я не могу писать тебе прямо, мы не можем открыто встречаться, а потом я узнаю от Моники, что он͝ п͠ара͝л͜л͜ел͝ьн̚о вст̈р͝еча͌е͗т̐ся͝ с͝ ͅЮͅр͜и̕.А я еще у него спрашиваю, почему он мне не сказал раньше, а он мне, блин: так ты же не спрашивала. То есть если я не спрашиваю, слушай, Эрнст, а ты случайно не женат, то мне и не надо рассказывать?       Я перечитала первые две части, и вот что мне показалось интересным.       Повествование ведется от третьего лица, а не как я пишу сейчас. Эрнст появляется во второй части вместе с замечательными вставками-историями про литературный клуб до появления Летова. И всё бы ладно, у меня действительно есть все воспоминания, о которых говорит Эрнст, но в первой части на них нет никаких намёков. Это оправдывается тем, что Егор поставлен вместо главного героя, Эрнста, которого мы любим, но! Разве это не парадокс? Мы с Юри ведем себя так, как будто видим Егора-Эрнста впервые, но вообще-то мы уже его видели и познакомились, и у меня остались об этом воспоминания. Еще кое-что. Эрнст упоминает, что с Моникой у него секс по дружбе,       Мы с ней друзья с привилегиями. Что? Ты не знаешь, как это бывает? Ну… даже не знаю как объяснить. Дружба плюс секс, без каких-либо сильных чувств.       а с Сайори он не сильно тепло общается,       Мне Сайори чисто как сестра и не более.       однако, у нас следующая ситуация. Ему в первый раз предлагает вступить в клуб Моника,       И вот Моника как-то предложила мне вступить в клуб. Да, Моника. Я же говорю, мы с Сайори не близки, чисто «привет-пока».       и он ей отказывает, а потом Сайори предлагает вступить в клуб Егору-Эрнсту, и тот соглашается. Почему? Я не спрашиваю, почему он согласился, а почему мы не обратили на это внимание? Ну, не мы, а Моника. И у Моники есть доступ к воспоминаниям Егора, то есть она осознает, что это не Эрнст, а другой персонаж. Какого черта тут происходит?!       Я так устала. Я читаю этот текст уже в пятый раз и ничего не могу понять, только вгоняю себя в логические ловушки.       Попробую еще раз. Егор падает в обморок или переживает паническую атаку. То есть его состояние меняется. Это произошло когда умерла Юри; когда Сайори дала ему свое стихотворение; когда Моника дала ему свое стихотворение; когда он встретил Эрнста… и, кажется, всё. Первое можно объяснить… нет, нельзя объяснить. Скорее всего, просто нервы. Второе и третье — из-за парадокса, который был создан или получился случайно. А встреча с Эрнстом… почему? Из-за парадокса: появление главного героя, за которого был до некоторого времени Егор? Или просто появление персонажа-автора, взлом и вмешательство в текст? Но почему именно Егор настолько чувствителен к тексту, а не, например, Моника, которая как-то может даже в него вмешиваться?       Столько вопросов, так мало ответов. Может, мне смог бы ответить Егор? Надо будет как-то с ним связаться и привлечь к расследованию. Если Эрнста нет, то главный герой, получается, опять Егор. Нельзя же вести повествование без главного героя…       И без автора.       Я перечитала еще раз и вот что нашла:       Летов всем телом повернулся к Эрнсту.       — Ну а все-таки? Если автор есть, то он бессмертен?       Эрнст поджал губы и уставился вдаль.       — Смотря, где он сейчас находится. Во сне, например, никто не может умереть.       — Патологоанатомы шлют привет.       — Из сна можно не вернуться, но умереть нет. А автор… — Эрнст сделал паузу. — Автор показывает себя в тексте только в крайних случаях. И с самых необыкновенных сторон. И самыми необыкновенными способами. Поэтому, чтобы убить автора…       — …надо избавиться от текста, — продолжил Летов и кивнул. — Юри жива, пока с нами ее третьесортное творение.       Почему я раньше этого не заметила? Эрнст дал намек — нужно спать. Нет, не это хотела написать. Эрнст дал намек, что через сон можно связываться с автором или что-то такое… В общем, сон — это что-то очень важное.       Я нахожусь в его квартире два дня, и я толком не спала. Сегодня попробую.       2.       Нацуки ходила по большому каменному залу. Холодный и высокий готический замок. За огромной дверью посередине слышится приглушенный галдеж и визги. Нацуки подходит, но не решается открывать эту дверь. Краем глаза она замечает маленькую дверцу слева. Совсем-совсем маленькая, в половину роста Нацуки. Она без труда открывает ее и входит внутрь.       Справа — черная дыра, из которой извергаются равномерный шепот и слова. Дыра растет, но остается на месте. С левой стороны в дальнем углу забился Летов. Он пялится на свои окровавленные руки и плачет. Лицо в царапинах, губы дрожат, волосы всклокочены. Нацуки подходит к нему.       — Что тут происходит? — Он не отвечает, и Нацуки осторожно бьет его по щеке. — Эй, Егор? Ты же в моем сне. Или я в твоем. Не принимай это так близко к сердцу.       Летов непонимающе смотрит на нее и вытирает руки о свои штаны. Трясет головой, истерично бормоча.       — Спасибо, что пришла и подарила мне осознание! О великая спасительница Нацуки! — Летов нахмурился. — Просто ты не понимаешь, что я не сплю…       Нацуки недоумевающе посмотрела на него.       — Не… не спишь? — переспросила она. — То есть это тебя выбросило в мой сон?       — Это я должен знать? — прокричал Егор. — Я, блять, поэт, сижу занимаюсь своими поэтическими делами, и тут пожалуйста! Я думал, это опять дереализация нахлынула, а это у нас неповторимая Нацуки колдует.       Нацуки перебила его.       — Мне нужно тебе сказать… и быстрее. Эрнст — автор текста.       — То есть и автор, и текст всё-таки существуют?       — Да! И Эрнст уехал, и теперь автор — я.       — Почему?       — Он так решил!       Летов встал и еще раз вытер руки об штаны. Зачем-то понюхал их. После этого сказал:       — И что ты планируешь делать?       Нацуки вздохнула.       — Я не знаю. Он сказал, что мне нужно сделать всех счастливыми, исправить нашу историю, но я не знаю, как это сделать. Помнишь, он рассказывал тебе про сон? Так вот, я решила немного поспать. Я подумала, что во сне ко мне придет Эрнст и пояснит всё… Но тут появился ты.       Летов улыбнулся и сделал комичный книксен.       — Я, извиняюсь, сам ничего не понимаю.       — Но ты очень чувствителен к тексту. Может, ты поможешь мне? Я вряд ли справлюсь одна.       Летов поднял брови.       — Неужели мне это говоришь ты?       Нацуки пожала плечами.       — Отчаянные времена.       Летов похлопал ее по плечу и хмыкнул.       — Знаешь, возможно, это всё-таки моя кукушечка окончательно усвистывает, так что давай договоримся так. Утром, часов в одиннадцать, встретимся на заднем школьном дворе, на той скамейке. Если ты придешь, я буду тебе помогать. Если не придешь, то, получается, нашего разговора и не было.       — Та скамейка, это та, на которой вы с Эрнстом мило беседовали? — уточнила Нацуки. Получив положительный ответ, она сказала: — Что ж, до встречи. Надеюсь, что это не просто мой дурацкий сон.       — Взаимно, — сказал Егор.       Они постояли какое-то время друг напротив друга, но не пропадала ни Нацуки, ни Летов. Егор потер нос и прервал долгое молчание:       — Ты собираешься просыпаться?       Нацуки раздраженно развела руками:       — Я не знаю, в чем дело! Может, нужно выйти из комнаты?       Нацуки подошла к маленькой двери, открыла ее и…       …проснулась.

