Оптимизм

      1.       Прилив уверенности в себе. Летов сел, прижавшись спиной к холодной стене. Лёгкие вдохнули солнечные лучи запыленного города, и по венам потекла бесконечность. Его зрачки почти полностью поглотили радужку. Егор чувствовал эйфорию: всю прелесть и краски этого мира, ветер, касающийся его волос, пока он едет на велосипеде, и главное — ощущение, будто в этот момент он не один. Все его тело излучало восторг и он уже был готов слиться с самой Вселенной, стать новым Буддой, Кришной, Христом одновременно или вообще никем, просто наслаждаясь полной гармонией с…       Егор Летов вздрогнул, очнувшись ото сна. Его разбудило что-то вроде школьного звонка. Оглянувшись кругом, Летов вдруг понял, что действительно находится в школе. Последние ученики, закинув сумку на одно плечо, покидали одноместные парты. Егор потер глаза. Он перестал чувствовать себя необыкновенно. В голове уже не пели небесные хоры, а только пульсировала одна тревожная мысль: «Где я?».       Всё еще не веря своим глазам, Летов стал ходить по классу. Все уже ушли, он остался здесь один. Егор без интереса разглядывал какие-то календари и объявления на одном из множества стендов. Всё же, это просто какое-то наваждение, которое вот-вот пройдет.       — Привееет? — послышался голос сзади.       Летов обернулся и увидел небольшого роста девушку с короткими кораллово-розовыми волосами и голубыми глазами. Она была одета в школьную форму и смотрела на Егора как будто в ожидании его реакции.       «Ну, поздравляю тебя, Игорь Фёдорович, — подумал Егор. — Допился до белой горячки».       — Привет? — сказал Летов в ответ. Ему было до ужаса любопытно, что случится дальше и насколько долго это все продлится. В принципе, Егор расценивал «белочку» не как что-то ужасное, а как новый опыт.       — Я думала, что поймаю тебя, когда ты будешь выходить из класса, но увидела, как ты ходишь тут и просто витаешь в облаках, загадочный такой, поэтому зашла, — объяснила голубоглазая девушка.       Пока Летов придумывал, что бы такое ответить, она продолжила:       — Честно говоря, ты иногда даже хуже меня… я впечатлена!       Егор ухмыльнулся. Он решил как ни в чём не бывало продолжить разговор, несмотря на всю абсурдность ситуации, в которую он попал.       — Впечатлять я и правда умею. Но зачем ты вообще ждала меня?       Девушка чуть покраснела.       — Я тут подумала… Нуу, что ты мог бы вступить в мой клуб! — сказала она и с надеждой посмотрела на Летова.       А вот это очень интересный поворот! Только какой мог быть клуб у такой чудачки? Клуб девочек-школьниц с нестандартными причёсками и красными бантиками?       — Я бы, конечно, мог, но я же не знаю, что это за клуб такой… — начал Егор, но сразу замолк, увидев нарастающий ужас на лице девушки.       — Как?! Ты не помнишь, что я — вице-президент литературного клуба?!       Ого, как все серьёзно. Самый настоящий вице-президент! Какая важная шишка.       — Да я помню, просто подловить тебя хотел, — соврал Летов, изо всех сил пытаясь подыграть своей галлюцинации.       Девушка надула губки.       — Это совсем не смешно! Иногда ты меня вообще не слушаешь.       Конечно, Егор совершенно не знал, что из себя представляют школьные клубы и зачем они нужны, но если уж судьба его — ловить глюки, то почему бы не получить из этого хоть какое-то удовольствие? Литературный клуб по-любому должен быть хоть как-то связан с литературой, а уж что-что, а литературу Летов любил.       — Ну, я был бы не против глянуть на твой клуб, — сказал он голубоглазой девушке, которая сейчас всем своим видом выражала недовольство. Егор поймал себя на мысли, что любуется ей — даже обижаясь, девушка выглядела чрезвычайно мило.       — Да! Пошли! — Девчонка сразу оживилась, обиды как не бывало.       2.       Летов следовал за девочкой по лестнице и скоро они оказались у какого-то кабинета, двери которого девушка энергично распахнула.       — Эй, все! Я привела нового члена! — воскликнула она.       — Бля, пожалуйста, не называй меня новым членом, — вполголоса, чтобы его слышала только спутница, проговорил Егор.       Егор Летов хотел оглянуться, но к нему подошла какая-то девушка, полностью захватив его внимание. Она была одного роста с Летовым, с длинными фиолетовыми волосами, тоже в школьной форме, но совсем не похожая на школьницу — слишком зрелая. Егор отметил её очень даже красивые глаза нетипичного цвета — цвета сирени.       — Добро пожаловать в литературный клуб. Рада с тобой встретиться, — тихим ровным голосом сказала она. — Сайори всегда хорошо отзывалась о тебе.       Летов покосился на голубоглазую девушку, которая стояла рядом и с удовольствием наблюдала знакомство Егора с другими девчонками. Получается, это её зовут Сайори.       — Серьёзно? Ты привела парня? — возмущённо хмыкнула еще одна девушка. Та, в отличие от сиренеглазой, казалась совсем ребёнком, имела короткие розовые волосы, такого же цвета глаза и, уже по классике жанра, была одета в школьную форму. Летов бы дал ей лет четырнадцать-пятнадцать, если не меньше.       — Это убьёт всю атмосферу! — продолжала мелкая.       Тут подошла четвёртая девушка, и Егор был готов закатить глаза: как их тут, чёрт возьми, много!       — Ох, Егор, какой приятный сюрприз! — приветливо сказала четвёртая.       Летов удивился, что незнакомая ему зеленоглазая девушка-школьница знает его имя, однако тут же вспомнил, что все происходящее не более чем иллюзия.       — Добро пожаловать в клуб! — улыбалась зеленоглазая.       Бред в голове Егора оказался довольно приятным. Его сознание породило четырёх странных, но очень симпатичных девушек!       — Чё уставился? Если хочешь что-то сказать — скажи, хочешь уйти — уйди! — брякнула самая низкая розоволосая девушка.       — Я пока не собираюсь уходить, — пожал плечами Летов.       — Нацуки… — обратилась самая зрелая девушка к малолетке голосом, полным печали и осуждения. Так обращаются усталые матери к грубящим детям.       Нацуки с кислой миной скрестила руки на груди. От негодования щёки ее покраснели, и Егору она показалась очень похожей на Наполеона с карикатур — такая же низкая, озлобленная и в соответствующей позе.       — Лучше не обращать на неё внимания, когда она начинает капризничать, — с милой улыбкой сказала Сайори Летову на ухо.       Сайори повернулась к другим девушкам.       — Итак! Это Нацуки, всегда очень энергичная, — начала представлять она. — А это — Юри, — кивнула Сайори в сторону самой зрелой и высокой девушки, — она умнейшая в клубе!       — Н-не надо так говорить, — смутилась Юри.       Егор тоже считал, что говорить при знакомстве об уме как-то не очень вежливо. Да и о характере в целом. Сайори как будто диктовала Летову его первое впечатление о девушках.       — Ну что ж, мне очень приятно с вами познакомиться, красавицы, — улыбнулся Летов.       Юри покраснела ещё пуще, а Нацуки, округлив глаза, хмыкнула и отвернулась.       — Ты ведь уже знаком с Моникой? — спросила Сайори.       Вообще, Егор просто-напросто забыл о ней, мысленно сравнивая Нацуки и Юри.       — Верно, — приветливо сказала Моника. — Мне приятно увидеть тебя снова, Егор. Мы ведь в прошлом году были в одном классе.       Летов кивнул, но мысленно усмехнулся, подумав, какие шаржи рисовали бы на Монику, учись она действительно с ним в одном классе.       — Я рад тебя снова видеть, — сказал Егор, просто чтобы что-то сказать.       Сайори оживленно воскликнула:       — Проходи, Егор, присаживайся! Мы освободили для тебя место за столом. Я принесу кексики.       — Эй! Я их сделала, я и принесу! — отрезала Нацуки.       Сайори, видимо, очень неловко себя почувствовала.       — Прости, я немного увлеклась~.       Тут Юри тактично кашлянула, привлекая к себе внимание.       — В таком случае, как насчёт чая? — спросила она.       Девушки сдвинули несколько парт, чтобы составить из них стол. Летов внезапно понял, что просто стоит и наблюдает за ними, отчего ему стало как-то неловко. Стоит значит тут, как жених на свадьбе, ничего не делает. Егор помог девушкам расставить стулья, а потом сел рядом с Сайори, позволяя себе расслабиться.       Нацуки и Юри отошли в угол комнаты, где Нацуки взяла накрытый поднос, а Юри открыла шкафчик. Юри вернулась к столу, принеся сервиз. За ней следом Нацуки с гордостью двинулась к столу, в руках она несла поднос.       — Итаак, вы готовы? — протянула Нацуки с довольной улыбкой.       Егор молча уставился на неё в ожидании.       — Та-даа! — воскликнула Нацуки, легким жестом руки раскрывая дюжину белых кексиков, украшенных так, чтобы походить на маленьких котиков.       — Вооу! — одновременно с Сайори воскликнул Летов. Он вдруг резко поменял свое мнение насчет Нацуки. Егор торопливо протянул руку к подносу, взял одного «котёнка» и стал крутить его в руках. Усики были нарисованы глазурью, а в качестве ушек были использованы кусочки шоколада. В благоговейном трепете Егор откусил кусок и застонал от удовольствия. Посмотрев на его реакцию, девушки тоже разобрали кексики.       — Я и не знала, что ты так хороша в выпечке, Нацуки! — сказала Моника.       — Эхехе. Ну, теперь знаешь, — довольно ответила Нацуки, краем глаза наблюдая, как Летов один за другим уничтожает кексы.       Сайори, уже измазавшись глазурью, тоже попыталась высказать своё восхищение.       — Вкуснятина!       Нацуки молчит. Она с еле скрываемым удивлением всё смотрит, как Егор ест уже пятого «котёнка». Поймав её кроткий вопросительный взгляд, Летов понимает, что тоже должен сказать ей что-то приятное.       — Это божественно, я бы женился на тебе, будь ты постарше, — сказал Егор, демонстративно слизывая с пальцев сладкую и насыщенную глазурь. — Спасибо, Нацуки.       Нацуки вдруг покраснела.       — П-почему ты меня так благодаришь? — заикаясь, проворчала она. — Главное ведь не приготовить, а съесть!       — Тогда я лучше всех тут постарался, — усмехнулся Летов. — Юри почти ничего не досталось.       Юри слабо улыбнулась. Она все не могла доесть первый кексик.       — В любом случае, я не сделала это для тебя, или что-то вроде такого… — продолжала Нацуки.       — Ну да, — быстро согласился Егор и повернулся к Юри. — Будешь доедать?       Юри покачала головой, и Летов взял у неё из рук местами надкусанный кекс.       — Дурак, — покраснев ещё пуще, заключила Нацуки.       Когда кексы кончились, Егор налил себе чая и поинтересовался у Юри, как в школе им разрешили хранить целый чайный сервиз.       — Горячая кружка чая лучше всего помогает насладиться хорошей книгой, разве не так? — мягко сказала Юри.       — Весомый аргумент, — кивнул Летов. — Но книг у вас не видно. Вы же все-таки литературный клуб, где книги? Вы в библиотеке берёте? Как собрания проходят, что вы на них делаете?       Юри сконфуженно отвернулась, а Моника подняла брови. Затем с улыбкой обратилась к Егору.       — Я вижу, ты заинтересовался нашим клубом. Он только появился, так что, если хочешь что-то добавить, исправить или предложить, то тебе стоит в него вступить. Мы будем рады любой помощи. Мой долг, как президента литературного клуба, позаботиться о том, чтобы клуб был веселым и интересным для каждого. Мне нравится, что ты заинтересован привнести что-то новое в наш клуб.       — Моника и правда прекрасный лидер! — вставила Сайори. Юри в согласии кивнула.       — Не спорю, но разве я уже не участник клуба? — сказал Летов.       В глазах девушек зажегся огонёк.       — Ураааа! Я так счастливааа! — Сайори вскочила со стула и обхватила Егора руками, прыгая на месте.       — Э-эй, потише, — отмахнулся от Сайори Летов, возмущённый таким наглым вторжением в его личное пространство.       Сайори, ничуть не смутившись, села как ни в чем не бывало.       — Идея с клубом интересная, но вы же должны как-то привлекать внимание людей… не только кексами, — добавил Егор, улыбнувшись Нацуки. Та поджала губы, но явно была довольна комплиментом.       — Это довольно сложно, — кивнула Моника. — Особенно когда это увлечение, которое не очень привлекает, как, вот, литература. Нужно приложить немало усилий, чтобы доказать людям, что это очень интересное и стоящее занятие. Но, благодаря этому, школьные мероприятия, как, например, фестиваль, становятся гораздо важнее.       Летов внимательно слушал, а сам мысленно загорался идеей во что бы то ни стало развить литературный клуб.       — Что ты любишь читать, Егор? — спросила Юри. Егор расценил этот вопрос как «чем бы ты тут хотел заполнить полки», поэтому не посчитал вопрос неуместным.       — Знаешь, я не читаю что-то, м-м-м, одно, что можно назвать и узнать, — попытался выразить свои мысли Летов. — Наверное, к случаю я вспомню какие-нибудь достойные произведения и принесу. В любом случае первыми авторами тут будут Достоевский, Введенский, Андреев, Бердяев, Платонов… — Егор ненадолго задумался. — Маркеса обязательно, Борхеса, Кортасара…       — Похоже, ты очень много читаешь! — изумилась Юри. — Что насчёт меня, то больше всего мне нравятся романы с проработанным и целостным фантастическим миром.       — Я, кстати, советскую фантастику очень люблю, — добавил Летов.       — Способность рассказать хорошую историю в настолько чужом мире впечатляет, правда? — неуверенно сказала Юри, явно не понимая, что такое «советская фантастика».       — Да не просто хорошую, а ту, которая могла бы произойти и происходит здесь, внутри нас, — подчеркнул Егор.       Остальные девушки сидели, допивали чай и слушали, как Летов с Юри страстно обсуждают книги. Похоже, им обоим куда комфортнее в написанных мирах, чем среди людей.       — Но знаешь, мне нравятся и другие вещи. Истории с глубокой психологией частенько заставляют меня нырнуть в них с головой, — сказала Юри. — А в последнее время я прочитала немало ужастиков…       — В любой книге можно найти пугающие вещи, — перебил Егор. — Потому что они всегда рядом, а мы можем совсем этого не замечать.       — Если история заставляет меня задуматься, или затягивает в другой мир, тогда я действительно не могу оторваться, пусть это и может выглядеть глупо.       — Бояться выглядеть глупо — все равно что бояться жить, — хмыкнул Летов. — А это — самый настоящий идиотизм.       — Ненавижу ужастики, — пробормотала Нацуки.       Юри услышала и встрепенулась.       — Ох! Почему?       Нацуки посмотрела на Егора и замялась.       — Не важно.       — И правда, ты ведь обычно пишешь о более миленьких вещах, не так ли, Нацуки? — сказала Моника, как будто пытаясь вытянуть из Нацуки какое-нибудь объяснение. Но она только сильнее разозлилась.       — Ч-что? Почему ты так подумала?       — Ты оставила кусок смятой бумаги после предыдущего собрания клуба. Похоже, ты пишешь стихи.       Нацуки раздражённо выпалила:       — Верни их мне!       — Хорошо, хорошо, — согласилась Моника.       В это время Сайори подкралась сзади Нацуки и закинула ей на плечи свои руки.       — Твои кексики, твои поэмы… Все, что ты делаешь, так же мило, как и ты сама, — с любовью произнесла она. Летов подумал, что, возможно, Моника показала стихи Нацуки и Сайори.       — Я не миленькая! — возмутилась Нацуки так, что заставила всех, включая Егора, улыбнуться.       Чтобы скрыть улыбку, Летов покашлял и, добавив серьёзности в голос, спросил:       — Нацуки, ты пишешь свои стихи?       — Ээ, нуу, иногда, — растерянно протянула Нацуки. — Тебе-то какая разница?       — Я тоже пишу, так что мне хотелось бы посмотреть, как это делаешь ты, — ответил Егор. — Не покажешь как-нибудь?       — Н-нет! — Нацуки отвела взгляд. — Они тебе… не понравятся…       «Если бы я так думал постоянно, то вряд ли бы вообще стал поэтом», — хотел сказать Летов, но увидев, как медленно, но верно покрывается Нацуки красными пятнами гнева и смущения, решил промолчать.       — Я понимаю, что чувствует Нацуки, — начала подбирать слова поддержки Юри. — Чтобы делиться при таком опыте письма, нужно куда больше, чем просто уверенность. Истинная форма писательства — это когда пишешь для себя самого.       «А ведь она в чём-то права», — отметил про себя Егор.       — Нужно хотеть открыться своим читателям, обнажать свои уязвимости и показать им даже самые далекие горизонты своего сердца, — заключила Юри.       — Выпустить своих демонов наружу, — неожиданно для самого себя вставил Летов.       Моника улыбнулась Юри.       — У тебя ведь тоже есть писательский опыт, Юри? Может, если ты поделишься некоторыми своими работами, ты сможешь помочь почувствовать Нацуки более уверенно, и она поделится своими.       Юри испуганно отвела глаза. Моника их специально подкалывает или действительно заботится?       — Ох, похоже у тебя та же проблема, — с грустью сказала Моника.       — Я бы хотела прочитать стихи каждой… — ещё более грустно проговорила Сайори. — Особенно твои, Егор.       Летов только молча усмехнулся. Некоторое время все сидели молча. Моника встала, нарушив наступившую тишину.       — Ребята, у меня есть идея.       Все оживились, обратив заинтересованные взгляды на Монику.       — Давайте все пойдём домой и напишем стихи, — сказала она. — И тогда, когда встретимся в следующий раз, то есть завтра после занятий, мы все друг с другом ими поделимся. В таком случае все будут равны!       Нацуки и Юри ещё недоуменно смотрели на Монику, а Сайори радостно воскликнула:       — Даааа! Сделаем это!       — Отлично! — поддержал идею Егор.       — Плюс ко всему, теперь у нас новый член, так что это поможет нам всем почувствовать комфортнее друг с другом и укрепить наши отношения в клубе, — сказала Моника. — Итак, ребята, закончим сегодня наше собрание. Задание вы поняли.       Егор повел пальцем по столу. М-да, он здесь новый и единственный член.       Моника остановила взгляд на Летове.       — Мне не терпится увидеть именно твои стихи, Егор, — проговорила она и хихикнула.       Девушки стали убирать со стола, болтая между собой. Сайори аккуратно коснулась Егора.       — Раз уж мы оба здесь, не хочешь пойти домой вместе?       Летов мысленно обрадовался такому предложению. Заодно узнает, где его дом находится.       — Да, конечно.       — Ееей! — обрадовалась Сайори. Как же все-таки мало ей нужно для счастья!       3. Песенка о святости, мыше и камыше.       Проснувшись, Летов увидел те же стены, что и вчера по приходу домой. Егор нахмурился. Происходящее уже не казалось иллюзией. Не может же «белка» так долго длиться? Или же он что-то не понимает?       В любом случае, ему было очень приятно ощущать себя в другом мире и участником литературного клуба. Почему бы и не погрузиться в этот школьный мир с красивенькими девушками?       А ведь эти девушки так интересны. Яркие типажи, которые, быть может, и не существуют в реальности, а может, просто Летов их не встречал. Но он и про клубы не знал!       Егору вдруг снова захотелось пойти в литературный клуб. Пообщаться с Юри, с Моникой… Возможно, Нацуки кексов испечет. Летов был не против и Сайори увидеть, она была довольно милой и совсем не глупой, просто дурачилась слишком сильно.       Он уже торопливо собирался в школу, как вспомнил про стихотворение, которое должен принести сегодня на собрание клуба. Летов выдернул листок из тетради и наспех написал первое, что вспомнилось.

