***
— Так ты меня все-таки заманивал? — смотрю в сторону, стараясь улыбаться. Третья встречает привычным полумраком, обилием растений и зеленой люстрой, что держится чудом. Я устремляю взгляд к самому потолку, наблюдая за ней. Люстра качается сама по себе, а бахрома колышется, её давно пора снять, учитывая, что включать такой экстравагантный предмет пожароопасно. Руки греет уже привычная кружка чая, от участи быть накрытой пледом удается спастись. — И как же ты пришла к такому выводу? — Стервятник приподнимает бровь, бросая короткий взгляд на меня, его руки заняты подготовкой выполнения моей маленькой просьбы. — Ощущение спланированности ситуации и природная проницательность? В ответ мне цыкают. Мда, и в правду нелогично звучит, в какой-то степени бредово. Но в голову особо ничего не лезет после длительного выступления Акулы. — Иди сюда, проницательная, — юноша приоткрывает изумрудную штору, пропуская свет в Третью. С заметной неприязнью жмурится, я послушно выполняю просьбу, вставая рядом, — ты точно уверена? — Да, уже как месяц, — выставляю голову боком, чтобы ему было удобней, — поможешь снять сережку? Стервятник кивает и убирает выбившиеся пряди из хвоста, от таких едва уловимых касаний до дрожи приятно, но я стоически держусь, кажется, даже не краснею. Юноша расправляется с замком сережки намного быстрее, чем смогла бы я, и откладывает её на стол. Затем берет маркер и намечает на левой мочке две точки. — Тогда почему попросила только сегодня? — в нос ударяет запах спирта, а затем кожу обдает холодом. — Сначала, я хотела попросить Химеру, но она сама не своя, — пальцами сжимаю ткань юбки, готова, не готова, а волнение присутствует, — мне казалось, что ты откажешь. — Что ж, интуиция тебя подвела, — подготовка закончена и я замечаю в руках парня медицинскую иглу, — сделай глубокий вдох. Снова слушаюсь, ещё и глаза зажмуриваю, почти рефлекторно. Вся сжимаюсь, когда чувствую иглу рядом со своим ухом. А помнится, после своего первого прокола я обещала себе больше никогда даже не думать о любых украшениях тела, для которых нужно повреждать кожные покровы. Стоит отдать должное Стервятнику, действовал он медленно и аккуратно, да и мочку растер так, что она почти онемела. — Выдыхай, — расслабляюсь и отпускаю ткань юбки. Молодой человек оглядывает своё творение, а затем поглаживает мою щеку фалангами среднего и указательного пальцев. Немного тянусь к этому успокаивающему жесту, — может не будем второй делать? — Будем, иначе общая композиция будет испорчена, — улыбаюсь, используя не свои слова, юноша хмыкает, — можем поговорить? Отвлекусь и не буду так страдальчески выглядеть. — Разумеется, — замечаю, что он тянется к упаковке для второго прокола и отвожу взгляд к окну, — о чем ты хочешь поговорить? — Ммм, честно, не придумала, — варианты начинают метаться в голове, их много, со Стервятником говорить хотелось буквально обо всем. Мне нравился его голос и больше импонировало слушать, хотя сама в диалоге я участвовала немало. Останавливаюсь на подходящей тебе, интересующей, — я давно хотела спросить, как ты прокалывал уши? Снова чувствую прикосновение к своей мочке, но стараюсь отвлечься, устремляя взгляд на лицо Стервятника. Он задумался, это можно понять под слегка поджатым губам и расфокусированному взгляду. — Это было давно, ещё во время Чумных дохляков, — начинает парень свой рассказ, довольно приподнимаю концы губ, — помнится, все начал Вонючка, когда чайка Джонатан оставил ему в подарок серьгу, — чувствую прокол, но внимания не обращаю, ведь в голове появляется множество вопросов, — и как это обычно бывает, если у кого-то появляется новая вещь, все тоже начинают хотеть нечто похожее. Хотя, признаться, мы с Максом сначала ходили с нитками в ушах, прежде, чем нашли способ достать серьги. — Стервятник? — Да? — Я здесь три года, а благодаря ограничению частей дома, — на мгновение замираю, когда пальцы юноши одевают серьги, ощущение не самое приятное, проколы слегка саднят, — и многих кличек не знаю. — Ох, моя вина, — юноша заправляет прядь волос мне за ухо, оглядывая законченную работу, — Чумные дохляки — это стая, в которой я был до выпуска прошлого поколения, Вонючка — это старая кличка Табаки, — юноша берет зеркало со стола и протягивает мне, — а кто такой Чайка Джонатан я и сам не знаю. Все готово, хорошо вышло. — А кто такой Макс? Отражение в зеркале мне неожиданно нравится, картина наконец-то выглядит полной. На мочке правого уха, как и раньше сверкает солнце, а на левой, несмотря на припухлость и