To be human

Дима просыпается от вязкого ощущения во рту и жгучего неприятного тепла во всем теле. Билан высовывает одну ногу из-под одеяла, и его обдает долгожданной прохладой, хоть грудь и основная часть его тела находится просто в адской печи. Он не спешит открывать глаза, но острое желание закурить мотивирует его сейчас сильнее, чем желание компенсировать пару минут драгоценного сна, поэтому он откидывает одеяло и тут же покрывается мурашками от неожиданного перепада температур. Холодно, блин. Он молча переводит мутный взгляд на приоткрытое пластиковое окно дешёвого провинциального номера, которое забыла закрыть Поля, и обреченно потирает глаза, несколько секунд бездумно глядя на серое промозглое небо, и невольно передергивает плечами от ощущения холодной весны. Предвкушает очередной бессмысленный день, в котором хочется перемотать часы ожидания. От невеселых мыслей курить хочется ещё больше, и он садится на кровати, ощупывая вокруг себя пачку со стиками, но натыкается на горячую руку Пелагеи, которая захватывает его запястье цепкими пальцами. — Куда? Ее голос хриплый ото сна, но не менее высокий от этого. Настоящая певица. После сна, в ванной, в магазине или в постели. Она лениво приоткрывает глаза, несколько раз моргает, и обводит его фигуру вдумчивым взглядом. — Ну мне жарко, Поль, — Дима поворачивается к ней, оставляя свои безуспешные попытки пустить никотин по венам и позалипать на серые пейзажи очередного тусклого северного города. Билан просто терпеть не может эти поездки, недолюбливает мелькание облаков за иллюминатором и просто ненавидит музыку с недавних пор и все, что с ней связано. Ну, кроме одного очень важного аспекта. Она тянет его за руку, роняя обратно на накрахмаленные подушки и наваливается сверху, складывая на него бедро и руку, прикрывая их тяжеленным горячим одеялом для пущего эффекта, вызывающе глядя на него и испытывая терпение Димы. — А так? — Переспрашивает Пелагея, не надеясь на правдивый ответ, лишь наблюдая за реакцией. — Ты издеваешься? — Билан не может больше сдержать смеха, хотя ещё пару минут назад был готов нервничать из-за невозможности совершить утреннюю рутину. — Да, — невинно пожимая плечами, подтверждает Поля, вытягивая шею и утыкаясь носом в его шею, слегка укусив его за плечо. — Потрясающе. Она ещё и не скрывает, — Дима пробегает пальцами по ее спине, ощущая кончиками пальцев ее теплую гладкую спину, спускаясь до поясницы и привычно оставляя руку там, на самой удобной ямочке, созданной только для него. — С недавних пор я ничего от тебя не скрываю, — она поднимается на локтях поверх его тела и внимательно осматривает его лицо, проводит большим пальцем по щеке, оглаживает указательным его неровный нос, внимательно заглядывает в глаза. — Как ты? — Когда ты так лежишь или вообще? — Дима снова пытается вызвать в ней улыбку и пошутить, но не получается. Надеется, что Поля упустит из внимания этот вопрос. Но она смотрит еще серьезнее, чем прежде. — Вообще. — Пелагея поправляет его волосы, задерживаясь в них пальцами, касаясь подушечками кожи головы, массируя ее, отчего его ноги пробирает необъяснимой дрожью. — Нормально. Правда нормально. — Дима хочет добавить что-то про причины его сносного самочувствия, хочет сказать банальное «рядом с тобой», но глупые слова застревают в горле, и спустя секунду он даже доволен, что его организм спасает его от необдуманных поступков. Но не всегда это происходит, поэтому даже таким приятным мелочам он благодарен. — Хорошо, — заключает Поля, целуя его в кончик носа. Дима не позволяет ей проявлять такую слишком уж бесстыдную заботу по отношению к нему, поэтому не отпускает ее просто так и притягивает ее к себе, накрывая потрескавшиеся от сухого воздуха губы своими, требовательно раскрывая их для себя, чтобы не смела быть такой щемяще нежной с ним. Билан чувствует, как она растекается по нему только от простых движений языка в глубине рта, скользя собой по его коже и полностью погружаясь на него, намертво прижимая собой к кровати, не оставляя ни единой возможности для отступления. Он никак не может поверить, что ощущает на себе тяжесть ее тела, мягкость бедер под его руками, что чувствует мягкость ее груди, губ, волос, которые обволакивают собой его плечи, щекочут, холодят. Дима довольно быстро теряет голову и перестает держать в голове хоть какие-то мысли. У него нет никаких сил на рефлексию, когда в его руках любовь всей его гребанной жизни, ее бедра обволакивают его тело, приковывая и забирая всевозможные остатки самообладания, а губы забирают прошлую жизнь и вдыхают в него новую с каждым движением и рваным стоном. И он так отчаянно не хочет ее отпускать, особенно когда ее плечи сковывает тугие резинки лифчика, хотя был готов к этому ещё несколько дней назад.