***
Жизнь приобретает странные грани с каждым днем, а вместе с ней меняется и моё восприятие самых разных вещей. К примеру, раньше я всегда смущалась того, что буду кого-то напрягать или причинять неудобства, сейчас - об этом даже не думаю. Наоборот, недавно возникла мысль, что если ты хоть как-то начинаешь отражаться на жизни других, то с ними легче завести контакт. Ещё ты быстрее учишься договариваться с людьми и начинаешь меньше думать о том какое впечатление произведешь. Я уже неделю как не возвращаюсь в свою комнату, сбегая от своего кошмара и чувства вины. Когда я ночевала у Крысы она точно дала мне понять, что Мара не вернется, ведь больше не может выйти с болота. Страх был глупым, поэтому свое бегство я называю тем, что кочевничаю. Кроме комнаты Крысы я так же ночевала на чердаке, два раза у Куклы и целых три ночи провела в Третьей. Последнее было немного неловко, но к хихиканью Дорогуши вполне можно привыкнуть. А обещания о том, что если мне не удобно делить кровать со Стервятником, то они могут вытурить Дракона и отдать мне его место, грело душу. Дракон больше всех ворчал на моё присутствие, поэтому поддержка остальных была приятна. Стервятник был ласков и старался не оставлять меня одну в те моменты, когда я была в комнате, да и за её пределами. Иногда, опека была даже слишком большая: он буквально всегда знал где я и к кому ушла. При этом большую часть времени мы проводили вдвоём. Будь это разговоры об искусстве, быте, простое молчание или же нечто более близкое и интимное, мне с Большой птицей было спокойно. Сейчас я сидела в Кофейнике, впервые наедине со своими мыслями после того момента. Пила кофе с корицей и жевала булочку, что осталась с завтрака. Стервятник думает, что я сижу у Куклы, но её в комнате застать не удалось, а он сам куда-то ушёл. Я оглядываю помещение, приятно сменить обстановку. Людей здесь немного, из Третьей никого нет, поэтому и пребывание здесь спокойно. Парадокс: мне снова страшно оставаться одной, но я слишком соскучилась по тишине. К несчастью, прекрасные мгновения не длятся долго. Ведь в Кофейник заявляется троица из Габи, Ехидны и Спиротехи, а затем и вожак Крыс. Начинается шоу. Моё место самое дальнее от двери и план отступления на прямую кажется слишком неудачным, я наблюдаю. Габи вопит про свою беременность. Это театр: практически все в женском крыле знают, что она бесплодна. Затем следует сцена пощёчины Рыжего Длинной, её визг, крики остальной команды поддержки и бойня. У меня закладывает уши, а голова начинает болеть. По Кофейнику передвигаются столы, летают чашки и волосы. Я встаю и по стеночке начинаю двигаться к выходу, отскакиваю от случайно налетевшего от меня пса, кажется, Филина, уворачиваюсь от удара кистеля, что бы предназначен ему. Сердце бьётся чаще, пульс учащается, в голове все ещё звенит. Мне остаётся совсем немного до желанного выхода, как в меня толкают одного мертвецки бледного юношу с синими дредами. — Держи его! — приказывает мне Ехидна. — Извиняюсь, но я в этом не участвую, — поднимаю руки вверх в примирительном жесте, юноша опускается на пол и пользуясь ситуацией, смывается в направлении Рыжего. — Вожацкая подстилка! — кричит она, лицо её искажается в гримасе, но я не её цель. Ехидна уже разворачивается и все бы хорошо, если бы не мой поганый язык. — Я хотя бы ложусь только под одного, — слышу свист со стороны, а затем по моему лицу проходит удар. Он отрезвляет и в следующую минуту я хватаю Ехидну за волосы на затылке и тяну вниз. Ко мне приходят воспоминания о моих первых днях в Доме и о том, как Ехидна и Спиротеха заперли меня в пустой тёмной комнате, прятали мои вещи и норовили поколотить при каждой удобной возможности. Всё это длилось до тех пор, пока я не научилась договариваться с людьми. Видимо, теперь этот навык бесполезен. — Только посмей ещё хоть раз меня тронуть, — она вырывается, бьёт меня руками, но я тяну сильнее и Ехидна шипит, — и я… Нас обоих сбивает с ног один из колясочников, я мысленно плюю на Ехидну и ползу к выходу. Нет, общий настрой не будет влиять на меня. К