***

      Суббота, около десяти утра. Я перечитала текст и увидела новые записи. Или Эрнст поставил свое творение на «автопилот», или же текст существует отдельно от автора. Это, кстати, хорошо, потому что мне не очень-то хочется описывать каждый свой шаг. У меня не было в детстве страсти к ведению дневников.       Итак, мне предстоит проверить, действительно ли у меня получилось связаться с Егором через сон.

***

      Нацуки пришла к назначенному месту встречи, где ее уже ждал Летов.       — Ого, — удивился он, — я не думал, что ты придешь. Ты ведь тут не просто так гуляешь?       Нацуки села на скамейку.       — Нет. Из-за сна. Я принесла текст.       Она достала из рюкзака пачку исписанных листов. Летов с интересом пробежался глазами по тексту.       — И он действительно меняет нашу реальность?       Нацуки кивнула, а потом нахмурилась и неуверенно покачала головой.       — Правда, я этого не проверяла. Я не знаю, как это работает.       — А надо проверить, — сказал Егор и вытащил из кармана шариковую ручку. Написал: «Пошел дождь». Запрокинул голову, наблюдая за небом, которое стали затягивать тучи. Через некоторое время начал накрапывать мелкий дождь. Нацуки по-детски обрадовалась:       — Получилось!       — Подожди, — сказал Летов и написал еще одно предложение, перед этим прикрыв его ладонью. Пристально посмотрел на Нацуки. Та с раздражением потянулась к тексту.       — Ты ничего не хочешь сделать? — спросил Егор.       — Только посмотреть, что ты там написал, — сказала Нацуки и выхватила у него листы. — Чего? «Нацуки от радости села на шпагат»? Да я даже если бы умела садиться на шпагат, так бы никогда не сделала!       — То есть текст исключает алогичность, — заключил Летов и покивал сам себе головой. — Просто так переписать историю не получится.       Нацуки поправила листы и положила обратно в рюкзак.       — Давай пойдем в дом Эрнста и подумаем обо всём… Я чего-нибудь испеку, а ты спокойно перечитаешь всё и подумаешь.       Летов усмехнулся.       — Эрнст переложил ответственность на тебя, а ты — на меня.       Нацуки надула щеки.       — Ничего я не перекладываю! Мне просто нужна помощь.       — Ладно, ладно, — засмеялся Егор, — верю.       Через час Нацуки хлопотала с выпечкой, а Летов сидел за кухонным столом, потягивал чай и читал текст.       — Смотри-ка, тут Эрнст выкрикивает: «Какое она имеет право вмешиваться в лор персонажей!». Зачеркнуто, но, в целом, читаемо. Получается, персонажей можно менять. И Моника уже во всю этим занимается.       — Менять персонажей? И как это сделать?       — Ну, смотри. В том эпизоде, который ты выделила, я говорю, что Юри жива до тех пор, пока живы её писульки. По сути, возможно, через личные предметы можно что-то делать… Моника могла взять что-нибудь у твоего отца?       — Да запросто, мы же подруги, ходим друг к другу в гости…       — Тогда надо попробовать, — сказал Егор. – Моника, помнишь, признавалась в конце? Мы вроде сейчас говорим об одном и том же. Грязный прием… ну, что поделать.       Нацуки поставила кексы в духовку и села рядом. Летов поднял голову и заговорщицки спросил:       — Где тут можно обоссаться?       — Где угодно, — ответила Нацуки. — А в туалет сходить — выходишь и вторая дверь налево.       Летов кивнул и вышел из кухни.       Сделав свои дела, он почувствовал чей-то взгляд на себе. Егор зашел в коридор и огляделся. Вдруг заметил на шкафу какую-то странную баночку. Летов достал ее и чуть не выронил из рук: там плавал одинокий карий глаз. Егор прибежал на кухню и поставил находку на стол перед Нацуки. Та рассмотрела ее и вскрикнула.       — Что это?!       — Глаз, — ответил Егор. — Глаз Эрнста, скорее всего. Я так думаю. Он же в последнее время ходил с повязкой.       — Он вырвал себе глаз?! Зачем?!       Летов пожал плечами.       — Может, поэтому текст продолжает писаться сам по себе. Короче, надо проверить мою теорию о вмешательстве в персонажей. Как думаешь, глаз — это достаточно личная вещь?       — А сработает? Эрнст же всё-таки автор.       — Он же ввел себя как персонажа, — сказал Егор и засомневался. — Попытка не пытка.       — А как мы будем действовать? — спросила Нацуки и принюхалась. — Кексы!       Она схватилась за полотенце и с его помощью открыла духовку, из которой вышло немного пара. Кексы не успели сгореть.       — Ты ляжешь спать вместе с глазом под подушкой, например. Я рядом посижу, — предложил Летов.       — С глазом под подушкой?! — воскликнула Нацуки. — Я так не усну!       — Закинешься снотворным, — сказал Летов и слабо улыбнулся. Посмотрел на кексы. — Мы хоть что-то делаем. Когда-нибудь нам за это воздастся. А теперь поедим и дождемся вечера. Никто не ложится спать во втором часу дня.       Вечером Нацуки положила банку с глазом под подушку и для надежности выпила снотворного. Егор вышел из комнаты, чтобы не раздражать девушку присутствием. Зашел в гостиную и принялся убирать на место разбросанные по дивану диски с фильмами. В целом, они неплохо помогли убить время: фильмотека у Эрнста была большой и разнообразной. Егор подошел к шкафу со стеклянными дверцами. Вверху, чуть выше его головы, стояли две простые закрытые вазы. Внизу — немного книг. Летов посмотрел на корешки. Книги стояли в таком порядке: «Собор Парижской Богоматери», «Немецко-русский словарь», «Справочник фельдшера», «Этикет», «Музыкальный словарь», потрепанный комикс по «Хоббиту», тоненькая брошюра «На заметку начинающим наркоманам» и третий том манги «Ванильные девочки». Немного поискав, Летов нашел и запылившийся «Портрет Маркова». Рядом с книгами валялся мп3-плеер с наушниками-капельками. Егор воткнул их в уши и стал изучать содержимое плеера. Там была только группа «t.A.T.u» с их альбомом «2000 по встречной». Летов сел на диван и стал переслушивать. Он всегда интересовался этой группой. Визжащий, но сильный вокал. Егор даже подумал о совместном проекте. А почему нет? Если получится вернуться в свой мир…       Когда песни про клоунов, полчаса и мальчика-гея уже были выучены наизусть, Летов включил телевизор и посмотрел на часы. Что-то его долго не выбрасывало в сон Нацуки. Наверное, просто ничего не получилось. Егор сам не заметил, как начал дремать.       Из этого нежного состояния полудремы его извлекла громко говорящая под ухом Нацуки. Летов полностью проснулся только к середине ее монолога.       — Я всё видела! Это было… жутко и интересно, и жутко-интересно. Очень много кубиков воспоминаний. И я видела Юри с Эрнстом… Моника не врала, он правда встречался и с ней тоже.       — Так ты видела его воспоминания? — Летов потер глаза.       — Да, дубина, я же сказала!       Егор улыбнулся от радости и странного, смешного обращения к себе.       — У меня даже появился план, — продолжила Нацуки. — И для этого мне нужна твоя помощь. Ты ляжешь со мной спать.       — Ура, — зевнул Егор. — Если для дела нужно спать, то я всегда готов.       — Подробности объясню во сне, — заключила Нацуки и побежала обратно в спальню. Летов поплелся за ней, упал на кровать и мгновенно уснул.       3.       Егор едет в каком-то лифте. Двери открываются, и Летов оказывается в какой-то бесцветной студии, где беспорядочно летают белые, серые и голубые кубы. Егор смотрит, как они пролетают мимо него. Эрнст разговаривает с каким-то мальчишкой. В следующем кубе — блюёт, а рыжий парень рядом успокаивающе хлопает ему по плечу. А здесь — разговаривает с Нацуки. Еще — лежит и не двигается, пытаясь остановить биение сердце силой мысли. Куб — пишет текст. Куб — ругается с вокалистом музыкального клуба. Кубы и клубы. Вот такой вот мир.       Сзади прогремел лифт. Летов обернулся и увидел Нацуки. Он заметил, что в воспоминаниях Эрнста она выглядела добрее и красивей. Что это? Влюбленность? Другое время? Или влияние пережитого горя — налицо?       — Прости, что опоздала, долго не могла уснуть, — сказала Нацуки. — Нафига я перед тобой извиняюсь… Как тебе тут?       Егор пожал плечами, тем самым отвечая сразу на два вопроса, и проводил взглядом куб, в котором на скамейку к Летову и Эрнсту подсаживается Моника.       — Не могу сказать, — признался Летов. — Как будто копаешься в чужом нижнем белье.       Нацуки пошла вглубь студии и взяла в руки один из белых кубов. На ее глаза навернулись слезы. Она протянула куб Летову.       — Мы должны изменить это воспоминание.       Егор принял куб. Там Эрнст приглашает Юри к себе домой. Вечером. Понятно, для чего. Обсудить «Портрет Маркова», конечно же. Книга тогда, наверное, еще не запылилась и лежала не между стенок шкафа.       — Посмотри, — сказала Нацуки, указывая на обнаженное тело Юри. — Ничего не замечаешь?       Летов нахмурился, пытаясь собрать воедино мысли, разлетающиеся в разные стороны от вида голой молодой девушки.       — Э-э, да вроде нет. А что я должен заметить?       — Нет порезов. Ни одного! Ни на ногах, ни на руках. Видишь? Я думаю, она начала вредить себе после… этого. — Нацуки запнулась. Летов посмотрел на нее, чтобы отвлечься и хоть как-то начать соображать.       — Возможно, — согласился Егор. — Она упоминала их секс в своем письме к нему.       Нацуки одним резким движением отобрала у Егора куб и пошла к лифту. Пару раз провела ладонью по лицу. Нервная наполеоновская походка.       — Не отставай. Мы изменим это воспоминание, и текст поменяются. И все, черт побери, будут счастливы.       Нацуки поставила куб в специальное отверстие в лифте, которое Летов заметил только сейчас. Лифт открылся, и они вошли в него. Егор повернулся к Нацуки:       — Из сна можно не вернуться, помнишь? Ты уверена, что мы всё делаем правильно?       Нацуки молча кивнула.       Двери лифта открылись, и они увидели темно-синее небо и улицу, на которой живет Эрнст. Егор с Нацуки скрылись в кустах — к ним приближались две знакомые фигуры.       — Какой план? — шепнул Летов. — Разгоняем их веником друг от друга, как собак?       Нацуки прижала указательный палец к губам и раздраженно шикнула.       — Заходим в дом, ты задерживаешь Эрнста в душе. Я в это время отвлекаю Юри. А потом — по ситуации. Я почему-то уверена, что она сама сбежит.       — План — хуйня! Как я его задержу в душе? Э-эй, ты куда?       Нацуки выпрыгнула из кустов и юркнула в дом вслед за скрывшейся парой. Летов, стараясь не издавать лишних звуков, побежал следом.       Нацуки остановилась в коридоре, прислушиваясь к приглушенным голосам. Затем — молчание, во время которого Егор хотел было пойти вперед, но Нацуки нервно отпихнула его назад. Снова послышались голоса. Летов недоуменно развел руками, мол, когда они закончат пиздеть, Нацуки показала ему фак. Потом показала, в каком направлении идти. Егор опять решил тут же пойти, но Нацуки снова его толкнула и погрозила кулаком. А голоса всё гудели, время от времени затихая, что сводило с ума Летова.       — Что. Они. Так. Долго, — беззвучно проговорил Егор, активно жестикулируя возле рта, но Нацуки его и без этого прекрасно поняла. Она молча показала на свои губы. Летов приподнял бровь. Нацуки закатила глаза и отправила несколько агрессивных воздушных поцелуев. Егор закивал, мол, понял.       Послышались шаги. Нацуки снова показала направление, и Летов на цыпочках пошел за Эрнстом в душ, пытаясь держать расстояние. По дороге он прихватил темные солнцезащитные очки в вырвиглазной ярко-желтой оправе и надел на себя. Чтобы Эрнст его, если что, не узнал. Хотя сейчас они и не знакомы. Но мало ли, как это может отразиться на будущем.       Нацуки повернула в пустую гостиную и стала ее внимательно рассматривать, будто видит впервые. Заметив в дверном проеме Летова в солнечных очках, она покрутила пальцем у виска. И опять показала в сторону душа. Егор сделал вид, что снимает штаны и махнул туда же. Нацуки кивнула и показала окей.       Зашумела вода. Летов осторожно зашел в душ. Он здесь был впервые. В общем-то, душ как душ — корзина для грязного белья, раковина и душевая кабинка. Егор почесал затылок, думая, как задержать Эрнста. Он медленно спустился на корточки и потянулся рукой к крану раковины и начал поворачивать туда-сюда. Из кабинки послышались тихие маты. Эрнст сойдет с ума, пока настроит себе воду. Если Эрнст повернет голову, то никого не увидит, потому что Егор лежит чуть ли не под раковиной и неплохо сливается с серым полом. Летов ухмыльнулся и поправил дурацкие очки.       Тем временем Нацуки отчаянно пыталась придумать, что делать. Показаться Юри — глупо. А других идей не было. Вот она услышала, как выключилась вода. И как Летов метнулся из душа в туалет. А потом Нацуки сделала первое, что пришло в голову: ударила плечом по шкафу гостиной и нырнула под диван.       Дверцы раскрылись, две вазы пошатнулись и упали, с грохотом разбиваясь. Нацуки зажмурилась. Прибежала Юри. Она наклонилась и подняла один осколок, который оказался бывшим донцем. Там была написана дата.       Первым, что увидела Нацуки, когда открыла глаза, были осколки в странном сером песке, которого было очень много. И обе девушки, не видя друг друга, поняли, что это были не вазы, а урны с прахом.       Эрнст вышел из душа и огляделся.       — Всё в порядке? Я слышал шум.       Он вошел в гостиную, и Юри поднялась. Нацуки как будто ударило по ушам воцарившееся напряженное молчание.       — Тут… — начала Юри.       — НЕТ! — гаркнул Эрнст. — Я не хочу НИЧЕГО слышать! Просто уходи.       — Я не…       — УХОДИ! — Его голос сорвался, и он скрылся в спальне. Юри кинула печальный взгляд на «Портрет Маркова» и медленно покинула дом. Нацуки выбралась из-под дивана и встретила в коридоре Летова. Они вышли из дома и молча пошли к тому месту, где они вышли из лифта.       — Я, кажется, понял, что произошло, — сказал Егор. — Интересно, у нас получилось?       Нацуки ничего не ответила. Только шумно дышала. Появился лифт, и они вошли в него. Двери закрылись, и они проснулись.