покраснение, кроме привычного месяца взор радуют две маленькие одинаковые звездочки. Откладываю зеркало и, улыбаясь, поворачиваюсь к Стервятнику, что на неприлично долгое время оставил меня без ответа. Уголки губ тут же опустились вниз. — Макс, — Стервятник произносит тихо, отвернув лицо. Юноша занимает руки, выбрасывая использованный материал в корзину, замечаю, что они слегка трясутся, — это мой брат. Понимаю, что затронула болезненную тему, становится стыдно, а щеки обдает жаром. Я не знаю, что делать и просто действую интуитивно, немного нагло, но как умею. Провожу рукой по спине юноши, дожидаясь, когда он ко мне повернется. Глаза Стервятника — два тоскливых остекленевших омута, смотреть в которые трудно, но я с усилием делаю это. Подхожу к нему ближе, медленно, прямо как тогда в Могильнике, боясь спугнуть. Снова нарушаю его личное пространство и обнимаю его. — Спасибо, — приподнимаю уголки губ, он отмирает и я чувствую, как Стервятник обхватывает меня руками в ответ, — и в правду хорошо вышло. Мне все ещё стыдно за своё любопытство и за то, что хочется узнать больше. Я прячу пунцовые щеки в изгибе шеи Стервятника и с отвращением понимаю, что, к сожалению, не смогу побороть свое любопытство. Сжимаю пальцами ткань его пиджака на спине, интуитивно, это моя очередная вредная привычка со времен Наружности. Невольно вспоминаю представление в актовом зале и тут же стараюсь прогнать эти мысли прочь. Только напрасно, ведь Стервятник научился считывать моё состояние даже лучше, чем я его. Это напрягало, ведь все непривычное вводит в ступор, особенно, когда это касается лично тебя. — О чем ты вспомнила? — юноша к моему неудовольствию слегка отстраняется. На его лице и не следа тех эмоций, которых мне удалось застать. Сейчас мое лицо для него открыто и это неловко. Я молчу и отворачиваю голову к окну из которого прекрасно видно двор. Уже наступила весна, слезливые капли текут с крыш, на деревьях появляются почки, а кошки кричат все громче. Скоро настанет пора котят, вернувшихся птиц, что будут вить гнезда на чердаке, и новой жизни. Для них всех начнется новый цикл, но не для Дома. Пришло мучительное для меня время, час выбора. Подавляю желание встряхнуть головой, чтобы выкинуть все эти мысли. — О выпуске, — произношу тихо, в голосе мелькают отчаянные ноты, которые в другой ситуации могли бы смутить меня. Кажется, все темы, которые я поднимаю сегодня, несут за собой только отчаянный ужас, ведь Стервятник вздрагивает. Удивляюсь такому яркому выражению эмоций, хотя, стоит отметить, что в последнее время по моим ощущениям Вожак Птиц более открыт. Может быть это просто мое желание, которое воспринимается за действительность. Большая Птица молчит, заставляя меня теряться ещё больше. Верно, я пересекла черту слишком сильно, может наши отношения и более теплые, но недостаточно близкие, чтобы говорить о таких неприличных вещах как Выпуск или Наружность. — Извини, просто после речи Акулы… — Ты действительно выглядела обеспокоенно, — Стервятник перебивает, я так и замираю в неком изумлении. Он, наблюдая моё замешательство, продолжает более мягко, — ПРИПы могут попытаться забрать тебя до Выпуска? — Нет, — на мгновение прикрываю глаза, глубоко вздыхая. Старательно избегая пытливый взгляд Стервятника, сама смотрю в окно на капли от сосулек, — в Наружности я никому не нужна. Последнее говорю нисколько для парня, сколько для самой себя. Небо за окном покрыто серыми тучами, внизу открывается вид на забор. Увидеть город здесь не получится, но и без этого, воспоминания начинают всплывать в голове тяжелым грузом. Моргаю в безрезультатной попытке сбросить картины, мелькающие перед глазами. Затем, я замечаю, что к территории дома подъезжает неизвестная машина. Неужели, это кто-то из родителей так скоро приехал? Это пугает, я скрещиваю руки, психологи сказали бы, что это интуитивная попытка закрыться. — Вот и славно, — Стервятник мягко поворачивает мою голову к своему лицу. Сам он, словно пример спокойствия перед неизбежным, — не хочешь прогуляться до Кофейника? Сейчас там не так уж и много народу. Я в последний раз пытаюсь взглянуть в окно, но Большая Птица задергивает штору, погружая третью в привычный полумрак и отрезая меня от мыслей о Наружности. Потерянно смотрю на Стервятника, он растягивает рот в улыбке, в его глазах немая просьба. С усилием поднимаю концы губ и киваю. Мне совершенно точно стоит отвлечься и постараться забыть о том, что происходит в реальности сейчас.***