черту эффект стада. Кто-то спотыкается об меня, по мне проходятся каблуками и я только молюсь чтобы удар не пришёлся на голову. Молитвы не услышаны и вскоре я получаю по своей больной головушке. Посмотреть вверх слишком опасно, людей становится больше, а уровень накала всё повышается. — Это было хорошо, — хрипит некто сбоку, я оборачиваюсь, это тот самый юноша с дредами, — я всего не слышал, но это было хорошо, — он также пытается выбраться и протягивает мне руку, — будем знакомы, Мертвец. — Корица, — на полу передо мной пятна крови, на губах вкус железа. Утираю лицо рукавом, кажется, кровь течёт из носа, и отвечаю на рукопожатие, — не самое лучшее время для знакомств. Раздается крик Крестной и всё замолкает. Прямо как по команде. Кого-кого, а эту женщину девушки боялись. Только, к своему удивлению, расплываюсь в улыбке и это первый раз, когда я рада её видеть. Адреналин заканчивается, с трудом добираюсь до ближайшей стены и закрываю глаза. М-да, отлично развеялась. Через пару минут нас всех толпой заводят в Могильник, наплевав на то, что нужно бы разделить мужскую и женскую половину. Стоит шум, состоящий из пререканий, смеха и попыток воспитателей угомонить всех. Когда Крестная завозит в один из кабинетов Бедуинку, а Душенька кричит на Шерифа, я ухожу. Вероятно, это не осталось не замеченным, но всем слишком все равно. К лучшему. Напротив двери Могильника стоит Стервятник, кривя и без того тонкие губы. Он опирается на свою трость и при виде меня выпрямляет спину. Выглядит грозно, так, что вышедшие после меня крысята опускают глаза вниз и стараются уйти побыстрее. Меня этот вид почему-то не устрашает, но внутри растекается неожиданно приятная дрожь. Я искренне улыбаюсь, его лицо не меняется. — Тебя не осмотрели, — констатирует Стервятник. — К лучшему, залечат ещё. — Идем. Я следую за ним, и даже несмотря на его воинственный вид, на нас глядят. Стервятник неожиданно останавливается и пропускает меня вперёд. Возникает ощущение, что он - родитель, который следит за неразумным ребёнком. Мы доходим до Третьей, Стервятник отворяет дверь, в комнате никого нет. Удивительно, неужели птенцы проявляют любопытство и исследуют последствия битвы? Захожу в ванную, чтобы оценить масштаб поражения и ужасаюсь. Рваная рана на левом виске, из носа больше не течёт кровь, но она запеклась на подбородке, губах и измазала рубашку. На щеках дурной румянец. Я умываюсь ледяной водой, скидываю с себя несчастную рубашку, оставаясь кружевном бра и стараюсь её застирать. Руки покрываются мурашками от холодной воды. На животе расцветает синяк, вздыхаю и выжимаю ткань. Дверь в ванную открывается, это Стервятник, с ватой, спиртом и одеждой в руках. Он молчит, на лице чистая грусть и сосредоточенность. Я не решаюсь прервать тишину, присаживаюсь на деревянный табурет рядом с тумбой, закрываю глаза и позволяю делать с собой все, что угодно. В последнее время я очень мало говорю. Юноша обрабатывает рану на виске, щедро поливая её спиртом, ценный ресурс, к слову. Ужасно жжёт, я кривлюсь. — А подуть? — капризничаю, чтобы хоть как-то сбавить напряжение, а сама улыбаюсь. Стервятник дует и мне становится в очередной раз стыдно перед ним. Это же я обещала заботиться о нем, а не наоборот. Терпеливо жду, когда он закончит и уже готова начать оправдываться, как Большая птица прикладывает к моим устам палец. — Тсс с, — он обхватывает мое лицо руками и прижимается губами ко лбу, прогоняю мысль о том, что так целуют покойников. Дурная голова, дурные мысли, — ты должна была быть с Куклой. — Я не нашла ее, — накрываю его руки своими, улыбаюсь уголками губ, — спасибо. — Почему не вернулась сюда? — он гладит мою кожу большими пальцами. Будь я кошкой, замурчала бы, — птенцы ведут себя плохо в моё отсутствие? — Нет, просто я и так слишком напрягаю вас, — это правда, Дракон с каждым днем раздражается все больше. — Чушь, — Стервятник вздыхает и отстраняется, я расстраиваюсь. Странно, сколько бы прикосновений не было мне подарено, мало, — Корица, прошу тебя, береги себя. — Я берегу, — наблюдаю за