***

      Уже было утро, когда Летов открыл глаза. Он принюхался и почувствовал неповторимый запах блинчиков.       На кухне завтракала Нацуки с такой кислой миной, будто ее скоро уведут на казнь. Егор сел рядом и положил себе на тарелку несколько блинчиков.       — Доброе утро. Итак, что-то изменилось? Или это был просто сон? Чего ты такая хмурая, все же так, как ты хотела.       Нацуки отмахнулась от его вопросов.       — Просто чувствую себя виноватой. Можешь зайти в гостиную, там нет урн. Мы в измененной реальности.       Летов быстро уминал блины. На телефон Нацуки пришло несколько сообщений. Она улыбнулась. Хотя Егор вообще не интересовался, она пояснила.       — Эрнст спрашивает, почему ты спал с нами в одной кровати.       Летов грозя пальцем, проглотил блин и улыбнулся.       — Потому что я ваш лучший друг и должен всё контролировать, — сказал он и немного смутился от того, что, как Сайори, сразу же записался в лучшие друзья. И подавил застрявший в груди вздох по девушке.       Пришло еще одно сообщение. Посветлевшее лицо Нацуки побледнело. Пальцы задрожали, и телефон чуть не выскользнул из руки.       — Пишет… Юри, — сказала Нацуки. — Она… жива?       — Или у мертвых провели сотовую связь, — проворчал Летов. — Что пишет?       — Пишет, что литературный клуб собирается в кофейне посидеть и обсудить прошедший фестиваль. Ты понимаешь?! Прошедший… У нас всё получилось! Неужели это счастье?       Егор помотал головой.       — Подожди, не надо радоваться раньше времени.       Нацуки встала и засмеялась.       — Ты просто пессимист.       Она отвернулась и быстро стала что-то печатать в ответ.       — В два часа. — Нацуки отложила телефон. — Юри жива! Как я по ней соскучилась.       Нацуки взяла со стола тарелку и пошла к раковине. Сквозь редкие потоки воды Летов услышал всхлипывания. Егор сконфуженно облизал пальцы.       — Не надо плакать.       Нацуки вытерла тарелку полотенцем, и улыбнулась сквозь слезы.       — Это я от счастья.       — Поставим чай? — спросил Егор. — Я не хороший психолог, но выслушать могу, если что. Ты в последнее время сама не своя. Я понимаю ситуацию, конечно, но после путешествия в голову Эрнста ты совсем расклеилась.       Нацуки вздохнула и нажала кнопку на чайнике. Села напротив.       — Просто когда разбились эти урны, я поняла, что кто-то также взял и нагло втиснулся и разбил всю мою жизнь. Сначала я обвиняла в этом отца, потом тебя, потом мы все — Монику, но оказалось, что виноват самый любимый и лучший человек в мире, всегда находившийся рядом и так красиво говорящий. Но даже после этого я его всё равно люблю. — Нацуки заплакала. — Как оказалось, я его даже не знаю. Я даже не уверена, что он человек и что он существует. Я его ненавижу и люблю одновременно.       — А Юри?       Нацуки посмотрела на Егора холодным и угрожающим взглядом.       — Что — Юри?       Летов отошел к вскипевшему чайнику.       — В контексте вашего треугольника. Я поздно об этом задумался, но вообще, хорошо, что хоть до меня дошло. Если ты подумала, что психику Юри раскачал и разрушил именно Эрнст, то почему тогда ты решилась менять это воспоминание? Нет, не так. Почему ты хочешь продолжать с ним встречаться?       — А почему ты скучаешь по Сайори? — съязвила Нацуки.       Егор пролил кипяток мимо чашки к себе на руку и вскрикнул от боли.       — А-а с чего ты решила, что я по ней скучаю?       Нацуки усмехнулась.       — Ты дурачишься, как она. Ты тянешь гласные, как она. Мы ведь давно друзья, я хорошо знаю Сайори и помню, каким был ты. Она повлияла на тебя. Ее оптимизм повлиял на тебя. Ты хочешь сохранять лицо, но Сайори в тебе проскальзывает.       Летов уронил чайный пакетик на пол и в бешенстве от собственного волнения выкинул его в раковину.       — Я скучаю по той Сайори, в которой еще была личность, — пробормотал Егор. — И даже со своей болезнью и потерей смысла она не стала бы мне вредить. А у вас действительно разрушительные отношения.       — Если бы рядом был текст, я бы тебе показала, как Моника говорит тебе, что все отношения разрушительны.       — Она не так говорила, — сказал Летов и поставил на стол две розовые чайные чашки.       — Смысл тот же. Мы — мазохисты.       — Договорились. — Егор закатил глаза. — Мы хотя бы не страдаем, сложа руки. И точно от этого не получаем ни грамма удовольствия. Я, во всяком случае.       Нацуки положила голову на ладонь и задумалась.       — У меня предчувствие, что все наши усилия — бесполезны. Как у девочки в «Портрете Маркова».       — Ты тоже читала эту книгу? — поинтересовался Егор и прихлебнул чая.       — Наверное, все, кто был близок с Юри, ее читали, — грустно улыбнулась Нацуки.       Егор покачал головой.       — Всё уже не бесполезно. Юри жива. Литературный клуб не распался. Мы участвовали в фестивале. Может быть, выиграли. Даже если и есть что-то такое, что помешает гармонии — мы сделали очень много и сделаем еще больше.       Нацуки кивнула.       — А ты хороший психолог.       Она отодвинула чашку и остановилась у выхода из кухни.       — Как Сайори.       Когда она вышла, Летов позволил себе закрыть глаза и посидеть так несколько минут.

