Из ДА в АД

Дежавю — один из любимых приколов Вселенной. Как же ей нравится пугать людей таким образом: внушать им, что они уже видели и переживали происходящее с ними в настоящий момент. Им страшна сама мысль о многогранности реальности, поэтому, едва почувствовав смутно, что нечто похожее уже было, они тут же пытаются встряхнуться и выбросить из головы все нелепые совпадения. Не менее прикольными ей кажутся когнитивные диссонансы. В людях заложено стремление поддерживать согласованность своих знаний и убеждений, и если что-то в текущей ситуации идет вразрез с опытом прошлых лет, они пытаются всячески сдвинуть свои убеждения в сторону нового опыта, и, с другой стороны, переосмысливают новый опыт таким образом, чтобы он как можно лучше вписался в картину существующего мировоззрения. Люди готовы оправдывать свои заблуждения, проступки и ложь, отрицая и не принимая очевидное — им не нужна правда, им нужно лишь внутреннее спокойствие, отсутствие конфликта между происходящим и уже произошедшим. У Ани сегодня вечером — и дежавю, и когнитивный диссонанс. Полный фарш. Она впервые оказалась у себя дома, будучи в теле другого человека — и если вам кажется, что это забавно, представьте, что вы не можете нащупать с первого раза выключатель света в своей комнате. Всю жизнь могли, ваше тело знало, где он находится — а теперь почему-то забыло. Вы больше не помните про низкий дверной косяк в ванной комнате и ударяетесь об него лбом вместо того, чтобы привычно пригнуться. Вы вдруг забываете, что сантехник перепутал горячий и холодный кран местами и едва не обвариваете себе руки — а этот смеситель стоит уже лет пять, не меньше. И самое страшное: родные люди смотрят на вас чужим взглядом, смотрят — и не могут узнать. Как будто бы вся прошедшая в этом доме жизнь в один день обратилась в туман и стала далекой-далекой, так, что вы начинаете даже сомневаться: была ли она вообще? — Анечка, принеси, пожалуйста, салфетки, — просит мама. Аня по привычке вскакивает с места за столом. — Даня, что-то нужно? — мама смотрит на нее-него непонимающим взглядом, — Ань, ты меня услышала? Даниил Маркович понимает, что обращались вообще-то к нему. — Да, конечно, сейчас, — и Ане прилетает второй взгляд: умоляюще-непонимающий. Он же знать не знает, где эти дурацкие салфетки — откуда? — Я сейчас вернусь, — чего у Щербаковой не отнять, так это умения быстро ориентироваться в любых обстоятельствах. Она догоняет растерянного Даниила в коридоре. — Салфетки вот в этом шкафу, — шепотом рассказывает она, — Как и все другие хозяйственные расходники — тряпки, губки, мыло, ну вы поняли. Держите. Бегом обратно, мы и так ведем себя очень странно. — Спасибо, — одними губами отвечает мужчина. Аня еще пару минут топчется в коридоре и возвращается в кухню, где за обеденным столом собралась вся ее (или уже не ее?) семья. Глейх: Не ешьте лук. У меня от него живот болит. И я не ем оливки. Аня: Ок, спасибо. Глейх: У вас есть предпочтения в еде? Даниил ответить не успевает — его снова окликает Анина мама: — Аня, ну сколько раз тебе говорить — не надо смотреть в телефон во время еды! Бывшая-Щербакова-а-теперь-уже-Глейхенгауз-и-это-не-потому-что-вышла-замуж аж отбрасывает от себя мобильник. — Дань, да ты сиди, сколько влезет. Это ж я ее воспитываю, — заметив эту забавную (выработанную, между прочим, за долгие годы) реакцию, смеется Юлия. — Почему ему можно, а мне нельзя? — Даниил Маркович в теле Ани вдруг решает возмутиться. Она больно пинает его под столом: спорить с мамой — плохая, очень плохая идея. — Потому что, Аня, Даниил Маркович взрослый человек и он, наверняка, отвечает на рабочие сообщения. А ты чем занималась, милая? — Даня в тот же момент понимает, откуда у Щербаковой этот фирменный испепеляющий взгляд. Это стопроцентная генетика, не иначе. Девушке становится его жалко, к тому же, зная маму, если она сейчас разозлится, вполне может забрать телефон до утра — а это совсем некстати, учитывая, что больше ей и пообщаться не с кем: — Это я ей скинул сегодняшний прокат и пару своих комментариев. Можно сказать, что Аня тоже работала. — Ого, дорогая, у тебя появился адвокат, — в разговор вступает папа, — Дань, если моя дочь держит тебя в заложниках, подмигни три раза, хорошо? Ужин, кажется, состоит из этих неловких моментов. Спрашивают Аню — откликается Даня, спрашивают