тем, как он выбрасывает вату в урну. Стервятник старается на меня не смотреть, только сейчас вспоминаю, что все еще без рубашки, — стараюсь. Встаю с табурета и подхожу к нему, укладываю ладони на его спину, ощущая дрожь под ними, затем обнимаю. Располагаю голову на его плече, немного бодаюсь лбом. Чувствую как он снова накрывает мои ладони своими. Стервятник волнуется и это полностью моя вина, которую очень хочется загладить. — Спасибо, — шепчу ему и оставляю поцелуй на открытом затылке, рядом с воротом рубашки, — я обещаю, что буду осторожней. — Чертовка, — а в голосе слышу улыбку. Большая птица разворачивается ко мне, смотрю в его глаза и они кажутся мне медовыми. Самыми теплыми из всех, которые я знаю. Тянусь к нему ближе, в желании раствориться.***
И видимо звезды сошлись не в мою пользу, ведь мои приключения не остались в Кофейнике, словно там мне чудовищ не хватило. А ведь только синяки стали сходить, обидно. Кем нужно быть, чтобы одержать победу над попугаем? Над здоровой, разноцветной птицей, что жаждет крови. Определенно не тем, кем являюсь я. Поэтому, есть только один выбор — позорно бежать от чертовой птицы. Нестись на всех порах, уворачиваясь когда дьявольское создание делает особенно резкие выпады. Дыхание сбито, ноги болят, но проклятая ару не уступает. До лестницы расстояние слишком большое, да и не пройти прямо рядом с клеткой. Нужно вооружиться, хоть чем. Я шарю глазами по полу и ничего не нахожу, даже матрас никто не оставил. Только концентрацию теряю, что дорого мне обходится, запинаюсь о воздух и почти падаю. И кажется, битва проиграна, как совсем близко, всего в трех прыжках, приоткрываются спасительные врата. — Выпорю! — кричу ему, не оборачиваясь. Я вбегаю в чужую комнату, резко закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Глубоко дышу, разлохмаченные волосы лезут на лицо и я сдуваю их, а сердце стучит, как бешеное. На меня смотрит ошарашенная Крыса, прямо в глаза, миную зеркальную стену. — Я выпорю эту чертову птицу, — произношу, наконец-то отдышавшись, — железным кнутом. Крыса хмурится, я для подтверждения киваю ей, а сама думаю, где бы все же мне взять железный кнут за короткое время. — Ну нельзя же так! — тихо доносится за спиной моей крестной, — попугаиха не виновата, что ее хозяйка не следит за ней. Это Русалка, вероятно, самое доброе создание во всем Доме. И как она может такой быть? Мне не понять. Русалка сидит на своей кровати, расчёсывая волосы, рядом с ней, лежит футболка вся в надписях, я успеваю рассмотреть только «Конец близок». Что же, лучше мне не акцентировать на этом внимание. Крыса после её слов качает головой и снова переводит глаза на свои стекла. — И хозяйку выпороть… — бубню себе под нос, — найти только. В одном из углов раздается болезненный стон, узнаю в нем Кошатницу. Становится не по себе. Невольно смотрю по направлению звука, ее не видно, лишь гора пуховых одеял. Кроме как погребением заживо это назвать нельзя. — Как давно у тебя появилась тяга к насилию? — отвлекает меня голос Крысы. Вопрос вшивой, вероятно, риторический, но мне это не мешает. — Заразилась общим настроем, — я пожимаю плечами, отмечая, что Рыжей в комнате нет. Представление в Кофейнике оказалось не единичным и теперь проводилось практически ежедневно, всё более напоминая комедию, — пошли курить. Крыса кивает, берет с кровати пачку сигарет и уже готова выходить, как я останавливаю её. Оглядываю чужую комнату в поисках чего-то внушительно. Из такого — старая чугунная сковорода с черным слоем гари. Берусь за ручку, примеряя как будет чувствоваться. Тяжелая. Сойдет на первый раз, не кнут, но тоже неплохо. — Можно? — спрашиваю больше у Русалки, она смотрит грустно, и кивает. — Оставьте в Четвертой, — произносит тихо, опускает голову и начинает разглядывать свои руки, — только постарайся не бить её. Честно уверяю, что постараюсь, убеждаю, что сковорода мне только в целях самозащиты. Сама сжимаю руку крепче: только попробуй Попугаиха - и тебе несдобровать. И вот, заслоняя своей спиной Крысу, выхожу из убежища. Я моргаю и мир в