***

      Подходящие к кофейне Нацуки и Егор уже заметили в окне Юри, которая, судя по всему, опередила их всего на несколько минут. Она открыла книгу, Летов догадывался, какую, и задумчиво перелистала несколько страниц — как будто смотрела картинки.       Нацуки с распростертыми объятиями кинулась к Юри и прокричала:       — Как я рада тебя видеть!!!       Юри смутилась, а несколько сидевших посетителей равнодушно посмотрели или не посмотрели в их сторону, не отвлекаясь от своих собеседников. Вскоре к девушкам подошел Летов.       — И я тоже, — искренне сказал Егор.       — Все смотрят… Вы чего… — пробормотала Юри. Она покраснела и робко улыбнулась неожиданному вниманию к себе. — Садитесь.       Они сели, и Нацуки просто сидела и улыбалась, не в силах сказать ни слова. Юри смущенно водила пальцем по столу и смотрела то на Нацуки, то на Егора, как будто стесняясь того, что она пришла самой первой. На ней было милое темно-красное платье с короткими рукавами. Руки были белыми, мягкими, с нежной и чистой кожей.       — Прекрасно выглядишь, — сказал Летов Юри.       Юри улыбнулась и потупила глаза.       — Спасибо. Тебе стоит сказать Нацуки тоже самое.       — Я ее уже видел сегодня.       — Здорово, что мы собрались в неформальной обстановке, — сказала Юри.       — Как хорошо, что мы все живы, — прошептала Нацуки.       Летов легонько пнул ее ногой под столом. Но Юри не ощутила никакого подвоха.       — Да, это очень хорошо.       Двери с сильным грохотом ударились о стены, и через мгновение возле их столика уже прыгала Сайори.       — Ура-а! Литературный клуб здесь! — воскликнула Сайори. Окружающие уже прилагали усилия, чтобы игнорировать их столик. — А погодите-ка. Моника опаздывает!       — Привет, Сайори, — поздоровались Нацуки и Юри. Нацуки значительно посмотрела на Егора.       — Да, привет, Сайори, — сказал он. Сайори подскочила к нему и крепко обняла. Потом шутливо схватила за нос.       — Где ты был всю ночь? Я волновалась, — эти слова она сказала ему на ухо. Егор мотнул головой.       — Неинтересные дела на кладбище, — ответил он. Сайори округлила глаза.       — И ты меня не пригласил!       — Я подумал, ты…       — Нет, я бы с радостью пошла с тобой на кладбище. Я люблю кладбища! Ты принес оттуда конфет для меня?       — Нет.       — Мужчины! Еще один повод туда сходить.       — Куда? — переспросила отключившаяся от разговора Юри.       — На кладбище! — сказала Сайори. — Егор там был сегодня ночью без меня.       — На кладбище такая романтика, — мечтательно протянула Юри. — Я бы тоже там погуляла.       — А я — нет, — отрезала Нацуки. — Хватит с меня кладбищ.       Летов осторожно пересадил Сайори со своих колен на стул рядом. Он прокашлялся и спросил:       — А мы выиграли фестиваль, так ведь?       — Да! — улыбнулась Сайори. — Я до сих пор не могу нарадоваться! Всё благодаря Юри.       Юри покраснела.       — Ты преувеличиваешь мои заслуги.       — Я их преуменьшаю! — засмеялась Сайори. — Если бы не твоя красочная презентация и декорации, на нас бы никто не обратил внимания!       — Мы все хорошо поработали, — сказала Юри. — Егор тоже…       — О БОЖЕ! — воскликнула Сайори и тряхнула Летова за рукав. — Это ведь твоя первая неформальная встреча литературного клуба!!!       — Сайори, не кричи, пожалуйста, — поморщилась Юри и пугливо оглянулась.       — Пусть кричит! — засмеялся Летов. — Это ведь моя первая неформальная встреча литературного клуба!       Наконец, к ним подошел официант. Егор поднял на него глаза и увидел Эрнста. Нацуки вскрикнула.       — Эрнст, что ты тут делаешь?!       Эрнст пожал плечами.       — Тоже себя часто об этом спрашиваю. — Посмотрел на Юри и на Летова. — Работаю.       Он положил стопку меню на стол.       Летов заметил, что его обычный золотистый загар сменился странной бледностью, под глазами синели мешки, волосы подстрижены. А взгляд из ленивого стал абсолютно равнодушным. Все глаза, кстати, были на месте.       — Я подойду через несколько минут, — сказал он и ушел.       Сайори наклонилась к Нацуки.       — У вас так и не складывается интимная жизнь?       Юри строго посмотрела на Сайори.       — Сайори, это неудобно. Тем более, он сейчас держит траур по родителям. Повторно. — Она вздохнула.       Нацуки растерянно смотрела на подруг. Сайори фыркнула.       — Когда он уже простит тебя, Юри?       Юри слабо передернула плечами.       — Он говорит, что не сердится на меня. Но мы теперь вообще не общаемся.       Юри вздохнула еще раз. Сайори потянулась к ее руке.       — Не бери в голову. И ты тоже не грусти, — сказала она Нацуки.       Нацуки посмотрела на приближающегося Эрнста. Сайори отогнала его быстрой фразой:       — Нам четыре капуччино!       — Я хочу латте, — слабо возразила Юри.       — Три капуччино и одно латте!       Эрнст чиркнул на ходу что-то в блокнот и ушел к барной стойке.       — Нет, он вообще плохой официант, — сказала Сайори. — Не должен официант ходить таким грустным. Как будто его тут держат в рабстве.       Сайори раскрыла меню и стала изучать десерты. Нацуки занялась тем же.       — Всё в порядке? — вдруг спросила Юри. Нацуки не сразу поняла, что вопрос к ней.       — Мне просто немного тревожно, — ответила Нацуки. Сайори закатила глаза и захлопнула меню.       — Ситуация была почти полгода назад! Почему нельзя просто простить и всё?       — Действительно, — вдруг сказал Эрнст, незаметно появившийся с подносом, — родители просто вышли прогуляться. Всего-то.       Юри взволнованно начала извиняться, но Эрнст отмахнулся.       — Всё нормально, я пошутил.       Летов с интересом рассматривал молочную пенку, даже прихватил ее пальцем и попробовал. Сайори засмеялась. Егор тоже улыбнулся. Потом попробовал кофе. Одобрительно покивал головой и показал Сайори большой палец. Сайори тем временем закидывала в чашку весь принесенный сахар.       На телефон Юри пришло сообщение. Юри прочитала и вздохнула.       — Моника очень извиняется и говорит, что не придет.       — Да бли-ин! Почему? — воскликнула Сайори.       — Сказала, что это для нее очень неожиданно, — пожала плечами Юри. — Странно, она ведь сама предлагала собраться.       Нацуки с Летовым переглянулись. Сайори поставила чашку.       — Ладно, давайте расходится. Мы еще хотели с Егором пойти в книжный. Поискать Бодро… Борди…       — Бодрийяра, — помог Летов.       Нацуки с Юри согласились и предложили поделить счет на четверых.

***

      Прошло несколько дней в измененной реальности, прежде чем Летов начал реагировать на собственные подозрения. Все эти дни он общался только с Сайори. Ходил с ней в школе, обедал с ней же, ходил по магазинам и засыпал рядом с ней. Нацуки и Эрнст не выходили из дома. Нацуки заверяла Егора, что всё в порядке, и Летов охотно делал вид, что верит, чтобы подольше побыть с прежней Сайори.       В конце концов, совесть победила эгоизм, и Егор несколько раз приходил проведать Эрнста, но натыкался только на Нацуки, которая называла местоположение Эрнста. «Он не может, он на работе». «Он не может, он пишет». Однажды она даже сказала:       — Его нельзя отвлекать, он сейчас читает.       — Что делает? — удивленно переспросил Летов.       Но Нацуки уже закрыла перед ним дверь.       Сайори начала разделять переживания Егора, но не была с ним полностью согласна. Пыталась убедить Летова в том, что у всех пар бывает кризис и проблема не должна решаться «силами снаружи». А Егор-то знал, что это не просто кризис. И только сказал Сайори:       — Либо ты на моей стороне, либо нет.       И снова пошел к Эрнсту. И ему повезло: дверь открыл действительный хозяин дома.       — Заходи. Тихо, Нацуки спит.       Они прошли в гостиную, Эрнст быстро спрятал рюкзак. Выглядел он абсолютно несчастливым: похудевший, бледный и скучный.       — Она сейчас часто спит, — вздохнул Эрнст. — Если ты к ней, то можешь идти. Я не против. Лучше бы ты с ней встречался.       Летов присел рядом и протянул Эрнсту пачку сигарет.       — Я брал у тебя в кредит. Тут уже с процентами.       Эрнст странно посмотрел на протянутые сигареты, принял их и стал вертеть в руке.       — Да? Наверно. Я не помню. Я вообще многое стал забывать.       Он поскреб ногтем по упаковке. Егор втянул носом воздух и начал.       — Что у вас происходит? Мне сказали, что ты даже читать начал от отчаяния.       Эрнст сглотнул слюну и потупил глаза. Казалось, внутри он борется сам с собой. И всё-таки заговорил.       — Я никогда не думал, что жить настолько тяжело. Я перестал общаться с друзьями и гулять, потому что Нацуки нервничает, когда меня долго нет дома. Она мне не действует на нервы, заботится и всё такое, но когда я ложусь спать, мне постоянно снится, как она плачет. Я всё время вижу ее зареванное лицо и чувствую какую-то вину. Она ложится спать два раза в день. Ты можешь себе это представить? Она просто спит, сколько может. Наверно, она меня настолько не любит.       Эрнст откинул от себя сигареты.       — Я теряю память. Я не могу писать. Я не могу играть. Меня выгнали из музыкального клуба.       — Это всё из-за Юри? — осторожно спросил Егор.       — Я не знаю. Я сам виноват, не надо так привязываться к вещам. Раньше не так остро ощущалось одиночество, когда хоть что-то оставалось от родителей.       — Ты не собрал прах, получается?       — А куда? Да и какой смысл. Он же перемешался.       Эрнст встал и покачался на носках. Снова переложил рюкзак. Посмотрел на сигареты.       — Да почему же я нихрена не помню?       — Слушай, я постараюсь тебе помочь, — сказал Егор. — Можешь дать мне что-нибудь, что ты сейчас читаешь?       Эрнст открыл шкаф и протянул Летову какую-то странную книгу по истории времен Второй Мировой.       — Пожалуйста.       — Держись, Треш.       — Почему «треш»?       Но Летов уже убежал домой, кинул под подушку книгу и лег спать.

