(«Достоинство сибиряка»)
Небо всегда имеет необыкновенный, удивительный цвет. В любую погоду, в любое время года, в любое время суток. Любой небесный цвет отточен до кристальной чистоты — нет ничего лишнего. Одно удовольствие встать посреди улицы и, задрав голову, уставиться на небо. Только возможно ли это сделать, не показавшись для других дураком или, ещё хуже, наркоманом? Поэтому и сидела Михаил Горшенев на скамейке, преспокойно наслаждаясь ясным небосклоном и сигаретой. Редкие прохожие не обращали на неё внимания: ну, сидит девушка, смотрит в никуда, думает о своём. А Михаил знала, куда смотрела — на небо. И вовсе ни о чем не думала. Может, мечтала краем сознания, но не могла этого понять. Когда смотришь на небо, мысли ускользают. Кончив сигарету, Горшенев встала и сделала несколько шагов к своему подъезду. Остановилась. Нет, с этой скамейки она теперь из принципа не уйдёт. Час назад какая-то старуха начала допытываться, кого Миша ждёт. Какая разница, черт дери? Вроде свободная страна, а на скамейке без одобрения бабок посидеть нельзя. Горшенев усмехнулась и снова села, закинув ногу на ногу. Хотя, желание уйти было. Да и вообще тут прохладно. Но Миша продолжала сидеть даже не из принципа, а из вредности. Она, наверно, торчала бы тут вечность, если бы из подъезда не вышел Егор. Горшенев машинально посмотрела на Летова, виновника истеричного пищания подъезда, но отчего-то тут же отвела взгляд. — Ну что, подруга дней моих суровых, доброе утро, — с улыбкой проговорил Летов. — Че такой довольный с утра? — грубо брякнула Миша. В душе смутилась — и интонация неприятная, да и вообще не так она хотела задать вопрос. — Отопление дали. — После этой фразы Егор заулыбался ещё пуще. Миша вежливо улыбнулась. Теперь желание уйти стало ещё больше. Не из-за нескладного разговора. Просто робость перед Летовым слишком сильно её душит. Скрыться. Да. Прямо сейчас. Заметив, что Горшенев собирается уходить, Егор остановил её — обнял за талию. — Зайдёшь ко мне? — прошептал Летов, близко наклонившись к лицу Горшенева, так, что щеку обожгло. — А я обязана? — сказала Миша и, выскользнув из рук Летова, пошла домой. Оба они знали, что обязаны. Может они и не подчиняются системе, но подчиняться инстинкту должны. Это факт.***
Это факт. Михаил лежала на кровати, думая о том, что их отношения с Егором штука, с одной стороны, правильная и понятная, а с другой… Нет, разница в шестнадцать лет — это слишком. Или достаточно? Нормально ли это, что Летов может пропасть на месяц без всякого повода, а потом, ничего не объясняя, как ни в чем не бывало, приласкать Мишу, признаваясь в огромной любви… И затем и взгляда не подарить в сторону Горшенева. «А не похуй?» — промелькнула в голове спасительная мысль. Сколько раз, подумав так, Горшенев развязывала себе руки на самые необдуманные поступки. И утешала себя тоже этой же мыслью. Да, пусть Летов только поманит, Горшенев, точно собачонка, побежит к нему навстречу, виляя хвостиком. И сегодня она бежит. Ступени одна за одной пролетают под ногами. Вот она у заветной двери. Восстанавливает дыхание, будто и не бежала совсем. Нажимает на звонок. Ничего не происходит… В груди что-то болезненно сжимается. Егор воспринял её ответ как отказ? Специально мучает Михаила? Умер? Напился? Эти вопросы заставляют Горшенева звонить и звонить. Сзади кто-то кладёт руку ей на плечо. Миша вздрагивает. Обернувшись, она видит Летова. — Неужели я так хорош, что ты готова дверь выломать, чтоб потрахаться со мной? Михаил смотрит на Егора, как жюри на недостойного конкурсанта: как ты вообще попал сюда, в мою жизнь? Летов усмехается и открывает дверь ключом. Миша проходит вперёд, Егор подталкивает её шлепком по заднице. Горшенев недовольно фыркает. — Почему ты не видишь во мне личность? Почему мы только трахаемся, но не встречаемся? — наконец-то спрашивает Миша и твёрдо смотрит прямо в глаза Егору. — Потому что ты — женщина, — говорит Летов, приближаясь к Горшеневу все ближе и ближе. — А будь ты мужчиной, я вообще бы в твою сторону не посмотрел. Внезапно Горшенев задирает футболку, под которой абсолютно ничего нет. — То есть тебя только это интересует? Летов молча уставился на роскошную пухлую грудь. Чистая, идеальная кремовая кожа, эти потрясающие формы — разве мог Егор сказать «нет»? Миша засмеялась. Скрыв грудь, она направилась на кухню. Летов неспеша пошёл следом за ней. Горшенев повернулась и нежно взяла лицо Егора в свои ладони. Большим пальцем провела по щеке и, наконец, поцеловала его, окунувшись языком в рот и попробовав оттуда немного влажного жара. Прервав поцелуй, Летов оценивающе посмотрел на Мишу, щёки которой уже покрылись румянцем. Вдруг развернулся и пошел в сторону спальни, не приглашая Мишу, однако та ничего подобного и не ждала. Поняла всё без слов, пошла следом. Когда она вошла в комнату, Егор уже сидел и расстегивал ширинку. Миша встала перед ним на колени и помогла ему приспустить нижнее белье. С удовольствием причмокнула припухшими от поцелуев губами. Почему-то робея и боясь сделать какую-либо ошибку или неловкость, она аккуратно стала водить рукой верх-вниз по проснувшемуся члену Летова. Подумала и покраснела от собственной скованности. Она была такой робкой только рядом с ним. Егор закатил глаза и стал толкаться в руку Горшенева, влажную от смазки и пота. Миша задвигала ладонью быстрее, изредка лаская большим пальцем налившуюся кровью головку. Летов сжимал губы и тяжело дышал, еле-еле сдерживая стоны. Миша агрессивно и резко прекратила ласки, сдергивая с себя джинсы и тонкие черные трусики. Когда она толкнула Егора на кровать, он задохнулся от возбуждения, она была так близко к его задорно выступающему члену и так доступна. Летов сбросил ее с себя и принял доминирующую позицию, попутно избавляясь от одежды на себе. Миша смотрела на него смелым и проницательным взглядом. Но постепенно мысли оставляли обоих, сменяясь только страстными и совершенно голыми чувствами. Каждое прикосновение, как удар. Каждый поцелуй, как исповедь. Резко, почти грубо, Летов раздвинул ее колени и скользнул внутрь. Миша начала покачивать в такт бедрами, всё сильнее насаживаясь на него. Ее грудь буквально разрывало от скопившихся стонов, которые то и дело прорывались наружу. Егор излился и лег на спину рядом с Мишей. Она легла ему на плечо, но он не стал раздражаться от этого — слишком устал. Приобняв его за плечи, Миша лизнула его щеку и спросила: — Ты меня любишь? Летов вздохнул, прикрывая глаза. — Я не знаю. — Это не ответ настоящего анархиста. Егор приоткрыл один глаз и покосился на Горшенева. — Анархия — это такое мироустройство, которое лишь на одного. Двое — это уже слишком, безобразно много.