моих глазах меняется хотя для других остается прежним. Попугаиха, все такая же злая, кажется намного больше, сковорода в моей руке, чувствуется Булавой, но Крыса за спиной принцессой не ощущается. Втягиваю воздух полной грудью, вспоминаю обеспокоенное лицо Русалки и принимаю решение. Вероятно единственное хорошее за всё время. Хватаю Крысу за запястье и бегу. Несусь к лестнице, не обращая внимание на крики птицы. Крыса послушно бежит за мной, даже не знаю, почему девушка так покорна. Не прельщает встреча со старой ару? Или не хочет связываться с моим сумасшествием? Мы, минуя попугаиху на третьем, очень быстро оказываемся на втором этаже, но я тяну Крысу дальше - на первый -, а с первого на улицу. На втором игнорируем косые и любопытные взгляды, проносимся сквозь компанию из Крыс второй - они разлетаются в стороны, видимо, напуганные утренним боем. На первом этаже чуть не сбиваем Черного Ральфа с ног. На улице наконец-то выдыхаю и, не отпуская свою спутницу, направляюсь в закуток. Оттуда выходит Филин и везет на коляске Бедуинку, заплаканную и зацелованную. Только оказавшись в закутке, я отпускаю тонкую ладонь Крысы. Кладу сковороду на самое чистое место - рядом с костром, в котором все ещё тлеют огоньки. На стенах вокруг выжженные надписи и рисунки. Сердце со стрелой, ругательства, кресты, буква Р, молитвы… — Ты захотела пореветь и поэтому привела меня сюда в качестве жилетки? — подает голос моя спутница, — просто отвратительная идея. Оборачиваюсь к ней, Крыса стоит в лучах закатного солнца, не теплого оранжевого, а розового. Она достает пачку сигарет и продолжает рыться в карманах, затем разочарованно хмурится. Я наклоняю голову в сторону так чтобы солнце не светило глаза и любуюсь. На ней черная водолазка, рукава которой закатаны до локтя неизменные зеркала и темные джинсы. Не хватает её излюбленной жилетки из кожи, но та на мне и вряд ли я смогу с ней расстаться. Смотрю на её пальцы в поисках лезвия. Я ничего не отвечаю, ведь к несчастью, все приготовленные слова улетучиваются из головы. — Есть зажигалка? — она протягивает ко мне пачку, я послушно беру одну. Киваю, достаю зажигалку и подхожу ближе к ней, так, что наши лица оказываются очень близко. Создаю огонек между нами, Крыса наклоняется и прикуривает, повторяю за ней. Мы встречаемся взглядом. Темные глаза Крысы - это омут, чертово болото, что может поглотить все, что есть в тебе. Без зеркал, отражающих все, в них опасно заглядывать, особенно тем, кому есть что скрывать. Только я пуста, тайн в серости не найти. Это бесконечное мгновение, которого хватает чтобы язык развязался. — Я хотела узнать без лишних ушей, что выбрала ты, — голос даже не дрожит, я почти горжусь собой, но от волнения начинаю говорить лишнее, — ведь у тебя столько вариантов: наружность, автобус и… Ты ведь можешь уйти на совсем. — Как и у тебя, — Крыса затягивается и даже не опускает глаза, я хмурюсь, — не смотри так, ты знаешь, тебя переведут, стоит только сказать, — усмехается, прослеживаю движения тонких губ, — я уйду туда, где больше нужна. — Ты нужна м… Меня притягивают за плечи и обнимают, я замолкаю, сигарета падает из моей руки. Крыса укладывает свою голову мне на плечо, обхватываю её спину руками, больше по привычке, сжимаю ладонями грубую ткань. — Уже нет, — произносит тихо, вздрагиваю всем телом, — но… Когда придет время, знай, я буду скучать. — Я тоже. Она осторожно гладит меня по волосам, я продолжаю стоять, наблюдая, как солнце спускается за горизонт и вечер переходит в длинную ночь.***