Кофейник мне приходится покинуть раньше, чем планировалось. Там действительно было не так много людей, большинство из которых занимались своим делом, а разговор со Стервятником шел достаточно складно. К нам, разумеется, хотели присоседиться, но обсуждение одной из повестей Чехова про психически нездоровых людей отпугивало любопытных зевак. Так мы и сидели втроем: я, Стервятник и Луис, которому наш разговор точно не мешал. За весь день это был самый комфортный и спокойный промежуток времени и, по правде, мне не хотелось уходить, но обстоятельство вынуждало. Можно было и остаться, но тогда таких эмоций, как неловкость и смятение избежать было бы затруднительно. Самим обстоятельством было появление самого Хозяина Дома. Объективно, страха перед Слепым не было. Я точно знала, что девушкам по законам ничего не угрожает, но липкая тревога все равно пробирала. Он был словно не из этого мира, а это вызывало внутреннее неконтролируемое отторжение. Плюсом ко всему в голове всплывала та неловкая ситуация на чердаке, хотя у меня и была надежда, что моя личность оставалась неизвестна ему. — Здравствуй, приятно видеть тебя в добром здравии, — произнес Стервятник, обращаясь к Слепому, ненароком вырывая меня из своих мыслей, — неужели, в Доме что-то произошло? — А что-то должно было произойти? — прислушиваюсь к голосу. Он кажется мне спокойным, но в самих словах угадывается насмешка, — ты не один. Осознав, что моё присутствие заметили, я не смогла ничего сделать кроме как вежливо кивнуть. Стервятник пустил смешок, значение которого ко мне пришло буквально через мгновение. Захотелось хорошенько ударить себя по лицу. — Добрый день. Слепой, видимо удовлетворенный ещё на моем кивке, сел за стойку рядом со Стервятником. Я всеми силами старалась не разглядывать его. Вожак Четвертой определенно производил впечатление. На нем был черный сюртук, а по бледности он однозначно напоминал мертвеца. Стервятник, по сравнению с ним, выглядел даже вполне здоровым молодым человеком, а таким он точно не являлся. Я внутренне вздрогнула, мой спутник мягко накрыл мою ладонь своей, видимо успокаивая. Кролик принес три чашки кофе, а затем образовалась тишина. Всем своей сутью чувствую себя лишней, занимающей чужое время. Мне это не нравится и я стараюсь выпить горячий напиток, как можно быстрее. Желудок в ответ на кофе начинает крутить. — Рада была познакомиться, — начинаю с нелепых слов, некого символа моей вежливость, — но я пойду. Поднимаюсь с грибовидного стула медленно, он для меня неудобен. Выпитое кофе начинает проситься наружу, а перед глазами мелькают белые пятна. Я разглаживаю ткань юбки, больше для того, чтобы занять руки. — Опасно заходить так глубоко в лес, — равнодушно говорит Слепой, — особенно, если кто-то тебя ведет То что эти слова адресованы мне понимаю в мгновение ока, всего на мгновение становится стыдно за свою детскую наивность. Я ненароком вглядываюсь в белые глаза Хозяина дома, это трудно, пытаться разглядеть что-то в тумане. — Я учту это, — отвечаю тихо, так, чтобы услышали лишь мы трое и Луис. Отворачиваю лицо в сторону, наблюдая за тем, что из самого угла Кофейника наблюдает кто-то логов, — спасибо. Слепой, видимо потеряв интерес к разговору, благодарность игнорирует, он находит невероятно длинными пальцами чашку с кофе и обхватывает её точно так же, как делаю я. Где-то мне довелось прочесть, что схожесть жестов может вызвать симпатию к человеку. Что же, это не работает. Ухожу молча, только у самой двери оборачиваюсь назад. Стервятник смотрит прямо мне в глаза, губы сжаты, а зрачки расширены. Это открытое беспокойство длится всего мгновение, но мне достаточно, чтобы приятное теплое чувство расползлось под кожей. Я улыбаюсь ему, прежде, чем покинуть Кофейник, выходя из своего комфортного поля.***
В Доме начался самый настоящий хаос, а все что оставалось мне, закрыть дверь своей комнаты и осесть на пол рядом с ней. Веки, словно налились свинцом, а в глазах неожиданно защипало. Находиться в коридорах было трудно, от различных голосов голова начинала кружиться и, наверное впервые за три года, я сама искала тишину. Теперь, мне было страшно услышать что-то новое, более тревожные вещи, что есть в голове на данный момент. Почти на автомате стучу по дереву, становится на мгновение легче. Нужно всего лишь разложить по полочкам то, что происходит в моей жизни. Во-первых, я сдала тест и родителей целенаправленно пригласят в интернат. Отец не заберет меня, я устраиваю его, как дочь, которую можно увидеть раз в два месяца и забыть. У матери новый любовник и, судя по прошлому