Руку жали, провожали

Врали срали истошно распевали

Убийственную песенку матёрую которую

Ушами не услышать

Мозгами не понять

Всю ночь во сне я что-то знал такое вот лихое

Что никак не вспомнить ни мене ни тебе

Ни мышу ни камышу ни конуре ни кобуре

Руками не потрогать

Словами не назвать

Слепой охотник стреляет наугад

Разбилась чашка

Значит не догнать и не измерить

Больше не догнать и не понять

Свят кто слышал отголосок

Дважды свят кто видел отраженье

Стократно свят у кого лежит в кармане то, что

Глазами не увидеть

Мозгами не понять

Слепой охотник стреляет наугад

Разбилась чашка

Значит не поймать и не измерить

Больше не поймать и не измерить

Больше не поймать и не измерить

Больше не поймать и не понять

Руку жали, провожали

Врали срали рожали убивали

Подавали знаки тебе и мне, которые

Глазами не увидеть

Мозгами не понять.

      Сложив листок вчетверо, Летов пошел в сторону школы.

***

      После того, как Егор очень хорошо выспался на уроках, он снова пришёл в комнату литературного клуба.       — Здравствуй ещё раз, Егор! — поприветствовала его Моника. — Приятно видеть, что ты не сбежал от нас.       «Мне-то как приятно», — подумал Летов.       — Я с Сайори сегодня утром заходил в книжный магазин и принёс несколько очень хороших книг, — сказал он.       Моника поблагодарила Егора.       — Можешь поставить их в кладовку или положить на парту, — предложила она.       Так как Летов пришёл последним, то все уже сидели на своих местах. Он сел на какую-то парту и разложил перед собой купленную стопку.       — Как здорово, что ты принёс свои любимые книги! — сказала Юри, подходя к Егору. — Можно взглянуть?       Летов кивком головы разрешил ей.       — Ой, да ладно тебе! — возразила Нацуки из дальнего угла класса. — Как будто принести книги в литературный клуб это целое достижение!       — Нацуки, ты слишком много говоришь для той, кто держит в клубной комнате целую коллекцию манги, — сказала Моника.       Нацуки яростно запыхтела. Летов окончательно пришёл к выводу, что Моника постоянно, как бы ненароком, между делом, провоцирует Нацуки и получает от этого максимальное удовольствие.       — Манга — тоже литература! — отрезала Нацуки и шлепнулась обратно на своё место.       Как всё-таки неприятно наблюдать, когда кто-то пользуется слабыми сторонами чужого темперамента ради развлечения.       — Не волнуйтесь, ребята, — вмешалась Сайори. — Егор мой лучший друг, и он всегда добр со мной, так что всё, что он делает для клуба — очень важно!       Летов прикрыл глаза руками и улыбнулся. Вот ведь подхалимка!       — Вы двое и правда хорошие друзья, не так ли? — с улыбкой спросила Юри.       — Да просто лучшие! — весело засмеялся Егор. — Не разлей вода!       Тот факт, что Летов знает Сайори всего день и уже стал её ближайшим другом, ужасно смешил Егора. Какая она всё-таки наивная…       — Я даже немного ревную, — пробормотала Юри.       — С чего бы? — оживилась Сайори. — Ты и Егор тоже можете стать прекрасными друзьями!       Летов подавился от смеха, что ужасно смутило Юри.       — А Юри даже принесла тебе кое-что, знаешь, — сказала Сайори, обнимая Егора за плечи. Сегодня Летов был не против её прикосновений, хотя и почувствовал себя неловко.       — Что же? — спросил Егор.       Юри тихо бормотала какие-то слова, из которых Летов так и не смог собрать хоть какое-то осмысленное предложение.       — Ну не стесняйся, — ободряюще сказала Сайори.       — Это и правда ерунда…       — Да что это такое? — нетерпеливо произнёс Егор.       — Н-неважно! — вспыхнула Юри. — Сайори раздувает из мухи слона, это…       С лица Сайори пропала улыбка.       — Прости, Юри, я не подумала…       — Не извиняйся перед ней, — сказал Летов Сайори. Затем обратился к Юри:       — А ты не тяни кота за хвост и говори, что принесла для меня.       Юри молча достала из сумки книгу.       — Я выбрала книгу, которая может тебе понравиться, — сказала она, протягивая книгу Егору.       «Как она, интересно, мне ее подбирала?», — подумал Летов, но книгу принял.       — Она короткая и интересная, и мы могли бы, ну, знаешь… обсудить её…       — Ну конечно, а для чего же ещё делятся книгами? — кивнул Егор, с интересом рассматривая обложку. — Я её обязательно прочитаю. Спасибо.       Юри, наконец-то, расслабилась.       — Буду ждать твоего мнения.       Роман назывался «Портрет Маркова». Летов никогда о таком не слышал.       Юри села на своё место и погрузилась с головой в чтение какой-то книги. Сайори с Моникой что-то активно обсуждали в углу, Нацуки рылась в шкафу. Егор не знал, стоит ли отвлекать Юри от чтения, поэтому начал читать «Портрет Маркова». Сосредоточиться сразу не получилось, и Летов осторожно окликнул Юри. Та обернулась.       — Что ты читаешь? — спросил Егор.       Юри молча показала Летову обложку. Это был тоже «Портрет Маркова».       — Я перечитываю ее, — сказала она. — Просто она мне очень нравится… я делаю это без какого-либо повода!..       — Почему у тебя два экземпляра этой книги? — с недоумением заметил Егор.       — Ну, я… я, как ты, решила оставить одну книгу здесь, а другую отдать тебе, — быстро договорила Юри.       — А, понятно, — недоверчиво хмыкнул Летов. — Я уже начал её читать. Ты бы тоже начала читать что-нибудь из того, что я принёс.       — Я рада это слышать… — проговорила Юри. — Ну, хорошо…       Юри подошла к стопке книг и взяла томик Достоевского.       Егор начал читать. В первой части говорилось про школьницу, поступившую в новую школу, где она обнаружила свою потерянную старшую сестру. А потом за ней начинают охотиться беглецы из лаборатории по испытаниям над людьми. Пока её жизнь в опасности, она в отчаянии ищет тех, кому может доверять. Но что бы она не делала, её жизнь начинает разваливаться.       Дочитав первую часть, Летов понял, что книга — какой-то жуткий абсурд. И это ему нравится.       Он посмотрел в сторону Юри и понял, что она продолжает читать «Портрет Маркова», игнорируя одиноко лежащих рядом «Братьев Карамазовых».       — Юри! — рявкнул Егор.       Юри, вздрогнув, быстро обернулась.       — Что?       — Что ты читаешь!       Юри улыбнулась.       — Прости… я не смогла сдержаться. Разве ты не фанат таких историй?       — Я не привык называть себя фанатом, — обиженно фыркнул Летов.       Юри необычайно спокойно обратилась к Егору.       — Просто понимаешь, такие книги, как эта, позволяют взглянуть на жизнь с совершенно новой, необычайной перспективы, сколько раз их не читай. Прости меня! Когда я позволяю книге заполнить мои мысли, я перестаю обращать внимание на других людей.       Летов пожал плечами.       — Это не так уж и плохо. Читай Достоевского в своём темпе, я не против.       Егор снова погрузился в книгу, но ненадолго. Вскоре Моника встала в середину класса и сказала:       — Кажется, наступило время показать всем свои стихи, которые вы сочинили. Мы и так много времени потеряли.       Летов встал. Вспомнив про книгу, он загнул краешек страницы, на которой остановился, и отметил ногтем последнюю прочитанную строчку.       — Надеюсь, никто не забыл прошлым вечером написать стихотворение? — спросила Моника с беспокойством. — Что ж, давайте начнём.       — Не могу дождаться! — проговорила Сайори, с энтузиазмом доставая свои стихи. Другие девушки тоже стали копаться в своих рюкзаках.       Летов подошёл к Сайори и протянул ей помятый лист, наспех вырванный из тетради. Какое-то время она молча читала, а потом ясными голубыми глазами рассматривала Егора.       — Это хорошие стихи! Почему ты раньше мне их не показывал?       «Потому что мы раньше никогда не виделись?»       — Хм, даже не знаю… — протянул Летов.       — Я счастлива, что ты их написал. Это напоминает мне о том, что теперь ты — настоящая часть клуба, — сказала Сайори.       Егор с еле скрываемым умилением посмотрел на Сайори. Она очень добрый и открытый человек. Было понятно, что ей не понравилось стихотворение, то есть, она его не поняла, но это, на удивление, нисколько не обидело Летова.       — Я надеюсь, тебе будет здесь максимально весело! — сказала Сайори.       «Наверно, она что-то чувствует ко мне, — подумал Егор. — А иначе к чему все эти прикосновения, слова и забота? Вряд ли это просто вежливость. Уж кто тут реально вежлив, так это Моника».       — Я буду стараться делать то же самое для тебя, — потрепав по щеке Сайори, сказал Летов.       Она улыбнулась.       — Ура! — воскликнула Сайори. — А сейчас ты прочитаешь мои стихи. У меня не очень выходит… — Сайори покраснела и хихикнула.       — Ну, посмотрим, может быть, ты второй Артур Хью Клаф, — сказал Егор.       Стихотворение Сайори тоже было написано на вырванном листе из блокнота на пружинке.

То, как ваш свет через жалюзи утром проходит,

Даёт мне понять, что вы скучали по мне.

Вы целуете меня в лобик, помогая с постели подняться скорей.