***

      Лифт пришел к назначенному месту. Егор вздрогнул от неожиданности. Вокруг летали серые и черные кубы. А на полу валялись осколки.       Летов пошел вперед и увидел Нацуки. Она сидела и рассматривала кубы. Некоторые она разбивала. Другие складывала в какое-то определенное место. И временами вытирала слезы.       Нацуки обернулась и вскочила, пряча какой-то голубой куб за спину.       — Что ты тут делаешь?       — Это что ты тут делаешь, — ответил Егор и взял куб из рук Нацуки. Осторожно отправил его в свободный полет, даже не глядя на содержимое.       — Укрепляю наши отношения с Эрнстом, — сказала Нацуки и схватила какой-то другой куб.       — Как именно? Хозяйничаешь в его голове? У него вообще-то уже депрессия.       — Я его вообще-то вообще не знаю! — закричала Нацуки. — Нет у него никакой депрессии.       Летов с силой отобрал у Нацуки новый куб.       — Нацуки, которую я знал раньше, не стала бы так себя вести. Это уже слишком. Ты убиваешь его личность. И свою тоже. Прекрати хотя бы сейчас.       Нацуки разбила еще один куб и заплакала.       — Нет! Мы встречаемся. И мы сможем быть счастливы. Если он забудет прошлые знакомства и будет со мной.       — Ты лишаешь его жизни, понимаешь ты это или нет? — воскликнул Егор. — Он — не я. Эрнст еще слишком молод и даже не нашел себя. По сути — заигравшийся ребенок. Он не заслуживает этой лоботомии. Лучше бы ты стала ему терпеливым единомышленником. Не поняла, но простила. Как он и просил.       Нацуки всхлипывала и повторяла:       — Я просто хочу нам счастья!       Летов обнял ее, лишь бы она ничего здесь больше не трогала.       — Нельзя сделать человека счастливым насильно. Дай ему созреть. Помогла бы лучше добрым советом и дружеским отношением. Раньше же вы хорошо общались?       Вдруг в студию влетел ярко-красный куб. Нацуки и Летов сразу же кинулись к нему. Красных кубов тут никогда не было.       Эрнст отложил «Собор Парижской Богоматери» и что-то написал в своем блокноте. Подошел к рюкзаку и достал оттуда несколько маленьких пакетиков с белым порошком. Неаккуратно высыпал всё содержимое на руку и поднес к ноздрям. Шумно втянул порошок в нос.       Летов вспомнил брошюру «На заметку начинающим наркоманам». Нацуки вспомнила несколько сомнительных знакомых.       Но они не вспомнили о том, что у Эрнста аллергия на кокаин. Потому что не знали этого.       Знал ли сам Эрнст?       В студию влетело еще несколько кубов черного цвета. В красном кубе Эрнст дрожал всем телом и срывался в истерике. Под сбившийся ритм фальшивившего сердца он в судорогах упал на пол. Эрнст согнулся и его несколько раз вырвало. Он попытался что-то сказать онемевшим языком, но изо рта вырвались только ужасающие хрипы. И без того бледное лицо побледнело еще сильнее, на лбу выступили капли холодного пота. Эрнст непослушными руками сгреб остатки кокаина и засунул его себе в рот и нос, отчего его опять вырвало, и живот скрутили схваткообразные боли.       Летов отвлекся и посмотрел на черные кубы. Эрнст в каждом скидывает по трупу в озеро. Его душит непонятная черная субстанция.       Это ненастоящие воспоминания. Это бред.       Лифт зашумел. Двери начали медленно закрываться. Летов подхватил Нацуки и прыгнул с ней в лифт.       Резкий толчок, и всё рухнуло. Сверху, со стороны студии, слышался устрашающий треск.       Они проснулись одновременно в разных местах. Нацуки забежала в гостиную и тут же выбежала в туалет: ей стало очень плохо от запаха, вида трупа и осознания смерти любимого и дорогого.       Вскоре примчался Летов. Он зашел в гостиную и посмотрел последнее написанное Эрнстом в блокноте.       «Если я выживу, пожалуйста, не спасайте меня, дайте умереть. Простите за запах. Труп, пожалуйста, сбросьте в озеро у дачного дома моих родителей. Адрес знает Сайори».       Егор вздохнул и увидел мп3-плеер рядом с телефоном Нацуки на спинке дивана. Он взял и то, и то, и начал искать контакты Моники. Нашел!       — Алло, Моника? Это Егор. Всё пиздец как плохо. Подходи к дому Эрнста, срочно. Лучше на машине. И возьми с собой Сайори. Не по телефону. Ты сама всё увидишь. Подожди, не клади трубку. Возьми побольше черных пакетов. Да, ситуация полный пиздец. Не знаю… А ты умеешь расчленять тела?       В телефоне послышались гудки. Видимо, Моника не услышала последнюю фразу.       Моника пришла через полчаса. В это время Летов отпаивал плачущую Нацуки чаем: «Теперь-то ты можешь его простить?». Увидев Монику, он вскочил и повел ее в гостиную. Моника охнула и закашлялась от непередаваемого «амбре». Егор ей показал запись в блокноте. Моника нахмурилась, и помахала перед собой руками, пытаясь привыкнуть к запаху.       — И ты реально хочешь кинуть его в озеро? Нас могут посадить. Боже…       — Он отравился кокаином, — зачем-то сказала Нацуки, заходя в комнату.       — Поздравляю его с этим, — сказала Моника. — Я не буду его тащить через весь город.       — Ты не на машине? — спросил Егор.       — У меня нет машины.       — А где Сайори?       — Она отказалась приходить. Вообще-то сейчас три часа ночи!       Моника кинула на пол сверток черных пакетов. Потерла руки. Закрыла глаза, в задумчивости пошевелила губами. Наконец, решилась.       — Ладно, я помогу вам. Хоть я и не понимаю, почему Юри жива, почему Эрнст появился в городе и покончил жизнь самоубийством и почему Сайори спокойно спит и не лечится от БАР.       Нацуки с Летовым удивленно переглянулись.       — Откуда ты знаешь о прошлой реальности? — спросила Нацуки.       Егор посмотрел на труп, затем на Монику. Перевел взгляд на книги Эрнста. И кое-что понял.       — А ведь Моника давно осознала, что мы находимся в тексте. И спала с Эрнстом. И Юри в нашей реальности тоже спала с Эрнстом. И тоже осознавала текст, только по-другому, по особенности своего характера. Помните, Эрнст называл Юри автором, а Монику — соавтором? Я подозреваю, что полное осознание передается от автора половым путем.       Нацуки округлила глаза. Еще больше она удивилась, когда Моника сказала:       — Да, Юри осознавала текст. Поэтому я и начала с ней… работать. Чтобы она не опередила меня, если вдруг автор заинтересуется нами. А автор — Эрнст, что ли?       — Да, — выдавила Нацуки. — Текст я бы показала, только он куда-то пропал. Я давно не могу его найти.       — А я давно не могу его читать, — отозвалась Моника. — Так это он изменил реальность?       — Нет, это мы, — быстро ответил Летов и поспешил сменить тему. — Давайте быстрее избавимся от тела, воняет пиздец.       Моника направилась к выходу, попутно кидая указания:       — Я принесу свой большой чемодан, а вы пока обмотайте его в пакетах. И постарайтесь… его согнуть, что ли. Пойдем пешком, в автобусе на нас могут обратить внимание. Запах, один чемодан, трое детей, сами понимаете. Возьмите побольше воды… а есть нам вряд ли захочется.       Егор с Нацуки неумело обклеивали Эрнста пакетами, время от времени прерываясь на свидание с унитазом. Моника скоро пришла с действительно огромным чемоданом на колесиках. По размеру он мог бы послужить неплохим гробом для подростка.       Втроем они переложили тело в чемодан и вышли на темную пустынную улицу.       — Четыре утра, идем с друзьями на дачу. Надеюсь, вы знаете, где она находится, — усмехнулся Егор.       4.       Троица уже шла по проселочной дороге. Моника успокоила, сказав, что до озера осталось совсем немного.       Всё это время они не останавливались, чтобы отдых их не расслабил и не сбил с пути. Только иногда Моника сменяла Летова, катя чемодан вместо него. Нацуки пила воду, ходьба шла ей на пользу — отвлекала от горя и приводила в порядок мысли. Теперь-то она знает ответ…       Солнце встало. Все трое сильно устали, особенно Егор, катящий неподъемный чемодан. Никто не говорил: берегли силы. Да и нечего было обсуждать.       Наконец-то они дошли до озера. Моника открыла чемодан, и труп упал в воду, нарушив синюю гладь водоема круговыми волнами. Эрнст сразу же пошел ко дну.       — Тут недалеко есть место с сильной энергетикой, можем там поспать, всё равно ключей от дачи нет, — предложила Моника. — Заодно я вам покажу, как я вмешивалась в текст.       Моника обняла обессиленную Нацуки.       — Прости меня, пожалуйста.       Нацуки ответила на объятия.       — Я тоже убийца. Теперь я тебя понимаю. И прощаю только поэтому. И, знаете, его тоже. Хоть смерть его не оправдывает. Просто я смогла понять себя.       Летов стоял рядом, пошатываясь от усталости и неожиданной нагрузки на его слабое тело.       — А это место недалеко, надеюсь? Я просто валюсь с ног.       Друзья миновали участок и вышли на пустырь. Моника быстро привела их к начерченной на земле пентаграмме. Рядом валялись пять черных свечей и объемная торба.       Все трое легли на землю, прижимаясь друг к другу для тепла, и, обессиленные от стресса и долгой ходьбы, мгновенно уснули.