Но наперекор своим желаниям, судьбе и времени он поправляет его перекрученную лямку и оставляет слабый невесомый поцелуй на ее плече, не став размениваться больше на какие-то бессмысленные слова. И, кажется, она понимает. Понимает и поворачивается к нему, надевая свою футболку. — Встретишь меня сегодня? — Кротко вопрошает его, боясь разрушить эту уютную и мягкую тишину, воцарившуюся между ними не так давно. — А ты думала, чем я тут буду заниматься? — Он обводит взглядом номер и разводит руками, хотя имеет в виду гораздо большую площадь, чем пределы их апартаментов. — Кроме тебя у меня планов нет. — Я тебе напишу, — Пелагея расплывается в улыбке, едва не краснея, будто на первом свидании, и спешно ретируется на репетиции перед концертом, а он добирается до излюбленных фиолетовых, лежащих под подушкой. Последний. Дима крутит пачку в руках и с сожалением выкидывает ее куда-то в сторону, прямиком под батарею, вставляет стик и выжидает эти несколько бесконечных секунд, прежде чем блаженно затянуться. В последние годы вся его жизнь превратилась в бесконечное ожидание. Ожидание чуда, трезвости, опьянения, любви, весны, осени. Весь норов и амбиции безжалостно выжгло опытом, осталось лишь ожидание и жалкие, все никак не угасающие угольки надежды. Билан недолго валяется в постели. В его голове бьются только две мысли, заставляющие его вставать с кровати каждый день на протяжении уже нескольких недель. Заканчиваются стики и Поля ждёт, пока он заберет ее с концерта. Билан заходит в магазин и долго рассматривает полки с дешевым алкоголем, потому что просто уже не может пройти мимо. Уже хватается за горлышко мини-бутылки с каким-то малоизвестным коньяком, но после недолгих размышлений и внутренних терзаний всё-таки ставит его на место и хватает первый попавшийся энергетик. Он вылетает на улицу как ошпаренный, опустошая банку несколькими глотками и обессиленно выдыхая. Это тяжелее, чем он думал. Кратно тяжелее. Дима заряжает стик и кутается в куртку с подбородком от пронзительного сибирского ветра. Неожиданное солнце ослепило глаза, и он ощуривается. Поля встречает его усталой улыбкой, с цветами в охапку и цветным рисунком, и ему неожиданно хочется оказаться и по ту сторону их знакомства, знать и восхищаться ею со стороны, изображать ее, выбирать для нее цветы, подарки и игрушки и ждать ее концертов, завороженно наблюдать за ее пением и с придыханием ждать окончательных, самых дорогих нот в окончании. Но ему туда нельзя. Теперь нельзя. Еще, наверное, пару лет назад было можно, а теперь точно нельзя. — Как ты? — Она задаёт глупые вопросы, на которые сама знает ответ, а он терпеливо отвечает неправду и улыбается. Как всегда. Уж лучше слушать их озвученными, чем видеть их в обеспокоенных зелёных глазах. Плохо. — В порядке. — Кивает он, замерев на пороге ее небольшой гримёрки, чувствуя себя здесь чужим, как и в этом городе. — Ты сама-то как? Устала? — Устала, — он видит ее смеющиеся горящие глаза и понимает, что она тоже ему лжет. — Пойдем погуляем? — Поля берет его ладонь в свою, сжимает и переплетает с ним пальцы. — Там холодно, — напоминает он ей, тут же добавляя, чтобы ей не подумалось вдруг, что он говорит это в качестве отговорки, — надень шарф. Они бездумно идут по абсолютно темной и безлюдной набережной в сторону гостиницы, и Дима бесконечно удивляется, как город может быть настолько лишён какого-то света. Билан опасливо прячет ее руку в кармане своего пальто, а Поля, все ещё не отошедшая от постконцертной эйфории, не прекращает ему рассказывать о своих ощущениях от живого выступления и этого внеземного общения с публикой, наполняющего ее до краев. Она залезает на каменистую, местами полуразрушенную возвышенность и не прекращает держать его за руку, теперь уже в качестве поддержки, балансируя. Дима слушает вполуха, следя за ее удивительно ровной и уверенной походкой, готовый в любой момент ее удержать и поймать. — Тебе здесь не нравится, да? — Она садится на край, поверх бессмысленных надписей о выпускных, признаний в любви и мини-реклам Инстаграм страниц. — Почему, — он смотрит сквозь нее, на другой берег, — я чувствую себя им. — Слишком сложная аллегория для меня, — смеётся, притягивая его ближе, пытаясь прочитать его хотя бы по взгляду. — Можно попроще? — Он привязан. Намертво, — поясняет Билан. — Привязан к Новосибирску против воли. Хотел бы разорвать эту цепь, начать свою жизнь, двигаться в своем направлении, да не получается. Все дороги ведут туда. Пелагея долго раздумывает, слыша завывание сухого ветра возле реки, разглядывает его лицо, а затем распускает свой шарф, накидывая его на плечи Димы и притягивая его к себе, держась за обе стороны шерстяной ткани, прижимаясь к его лбу своим и прикрывая глаза. Она слышит его сердцебиение, ощущает теплое дыхание на своем лице и шепчет едва слышно: — А может это Новосибирск не может никак отвязаться?