опыту, она просто не захочет, чтобы он меня видел или даже знал о существовании. Хотя, есть вероятность, что этот мужчина будет особенно принципиален и изъявит желание, чтобы больное дитятко росло в семье. Такие тоже были, ничем хорошим не закончилось. Первый вариант развития событий наиболее правдоподобен, а это значит, что я останусь в Доме до Выпуска, который все также нависает Дамокловым мечом. Поднимаюсь с пола, вытягивая затекшую спину. Сидеть у двери не выход, к тому же, я сомневаюсь, что долго буду в комнате одна. Я сажусь за рабочий стол и из ящика стола достаю злосчастную шкатулку. Во-вторых, что же, черт возьми, произошло в Лесу и как Слепой узнал об этом. Это раздражало, выводило из себя осознание того, что он был прав, и не стоило мне так глубоко заходить. «Всякий раз, потакая своим желаниям, теряешь волю и становишься их рабом» — мимолетно проносятся слова Стервятника в голове и я просто готова завыть. То место меняет нас, подстраивая для себя и заманивая в путы, ловко играя на наших желаниях. Возможно ли забрать что-то с той стороны не заплатив определенную цену? Нет, и мне остается только ждать. Провожу пальцами по запертому замку, теперь шкатулка не пуста, но я снова не знаю что же в ней. События того момента были размыты, словно акварель. Знать, к неожиданности для самой себя, я все-таки не хочу, да и не смогу, ведь подходящий к шкатулке ключ есть только у одного человека. Ох, это будет уже в третьих. Единственная тревога, от которой не хочется избавиться. Отношения со Стервятником все так же не имели конкретики, ведь обещанный разговор забылся, но все равно приносили гору приятных ощущений. У нас не было признаний и официального предложения стать парой. В Доме мы пересекались благодаря частым случайностям, каждый раз, неизвестно кем из нас запланированных. Поговорить об этом с Вожаком Птиц мне было неловко, вдруг, он решит, что я навязываюсь. За дверью раздаются шаги и я, разумеется вздрогнув, в нелепой спешке прячу шкатулку на прежнее место, а вместе с ней стараюсь отогнать мысли. Последнее выходит плохо, невольно, почти истерично думаю, что нужно переключиться. Занимаюсь тем, что доступно прямо сейчас — разглядываю стены ставшей давно родной комнаты. Старые, пожелтевшие в некоторых местах обои, что наверняка противоречили пожарной безопасности. В некоторых местах они были порваны, в других закрыты плакатами, что удавалось добыть не так-то просто. Рядом с одной кроватью их больше всех и я подхожу к ней, унимая дрожь в руках. Сажусь на жесткий матрас, что отзывается скрипом, и устремляю взор к цветастым изображениям. Здесь были цветы, вырезанные из журналов, нарисованные гуашью и акварелью. Те, которые я видела только издалека, ведь Мара никогда не разрешала подходить близко к своей кровати и смотреть на них, мы это уважали, хотя и не могли понять почему. Сейчас, причина стала мне более ясна. Она хотела оставить их как что-то своё, недоступное для чужих, взять свою личную часть от Дома. Только вот, Мара, наверняка, и подумать не могла, что сам Дом решит дать ей больше, чем она думала. В один момент мне становится стыдно, вскакиваю с её кровати и делаю шаг назад, сердца предательски сбивается с ритма. Именно я была той, кто лез к ней в душу, даже на Изнанке каким-то образом попала в ее место. На то прекрасное поле с режущей травой и кружевной паутиной. Но самое отвратительное, я убеждала себя, что ей нужна поддержка, а на самом деле, эгоистично переключала свои волнения на неё. Пользовалась жалостью, которую вызывало её положение, и продолжаю делать это до сих пор. Меня начинает тошнить от самой себя, а голова пустеет. В дверь кто-то стучит. Это удивляет, соседки стучать не будут, воспитатели нахально игнорируют личное пространство, даже та же Крестная. Я поднимаю глаза на дверь, словно это поможет понять кто же там. — Войдите, — выдаю слабо и начинаю рыскать по карманам, в поисках сигарет. На пороге комнаты оказывается кудрявая макушка. На этом человеке медицинская маска, закрывающая пол лица, но я все равно узнаю в нем своего знакомого. Изгибаю бровь, скрещиваю руки на груди и делаю вид, что жду его действий, на самом деле борюсь с острым желанием снова уйти в себя. — Я хотел поговорить, — почти не слышу юношевского голоса, — извиниться. Падаль виновато утыкается взглядом пол и я наблюдаю, что он старательно пытается вырвать кутикулу на большом пальце левой руки. Выходит хорошо, ведь она уже начинает кровоточить. Вздыхаю, а затем натягиваю уголки губ в улыбке, почти не фальшиво. — Чаю?