***

      Лифт не открывался. Моника несколько раз постучала ногой по дверям, но ничего не происходило. Егор сунул пальцы в щель и попробовал разделить дверцы. Из маленького появившегося отверстия высыпалось несколько камней. Летов оставил попытки открыть лифт.       — Я не понимаю, в чем дело, — сказала Моника. — Я приезжала сюда на автобусе и проводила ритуал, после чего ложилась спать, и мне снилось, как пишется текст.       Моника раскрыла торбу и показала содержимое.       — Краски. Я выливала краски на бумагу.       Летов вспомнил зеленое пятно в тетради Сайори.       — И ты не видела автора? — недоверчиво спросила Нацуки.       — Нет. Только текст.       — Может, здесь, под нами, зарыта копия текста? — решила Нацуки.       — Возможно, — кивнула Моника. — Я несколько раз пыталась писать, но ничего не получалось. Тогда я догадалась писать на английском. Кажется, получилось. А потом я случайно получила доступ к воспоминаниям Сайори. И… стала этим пользоваться. Потом Юри. Егора. И Нацуки.       Нацуки сползла вниз по стене.       — Зачем?..       Моника вздохнула и закрыла торбу, вместе с ней и тему разговора.       — Я хотела привлечь внимание автора. Я хотела узнать его.       — Ну, и узнала, — ухмыльнулся Егор. — Знаете, я понял, как сделать всех счастливыми.       Девушки заинтересованно посмотрели на него и оживились.       — Как?       — Потом расскажу. Сейчас отдыхайте. Давайте хоть одну ночь поспим нормально.       Троица нажала на кнопку лифта и уснула медленным сном.       Когда они открыли глаза, солнце уже клонилось к закату. Летов повернулся и заворчал от боли: в неудобной позе он отлежал поясницу. Охая, проснулась Нацуки, неловко толкнув тоже проснувшуюся Монику, которая, в свою очередь, сонно чесала глаза. Бодряще чашки горячего кофе на них подействовало легкое щелканье затвора сзади.       — Ни с места, — предупредил голос Эрнста. — Или я вас застрелю.       — Ты не умеешь стрелять, — лениво возразила Моника и подняла руки вверх.       — А прикладом по голове ебнуть могу! — прокричал Эрнст. Нацуки встала и без страха повернулась к парню.       — И мне? — спросила она.       Ружье заходило в руках. Эрнст сделал усилие над собой.       — Вы превратили мой фанфик в сомнительное приключение по сновидениям с элементами сатанинской атрибутики!       — Можно претензию выражать покороче? — проворчал Егор, потирая поясницу.       — Я готов на всё, лишь бы это остановить, — закончил Эрнст.       — Перебьешь всех персонажей? — спросила Моника и тоже повернулась. Летов последовал ее примеру.       Эрнст-автор почти не отличался от своего персонажа. Только загар был неровный и пятнообразный. На лбу рассыпалось несколько засохших прыщей. Глаза близоруко щурились, а под ними синели мешки. Эрнст-персонаж теперь казался обработанной в фотошопе версией автора.       — Что такое фанфик? — спросил Летов.       — Что-то типа рассказа, — ответила Нацуки.       — А у нашего фанфика есть название?       Эрнст нахмурился.       — Да. «Оптимизм», — сказал он.       — Что-то не очень оптимистично выйдет, если ты убьешь всех персонажей, — заметил Егор. — Давай не будем горячиться и…       Эрнст кинул ружье на землю, развернулся и пошел быстрым шагом назад. Вдалеке послышался рев автомобиля.       — Да, блять, я плохой автор. Я не могу исправить то, что сам нахуевертил, свалил проблему на вас — нате-ка! И вы тоже добрые инфантилы. Устроили хуйню, довели моего персонажа до суицида, вые…       Эрнст не успел договорить: его сбила машина, на полной скорости примчавшаяся откуда-то слева. Автор отлетел далеко в сторону, оставив на лобовом стекле кровавый след. Из побитой машины выскочила Сайори. Егор побежал к ней навстречу.       — Я выбрала! Я буду с тобой! — чувственно сказала Сайори и обняла Летова. — Я кого-то сбила?       — Нет, никого, — успокоил ее Летов. — Откуда у тебя машина?       — Это старая отцовская, — улыбнулась Сайори и крикнула девушкам. — Ну что, поехали?       Моника первой подошла к Сайори.       — Только поведу я. У меня хоть права есть, я получила их совсем недавно.       — Ладненько! — Сайори усадила Егора на заднее сидение и села рядом, попутно включив радио.       Моника села за руль. Нацуки, у которой глаза на лоб лезли от шока, с трудом села на переднее сидение. Она посмотрела на кровавое пятно и сразу же отвела взгляд.       — Куда едем? — поинтересовалась Моника.       — К Юри, — сказал Летов. Сайори деловито кивнула:       — Да, не хватает только Юри.       По радио заиграла странная, но прикольная музыка. Сайори начала танцевать сидя. Летов, которому в голову ударил адреналин, вдруг стал неуклюже повторять за ней движения. Нацуки закатила глаза и тяжело вздохнула. Отвернула голову в окно.       Егор засмеялся и обнял Сайори.       — Как же я счастлив, что у тебя сейчас маниакальная фаза.       Сайори непонимающе улыбнулась.       — Что?       Моника посмотрела в треснувшее стекло заднего вида.       — Не обращай внимания, это такая шутка.       Они подъехали к дому Юри. Моника вышла из машины и постучала в окно комнаты Юри. Девушка в это время делала уроки. Она открыла окно и наклонилась к Монике, та ей что-то сказала. Юри закрыла окно. Через пару минут она, наспех одетая, вышла к машине. Нацуки уже успела вырубить бесячее радио и приняла вытирать кровь.       — Что произошло? — в панике спросила Юри. — Куда мы поедем?       — А теперь — в дом Эрнста. Будем искать оригинал текста, — сказал Летов.       — Зачем? — поморщилась Нацуки. — Там воняет. И не хочу я вообще туда возвращаться. С вами, во всяком случае.       Все сели обратно по местам, Юри — на заднее сидение, так что Летову сразу стало тесно между двумя девушками.       — Теперь не потанцуешь, — улыбнулась Сайори.       Нацуки вдруг засмеялась.       — Итак, я расскажу, как сделать всех счастливыми, — со значением начал Егор. — Мы сожжем «Оптимизм». Все наши проблемы только от текста и знания о нем. Нам нужно освободиться. Надо уничтожить текст.       Нацуки перестала хихикать.       — А это не убьет автора? — обеспокоенно спросила она.       — Должно, — сказал Летов. — Но какая разница? Он и без нас два раза умер.       — Чего блять?! — раздался из багажника голос Эрнста. — Вы там вообще охуели?! Остановите машину, мне с вами неудобно разговаривать!!!       Останавливаться не пришлось, они уже подъехали к дому Эрнста. Литературный клуб открыл багажник, откуда сразу же выпрыгнул Эрнст-автор.       — Вы не сможете… Ладно, сможете, держите фанфик, — сказал он, но не отдал стопку листов. — Только зачем? Под счастьем я имел в виду долгую психотерапию на пятьдесят страниц с рассуждениями и мотивами поступков. И смирением перед смертью и жизнью.       Летов захлопнул багажник.       — Если в трупе завелись черви, не нужно от них избавляться. Стоит задуматься, откуда взялся труп, — сказал он.       Моника нараспев прочитала свои стихи:

С пером в руке я нахожу в себе силы.

