(«Алая струя анархии»)
Егор лежала на руке Горшенева и с каким-то напряженным вниманием наблюдала за тем, как опускалась и поднималась его грудь. Какие чувства испытывала она в этот момент? Трудно описать точно. Может быть, торжество, ведь удалось наконец-то достичь того, чего уже так давно хотелось? А вот и нет. Это, конечно, была победа, но радости Летов не чувствовала. Ни злости, ни разочарования, совсем ничего. Как будто всё к этому и шло. Логичное завершение влюбленности. Влюбленности? То есть Егор теперь любит Горшка? Того, кто в восемь раз проще её? Возможно, человек, будучи незнаком ни с Горшком, ни с Летовым лично, скажет: «Ого! А они замечательная пара. Так похожи». Другой, отлично знающий и Мишу, и Егора, схватится за голову и проговорит: «Еб твою мать…» И оба будут правы. Летов отлично понимала, что она и Горшенев — вообще ни разу не пара, и их отношения бессмысленны. Однако, если заглянуть глубоко в души обоих, найдется равное количество бунтарства, стремления к свободе, необъяснимой тоски и одиночества. Вот поэтому они сейчас и лежат вместе в кровати — в их жилах течет анархия. Но все-таки различия просто не давали прорасти любви выше сексуальной привязанности. Летов знала, что она слишком умная для Горшка и ничего не могла с этим поделать. Ей не хотелось опускаться до его уровня, непонятно ради чего, кривить душой и строить из себя дурочку. А Миша не хотел до неё расти. Или не мог. Да и, сказать по правде, он жутко её боялся. Её ума. Красоты. Познать её внутренний мир полностью было для Горшенева сродни покорению Эвереста. Сейчас они лежат в одной постели только из-за усилий Егора. Но Миша спит в полной уверенности, что это он покорил Эверест. Какая ужасная и совершенно несмешная шутка Амура. Егор села. Тело Горшка больше не казалось привлекательным. Уже просто захотелось закончить весь этот театр непроглядного идиотизма, раствориться в пьянящем тумане разврата. Даже не разврата, а необъяснимого самоубийства чужой плоти, когда резкие удары ножа разрывают органы любимого и дорогого. Она думает об этом? О том как выпрет мясо из кишок, как отдерет грудь от ребер, как резким движением языка она выдернет язык из его глотки? Блаженство… В каком-то маниакальном возбуждении Летов вскочила с кровати и вышла на кухню. Огляделась кругом, задумываясь, что ей может пригодиться. Веревки, нож, что обычно используют люди обиженные? Щеки Егора покрылись румянцем гнева. Это ОНА унизилась до него. Но поплатится ОН. Летов, прикусив губу, думала о том, как ей придется прятать труп. Сейчас было бы проще всего задушить Горшенева подушкой и, в слезах, вызвать скорую. Но так хотелось отомстить. Уничтожить человека, который видел ее слабость. Уничтожить человека, который был ее слабостью.***
У Егора как-то получилось связать и не разбудить Михаила. Двумя сильными пощечинами она мгновенно заставила его проснуться. Пока Горшенев спросонья еще не понимал, что происходит, Летов сунула поглубже кляп ему в глотку и закрепила скотчем. — Давно я хотела заткнуть тебе рот, самодовольный ублюдок. Еще несколько обжигающих ударов по лицу. Горшок непонимающе и испуганно таращился на Летова. Та прошлась по комнате, пытаясь успокоиться. В таком деле эмоции не нужны. Она подошла к тумбочке, где оставила более-менее тонкий и острый кухонный нож. Горшенев стал мычать и мотать головой, но договориться у него в таком положении вряд ли получится — кляп лишает возможности привести убедительные аргументы. Егор села к нему на колени и чуть повыше солнечного сплетения начала прочерчивать ножом линию от ключицы и обратно, оставляя за лезвием букет из алых слез. Она бережно обводила каждое ребро. Действие так захватило Летова, что она не сразу заметила, как мычание Горшенева прекратилось. Она молча потянулась за нашатырным спиртом и сунула открытую бутылочку под нос Михаилу. Тот пришел в сознание. — Не смей дохнуть, — буркнула Егор. Летов стала аккуратно приподнимать кожу, и глазу открылись внутренние органы. Легкие, трепещущие, словно птица в клетке — в грудной клетке. Егор улыбнулась такому сравнению. И тут взгляд ее упал на самое прекрасное, что она вообще видела в своей жизни. Зажатое между двумя легкими сердце, как тесно тебе здесь. Дрожащее тело Горшка вдруг стало странным образом дергаться. Егор подняла глаза и не сразу поняла, что происходит. Похоже, он давился собственной рвотой. Летов засмеялась и стала чувствовать облегчение. Блаженство. Взяв молоток, она быстро ударила по ребрам, освобождая легкие и сердце Горшенева. Спасти легкие не вышло, ребра проткнули их, поэтому Егор торопливо вырвала сердце. Теплое и еще бьющееся, оно окрасило руки Летова в красный. Еле дыша от благоговения, она долго просидела на коленях остывающего тела, пытаясь навсегда запомнить самый-самый последний стук. Который год, в коротких перерывах между действием препаратов, она живет только этим сладковато-горьким воспоминанием.вы, дети, будьте
внимательны, когда вам
нужно спрятать труп.
h̯̳̣̘̫̺ͭͯ̄̇̅̄ͣ̃̿̋ͣ̆ͥ̅͢a̧̜̟̱̼̭̱̬̤̜͕̙̩̬͇͖̥͛ͯͥ̊͗̍ͬ͛̿͗̇̚͠p̴͈̟̼͚̠̗̹̋̄̈̉̆͌́̚͞͡p̢͍̥͎̪̖ͪͥ͛̂̓̐͗ͥͣͭͭ̎̌̕͠į̵̴̛̱̦̦̯̬̜͎̘̔̊̇ͬͥ̈́ͮ͊͂͋̐̌͡n̷̢̛̟̰̬̫̙̭͉̞̬̱̒̓̊̑̃̓̾ͪͯ̔͌̀͘e̲͓̯̜͕̟̰͓͙̳̽͒́̏̅̑ͨ̽̿ͣͪ͒̽ͪ͜͡ş̞͍͎̫̟̘̭̺͓̟̥̹̜̊̽̓̏̔͌̑̃̃̑ͯͮ̔ͩ͢͟sͫͧ̏̄͐̆̚͏̸͓̺̳̠̥̬͎͓̺͍̭͇͕̀͢͝ͅ