Просыпаюсь от ощущения холода и от пустоты рядом. Пару минут моргаю, пытаясь понять и вспомнить, где нахожусь. Это Гнездо и я точно не засыпала одна. Оглядываю комнату, все на месте, только Хозяина нет, прислушиваюсь, в ответ - лишь тихое шуршание мышей. Куда же ушёл Стервятник? Становится неожиданно страшно и я закутываюсь в одеяло сильнее, делаю пару глубоких вдохов и выдохов. Помогает плохо. Что-то внутри говорит мне оставаться на месте, но мысли… Опускаю ноги на холодный пол, вся ежусь и всматриваюсь в темноту, словно в ней есть ответы. Очередная ошибка, ведь фигуры кажутся пугающими. А если с ним что-то случится? Усмехаюсь, вряд ли я чем-то помогу, только обузой буду. Нахожу свои кроссовки под кроватью и надеваю их, одеяло сползает с плеч. Или он с кем-то встречается? С кем-то красивым и умным, более решительным… Дурость. Встаю с кровати и направляюсь к выходу из комнаты прямо так, в майке и пижамных штанах. Может собрание клуба картежников? Сказал бы. Дергаю ручку двери, она оказывается закрыта. Внутри все сжимается. Ненавижу запертые замки. Тихо, стараясь никого не разбудить, иду к столу. На нем ничего нет и я выдвигаю один из ящиков в поисках ключей. Безрезультатно. Трачу еще некоторое время на поиски и, не получив никакого результата, умываю руки. Сажусь обратно на кровать, кутаюсь в одеяло и принимаюсь ждать. Всматриваюсь в темноту комнаты, улавливая мельчайшие колыхания растений, сопение Ангела и ветер, пробивающийся через щели в окне. Помню в первые дни в Доме поняла, как страшен этот, казалось бы, легкий сквозняк. Вечно сопливая и с больным горлом, я изрядно раздражала своих соседок. Улыбаюсь, вспоминая как в меня кидались платками и пытались накормить медом. Когда со стороны двери раздаётся звук копошения в замке, я направляю все внимание туда. Чужой не мог прийти сюда. Щелчок, скрип и шаги со стуком. Я на мгновение теряюсь. Стервятник стоит в одной из самых лучших своих рубашек, жакете и прекрасно сидящих брюках. И все бы ничего, если бы не явная потрепанность, черные пятна на лице и желтые глаза, сверкающие безумием. Он стоит прямо, совершенно не опираясь на трость, словно она лишь декоративный элемент, и легко улыбается чему-то. Нет, усмехается, да так, что в поджилках стынет. Стервятник идет дальше, садится за стол, достает из ящика свечу и письменные принадлежности. Наблюдаю за его движениями, кажется, словно руки у него подрагивают. Он чиркает спичкой и зажигает свечу, свет от нее открывает мне намного больше. — Господи… — не выдерживаю я и тут же зажимаю рот руками. На его лице чертова кровь, рубашка порвана в рукаве, на жакете не хватает пуговиц, а в волосах запутались какие-то нити. Стервятник хищно поворачивает в мою сторону голову, и глаза, все еще наполненные безумием, пугают меня. Это длится мгновение, а затем он моргает и словно приходит в себя. — Ты не спишь, — тихо произносит птичий вожак, — почему? — Кошмар приснился, — отмахиваюсь, впиваюсь ногтями в кожу ладони, — где ты был? Остаюсь без ответа, Стервятник качает головой и на минуту закрывает глаза. Я смотрю на волнующееся пламя свечи, понимая, что еще один вопрос останется без ответа. Скоро ведь конец, а количество неизвестных вещей растет в геометрической прогрессии. Стервятник берет ручку, на мгновение замирает, а затем принимает что-то выводить на белом листе. Продолжаю молчаливо сидеть в ожидании хоть чего-нибудь. Когда глаза окончательно привыкают к полумраку у меня получается разглядеть что же такое, юноша так старательно пишет. «Заявление об увольнении» — виднеется в шапке, почерком Крестной. Не совсем идеальным дубликатом, но с первого взгляда и не понять. — Ложить спать, Корица, — отвлекается юноша, голос усталый, — я закончу, приму ванну и вернусь. Бурчу себе под нос возмущения и, в противоречие, встаю с кровати. Я игнорирую взгляд желтых глаз в спину и тихо прохожу в уборную, закрывая за собой дверь. Я щелкаю выключателем и щурюсь - желтый, мигающий свет неприятно жжёт глаза. Кажется, ему рада только моль, что сразу же направилась к лампе на верную смерть. Споласкиваю ванну с содой, больше по привычке, ведь птенцы надрессировано всегда убирали за собой, регулирую температуру воды и закрываю пробку. Сажусь на деревянный табурет, на котором, кажется, неделю назад Стервятник латал мои боевые ранения. Провожу по ране на голове пальцами: неприятно, Спица сказала до свадьбы заживет, непонятно, до чьей? — Не стоило, — Стервятник появляется в дверях, снова пугая. Невольно думаю, что нервы уже совсем ни к черту. — Это малое, что я могу сделать, — продолжаю сидеть, не оборачиваясь, — я