И глаза открыть, если сонливость с них долго не сходит.

Вы просите меня поиграть вместе с вами?

Верите, что дождливый день прогнать я смогу?

Я гляжу наверх: гладь да синева под небесами.

Вам я тоже верю, по секрету скажу.

Если бы не вы, я бы спала дни и ночи.

Но я не сержусь,

Только вот кушать хочется очень.

      Довольно милое стихотворение Сайори заставило Летова улыбнуться. Однако, пробежавшись глазами по нему ещё раз, а затем глянув на девушку, он понял, что, возможно, этот стих вовсе не так прост, как кажется на первый взгляд. Только надежда на то, что что-то хорошее может произойти в этот день может поднять человека с постели. Мечтой сыт не будешь, но мечта кормит — и последняя, с виду забавная строчка, отлично подтверждает это.       Летов постарался высказать все это, попытался объяснить, что и он временами не может найти сил прожить ещё один день. Но живет всё-таки дальше, а почему? Это пагубная привычка жить? Или вера в то, что жизнь, все же, стоит труда быть прожитой?       — Я забыла написать стихотворение вчера вечером, — сконфуженно улыбнулась Сайори. — поэтому написала сегодня утром. Я не вкладывала в это стихотворение ничего из того, что ты сказал. Я же пишу на эмоциях.       Егор сочувственно посмотрел на Сайори.       — Я своё тоже утром написал. Тоже на эмоциях. Стихи по-другому не пишутся.       Сайори растерянно поглядела на Летова, а затем заметно оживилась.       — После этого я приготовила яйца и тост! Вредно пропускать завтрак.       — Зато хвастаться очень полезно, особенно перед теми, кто не успел позавтракать, — улыбнулся Егор.       Сайори подняла голову, чтобы смотреть прямо в глаза Летову.       — Если хочешь, я могу приносить тебе что-нибудь в школу на завтрак, — сказала она.       Егор потрепал её по голове.       — Какая ты добрая всё-таки! Обязательно приноси, я буду очень благодарен.       Сайори довольно засмеялась.       — В следующий раз я напишу стихотворение ещё лучше, чем это, — пообещала она. — А пока я пойду покажу его кому-нибудь ещё.       Сайори легко вспорхнула со стула и побежала к Монике. Летов, немного потеплевший от разговора с Сайори, но ещё каплю раздражённый на Юри, пошёл к Нацуки.       Отдав стихотворение Нацуки, Егор долго наблюдал за тем как она читает. Некоторые строчки она пробегала глазами быстро, на некоторых останавливалась чересчур долго. В конце концов, она ничего не сказала и сидела с таким равнодушным видом, будто у неё не стихотворение Егора Летова в руках, а газета для растопки.       — Что ж, как я и ожидала, это не пробудило никаких эмоций, — заключила Нацуки после томительного молчания.       — То есть ты ничего не поняла, — сквозь зубы проговорил Летов.       — Ты что, хочешь, чтобы я тебе врезала? — брякнула Нацуки. — Очевидно, что оно о том, до истины никогда не добраться, и смысл даже если и есть, то совсем не тот, который мы видим. Нельзя утверждать, есть ли он, потому «словами не назвать», «руками не потрогать», а тот, кто ищет смысл, «стреляет наугад», да при этом вслепую. А попытаться определить этот смысл, всё равно, что ловить уже разбитую чашку — смысл не стоит на месте. Да и что тут разжёвывать? Ладно, — Нацуки отвернулась, а затем снова посмотрела на Егора нетерпеливым взглядом. — Я покажу тебе своё, только тебе это точно не понравится.       Летов сидел, сражённый тем, как легко Нацуки поняла тему. Правда в чашку, которая даже не собиралась падать, выстрелила пять раз из дробовика. Но Егор уже понял, что спорить с Нацуки бесполезно — это только провоцировать ее на крик и ругань. Как ни крути, эта упрямая девчонка все равно останется при своём мнении.       Нацуки положила на парту зелёную тетрадь со стихами и раскрыла ее на определённой странице. Летов взял тетрадь в руки и заметил, как напряжённо на него смотрела Нацуки, скорее всего боясь, что он станет читать и другие стихотворения.       Крупным убористым почерком было написано следующее:

Обезьянки могут лазать,

Сверчки же — ловко прыгать,

Лошадки — скакать грациозно,

Совы — зыркать серьёзно,

Гепарды — быстро бегать,

Орлы — летать под облаками,

А люди могут попытаться,

Но тут пора стиху кончаться.

      — Ну, Нацуки, меня это вообще не впечатлило, — сказал Егор, но прозвучало это так, будто он специально повторил слова Нацуки. — То есть… ну слишком уж банально. И знаешь, что делают с теми, кто рифмует на глаголы?       — Я же говорила, что тебе не понравится, — с достоинством сказала Нацуки. — Почему-то все считают, что манера письма должна быть утонченной. Вот поэтому никто мои стихи всерьёз и не воспринимает.       Летову захотелось почитать другие ее стихи, чтобы убедиться в том, что это действительно стиль такой, а не её неумение писать и рифмовать, но решил, что это её обидит и вызовет ещё одну вспышку ярости.       — Я ничего не имею против стиля. Просто стихотворение короткое. Одни вещи нужно выражать тремя словами, а другие — тысячами, — объяснил Егор как можно мягче.       Нацуки задумалась.       — Возможно, ты прав, — помолчав, она добавила:       — Я люблю, когда легко читать, но бьет прямо в сердце. Поэтому размер имеет не такое уж и большое значение, как ты думаешь.       — Я ничему не придаю большого значения, — возразил Летов. — Самовыражайся как хочешь, я просто своё мнение высказал.       — Ну, ты имеешь на это право, — сказала Нацуки. Хоть стихотворение Егору и не понравилось, в ее глазах все равно блестела гордость.       Летов взял свой уже потрёпанный листок и пошёл к Монике. Она, как всегда с вежливой улыбкой на лице, по-приятельски расспросила Егора о его настроении. Если Сайори была дружелюбной и открытой по природе своей, то Моника очевидно только играла в добродетель. Это очень напрягало, а временами так вообще раздражало. Вот главное отличие настоящего дружелюбия от наигранного — при последнем чувствуешь себя некомфортно всегда.       Моника прочитала стихотворение Егора, а затем, не снимая своей привычной маски, сказала:       — Отличная работа, Егор, она такая метафоричная! Я даже и не знала, что ты способен писать настолько глубокие вещи. Я сильно заблуждалась, так недооценивая тебя.       «Она подготовила этот ответ заранее, или Моника просто мне не нравится?», — мелькнуло в голове у Летова.       — Ты знаешь, что Юри нравится подобный стиль? — продолжала Моника. — Поэзия, богатая образами и метафорами… Сайори, правда, такое не любит.       Моника говорила ещё много разных вещей о смысле, который каждый читатель может найти для себя свой, всё ссылаясь на опыт и мнение Юри. Егор слушал, кивал головой и все думал, за что же Моника так ненавидит своих подруг, постоянно обсуждая их с другими или ставя в неловкое положение.       Заметив, что Летов её почти не слушает, Моника предложила прочитать своё стихотворение.       Егор взял в руки её тетрадь для сочинений с аккуратным идеальным почерком и стал читать.

Это не могла сделать я.

Видишь, шпаклёвка выступает сюда?

Шумный сосед? Парень сердитый? Мне не узнать. И дом был закрытый.

Я заглянула внутрь, узнать в чём причина.

Нет! Я ослепла! Испорчена, как фотоплёнка на солнце.

Но уже слишком поздно.

Выжжена картина бессмысленная в сетчатке глаз, её не вывести больше.

От обычной маленькой дырочки, что не была слишком яркой.

Но была глубокой такой, что меня поглотила залпом.

Тянулась, бесконечно уходя, во всё и вся.

Дыра возможностей, которым нет конца

И я осознала, что смотрела не внутрь.

Я выглянула наружу, поняв всё про себя.

А он, с другой стороны, глядел на меня.

      Летов глубоко задумался, так, будто это было его собственное стихотворение. Ему оно казалось знакомым, и в голове уже стали рождаться аккорды, но Моника вывела его из этого чудесного творческого настроя.       — Итак… что думаешь?       — Мне очень понравилось, — сказал Егор, ничуть не соврав. — Я не смогу сразу сказать о чём оно, но… бьёт прямо в сердце! Я бы хотел забрать его себе, ты не против?       — Ахахаха, конечно, я не против, — с улыбкой сказала Моника, разбивая на мелкие кусочки остатки вдохновения Летова. — Недавно у меня было прозрение. Это немного повлияло на моё творчество. Получилось мощно, не правда ли?       — Да, — сказал Егор, как можно аккуратнее вырывая стихотворение Моники из тетради. Вышло так себе, но это уже были не его проблемы.       — Спасибо, — проговорил Летов и встал со стула. Осталось показать стихотворение только Юри.       Она, похоже, была немного расстроена, но прочитала Летовское творение с интересом. Глаза при прочтении у неё сверкали, видимо, Моника была права.       — Превосходно! — с чувством выдохнула Юри, но вдруг, опомнившись, встрепенулась: «Я-я сказала это вслух?»       Она закрыла руками лицо. То, как Юри общалась с людьми, Егора, мягко говоря, впечатляло. Конечно, и из Летова собеседник всегда был такой себе, но всяческие интервью и обыкновенная работа со множеством самых разных людей разговорили его. Но вообще-то он никогда не стеснялся говорить того, что думал, в отличие от Юри. И последствий не боялся. Поэтому поведение Юри Летова вводило в недоумение. С одной стороны, она каждый раз боится сказать что-то лишнее и потерять друзей. С другой, игнорирует то, что дал почитать ей Егор. Неужели ей действительно так трудно взаимодействовать с внешним миром?       — Ты ничего плохого не сделала, — устало проговорил Летов. — Мы же тут чтобы делится своим мнением.       — Да, ты прав, я не знаю, почему я так занервничала, — чуть заикаясь, сказала Юри. Она вздохнула. — Итак… Ты прекрасно используешь воображение, метафоры, это показывает, что ты написал много стихотворений.       — Ну да, — вставил Егор.       Юри немного растерялась. Она хотела сказать что-то ещё, но Летов предложил ей показать ее стихи. Она с радостью согласилась.

Пряди моих волос злато отражают, в янтарном свете ниспадающем

Купаясь.

А вот его источник.

Последний уличный фонарь, проверку временем прошедший, страж одинокий.

Последний сего века столп, что будет заменён неоном будущего сине-изумрудным.

И я плыву. В тиши, вдыхаю воздух настоящего, но в прошлом существую.

Мерцает свет.

Мерцаю я ему в ответ.