А мужеством моя единственная любовь меня наделила.

Давай же вместе разберём этот мир, он и так разрушен,

И напишем роман из фантазий, какой нам двоим будет нужен.

Со взмахом пера путь находит свой заблудшая душа

В мире возможностей бескрайних узреть этот особый день тебе пора.

В конце концов,

Не всё хорошое должно заканчиваться.

      — Пожалуйста, отдай нам фанфик, и мы покончим с этим.       Эрнст хотел было протянуть листы, но Нацуки его остановила:       — Подожди! А если текст сгорит, мы будем вместе? Ты останешься?       Эрнст кивнул.       — Да. Потому что я — версия Протагониста, а не оригинальный персонаж.       Юри часто заморгала.       — Моника, у тебя очень красивые стихи, но я совсем не понимаю, о чем вы говорите, и это меня пугает…       — Я тоже ничего не понимаю! Дай пять! — весело отозвалась Сайори. Юри слабо хлопнула Сайори по ладони.       Но Эрнст еще сомневался.       — Вы не понимаете, каково это, быть автором. Я не создавал мир, но создал нового себя. Стал частью литературного клуба. Я привык к вам. К читателям и Пиздецу. Я многое понял и думаю, многому научился.       — Как точно сказано! — восхитилась Юри.       Сайори подошла к Эрнсту.       — Это ты столько написал? Знаешь, даже если мы это сожжем, всё это не просто так исчезнет.       Нацуки кивнула.       — Это останется с нами.       Эрнст отдал «Оптимизм» Летову.       — Ладно, похуй. Будьте счастливы. Хотя бы вы. Фанфик должен оправдывать свое название, — закончил Эрнст.       Моника вытащила аккуратно сложенный листок из кармана и протянула его Егору.       — Прочитай это, когда будешь в своем мире.       Юри вздрогнула, как будто что-то вспомнив. Она отвернулась и достала что-то из лифчика. Также протянула Летову. Он посмотрел — это был теплый конверт.       — Я нашла это в своем тайнике. Написано, что это письмо тебе.       Сайори растерянно развела руками.       — Я не знаю, что подарить тебе на прощание. Просто запомни все мои стихи, ладно?       Егор улыбнулся. Нацуки закатила глаза и вручила ему мп3-плеер.       — Так он был твоим? — удивился Летов.       — Теперь — твой.       Эрнст с гордостью посмотрел на всех членов литературного клуба.       — Обнимемся?       Летов, обвешанный прощальными подарками, обнял его. К объятиям подключились и все остальные.       10000000000000000000000/10.       Прилив уверенности в себе. Летов лежал под тонким одеялом. B͝HV͜S͜DVJ́S͝D͘B͠JH͜S̵ÉBVJ̴HBÉS̕J̛BK͏MV͜ǪDBŃ͏K͡J͞Ŗ͞È̕N͜MW͏Q͠[PF, ̕Q͡W͜PV҉Ḿ͡QÓVN͢W͢JO͝N̢VQWŅJ̡QW͜Ń҉M͠E҉GQ͠N͟Ķ̡J͡NQKJ̡ȨNG͞K͡J͏QǸJB. Егор чувствовал всю прелесть и краски этого мира, и главное — полную уверенность в том, что он больше не одинок. Все его тело излучало восторг, он уже был готов слиться с самой Вселенной, стать новым Буддой, Кришной, Христом одновременно или вообще никем, просто наслаждаясь полной гармонией с Сайори, Нацуки, Моникой и Эрнстом.       Да, они просто спокойно спали, не закрывая глаз, смотря на горящий «Оптимизм». Их души настолько объединились, что и сон был разделён на пятерых. Он шелковыми нитями оплетал сознание участников литературного клуба. Длинные волосы Юри блестели в лунном свете так, что девушка казалась призраком.       Что бы там ни говорили, а мертвые любят живых. Эрнст еще не умер до конца, но уже любил всех. Сайори повернулась к Летову и бросила последнее:       — Когда вылечишься от энцефалита, напиши шедевр. Пожалуйста. За Эрнста и литературный клуб.       Юри, наклонившись, аккуратно поцеловала Летова в лоб. Издав легких смешок, она растворилась в ночной тишине.       А вслед за ней и Сайори, оставив после себя лишь желтую от пота подушку. Замерла и исчезла Нацуки; на ее месте появилось беспорядочно свернутое одеяло. В конце концов, пропала и Моника. На ее месте оказались помятые коробки от лекарств.       Егор шумно вдохнул ртом воздух. Он огляделся вокруг и увидел свою квартиру. Держась рукой за голову, Летов, чуть пошатываясь, прошёлся по коридору. Остановился у зеркала. Долго разглядывал себя и вдруг с досадой отвернулся, будто ужасно утомился собственным отражением.       — Нашел, — пробормотал Егор.       Все подумают, что это письма Янки, однако это — прощальный, откровенный поцелуй Юри:       Открой свой третий глаз. Через нож я чувствую нежность её кожи так ясно, будто сама её касаюсь. По телу пробегает приятная дрожь. Что-то слабое, почти беспомощное внутри меня кричит, сопротивляясь этому неконтролируемому наслаждению. Но я уже понимаю, что меня толкает к краю пропасти. Я… Я не могу остановиться.       Свежая кровь сочится через порез, окрашивая её кожу и грудь в красный. Мое непреодолимое желание нарастает, дыхание учащается. Образы не исчезают. Он побуждает меня вгонять нож в её плоть, клинком насилуя тело, перемешивая внутренности. По мере того, как мысли возвращаются, разум покидает меня. От мыслей мой мозг пронзает острая боль. Это отвратительно. Абсолютно отвратительно. Как я могла позволить помыслить о таком? Но ошибки быть не может. Страсть струится в моих венах. Боль в мышцах происходит из-за не находящего выхода напряжения всего моего тела. Её третий глаз притягивает меня ближе.       Как и обещал, Егор прочитает последнее стихотворение Моники:

Я наконец поняла. Литературный клуб — это не то место, где можно найти счастье. До самого конца он предавал невинные умы суровой реальности, реальности, которую нашему миру не суждено понять. Я не могу допустить, чтобы мои друзья тоже прошли через это адское откровение. Так что я распускаю литературный клуб. Мне хотелось бы поблагодарить тебя за время, проведённое с нами. За то, что ты исполнил все мои мечты. За то, что подружился со всеми членами клуба. И, что важнее всего, за то, что стал частью литературного клуба! С любовью навеки, Моника

      Летов вряд ли забудет это сумасшедшее приключение и Сайори, с которой он уже случайно встретился на похоронах. Она представилась Наташей.       Но всё это — после.       Где-то там с чем-то там.

Благодарности и последнее-последнее прощай

      Я благодарю тебя, читатель, дочитавший фанфик до конца, за лайки, подписки, отзывы и вообще весь путь, который мы прошли вместе; КомПот дебил Децибел, за теплые посиделки в дискорде, чай, юмор и поддержку; моя маленькая сестренка, за веселые начитки этого фанфика и помощь в написании; Дурь лейтенантская, за просто так! Хотя нет, почему. За доброту, искренность, приятное общение и вслушивание — это уже не просто так; картонка под колесами, моя любимая, ты знаешь, за что; бета (к сожалению, аккаунт удален, а его название я не помню), за исправление ошибок в первой части. Жаль, что мы не смогли дальше работать вместе; Опоздавший пионер, за двести лимонных долек на продвижение этого фанфика; покойная старшая сестра, за те короткие дни, что ты была со мной; и тебе, литературный клуб.