же обещала заботиться о тебе. Улыбаюсь и наблюдаю за Стервятником в зеркало, он усмехается, а затем хмурится и прикладывает пальцы к вискам. Он смотрит на меня, закрывает дверь, а затем вздыхает и начинает расстегивать рубашку. Зеркало запотевает и я отворачиваюсь. Проверяю температуру воды рукой и выключаю кран. Раздаётся звук расстегивающейся ширинки, невольно думаю, что с той ночи между нами ничего не было. — Мне уйти? — Останься. Я достаю шампунь из тумбы, пока Стервятник перебирается в ванну. Он тихо стонет, делаю вид, что не услышала. Как и обычно, это уже вошло в привычку - не замечать гримасу на лице, мученические вдохи и стоны, вызванные болью. Ему не нужен тот, кто будет его жалеть, ведь по мнению юноши, это делает его жалким. — Позволишь? — спрашиваю я, снова садясь на табурет. Большая птица кивает, её глаза закрыты, голова откинута, а плечи напряжены. Дальше я не смотрю. Пододвигаю табурет ближе к краю и ставлю флакон марки «Феликс» на бортик. Стягиваю со светлых волос резинку и принимаюсь медленно распутывать тугую косу. Попутно вытаскиваю из нее паутину, листья и мелкие ветки. Затем заставляю его приподняться и ладонями мочу волосы. Он глубоко вздыхает, а затем неожиданно горько смеется. — Последним, кто так делал, был Макс, — произносит тихо, — у меня была сломана рука, а грязь уже комками отлетала с волос. Выдавливаю полную ладонь шампуня, который пахнет, кажется, мятой. Самая банальная мужская отдушка, в женской крыле выбор был по разнообразней: ваниль, яблоко и пресловутая орхидея. — Это было лучше, чем если бы воспитатели взялись за них, — Стервятник усмехается, — постричься для одного, значило постричься для другого. Хоть нас и разделили, привычка пытаться быть абсолютно похожими никуда не делась, будь это одинаковая одежда, повадки или стрижка. Начинаю с корней волос, массирующими движениями вспениваю жидкость. Осторожно слегка прохожусь ногтями по коже. Мимические морщинки на лице юноши расслабляются, а сам он осторожно втягивает воздух. — Хотя, в любом случае Макс был лучше меня, добрее, — он открывает глаза, — я ведь был еще тем мерзким паршивцем. Намыливаю шампунь и наношу по длине, пальцами прочесывая светлые пряди. Обдумываю сказанное, молчу, ведь боюсь спугнуть момент откровения. — Мы, это все, что друг у друга было, — улыбка пропадает с его лица, — знаешь, своего отца я слышал только то, что он был гулякой, а мать покончила жизнь самоубийством. Нахожу на полке железный ковш и набираю в него воду. В этой ванной не было встроенного душа, видимо, кто-то случайно вырвал его. Принимаюсь тщательно смывать пену. — Ведь кое-кто остался, верно? — спрашиваю как-то тихо. — Уже нет, сегодня именно этим я и был занят, — его губы из усмешки становятся удивительно довольной улыбкой, — старая карга избавилась от одного, а теперь нацелилась на другого. Замираю, кусочки пазла складываются в одну картину. Стервятник мягко хватает меня за руку, когда я, отложив ковш собираюсь взять мочалку. Поворачивается и смотрит тем самым взглядом, который напугал меня сегодня. — Когда ты догадалась? — тон его голоса спокойный, Большая птица слегка наклоняет голову на бок. — Первые подозрения появились, когда она вызвала меня к себе в кабинет, начала говорить про тебя и моё неблагоразумное поведение, — прикусываю внутреннюю часть щеки, чтобы не поддаться напряжению, — затем я начала замечать внешние сходства, — отворачиваю голову, смотрю куда угодно, только не на него, — я была не уверена. — Ясно. Стервятник устало вздыхает, затем слышу всплеск воды и чувствую мокрую руку на своей щеке. Кожа под ней покрывается мурашками. Мое лицо притягивают ближе, я поддаюсь без раздумий. Дальше хриплый шепот на ухо и горячее дыхание, опаляющее ухо. — Спасибо. Мягкое прикосновение губ к губам, что заставляет сжаться в груди и вспыхнуть в животе. Поддаюсь ему практически инстинктивно, а затем следую за руками, что притягивают к себе. Перебираюсь через борт ванны, ощущая как мокрая одежда прилипает к телу. И все в мире теряет смысл - остается лишь эта старая ванная.