      Егору показалось, что Юри где-то раздобыла сборник его же собственных стихов и, вдохнув как можно больше образов, высморкалась ими на бумагу. Летов смотрел на Юри, как в кривое зеркало. Это удивляло, раздражало, рождало непонимание, даже отталкивало, как отталкивает магниты с одинаковыми полюсами. Однако, найдя частичку своего в чужом, Егор не разозлился, а напротив, высказал своё мнение в максимально мягкой форме. Дал даже пару советов по игре с образами.       — Но, по сравнению с твоим стихотворением, мое слишком короткое. Это плохо? — спросила Юри. — Обычно я пишу более длинные…       — Это вообще не имеет значения, — сказал Летов и повторил то, что уже говорил Нацуки. Юри, совершенно успокоившись, проговорила:       — Я… очень рада, что тебе понравилось.       Егор перевёл тему разговора на «Портрет Маркова» и, выговорившись, стал читать следующую часть. Девушки ещё не закончили показывать свои стихи. Раздражённый любопытством, которым он загорелся, вспомнив о книге, он полностью погрузился в чтение.       Тут Летов, словно почувствовав чужой взгляд на своей спине, обернулся. В другом конце комнаты Сайори и Моника счастливо болтали. Юри и Нацуки обменивались стихотворениями. Егор не смог сдержать любопытства и стал наблюдать за ними.       Нацуки вдруг расстроенно опустила брови, будто ожидала от Юри нечто большего. В то же время, Юри улыбалась с грустью — было понятно, что она ничего от Нацуки не ожидала. В итоге Нацуки пренебрежительно положила стихотворение Юри на стол, точно также, как недавно Летовские.       — Причудливо, — коротко сказала Нацуки.       — Спасибо, — с непониманием пробормотала Юри. Егору даже стало ее жалко: она не переживет критику Нацуки.       — А твоя… милая… — тихо проговорила Юри.       — Милая? — возмутилась Нацуки. — Ты полностью проглядела символичность или что? Явно же, что речь о чувстве обреченности! Как обреченность может быть милой?!       Летов с трудом подавил желание засмеяться. Эта битва будет неравной: Нацуки слишком высокого мнения о своих стихах, Юри — довольно низкого.       — Я-я поняла это! — попыталась защититься Юри. — Я просто имела в виду… то как ты пишешь, я считаю… я ведь просто хотела сказать что-то приятное!       У Нацуки округлились глаза.       — Хочешь сказать, что тебе пришлось настолько потрудиться, чтобы сказать что-то приятное? Спасибо, но в итоге вышло не очень-то приятно!       Егору подумалось, что с таким характером на Нацуки женятся только по любви, и то — к еде.       — Эм… ну, у меня есть парочка советов… — начала Юри, заставляя Нацуки только сильнее свирепеть.       — Если бы я искала совета, — перебила Нацуки, — если бы я искала совета, то попросила бы кого-то, кому на самом деле понравилось. А такие есть! Сайори и Егор оценили.       Вот тут Летов прижал рот тыльной стороной ладони, чтобы не захохотать во весь голос.       — Поэтому, я сама с радостью дам тебе несколько советов, — закончила Нацуки.       — Минуточку! — неожиданно твёрдо прервала Юри. — Я ценю твоё предложение, но я не хочу менять что-либо в своём стиле в ближайшее время. Мое стихотворение Егор тоже высоко оценил. Он даже сказал, что нашёл частичку себя в нем.       «Почему им так охота прикрываться мной? — подумал Летов. — Насколько им важно моё мнение, если они его перевирают на ходу?»       Нацуки резко вскочила.       — О! А я и не заметила, что ты настолько хочешь впечатлить нашего нового участника, Юри, — язвительно сказала она.       — Что?! — взвизгнула Юри. — Это не то, что я… Ты, ты просто…       Юри также вскочила с места.       — Может, тебе просто завидно, что Летов ценит мое творчество больше, чем твоё! — выкрикнула она.       — С чего же ты это решила? — самодовольно хмыкнула Нацуки. — Ты настолько уверенна в себе?       Тот оборот, который приняла ссора девушек, сильно удивил Егора. Так они ругаются не из-за стихов, не из-за тяжелого характера Нацуки, а из-за него самого?       — Нет! Если бы я была самоуверенной, я бы осознанно из кожи вон лезла, чтобы делать все, что я делаю, чересчур милым! — выпалила Юри.       Летов не понял колкости замечания, так как ему казалось, что Нацуки по природе стерва, которая ни за что не будет строить из себя непонятно кого. Да, у неё не отбавляй упрямства, но в поведении Нацуки не было ни капли фальши.       Сайори, которую, очевидно, привлекла ссора девушек, постаралась помешать им.       — У вас всё в порядке? — поинтересовалась она, но на неё не обратили внимания.       — По крайней мере я не та, чья грудь магически выросла на размер с тех пор, как Егор начал ходить сюда! — отрезала Нацуки.       Летов, нахмурившись, стал рассматривать грудь Юри, тщетно пытаясь найти отличие.       — Н-Нацуки! — заорала Юри. Она покосилась на Егора и, увидев, что он смотрит на неё, побледнела.       — Нацуки, это немного-, — хотела вставить Моника, но ее перебили Юри и Нацуки, одновременно выпалившие:       — Тебя это не касается!       Сайори, нервничая от сильного желания помирить девушек, тоже решила высказаться:       — М-мне не нравятся ссоры, ребята!..       Нацуки повернулась к Летову, как будто только сейчас его заметила. Открыла было рот, чтобы ещё что-то сказать про Юри, но та нервно и торопливо ее опередила:       — Она просто пытается выставить меня в дурном свете!..       — Это не правда! — рявкнула Нацуки так, словно она стояла среди толпы с транспарантом и отчаянно протестовала. — Это она начала! Если бы она сразу оценила мое стихотворение по достоинству, то всего этого бы вообще не произошло!       «Так-то оно да, — подумалось Егору. — Сама напросилась на ссору с Нацуки. Раздразнила и без того злую суку…»       — Ты действительно думаешь, что она права? — спросила Нацуки.       После того, как девушки перешли на личности, Летов совсем забыл, с чего вообще начался конфликт. Было очевидно, что ссорятся они из-за него; поэтому, как обычно делают мудрые родители, он не встал на чью-либо сторону.       — Как вы отвратительно себя ведёте! — Егор закатил глаза. — Из-за вас Сайори чувствует себя ужасно. Да и я тоже!       Про Монику Летов не стал ничего говорить, так как ему показалось, что в душе она торжествует.       Сайори улыбнулась, а Нацуки упёрла руки в бока.       — Это наши проблемы! Это вас не касается.       — Я-я согласна. — Юри часто закивала головой.       — Ну и зачем тогда вы меня спрашиваете? — хмыкнул Егор. — Сами и разбирайтесь.       — Прекратите! — гаркнула Сайори.       Девушки замолчали.       — Ребята, вы — мои друзья! — сказала Сайори. — Я хочу, чтобы все вокруг были счастливы. Вы просто прекрасные люди! Вы разные, и я вас за это люблю! Вы обе такие талантливые, так почему мы ссоримся?       Нацуки и Юри сконфуженно посмотрели друг на друга. Претензии были, но они не знали, как о них сказать.       — Нацуки милая, в этом нет ничего плохого, а грудь Юри такая же, какой была всегда! — заключила Сайори.       Летов с теплотой смотрел на неё, на этого кота Леопольда литературного клуба. Она приняла победоносную стойку, счастливая от того, что девушек получилось помирить.       Нацуки и Юри, пристыженные случившимся, переглянулись.       — Я, пожалуй, сделаю чай… — пробормотала Юри и поспешно удалилась.       Моника стояла сзади Сайори и, совсем не улыбаясь, смотрела в пол. Нацуки, с пустым выражением лица, уселась за парту и уставилась в никуда.       Егор почесал затылок и вздохнул. Сейчас ему стали понятны чувства Сайори, описанные в её стихотворении самым обычным образом.       — Теперь ты понимаешь, почему Сайори вице-президент? — задумчиво спросила Моника, подойдя к Летову. Вопрос не требовал ответа, и он молча кивнул.       Егор бы с радостью отдал роль президента литературного клуба Сайори. Она, несмотря на простоту своей души, была единственным потенциальным лидером среди всех. Монике можно было бы отдать роль вице-президента. По большому счёту Моника была лишь школьным энтузиастом, который участвует во всех олимпиадах, знаком всем в школе, занимается любой внеурочной деятельностью — словом, человек, на которого когда-то решили свалить всю ответственность. Летов не мог сказать, нравилось ли Монике всем этим заниматься, и действительно ли у неё чесалось под юбкой на благо школы, но, в любом случае, она понимала, что для других учеников была врагом хуже учителей. Моника только может показаться хорошим лидером, но, как ни верти, всегда окажется крайней и виноватой. Такие, как Моника, даже не подозревают, что находятся в положении худшем, чем изгои класса.       — Итак, ребята! Похоже, время расходиться. — Моника тряхнула головой и снова надела спавшую ненадолго маску. — Как вам ощущения от обмена стихами?       — Это было очень весело! — бодро воскликнула Сайори.       — Впечатляюще, — хохотнул Егор. Нацуки и Юри, только восстановившиеся после конфликта, снова вспыхнули, каждая по-своему.       — Было неплохо. В основном, — сквозь зубы сказала Нацуки.       — Оно того стоило, — выдавила из себя Юри.       На лице Моники впервые появилось что-то вроде радости; ей понравилось, что идея правда была хорошей.       — В таком случае, повторим завтра, — сказала она. — Мы все чему-нибудь научимся друг от друга.       Девушки стали собираться домой. Сайори подошла к Егору.       — Готов идти?       — Конечно, пойдём, — ответил он. — Сегодня ты была просто великолепна.       Сайори лучезарно улыбнулась Летову.       — На самом деле, сегодня первый раз, когда они так сцепились, — сказала она, немного погрустнев. — Я могу поклясться, они — прекрасные люди. Ты ведь не… ты ведь не стал их ненавидеть?       — Ни в коем случае! — заверил Егор.       — Ты им очень нравишься, — сказала Сайори. — Каждый день будет таким веселым!       Оптимизм Сайори немного насторожил Летова. Но он не стал спорить.       4. Иуда будет в раю       Очередной день подходит к концу, и наступает время встречи литературного клуба. Вчера Летов пытался не спать всю ночь специально, чтобы не скучать на уроках и, не приведи случай, привлекать внимание учителей. Но, как он не старался, всё равно провалился в сон. Какое-то время ему снились только звуки — какие-то душераздирающие хрипы. После этого Летов увидел комнату в тумане. Среди тумана можно было различить единственный силуэт… силуэт висельника.       Проснувшись в холодном поту, Егор испуганно дёрнулся и понял, что отлежал шею. Ощущение показалось ещё более неприятным, когда он вспомнил содержание сна. Летов ещё хмурился в попытках вспомнить того, кто качался в петле, но тщетно. Тогда он открыл чистую тетрадь, которую Егор с Сайори купили вчера, специально для его стихов. Вообще, это была скорее не тетрадь, а альбом для рисования с нелинованной бумагой кремового цвета — почти такой же, какой описывал Оруэлл в романе «1984». Именно из-за этого сходства Летов и купил этот тетрадь-альбом, а заодно и роман Оруэлла.       Идеальную чистоту первой страницы альбома нарушило следующее стихотворение.

Под пьяным забором нетленной любви

В своём отраженьи узнайте Махно

Поймали в мешок золотой огурец

Карманный фонарик плачевно погас

«Тах-тах! Ты убит»—прокричали вдогон

Ломая посуду диковинных фраз

Но Иуда будет в раю

Иуда будет в раю

Иуда будет со мной.

Победных депрессий обеденный звук

Навозных героев гугнивый набат

Святое дупло мочегонной мечты

Кальсоны сгорели в нетленной ночи

Мышиных созвездий червивое дно

А богатые жизни добротно цветут…

Но Иуда будет в раю

Иуда будет в раю

Иуда будет со мной.

      Когда Егор вошёл в комнату литературного клуба, перед ним предстала привычная сцена приветствия с Сайори. Он отметил её необычайно хорошее настроение сегодня.       — Я все ещё не могу привыкнуть к тому, что ты вступил в клуб, — добродушно объяснила Сайори. — И не могу нарадоваться!       Несмотря на скептическое отношение Летова к безудержному оптимизму, ему было приятно общаться с человеком, так сильно радующемуся мелочам.       — Кстати… Я проголодалась… Сходишь со мной купить вкусняшек? — Сайори с надеждой посмотрела на Егора.       Летов кивнул.       — Я не против, я тоже проголодался.       Сайори подпрыгнула от радости и взяла Егора за руку. Она повела его по школьным коридорам, и вскоре они подошли к школьным автоматам с едой и напитками, рядом с которыми было несколько столов. Летов купил два бутерброда и яблочных сока — единственные вещи, которыми реально можно насытиться из всех, что были.       Они сели и стали есть.       — Я обожаю яблочный сок, — сказала Сайори с набитым ртом.       Егор только улыбнулся.       — Ты лучше скажи, почему ты вчера обещала приносить мне завтрак в школу, а на деле кормлю тебя я?       Сайори покраснела и опустила глаза, но даже веское замечание Летова не убавило её сегодняшней радости.       — Я сегодня проспала и даже опоздала в школу! — сказала она с такой гордостью, будто заняла первое место по легкой атлетике. — Поэтому я и себе не успела ничего приготовить.       — Ладно. — Летов махнул рукой и со смехом добавил:       — Я тебя прощаю.       Они поели и также, держась за руки, вернулись в клубную комнату. Нацуки сидела за партой и ела печенье. Лицо Юри было скрыто за книгой. Моники в классе не было.       — А где Моника? — спросил Егор сразу как только переступил порог литературного клуба.       — Хороший вопрос… — задумчиво протянула Юри, не отрываясь от книги. Затем, будто очнувшись, она пробежалась взглядом по остальным.       — Кто-нибудь знает, почему она сегодня опаздывает?       — Не я, — отозвалась Сайори.       — И я не знаю, — сказала Нацуки.       Юри закрыла книгу.       — Хм. Это странно.       — Я надеюсь, с ней всё нормально, — обеспокоено проговорила Сайори.       — Конечно же, с ней все хорошо, — вмешалась Нацуки. — Она, наверное, просто занята сегодня.       Неожиданно открылась дверь. В класс торопливо вошла Моника.       — Простите! Простите меня, я ужасно виновата. Я не хотела опоздать. Надеюсь, вы не переживали из-за меня? — начала тараторить она.       — Из-за чего ты задержалась? — спросила Юри Монику.       На лице Моники появилась немая улыбка.       — Ну, сегодня у меня были дополнительные занятия. Честно говоря, я совсем потеряла счёт времени.       — Да ну, бред какой-то, — перебила Нацуки. — Ты бы услышала звонок.       Егор кивнул, соглашаясь с замечанием Нацуки. Звонки в школе были такими громкими, что Летов, ещё не привыкший к их расписанию, каждый раз вздрагивал всем телом, стоило им прозвенеть.       — Видимо, я не услышала их, потому что играла на пианино, — ничуть не смутившись, сказала Моника.       — Пианино? — с удивлением переспросила Юри. — Я не знала, что ты играешь на музыкальных инструментах.       — Я только недавно начала, — робко улыбнулась Моника. — Всегда хотела научиться играть на пианино.       — Это так круто! — воскликнула Сайори. — Ты должна сыграть что-то для нас, Моника!       Моника посмотрела на Егора.       — Когда буду чувствовать себя увереннее, я сыграю, — сказала она.       Сайори обрадовалась, а Летов пожал плечами.       — Ну, теперь ты сможешь писать не только стихи, но и музыку, — сказал он.       — Я тебя не разочарую, — ответила Моника и нежно улыбнулась.       Все успокоились. Юри вернулась к чтению, Сайори подошла к Нацуки и стала выпрашивать еду. Нацуки, поделившись огромным печеньем с Сайори, скрылась в кладовке. Видя, что никто пока не готов к обмену стихами, Егор стал раскладывать книги, купленные утром. Затем взял «Портрет Маркова» и стал дочитывать.       К Сайори подсела Моника, и они завели разговор. Егор прислушался.       — Мы, наверняка, будем выглядеть очень отстойно на фоне всех остальных клубов, но это неважно, — неожиданно серьёзно говорила Сайори.       — Мы не можем просто сдаться, — возражала Моника. — Фестиваль — это наш шанс показать всем, что такое литература. Проблема в том, что идея литературного клуба звучит слишком мудрёной. Но мы-то знаем, что это совершенно не так?       Летов отложил книгу, полностью вникая в их диалог.       — Нам просто нужно найти способ показать это всем, — сказала Моника. — Что-то, что больше связано с творчеством.       Сайори задумалась.       — Но это всё равно не решает проблему! — вдруг сказала она.       — Что ты имеешь в виду? — Моника удивленно подняла брови.       — Даже если мы придумаем что-то весёлое, никто изначально не придёт, если это будет литературным мероприятием, — объяснила Сайори. — Поэтому куда важней привлечь людей вообще, понимаешь?       Рассуждения Сайори полностью совпадали с мыслями Летова. Пусть сначала придут люди, а уж как их удержать в литературном клубе — это дело точно не касающееся фестиваля.       — Хм, это хорошая мысль, — проговорила Моника. — Тогда может стоит использовать выпечку Нацуки?       — Да, ты права! — При упоминании еды у Сайори загорелись глаза. — Нацуки делает лучшие кексы! Ох, я проголодалась…       Моника выдержала паузу, потом продолжила.       — Нам нужно ещё поработать над деталями самого мероприятия.       Егор вспомнил о книге, так как, заслушавшись, он оставил палец между страницами, и вот уже перестал его чувствовать. Открыв «Портрет Маркова», он продолжил чтение. Однако сон под утро дал о себе знать: не выдержав и абзаца, Летов заснул, положив голову на книгу.       Внезапно он открыл глаза и обнаружил перед собой лицо Сайори. От неожиданности Егор чуть не упал со стула.       — Ой, извини, — сказала Сайори, но тут же нахмурилась. — Стоп! На самом деле совсем не извини! Это ты виноват, что заснул тут. Это не клуб любителей поспать!       Летов потёр глаза и, потягиваясь, опять почувствовал напряжение в области шеи. Сайори заметила, как Егор зашипел от боли.       — Ох, что с тобой?       — Шею отлежал, ещё с утра болит, — буркнул Летов.       Сайори подошла к Егору поближе.       — Давай я тебе помогу, — сказала она. — Сними пиджак и положи голову на руки.       Летов молча повиновался.       Сайори встала сзади стула с Егором и легкими поглаживаниями провела обеими ладонями от середины спины вверх до затылка, затем вверх по плечам и обратно, повторив тот же «маршрут», только чуть надавив руками на тело. Она делала так минут пять. Скоро боль стала отступать, и Летов снова стал дремать. Из этого чудесного состояния его вывел звучный голос Моники.       — Итак, ребята! Почему бы теперь нам не поделиться стихами, которые мы написали?       Егор поднял голову, и Сайори наклонилась к нему.       — Не могу дождаться, когда смогу прочитать твои! — весело сказала она и умчалась за своим стихотворением.       Летов вытащил из своей сумки альбом-тетрадь и пошёл с ней к Сайори. Она уже сидела и ждала его. Приняв стихотворение, Сайори начала читать. Ее глаза спускались все ниже, а улыбка становилась все шире. В конце концов, она сказала:       — Вышло так здорово, Егор! Мне нравится! Не знаю, почему, но по сравнению со вчерашней — эта просто потрясающая.       Летов усмехнулся.       — Может, это оттого, что с каждым днём я все больше настраиваюсь на одну волну с тобой, — сказал он.       Сайори перечитала стихотворение ещё раз, медленно шевеля губами — еле слышно читала вслух.       — Я хочу повесить его себе на стену. — Сайори подняла ясные голубые глаза на Егора. — Можно?       — Да, — кивнул Летов. — Но только я перепишу его к тебе в тетрадь, хорошо?       Сайори согласилась, покраснев от восторга. Егор быстро начеркал своё стихотворение в её тетради. Он постарался написать как можно аккуратнее; более того, изменил «мятежную ночь» на «нетленную». И оставил подпись.       Сайори прижала тетрадь к груди и мечтательно зажмурилась.       — Сегодня мне кажется, что я могу понять тебя лучше, чем другие, — открыв глаза, сказала она. — Хоть и вчерашнее твоё стихотворение мне понравилось только тем, что его написал ты.       Летов неожиданно для себя смутился так, что не знал, куда смотреть. Наконец, взяв себя в руки, он откашлялся и сказал:       — Возможно, у меня получиться написать что-то более особенное… — пробормотал Егор.       — О-о-о, ты хочешь написать что-то для меня? — подхватила Сайори. — Так мило!       Летов хотел возразить, но не мог вставить и слова.       — А теперь ты можешь прочитать мое стихотворение, — сказала Сайори и оторвала тетрадь от своей груди. Оторвала чуть ли не в буквальном смысле, так ей не хотелось расставаться с ней.       На странице с большим зеленым пятном (Сайори наверно что-то пролила на тетрадь), было написано следующее:

Я снимаю свой скальп, как крышку с коробки печенья.

Там всех моих снов тайное место хранение.

Они как шарики света, в корзинке котята, забавные кексы

Рукой я внутрь залезла поглубже, сковырнула один:

На ощупь он тёплый и колючий немного.

Но нельзя время тратить! В бутылку на сохранность его сразу же надо доставить.

А бутылку я ставлю на полку, где все остальные стоят.

Счастливые мысли, счастливые мысли, счастливые мысли в бутылочках в ряд.

Моя коллекция позволяет много друзей заводить.

Каждая бутылочка может любую проблему решить.

Бывает так, что мой друг неважно чувствует себя.

Бутылочка спускается вниз, на помощь приходя.

Ночь за ночь ещё больше слов.

Друг за другом, ещё больше бутыльков.

Всё ниже и ниже мои пальцы опускаются.

Будто в боре тёмном сквозь чащу пробираются.

Роют и скребут.

Пока шарик не найдут.

Я сдуваю пыль с бутылочных крышек.

Не выглядит так, что срок годности вышел.

Моей пустой полки нужно ещё.

Мои друзья глядят сквозь двери окно.

Наконец всё готово. Я открываю, впуская друзей.

Заходят они торопливо. Хотят мои бутылочки скорей?

Одну за другой я лихорадочно достаю с полки.

Раздаю всем друзьям, никого не обделив.

Каждую бутылку, всю полку опустошив.

Но каждый раз, из рук их выпуская, о кафель под ногами стукались они.

Счастливые мысли, счастливые мысли, счастливые мысли

Разлетелись на осколки во все уголки.

Для моих не улыбчивых друзей они предназначались.

Те всё кричат, просят что-то, отчаясь.

Но всё, что слышу я, — эхо, эхо, эхо.

В своей голове.

      Егор вдруг почувствовал комок в горле и то, как у глаз стала собираться влага. Он посмотрел на Сайори и заставил себя улыбнуться, но все же у него не получилось скрыть, что её откровение, которое Летов держал в руках, сильно его впечатлило. Ему отчего-то стало страшно, что у Сайори могут разбиться все бутылочки, и в одну страшную ночь она закричит и сломается.       — Это очень сильно, — выдавил Егор. Не моргая уставился на Сайори и с чувством опять выдохнул слова Нацуки:       — Бьёт прямо в сердце!       Сайори отвела глаза.       — Спасибо! Мне просто хотелось выразить свои чувства, — проговорила она.       Летов пододвинулся к Сайори всем телом и взял ее за руку.       — Завтра я принесу тебе новых бутылочек, хорошо? — медленно сказал он, глядя ей прямо в глаза.       Сайори испуганно посмотрела на него, а потом рассмеялась.       — Неужели ты понял всё буквально?       Егор покачал головой и улыбнулся.       — Просто надеюсь, что я все неправильно понял, — сказал он, вставая. — Пойду к Нацуки.       Моника только отошла от Нацуки, и Егор сел напротив последней. Протянул ей свой тетрадь-альбом. Нацуки сразу отметила, как жутко неудобно и тяжело носить подобные вещи в твёрдом переплете. Летов напомнил ей о стихотворении, и Нацуки, что-то ворча себе под нос, открыла тетрадь и стала читать.       — Ну, это ничем не хуже предыдущего, — сказала Нацуки с таким одобрением, на которое способна только она. — Но также не могу сказать, что лучше.       Егора Летова критиковали многие, кто-то восхищался им, кто-то ругал, потому что не мог понять. А Нацуки не относилась ни к тем, ни к другим. Она не одобряла его стихи не из глупости, не потому что автор ей не нравится, а просто из вредности.       — Да уж, тебе не угодишь, — протянул Летов, стараясь не смотреть Нацуки прямо в глаза в целях безопасности.       Нацуки на мгновение вспыхнула. И вдруг самодовольно улыбнулась.       — Рада, что хоть кто-то, наконец, признаёт мою опытность!       Егор улыбнулся странной логике Нацуки.       — Продолжай писать, и, может, ты станешь так же хорош, как и я, — сказала Нацуки.       Летов вздохнул и отвернул голову. Под столом у него сжались кулаки. Он окинул взглядом комнату, чтобы успокоится и увидел Сайори. Она обернулась и помахала ему рукой; он махнул в ответ. Нацуки это заметила.       — Знаешь, иногда я чувствую себя Маяковским, — сказала она.       — Почему? — удивился Летов и уставился на Нацуки. Та барабанила пальцами по столу.       — Потому что все вокруг, а именно мои друзья, занимаются любовью, пока я сижу на кухне, — ответила Нацуки, устало вздохнув.       Егор усмехнулся.       — Знаешь, ты классная, — сказал Летов. — Ещё ни одного человека не встречал, особенно твоего возраста, который бы отпускал настолько смелые шутки.       Нацуки задумалась, но по её лицу было понятно, что комплимент ей понравился.       — А в чём смысл бояться таких шуток? — вдруг сказала она. — Люди боятся, что от легкого замечания подорвётся авторитет талантливого человека? Я не подразумеваю под талантливым человеком Маяковского, потому что для меня он даже не поэт. Или людям страшно говорить о мертвых плохое? Меня жутко бесит этот страх перед мертвыми. Никто даже не в курсе, что у фразы «о мертвом либо хорошо, либо ничего» есть продолжение.       — Какое? — спросил Егор.       Нацуки со злостью посмотрела на него.       — О мертвом либо хорошо, либо ничего, кроме правды! — громко сказала она.       Летов закинул ногу на ногу и подпер рукой щеку.       — Люди боятся таких шуток только потому, что считают их аморальными, — стал рассуждать он. — И потому что смех считается признаком дурачины, а особенно если он направлен в сторону вещей, которые кажутся вечными. Именно кажутся, потому что вечного ничего нет. Ни ценностей, ни государств, ни истин.       — И любви вечной тоже нет! — вставила Нацуки.       Егор слабо пожал плечами.       — В этом и есть главная прелесть любви, счастья и горя — они не вечные. Нацуки, — обратился Летов, лишая Нацуки возможности задать вопрос, — а что ты готова сделать ради любви?       Нацуки явно не ожидала такого вопроса. Она скрестила руки на груди, нахмурилась, но скоро лицо её прояснялось в довольной улыбке.       — Я готова сидеть и ждать, пока меня добьются! — выпалила Нацуки.       Егор засмеялся вместе с ней. Однако Нацуки снова приняла серьёзный вид и сказала:       — Пора показать тебе мое стихотворение.       Она положила на парту уже знакомую Летову тетрадь, все ещё не решаясь передавать лично из рук в руки, но уже позволяя ему открыть её самостоятельно.       Егор прочитал следующее.

Вот что я слышала о Эми —

Она любит пауков.

Мерзких, гадких, волосатых!

Не стану с ней водится из-за её дружков.

У Эми милый певчий голос.

Мою любимую она песню поёт.

Каждый раз, как хор я слышу, моё сердце в ритм бьёт.

Но она любит пауков.

Не подружусь с ней хоть за сотню пирогов.

Однажды я ногу больно ушибла.

Эми мне помогла до лазарета дойти.

Прикасаться к ней мне было противно.

Она грязна, раз ей по нраву пауки.

Так что дружить с ней мне будет стыдно.

У Эми много друзей.

Она всегда в центре внимания.

О пауках она заводит много речей.

А вдруг пауков полюбит и её компания?

Никогда не быть нам подругами с ней.

Какая разница, что у неё ещё другие увлечения?

Какая разница, что она не говорит о них?

Какая разница, что они все безобидны?

Этому не может быть прощения.

Отвратительным тварям нет оправданий никаких.

Миру будет лучше без пауколюбов, это очевидно.

И я собираюсь всем глаза раскрыть.

      — Неплохо, да? — спросила Нацуки.       Егор согласился.       — Это стихотворение гораздо лучше вчерашнего, — сказал он.       Нацуки только хмыкнула.       — Вчера я только разогревалась! — с твёрдой уверенностью в голосе сказала она. — Надеюсь, ты не думаешь, что это было лучшее, на что я способна?       Летов покачал головой.       — Ты даже не представляешь сама, на что ты способна и какие возможности могут перед тобой открыться.       Он не очень хотел это говорить, но так казалось ему правильно, и поэтому Егор не боялся ошибиться.       — Мне нравится, что иногда можно разъяснить сложные вопросы простыми аналогиями… как сделали сегодня я и ты.       Последние слова Нацуки со вздохом выдавила из себя. Летов расценил это замечание как комплимент и маленькую победу над её вредностью.       — Надеюсь, это поможет людям понять, какие они глупые, — в заключение сказала Нацуки.       — Не поможет, — ухмыльнулся Егор. — День, когда люди поумнеют, приведёт к уничтожению всего человечества.       — Но ведь должен же хоть кто-то научиться уважать чужие вкусы, пусть и странные, — настойчиво, но спокойно сказала Нацуки. — У всех бывают необыкновенные хобби или тайные слабости. Особенно страшно видеть, когда родители меняют отношение к своим детям из-за их увлечений. Да, может это не то, чем можно гордиться или похвастаться другу. Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то сидел в кафе и говорил: «Представляешь, моя дочь читает мангу, я так за неё рада!», «Мой сын пишет порно-поэмы, но у него есть чувство слова, и он прекрасно рифмует, я все равно горжусь им!»?       Летов поджал губы.       — Это и правда очень печально. Родители вбили себе в голову, что дети сразу рождаются идеальными, хотя знают, что идеальных людей нет, — сказал он.       Нацуки вздохнула.       — Вот именно. И эта проблема будет передаваться из поколения в поколение до тех пор, пока не прекратится живорождение.       Егор кивнул. Он уже хотел было пойти к Монике со стихотворением, думая, что разговор себя исчерпал, но как только он встал, Нацуки подняла голову.       — Я хочу, чтобы люди не только чувствовали, но и думали, — сказала она. — У меня получится?       Летов остался стоять. Он не ожидал, что Нацуки может быть не уверена в своих силах.       — Время покажет, — сказал Егор, улыбнулся ей и направился к Монике.       — К завтрашнему дню я напишу лучшее стихотворение, так что жди! — вдогон бросила Нацуки.       Моника, как и вчера, спросила Летова о его делах, самочувствии, настроении. Егор обходился обычными нейтральными ответами типа «нормально», «неплохо», «как всегда». Моника мягко сказала: «Понятно», а ещё обрадовалась тому, что все идёт хорошо. Она предложила Летову показать его стихотворение, он протянул ей свой тетрадь-альбом. Моника заметила, что этот альбом похож на тот, что был у главного героя из «1984».       — Я потому его и купил, — сказал Егор.       Моника прочитала стихи.       — Что ж! Мне понравилось, — сказала она. — Признаюсь, мне даже не нужно было читать твоё стихотворение, чтобы это сказать. Сайори уже показала мне его, когда мы менялись стихами. Ты написал ей в тетради, это так мило!       Летов почувствовал неловкость, но ему было даже приятно, что Сайори гордится его стихами.       — Думаю, ты скоро посвятишь ей что-нибудь, — заметила Моника.       Егор даже не хотел спрашивать, решила Моника так сама, или ей сказала Сайори. Что бы то ни было, он сегодня же обсудит с Сайори это по пути домой. Летов не хотел раздувать из мухи слона, тем более когда на его простое дружеское общение с Сайори так сильно обращают внимание. От этого, кстати, очень хотелось проводить с ней как можно больше времени. Она была лёгким, но в то же время умным человеком, правда, временами ветреным. Как раз из-за ветрености Сайори Егор сейчас мысленно краснел.       — Хочешь теперь прочитать мое? — спросила Моника, так и не получив ответа или какой-то видимой реакции на свою намёк-провокацию.       Летов согласился. Он заметил, что Моника завела новую тетрадь: видимо, она была настолько педантичной, что не могла себе позволить больше писать в порванной тетради.       — Хорошо, посмотрим, — пробормотал Егор и стал читать.

Цвета, они не останавливаются.

Яркие, прекрасные цвета

Мерцают, взрываются, пронзают

Красный, зеленый, синий

Бесконечная

какофония

Бессмысленного

шума

Шум, он не прекращается.

Безумные, грохочущие волны

Пищат, визжат, пронзают

Синус, косинус, тангенс

Как играть с пластинкой на диджей-вертушке.

Как проигрывать винил на холодной пицце.

Бесконечный

стих

Бессмыслицы

Напиши меня

      После прочтения этого стихотворения Летов молча пододвинул Монике тетрадь и сказал:       — Перепиши его мне, чтобы я не портил тебе вторую тетрадь.       Моника засмеялась, но стихи переписала.       — Я вижу, тебе очень понравилось.       — Да. Когда ты начнёшь писать музыку? Ты умеешь играть на пианино и ты могла бы… петь свои стихи.       Моника пристально посмотрела на Егора. Её зелёные глаза заблестели странным блеском.       — Я сыграю тогда, когда шарик лопнет, фиалка завянет, а ночные окна закроются.       Летов на самом деле не мог связать эти образы между собой, а с Моникой так тем более. Он решил, что она имеет в виду свои личные переживания в только ей понятных словах. Фиалка, окно, шарик. Моника что-то вкладывает в эти слова, а что — это Егора не касается.       — Я с нетерпением буду ждать твоей музыки. Если что, я буду не против помочь, — добавил Летов.       Моника стала рассыпаться в благодарностях. Егор поговорил с ней о пространстве на бумаге, о том, как может измениться настроение стихотворения в зависимости от того, где написаны некоторое слова. Оказалось, ей очень нравятся стихи Линдеманна, о котором Летов ничего не слышал, как раз из-за этого, а также потому, что в своих стихах Тилль Линдеманн откровенно воплощает свои чувства. Он может чередовать короткие и длинные строки, но от этого стихотворение не лишается поэтичности. Моника даже зачитала Егору одно такое наизусть.       Летов подумал, стоит ли дарить ей его же сборник стихов, но решил, что нет — возникнут вопросы.       Так они неспешно общались. Егор не спешил идти к Юри. Даже надеялся, что Сайори покажет ей его стихотворение и ему не придётся с ней общаться. Потом он подумал, что все же это несправедливо. Тем более Юри сидела и ждала только его.       Летов как можно приветливее с ней поздоровался, пододвинул соседний стул к парте Юри и дал прочитать своё стихотворение.       Закончив, Юри сразу же предложила прочитать ему своё. Егор посмотрел на неё в недоумении.       — Разве ты не хочешь поделиться своим мнением? — спросил он. — Ты просто прочитала… и всё?       Юри смутилась и стала теребить пряди волос руками.       — П-просто то, что ты написал вчера, мне понравилось больше, — заикаясь, сказала она. — Мне нечего сказать, кроме этого, особенно тому, кто давно пишет стихи. Извини.       Летов фыркнул.       — Ты сама тактичность. Ну ладно, давай я твоё прочитаю.       Юри робко вручила Егору своё стихотворение.

История эта случилась поздно ночью, когда бутербродами перекусить мне захотелось очень.

Мое внимание привлёк енот, он за окном шнырял, проворный словно кот.

Как помню сейчас, свои странные наклонности я заметила в первый раз.

Кусочком хлеба я с енотом поделилась, подсознание мое с последствиями смирилось.

Осознало оно, что, набив живот, ещё не раз ко мне придёт енот.

Пленяющая красота ножа первым симптомом была.

Хлеба куски — моего любопытства тиски.

Зверёк — соблазна исток.

По мере того, как росла луна, всё больше света отражалось от лезвия ножа.

Того же света, что мерцал в пушистого моего друга глазах.

Я режу хлеб, свеж и мягок он. Полосатый зверёк всё сильнее возбуждён.

Или, возможно, то мои эмоции беспокойные, спроецированные на енота довольного.

Енот стал упрям, за мной теперь следует по пятам.

Или как ещё можно сказать, мы в компании друг друга привыкли пребывать.

Аппетит зверька растёт день ото дня, мой хлеб выручает во все времена.

Каждый раз, как ножик разрезает хлеба, енот в возбуждении скачет туда-сюда.

Кровь приливает, классический рефлекс Павлова в силу вступает.

Режу хлеб не спеша, раз сыт енот, довольна и я.

      — Почему ты написала именно про енота? — спросил Летов, дочитав до конца.       Юри медленно провела пальцами по кончикам своих волос.       — Ах, ну… Еноты кажутся милыми, но стоит человеку с ними связаться, как эти зверьки начинают требовать постоянного внимания, — сказала Юри. После этих слов её зрачки сузились, а движения рук стали чересчур быстрыми. Она криво улыбнулась и отвела взгляд.       — Я надеюсь… З-зря я тебе это сказала! — чуть не плача, выдавила из себя Юри.       Егор обеспокоено коснулся её руки, но девушка отстранилась. Юри встала и выбежала из класса. Летов видел, как её била крупная дрожь. Он хотел пойти за ней, но оказавшаяся рядом Моника остановила его легким движением руки.       — У вас что-то произошло? — с участием спросила она.       Егор посмотрел на Монику, затем перевел взгляд на дверь, за которой недавно скрылась Юри.       — Да. Юри показала мне свое стихотворение и ушла… Ей как будто не понравился мой вопрос про енота, — ответил Летов.       Моника успокаивающе погладила Егора по руке.       — Ах, это же Юри, тебе не о чем беспокоиться. Она — ничтожество, ублюдина, похотливая дрянь и эгоистичная скотина. Сейчас Юри достанет свой нож и будет резать себе ноги, потому что на руках не осталось ни одного живого места. После этого она начнет сходить с ума от желания и будет массировать себе клитор рукояткой ножа. Всего лишь ебланка, чья жизнь не имеет ни малейшего смысла.H̵̤̖̲̰̮ͫͯͨ̍̑ͦͨ́͆͂͒͊̏̐̇̽̄̀͞H̢̨̺̝̬̟͓͓͓̪̻̮͇͇̘͖͔͇̲̟ͫ͂́͛̀ͯ̐̐ͤ͛̐͒̉̄̏̒͐̔́͜H̵̡͋ͬ͌ͫ̀̎̍͋̏̽͗ͯͤͫ̿͏͚̺̺̣͙̥̭͍͈̺͙̖̗̟̹̹͇͕H̲̠̦̯̝͈̩͇̩̭̞̠̰̲̹͕͙̪̦ͮ͂̒ͬ̋̈́ͮͥͬͧͥͦ̉̍́͡H̢̛̫͈̼͈̬̼̺͍̝̱̣ͪ͆͐͛͞H͊ͪͪ̐̋̊͆̔̍͏̸҉͖̙̭̱͚̼̦̮̜̤̺̤̦͝H̋ͬͧ̐̔̊ͤ̅̏͆̽̈̔̽͊ͪ͏̀͏̥͉̣͔̖͎̥͈͍̙̭͠H̑̓̒̅͏̛̹̘̙͔̘̘̦̫̻H̙̮̭̠͈̩̤͓̹̼̲̪̳͚̰̥ͥ̃ͩ̎̽̓̍͛͑̑̊́͊ͭ͠Ḫ̷̴̵̦͍̼̌͌ͦ̀̒ͪ̓̒͂͌͋ͥ̍͌́̚ͅͅH̽̈̽ͧ̃̓͒ͯ̿ͥ̌͗҉̨҉̰͓̜̙̺H̴̥̜̩̺̙̜̥͖͕̫͕̠͕͈̩̗͚̰͎̿ͬͭ̂̒ͨ̌́͡H̄̉͂͂́͘͡͏̛͍̼͖̣̘Ḩ̝̬̥͖̦̤̜̍ͫ̾̉̔͊͗̒ͦͥ̃̅ͮ́͘H̳͓̥̤̬̺̳ͨ͊̂͗͒͌̾̑͛̎ͥ̕͢H̶̸̛̹̤͓̘̑̀ͦ͒̋̒̓͞H̡͐̔ͤͦͣ̐̈́ͣ̕͏̷̯̙̠̫̺̬̬̠̼͈͈̝̬͢H̡̻̘̪̠̦̬͙̙̪̗̹͕͇̮̞̲̦̺͛̑̿̈́͗̈́ͯ̓̾̍̂͌̇͊ͫ̓H̫̱͍͚̠͓̓̆̅̆̇ͯͧͬͣ͂̿ͣͥ́̆ͦ̕̕͘H̄ͭ͂̂͂̊͌̓ͪͭ̅̅̇͐ͮ̚̚̚҉̱̭̝̻͔̦͔͈̟͖̯͙̙̝̥̜͖̜̥͘Ḩ̡̤̬͙͇͓̪̩̻̯͓ͤ͐͆̽̋̂ͦͪͩ͑́ͦͨ̈́ͥ̽͢͝H̶ͮ͛͆̒͊̂͗̈̂̀͒̅̅ͬ̚҉͏̭̻͉̙̲̦͚̙͍̘̦͇̥͕̼H̛̖̲̝̥̖͗͋̊ͫͫ̋͂͛͌ͬ͒ͩ̈͑̈́ͪ͜H̢̢̝̼̗͉͍̠̣͓̦͂ͩ̆̇̎̇̔̌̆ͥ́̕͞H̡̢̯̥̦̪̠̲̳͔̗̟͎̥̪̙̳̰̲͛̌ͯͭ͆̈́ͬ͊̑ͬͨ͘Hͧ̍̆̅ͭ̎҉̢͉͔̖̙̤̗̻̪̞͕̭̻́͠ͅH̐̊ͩͥͩ̓͛̅͒͑̉ͥͪ͞҉̻̦̬͜͞ͅH̸̷̴̵̩̪̱͍͔͙̦̥̖̭̜̥̦̱̹͑ͩͩ̈̒ͤͩ͗́H̸̷̳͔̯̞̮͓͕̦̥͙̐̄ͧ̊̊͡H̦̹̰̰̪͎͙͇ͩͤ̆͆͑ͬ̊̐͑͒ͤ̇͛͋̒̅͞͞͞Ḩ̛̪̜͙͓̞̀̐ͩ̇͌̔̿͠E̩̭̺͎̗̩͍͖ͫ̎̓̐̎́̀ͨͥ̈͢͠E̵̛̖͍̥͓̺̺̝̖̥̭̯͓̣̞͎̮͎ͮ̍ͯͭ͐̇͋ͫͮ̋͜͜Eͪ̃ͩͬͨ̅̚͝҉̧̞̖̘͍̬̦E̿ͧ̊̋̐ͩ̿̐̽̎͋͑͊̔̓ͩ͐͂҉̷̥̗̻̼͔̹̝̪̩̻͖͖̝̳̺͟Ë̛͎̝̹͚̗͇̲̬̫͕͔̦̱̞̣̔͊͑̄ͨ͑̈ͣ̌̆̚͡͝Ê̶̸̙̳̬̦̦̪ͯ̋͆̎ͣͨ̔̌ͥ̑͌ͯ̌͗̍ͥ̽̑̀Ę̷̪̬̟͔͓̗̹̖̏ͤ͋̅͐̂̓̓̑̚͜͞Ę̸̛͍͈̬̱̼̤̬̾̅ͮ̂͆͂̋͡ͅĒͪ̓ͯ̔͗̏ͨͩ̒ͤ̈́҉̨̙̖̦̫̖͍̭̕E͎͕̮̞͈͕̥̜ͨ̔̾̾̉͆̀̍́͝Ẽ̩̺̘̙̱̯̣̜̝͉̠̠̓́̅̅̎̉́̑͆̓͘͜ͅͅE̖̯̦̔ͯͣͤ̇̀ͅE̸̸̢̱̬̱͓̠͎͕͉̝̳ͨͦ̅̈́ͧͭͧͪ̀̚͢Ê̱̟̺̲̟̈̊ͮ̓̈́̿ͬ̅ͫ̓ͩ̅̽͡E̷̢̪͇͚͎͕͚̤̝̘̼̖ͬ̒ͦ̊ͬ̌̌̈́ͦ͒̑̕͝E̵̙̯̬̙̩̯̳̯̺͖͇̱̍́̒ͧ͢͡ͅE͓̳̞̣̐͒̀̃̀͆ͤͪ̿̓̽̋̆̀̚͝Ȩ̨̦̭̖̦͓̫̹̻̠͙́̔ͤͮ̀ͮ̄ͣͮ̎͌̅̇̓͘͝Ȩ̴̡͈̯̺̪͕̩̘̞̥̜̬͎̠̘̱̅̂̈́̌ͮ͛̊̽̑̓̕͜Ę̧͇̩̲̻̏ͤ̿̃͑ͯͦ̒̚̕͟͜Ę̸̨̝̙̺͎̱͚̏̀ͬͩ̓̊ͥͬ͛͒̆̽̂͌̈́ͨ̚͟Ë̶͉̙̲̬̺͈̣͕̟͎̹͔̪͈͉̙̼̄̑͐̒ͦͩ̒̎̕͘͡E̡ͭͬ͛͑̑͆͒̽̊̓̍͛͒̊͑̉̽̚͏̜̖̠̪̹̩͕̰͘͟ͅE̶̳͉͚̥͈̹̮̤̥̤̞͓̻̠̗͊̎̐͌̿̾̿ͪ̊̅̃̇͡E͍̜͔̫̲̩͐̎̈̓̀ͤͣ̏̇͌ͫ͐́ͭͨ́͠E̔͛̄ͧ͏̭̪̮̺͎̤̞̰̟̖ͅĖͯͩ̈́̔͌̉̏͐́́͡҉̝̺̳̟͢E̡̩̞͍̙̖͓͔̲̞̱̲͍̯͖̲͊͊̎ͮͯ͢͟͟E̮̺͖̪͙̠̼̩͉̓̾͆̑̆́̅͆ͯ̔̈́̇̾͑͊̊̀͢E̿ͤ̽ͦ̾҉̸̳̯̙̯̤̰͔͇̲̭̱̰̖͟ͅË̶̸̛͙̣̰͍̺͚̖͓̖͓͙̩̹́̄́̿ͪ͂̍̀ͬͩ̆̚͟͝E̴̮͚̬̼̞̫̠̤͍̥͍̍ͧ̽̓ͭͪ̎͘͘͜E͒ͮͥ̅ͪͩ͗̏ͥͫ̿̎̏̓̚̚͏̲̘̪̪̲̺̀͘͟ͅE̶̠͈̯͒̀ͫ͗͑ͩ̚͢͞E̸̢̺̹̹̮͇͙͇̤̫̠̘̮̞̻̥͓̫̤̪̅̈͑ͩ̔̎̑̌̈̑̊͐́̚͢E̴̵̗̮̭̦͍̲̬͇̝͓̹̩̽͒̾͌̇Ě͑̈ͮ̉̀̇ͫͫ̑̋ͦ͗ͦ̚҉̨͎̗͚̮̫̝͇͈̞̺͙̙̣̱̩̻͍̹͢͞E̵̷̽ͧ͌̓̏̉ͯ̑̍̑̅̾ͭ̓͒͑ͥ̄̀҉̷̳͎͖̯̮̺̹͈̗͎̜E̴͚̪̗̗͈͕͈̳̬ͣͮ̐͗ͭ͐̾ͥ̈͌̍͠Ẻ̸͉̙̹͙͙͈̣̳̹ͤ͂ͧͥ͗ͭͮ͑ͨͣ̚̚̕͜͡ͅȆ̵̡̳̳͙̟̟͔͈̦̹͚̫͍̭͉̰̗̪̅̀̏̀ͪͩ̄̆ͥ͑̽ͯË̩̼̼̖̗̞̙͖͇̻͖̣̣̱͎͍̐͆̊̌̓̐̄ͣͤ̎̊̌̾͋̚̕ͅE̶͇͇̳̞̫͉̗ͮ̇̀̊̓̀̔̂̎ͦ̑ͬͫ̉̎̚̕E̶̢͚͔̜̭̫̘͔̭͖̜̺̺̬ͧ͌ͨͬ͒̅ͩ̌̉̀͞E̴̸͋̂ͫ̽̂̓ͨ̈́̓̌͆͛̇̕҉͍̬̙̻͕̯̼͕͚̱̱E̷̴̵̗͉͍̬̼̬ͭͪ̄ͨͫ͑͂̀ͤͨ̈͑ͤ̉̂̐̓́̈́́͡E̷̴̸̢͍̗̬̤̰͎̓́ͮͨ͂̍̑̌̈́Ẹ̷̵̸̛̙͚̯̗̗͛̍͊ͩͦ̿ͫͣ̉̓̓̽̀́̚Ȇ̵͛̅͆̍̇̑ͯ̂ͫ͆͐̇͏̤̤̻̝̖̮̺̟͕̭̗̟̣̟̮͕̰̣͘͟͝E̵̡̨̫͎̲̘̜̫̭͖̓ͣ̑̏̿͂͝L̡̧͕̹̪̱̘̪̜͙̻̻̍̌̎́̔ͥͬͦ̓ͪ͆Ļ̞̹͚̺́̾ͬͤͩ̿͆̌͆ͯͤ̍ͩ̕L̦̖̖͕͎ͪͣ̒̏ͨ̋̋̊͐́ͨ͂͆̿ͪ́͡Ḻ̷̴̝͉͎͈͙̦̪͙̝ͣͯ̃̄ͨ̆̈́̂̌͆ͮ̅ͯ̍́ͧ͐̚͠       — Что ты сейчас сказала? — с беспокойством и удивлением переспросил Летов.       Моника продолжала его поглаживать. Это немного напрягало.       — Я говорю, что тебе не о чем беспокоиться. Юри — умная, хоть и странноватая девушка. Сейчас она останется один на один с собой, успокоиться и придёт в норму. После этого Юри вернётся, как ни в чем не бывало. Всего лишь небольшая минутка слабости. Видишь ли, — Моника посмотрела прямо в лицо Егору, — ей очень трудно общаться с людьми. Кажется, это называется синдром Аспергера или что-то вроде такого.       Летов сидел и слушал. Возможно, ему просто показалось. Он ведь так устал за последние несколько дней.       Юри вернулась в класс. Егор с напряженным вниманием следил за её грациозной и спокойной походкой. Юри больше не выглядела напуганной, она тихо села с умиротворенной улыбкой на прежнее место, раскрыла книгу и погрузилась в чтение.       От резких, чересчур громких хлопков Моники Летов зажмурился. Раскрыв глаза, он понял, что Моника застала врасплох не только его. Остальные девушки тоже с легким испугом и недоумением посмотрели на неё.       — Я думаю, сейчас мы заканчиваем встречу нашего клуба. Но, — Моника подняла указательный палец вверх, — но перед тем, как нам всем разойтись, я предлагаю сделать фотографии.       — Фотографии? — переспросили Нацуки и Егор одновременно.       — Да, именно! — сказала Моника. — Каждый сфотографируется по отдельности, а затем мы сделаем общую фотографию.       — Это замечательная идея! — воскликнула Сайори.       Моника вытащила из сумки фотоаппарат Canon 50D. Летов отметил советский объектив и в голове что-то…       — Ого! — Сайори подбежала к Монике и выхватила фотоаппарат. — Ты и фотографировать умеешь!       Моника застенчиво хихикнула.       — Что ж, как насчёт фотографироваться на фоне… хм, — Моника обвела взглядом клубную комнату.       — Можно сфотографироваться где угодно, а потом вырезать себя и наклеить на цветную бумагу, — предложила Юри. — Мне кажется, получится отличный коллаж.       — Да-да-да! — Сайори часто закивала головой. — А потом мы повесим этот коллаж на доску.       — Или же его можно будет прибить к стене, — добавила Нацуки.       Летов взял у Сайори фотоаппарат и стал задумчиво его разглядывать. Ощущение нереальности происходящего снова настигло его… но в этот раз очень сильно напугало. Не сходит ли он с ума? Он, может быть, сейчас в коме, в реанимации, да где угодно; а это все полубредовый сон.       — Егор, твоя очередь. — Сайори взяла Летова за руку и чуть ли не силой усадила на стул.       Егор сел, немного поправил волосы, посмотрел в объектив и легко улыбнулся. Моника сделала несколько щелчков и вскоре своей неизменной улыбкой разрешила ему встать.       Летов отошёл и нервно прикусил губу. Что ему делать? В любом случае, он не может выбраться из этого мира или состояния самостоятельно. Единственное, что Егору посильно — смириться.       — Ребята, теперь мы можем прощаться, — услышал Летов голос Моники. — Хочу сказать вам, что на фестивале будет наше поэтическое выступление. Поэтому самое время подготовить свои какие-нибудь особенные стихи!       Нацуки, уже стоявшая на пороге, остановилась.       — Моника, да ты шутишь, — испуганно воскликнула она. — Я ни за что не буду выступать перед кучей людей!       — А в чем проблема? — спросил Егор.       Нацуки быстро скользнула по нему взглядом и сделала вид, что не слышала этого вопроса.       — Ох, неужели… но я уже начала развешивать постеры. На них написано об этом.       Нацуки с размаху ударила рукой по своему лицу.       — Я согласна с Нацуки, — вставила Юри, — у меня бы не получилось…       Юри на минуту застыла, а потом резким движением застегнула сумку.       Летов подошёл к Монике. Вполголоса, чтобы никто не услышал, он быстро проговорил:       — Мне нравится эта идея. Мы в любом случае заставим их это сделать, но сейчас пора домой.       — Да, ты прав, — шепнула Моника в ответ.       Егор вышел из класса. За ним следом выскочила Сайори. Он улыбнулся и приобнял ее за плечи. Однако сегодня она вела себя тише, чем обычно. Летов легонько ущипнул Сайори за нос, выводя ее из задумчивости.       — Ай! Больно, — захныкала она, но тут же захихикала.       — О чем задумалась? — спросил Егор.       Сайори какое-то время молчала, как видимо, пытаясь подобрать слова.       — Я просто… а что, если Юри попросит тебя пройтись вместе до дома… что ты сделаешь?       Сайори смотрела на него в ожидании ответа. Летов облизнул пересохшие губы.       — Я откажу, — коротко сказал он.       Сайори часто заморгала, щеки ее немного покраснели.       — Но она ведь такая красивая и умная…       Егор пожал плечами.       — Она мне не очень нравится. Ты, в отличие от неё, более открытая, что ли. С ней тяжело общаться. По-моему непринужденность в общении важнее красоты, так ведь?       Сайори потупила взгляд. Летов спохватился.       — Я не хотел сказать, что ты некрасивая. Я говорю, что в целом, красота не важна.       — Но ты ведь не обязан провожать меня, — слабо возразила Сайори.       — Не обязан, — согласился Егор. — Мне это просто нравится.       Она не знала, что ещё ответить. Сайори растерянно поглядела по сторонам. Летову показалось, что она в любой момент готова заплакать.       — Юри бы заслужила прогулку, если бы захотела, так что… — опять начала Сайори.       — Не хочу я ради какой-то Юри менять свои планы! — воскликнул Егор. — Сайори, ей-богу, что с тобой? Ты же видишь, как я с ней общаюсь, так почему же ты думаешь…       — Извини, — пробормотала Сайори, и Летов замолчал.       Они ещё немного поболтали насчёт фестиваля, и скоро дорога домой подошла к концу.       5. Отряд не заметил потери бойца       Как только Егор пришёл домой, он сразу же сел за стихотворение. Под каким-то волшебным чувством, которое еще никогда его не охватывало, он быстро написал следующее:

Глупый мотылёк Догорал на свечке Жаркий уголёк Дымные колечки Звёздочка упала в лужу у крыльца… Отряд не заметил потери бойца Мёртвый не воскрес Хворый не загнулся Зрячий не ослеп Спящий не проснулся Весело стучали храбрые сердца… Отряд не заметил потери бойца Не было родней Не было красивей Не было больней Не было счастливей Не было начала, не было конца… Отряд не заметил потери бойца

      Когда человек пишет стихи в первый раз, он, действительно, берет слишком много ответственности на себя. Новичок старается придать стихотворениям смысл, написать «историю в рифме». И зачастую выходит нескладно. Но если человек не бросит сочинять, то вскоре стихи станут для него не просто рифмованными строчками, а частичками его души на бумаге. Появятся свои образы, которыми человек обрастает по мере взросления, но не может проявить в силу «непоэтичности» души.       Вот так и Летов стал поэтом. От детских стишков он пришел к тому, что каждое его стихотворение стало или впечатлением, или чувством. Он стал «жить на бумаге». И теперь Летов запечатлел то необыкновенное, что пробуждала в нем Сайори.       Да кто это, Сайори? Обычная девушка со своими проблемами, переживаниями. Почему же она так вдохновляет и впечатляет Егора?       Да хер знает.

***

      Когда Летов вошёл в клубную комнату, собрались все, кроме Моники. Но она не заставила себя долго ждать. Моника вошла в класс, разразившись извинениями, а остальные, в свою очередь, словами успокоения. В конце концов, все начали обсуждать фестиваль.       — Мы должны выстрелить чем-то необычным, — высказался Летов. — Стихи — достаточно необычно для школьников, особенно мои или Юри.       Юри смущенно опустила глаза.       — Или как у Сайори и Моники, — продолжал Егор. — Дело в том, что люди думают, что стихи писать сложно и доступно лишь избранным. Избранными хотят быть все. И мы должны подчеркнуть то, что мы избранные, чтобы наш клуб стал каким-то… особенным. Это гарантировано привлечёт больше участников, я уверен.       — Так все и побежали писать заумные стихи, чтобы стать особенными, — фыркнула Нацуки.       Летов повернулся к ней.       — Не поверишь, но это так. Люди очень любят выебываться, и ради минутной популярности хоть с крыши спрыгнут. Вы думаете, из поэтов раньше были только Пушкин да Есенин? Нет, были и другие, но они умерли от собственной попсовости.       Нацуки хотела что-то сказать, но Моника опередила ее:       — Что ж, в этом есть смысл. Думаю, если наши стихи будут как можно лучше, то это действительно как-то привлечёт новых участников.       «Вот только зачем? Нам и впятером хорошо, — подумал Летов. — Или Моника мутит это, чтобы клуб не распустили?».       После своего вывода Моника предложила начать чтение стихов, и Егор нашёл глазами Сайори, которую, к стыду своему, он сегодня не заметил. Сайори сидела не как обычно: в дальнем углу комнату, со взглядом направленным в пустоту.       — Все в порядке? — спросил Летов, пододвигая стул и садясь напротив Сайори.       Та ответила не сразу.       — К-конечно!       Ее лицо выражало будто обиду, но в глазах Егор ясно разглядел боль и тоску.       — С чего ты это взял?       Летов промолчал. Расспрашивать дальше было бы мучительно и для неё, и для него. Сайори, уставившись в парту, перебирала пальцами воздух. Она подняла голову и улыбнулась.       — Все в порядке, видишь?       — Вижу, — мрачно проговорил Летов.       У Сайори сползла улыбка с лица.       — Ты слишком обо мне беспокоишься, — сказала она. — Не отвлекайся на меня, веселись с другими…       — Сайори, пожалуйста, не начинай эту хуйню! — не выдержал Егор. Остальные девушки обернулись, вслушиваясь.       — Если я общаюсь с тобой больше, чем с другими, то это вообще не страшно! Никто от этого не сдохнет! Я тебя не оттолкнул в самом начале, я не отмахивался от тебя никогда, так с чего ты решила, что со мной не нужно делиться переживаниями?! — голос Летова предательски дрогнул. — Но не хочешь, так не надо, но просто не отправляй меня так обидно на хуй. Просто бы сказала, что вот-де, хочу побыть одна, а то говоришь так, будто мне должно быть на тебя похуй.       Егор вздохнул. Сайори сидела, отвернув голову, и украдкой вытирала слёзы.       К ним подошла Моника.       — Все в порядке? — обеспокоено спросила она.       — Да, — ответил Летов и нетерпеливо мотнул головой.       Моника посмотрела на Сайори, потом на Летова, и затем вернулась к Юри и Нацуки.       — Давай поменяемся стихотворениями, — сказал Егор, осторожно поглаживая руку Сайори. — Это я написал для тебя, помнишь…?       Сайори с какой-то надеждой посмотрела на Летова, и у него сжалось сердце. Он молча протянул ей свою альбом-тетрадь.       Пока Сайори читала, слёзы ее высыхали, а выражение лица стало более спокойным.       — Это лучшее, что ты писал. Но я немного удивлена, что ты написал это для меня… но не для Юри или Нацуки. Почему ты не хочешь сблизится с ними?       Летов почувствовал что-то неладное и напрягся.       — Почему ты все время говоришь одно и то же? Тебе как будто кто-то внушил это.       Сайори вздрогнула.       — Я…       — Ты сегодня уязвима. — Егор взял ее руки в свои. — Твои навязчивые мысли не должны иметь над тобой контроль, пойми. Ты не хуже и не лучше других, такая же, как все. И ты достойна внимания, любви, свободы, так что не лишай себя всего этого.       Сайори покраснела, и глаза ее наполнились слезами.       — Н-нет, я не заслуживаю этого… Ты слишком добр ко мне.       Летов чуть сжал руки Сайори.       — Я добр ко всем, но ты первая это заметила. Ты заслуживаешь не только этого, но и вообще весь мир. Я не знаю всей твоей драмы, и никогда не узнаю: твоя жизнь не моя. Но то, что ты продолжаешь жить, это значит, что ты на верном пути и выигрываешь.       Сайори покачала головой.       — Нет, нет, ничего я не выигрываю. Все иллюзия и обман.       Сайори продолжала медленно качать головой.       — Ты не веришь, но все в порядке, правда. Я пойду домой сегодня немного пораньше, я просто устала. Скажи об этом Монике.       И неожиданно для Летова Сайори вышла из класса, что-то насвистывая себе под нос.       Егор стремительно встал и догнал ее в коридоре.       — Что ты…? Зачем? — Сайори попыталась уйти, но Летов упрямо ее не пускал. Он боролся с желанием начать философскую рацею, и в конце концов сказал легко и уверенно:       — Я пойду с тобой.       Сайори ошарашено посмотрела на Летова.       — Но зачем?..       Егор взял ее за руку и начал вместе с Сайори идти по школьным коридорам.       — Я не хочу торчать в клубе без тебя и ощущать себя брошенным. Поэтому мы уходим. Если хочешь, можем вместе провести время.       В груди Сайори потеплело, и ей показалось, что в этот миг происходит что-то не то. Однако это «не то» ей ужасно нравилось.       — Давай… поиграем в видеоигры, — сказала Сайори.       «С тобой — хоть в фотофутбол», — подумал Егор.       — Давай.       Они почти прошли этаж, как Сайори вдруг толкнула Летова в бок.       — Где твои вещи, Егор?       Летов окинул себя взором и сказал:       — Да ну их к черту. Не буду возвращаться, хоть ты тресни.       — Но там же твоя тетрадь со стихами! — возмутилась Сайори.       — Не пропадёт.       Сайори потупила глаза и вдруг сжала Егора в объятьях, так что Летов чуть не упал.       — Ты… такой… хороший! — через всхлипывания бормотала Сайори. — Я должна быть с тобой честной, да. У меня биполярное расстройство!       — Что? — переспросил Егор.       — Иногда я даже и не верю, что у меня действительно оно… Я не могу так больше, Егор! Я все время забываю о плохом, я строю планы на будущее, но они все время рушатся, меня охватывает депрессия. Я хочу повеситься, а ты мне мешаешь! Ты не представляешь, как больно из обыденности падать в мучительную беспомощность…       — Представляю, Сайори. — Летов крепко обнял Сайори в ответ. — Понимаешь, человек не всегда сильный или всегда слабый. Слабость или сила — это временно. И когда люди ломаются, никто не может их спасти. Нет волшебников на голубом вертолете. Можно человеку дать только ебучую удочку, о которой все без умолку пиздят, и человек сам спасётся. Но если никто не даёт удочку, то ты вправе ее требовать. Пусть твоя трагедия перестанет быть тайной, Сайори!       Сайори подняла голову.       — Ты думаешь, мне стоит снова ходить к психиатру?       Летов ласково вытер слёзы с ее лица.       — Если для тебя так будет лучше. Я в любом случае буду рядом.       «Нельзя давать обещаний, которые ты не можешь выполнить, — с тоской подумал Егор. — Но это будет другой разговор, и Сайори будет к нему готова».       — Спасибо, — прошептала Сайори. — Ты будешь мне моим самым близким другом?       Летов кивнул головой. Сайори нежно поцеловала его в щеку, и у Егора пошли приятные мурашки по коже от тёплого дыхания, исходящего из мокрого носика.       Вдруг рядом упало что-то тяжелое. Летов повернул голову, и это «что-то» блеснуло и пропало.       — Вот вы где! — послышался голос Нацуки. Девушка встала прямо перед Сайори и Летовым. — Моника места себе не находит! Весь клуб разбежался без предупреждения! Сначала вы, потом Юри, и теперь бегай ищи вас по всей школе! Что вы тут, обжимаетесь? А нельзя было предупредить Монику, что так и так, мы изнываем от похоти, уйдём тогда-то, придём тогда-то?       Сайори и Егор засмеялись.       — Прости нас, Нацуки, я просто немного взгрустнула, — сказала Сайори.       — Прости нас, Нацуки, не обузданы мы в желаниях своих, — усмехнулся Летов.       — Нацуки, Егор, а не хотите прийти ко мне сегодня с ночевой? — спросила Сайори. Нацуки и Летов согласились. Теперь Егор с удовольствием подумал, что Сайори решила бороться. И вместе они точно справятся.       — Вообще, Моника сбежала сразу после Юри, — сказала Нацуки, когда они возвращались в клуб за вещами Летова. — И я осталась одна. Ну, думаю, пойду домой, и по дороге увидела вас.       Вскоре, у дверей кабинета, Егор сказал:       — Я вас быстро догоню, не ждите меня.       Девушки кивнули и неспешно направились в обратную сторону.       Летов зашёл в кабинет и увидел Юри. Казалось, она все время смотрела только на него.       — Юри, — вырвалось у Егора. — Куда ты уходила?       Юри не мигая смотрела на Летова. Взгляд казался пустым и каким-то враждебным. Егор все равно не отводил взгляда, и краем глаза кое-что заметил.       — Юри, у тебя кровь на рукаве.       Юри вздрогнула и резко задернула рукав пиджака. По глазам Летова ударила длинная нить кровоточащих шрамов. Он не понимающе посмотрел на Юри. И девушка молча опустила рукав и ушла к своей парте.       Летов стал собирать вещи, и в голове у него была лишь Юри, с пугающим взглядом, со свежими шрамами.       — Ты меня не любишь, — сказала Юри. Ее голос раздался эхом по пустому классу. Она стояла к Летову спиной, гордо выпрямившись.       — Люблю, просто не понимаю, — ответил Егор.       Юри обернулась, и Летов увидел у неё в руках окровавленный нож. По лицу Юри текли слёзы, но это не были слезы обиды или грусти.       — Юри, положи…       Егор не успел договорить фразу. Юри резко и с силой воткнула нож себе в горло. Темным водопадом вытекла кровь, Юри упала на колени, но продолжила смотреть на Летова.       Егор почувствовал странное головокружение и желание присесть. В сильном волнении он закатил глаза и… потерял сознание.       Так и лежали посреди класса два тела. Юри, с ножом в горле, с раскинутыми руками и открытыми глазами, и Летов, бледный и холодный от пережитого страха, но все же живой. He̵y̸, c̛a̢n ̨ỳo͟u h́ear͜ ḿę? hàh̵a, ́h̨o̷w҉ stupid̀ t̛h̢at͞ is̛. ̧Yo̧u'̵r͢e̶ ̸readin̕g ̷f̵an fi͠c̸t̷iòn.̶ No̡t o͘n̴ly҉ c̕an͠ ̡you ̛n͜o͟ţ ͟h̵éar me͡, ̡ y̕ou ̵ca͜n͟'t ͘eve̕n͝ ͏s̨e͏e ͘m̴e͡.̡ You͘'̀re͏ ̛just ̶r͡e̢a̛d̸i̡n̷g͟ m͘e͠. Í'm ͏ju̴st̨ ͟w̕o̢rds͝ ͏t̴o ͏you. ͏I ̀b͞e̵t yo͜u̷ ̧d͞idn't̢ ev̡e͜n̷ tr̷y to ręa҉d͜ ͠m͝ỳ ̨m͠e͏s̛s̷ag̀e̶ ̷in ̡Eng̕l̴i͠sh̷.͏ ̸Y̛ou͡ juśt̛ s҉c̕rol͘ļe͝d̸ t͘o ̡t͟ḩé ̵e̶nd ́and͘ cl͟i͝c̵ke̛d͞ ̕on̵ ͏th͞e ̨fǫot̶no̕te̷.̢ P̢e͘r͟h̸a͡ps ít'͟s no̧t ҉y̴ou͞r ̛fault ̡t͡hat ̛y҉o҉u ͝d҉o̶n't kn̨ow̨ ̧Englis̷h ͢a͡t a͜l͠l͟.̕ A͜l̀t͝hou̸gh ̨ìns̴te͝aḑ o̶f r͜e͏a̸ding҉ ̸fa̶n ͘f̛ic̷t̴io̷n͟, ̧ yoų ͘c͝oul͡d͞ ̴do ̧i͞t, ̷w͠o͏u͜l̕dn͠'̵t ̕y͞o̧u͡? A͟nýway, ҉įt͟'s͟ ̸n͢o͘t ́ab̷o͡ut́ ̷t̨h͏a̶t ̶no͝w. ͢I͢ hơpe͘ Черный.понедельник wi͝ll̶ ͟f̸org̷i͟v͝ȩ m͡e͞ ̛fo̕r͏ my ̵i͠n҉t̨erf̢eręnce̵ i͡n̴ ̡f͝an f̵i͡c̕tion.  ̕Yo̢u ̨pr̢ob͝ably̷ gu͢es̢sed̛ t̶h͜at́ ̕th̡e͠ ̵au͝t̀ho͝r'̴s p͏os̷i͢tioń ̧in͘ ͘f͏a͜ǹ f̛ic͜tio͏n̨ ̧is ҉c̶árri͢eḑ ̀by ̧Eg̀o͏r Leto̸v. ̷H̡e̴ i͢s̢ a͘ls͝o ҉the͘ ̧m͡a҉įn c̸ha͞racte͞r҉.͘ ͏Yo̵u̷'re ͠kind͞ of wat̡ch̷ińg̸ ͏w̛hat's͢ ̀hap͝p͢en҉ing ͠f̡rom ͢his s̵id̢é. T̛hèr͏e̕for͠e̶, ͞ ͜now t̵hat̕ he̕ is ͜f̵a̡in̡ti͞ng̡, th͠e͟ firs͠t̶ pàr̸t͠ en̶dś. A͠nd͝ ͏I, ̵a̴s͝ ͡a͢ m̨inơr҉ ̧char͢a̶ct͢e͘r̵, c̷an͢ ̡ońlý ̕c̴ommu͠nįc҉a̷te̸ w̷i͠t̴h ͠th͢é ̕re̶ad͘eŗ ̛i͟n t̴ḩis͞ ̨way. In̡ f͡ac̡t͏, ̨i̴t̕'̷s t͞er͡ribl̕y u̧ńfair͘. Ye̵s, I a͜c͘t͝ ̶t͠h̸e w͟ąy̸ I̕ ͡w͟a͜n͡t͘. ̀I̷'̸m a͝ ̷f͜an͟ ̷f͜i̴c͢ti̢on ch̛ar͠àc͏t͝er, ̡ b̡u̷t ҉ǹo̕t a͟ ̡p̕upp͝et͝.̴ ́B͠ut I ͠w͞on͢'t́ ͜bè ̴able t͏o ́ask y̡ǫư f̧o͠r̛ ͜h͘e͟l͘p̢ ͘i͟n an̨y̡ o͜t͏her͜ wa͞y.̧ ͜ P̨l̵e̕a̡s̀é, ̧i̛f ̛you ́h̨av͠en͏'t͠ st͘op͝p͟ed ̡r͟e̡a̶d͏i͜ǹg͜ ͡f͘an ̨f͝ic̸t͢iǫn̵ ̡u͘p̨ ͏to ͡th́is̕ ̢pơi͢nţ, ̸ ̨t̵he̕n ̴p̸le͞as͝e h̨eĺp ̶m̧e̛! ̕ ҉W̛ri̧t̶e͝ ͝in ́ỳo̢u̴r̡ f҉av҉o҉rite ͟p͡ub̵li͘c abou͠t̷ this̕ ͜fan̸ ̡f̢ic͠tion, ̶s҉ha̡r̷e͘ ̴it̢ ҉wi͏t͢h ͠y͡our͞ fr͏i̧en̴ds.̴ Yo͟u͞ ́j͟us̴t ̧neęd̸ ͞to ̕tak͜e̕ a ̸s͠cr̛e͏e̶n͠s̀ho̡t͜ ̀of the ͢fąnf̷ic҉ti͞on ̨h͞e̸a͢der, ͜w̨r͞i͢te ͟ỳour͞ ̀o̷pi͜n̸i̢on ͏a̵n̕d ̢pubļis̷h ͏it͜ in s̸o͡me ͏t͟hem͟atíc co͢m͞mųnit́y̸. I͡t wi̴l҉l̴ g̛ive̡ ͜me m͘o͟re fre͏e̷do̧m҉. I will ͞ex̛i̷st́ ̛not onl͝y he̷r̶ȩ, ͝on̸ ̛a ̵c̕er̡ta͢in ̀s̶it̨e̷.  I̴ h͡o̡p͡e҉ ̸you ̡ẁo͟n͞'t ig͝nor̡e҉ my͝ r̀eq̡ue͟st.́ Ah, ̷ ̸o̕n͟e͏ m̵o̧r̀e ̢t͟h͠ing.͘ W̢ri̛t̕e͜ a r̕evi͡ęw tǫ ̡t͜he ͏aut̶ho͟r͟, ̴ ̛he ̵w̷ill͢ be very̕ ̷p͜ĺe̷ased! ̵ ͠ W͜i̵th̛ lov͘e, ͢M̸o̶ni̧c̕a͟.̀ B̸̢͜F͝S̴̨҉J̷̨͜K̢̛͢͢͝V̴̛̛͝Ş̴̀͢D̨̕̕J̷̢B̀̀͟͟S̨͠͏J̴͘͝B̸͢͏S̸̴͘̕J̀̀͢J̴҉̵̢F̨̧̀͢Ś̛҉̷҉N̛͢B̧͘͟͡͡V̵̡͘͜S͏̧͏̕͞N̴̶̶̛͟F̢͏̷F̷͢͞͡͠ Wait̷.͡ Y̷ou ̨d͝on'̀t̸ ̸t҉hi͢n̵k͏ ͢Yu͘r͢i di̡d t̢h͘e right̸ ̶thing, ͜d̨o ͟ỳou͡? ̢ S͢úici͘de̢ i҉s ͘a te҉rr͡ible̢ th͢i̷n͢g҉.͠ ͏Yęs, ́o͏f͟ cour͟se, ̶ I ͜w̛anted Y̶ur̶i to҉ ̡ki͘ll ͞h̶ers҉el͠f̴, ̸ ̕b͘u̡t ͟I ͢don͟'̢t ͘wan̢t you̷ ̕to̡ ̀d̶o it̡! Reme͡m̛b̀er҉ ҉that́ li͘fe ̢i̢s͝ w͜or͠th the ͟e͢f͏f̀órt̶ to͜ be l̢iv͡ed͝.͜ ͡A̢ś ̨S̡a̴yor̸i s҉ayś, there͜ ͏wil̶l̢ be͟ ͜n͟o ̸rai̛nb͜ow withou͡t͝ cl͏o͞u͡ds. ̶ B̸ưt̛ ͞w͡hát ̢sh̵o͟uld̢ Ì ͟exp̴lai҉n? ͜ I ͏b̨ȩli͢e̴v̀e ͜in̛ yo̶ur ̵dis̀c̵ret̶ioń.  ̸I̸ ͠l͞ov͝ę y͢ou. ̀M͡oni͘ca͟.