Даню — реагирует Аня. Они оба выдыхают, когда, наконец, заканчивается еда и им можно уединиться в комнате под предлогом просмотра прокатов. Вселенная напрочь лишена эмпатии — поэтому все также наслаждается всем происходящим. — Не думала, что окажусь в гостях у себя дома, — едва закрыв дверь, возмущается Аня. — Если это то, что шокирует тебя больше всего, то я даже не знаю, что ты за человек. — Больше всего меня шокирует то, что вы видели меня голой. — Я старался не очень присматриваться, — уловив в ее голосе тщательно завуалированное смущение, искренне уверяет Даниил. Но если он что-то понял за эти восемь лет, так это то, что с ней нельзя долго быть хорошим — она как будто бы чувствует слабину и делает из нее мишень. Так что успокоив ее, он тут же возвращается к привычным подколам, — А ты типа душ проигнорировала? Его собеседница тут же краснеет до ушей (и это, кажется, первый раз, когда он видит ее такой): — Нет, к сожалению. Не вышло. Все, меняем тему. Он впервые выиграл словесную перепалку с диаволом в лице Ани. — Что за помощь тебе нужна? — Расписание. Вот он, камень, об который ломаются даже олимпийские чемпионки — эксель. Странно, их с Щербаковой должны были делать на одном заводе где-нибудь в аду. Уж ей-то эта чертова программа должна казаться родной. — Господи, Аня, это делается за пять минут, — Даниил закатывает глаза с широченной довольной улыбкой. Хоть в чем-то у него есть преимущество. Хотя бы в экселе. — Вот вы и делайте, — недовольно огрызается девушка. — Ага, сейчас. Я за тебя сегодня три тренировки откатал! Давай, работай. У него неожиданно получается тот самый Анин взгляд. — Я реально так убийственно смотрю? — несмотря на то, что молнии летят из ее собственных (бывших) глаз, Щербакова все равно поеживается. — Да. — Охуенно, — почти с благоговением резюмирует она. Потрясающая наглость, зашкаливающая до небес самооценка — в этом вся Аня. Даниил на несколько секунд теряется, и может выдавить из себя только: — Совсем обалдела материться? — Сясем абадея мателиться? — Ты вконец растеряла субординацию, — вздыхает он. Как с ней работать вообще после этой дурацкой перемены тел? Раньше хоть какое-то уважение было. — На вы, пожалуйста. — Чего? — Я же ваш тренер. — Аня, блин! — у него уже нет сил парировать эти наглые реплики. — Ладно, показывайте, как тут все делается. Во втором словесном поединке побеждает, безусловно, она. Даже несмотря на преимущество в экселе и убийственный взгляд — оружие, доставшееся ему по милости Вселенной. Он показывает ей, как из огромной таблички сделать несколько удобных расписаний. В сосредоточенном выражении его-а-теперь-уже-ее лица и смешной морщинке на лбу все равно угадывается Аня — она ровно так же слушает объяснения во время тренировок. — Это у вас в крови уже, да? — неожиданно дружелюбно интересуется она. — Что? — Объяснять. Даже голос меняется на какой-то учительский. — Попробуй восемь лет провести в Хрустальном в качестве тренера… И не такому научишься. — Вы все время злитесь, кстати. — Что? — Постоянно раздражаетесь. — Пораздражаешься с тобой, — он хмурится. В ее словах есть неприятная и оттого очень болезненная правда: он вспыльчив и раздражителен, особенно с другими спортсменками. И, возможно, только Анина чертовщинка не дает ему вести себя с ней таким же образом. По ней сразу ясно — не потерпит. Включит свой холодный душ. И даже этих коротких эпизодов дружелюбия от нее потом не дождешься. — Можете мой лоб так не морщить? Мне не нужны мимические морщины в 18 лет. — Ты мой морщишь. — Вашему уже ничем не поможешь. И почему-то именно сейчас он не злится, не пытается парировать — а просто смеется. Далеко не во всех поединках нужно стремиться побеждать. Аня разделяет его веселье, и дальнейшая работа над расписанием проходит расслабленно, даже приятно. Командная работа. Нет смысла драться, находясь в одной лодке, рискующей в любой момент перевернуться. — Я вас сейчас немного подраконю, — с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, предупреждает Аня, — Помните же про свидание с Женей завтра? Ну вот, стоило ему только подумать о том, что все хорошо, и, конечно же, эта премерзкая девчонка переключает тумблер с ангела на демона. — Надеюсь, утром мы поменяемся обратно, — упавшим голосом отвечает он. — На случай, если не поменяемся, я бы хотела оставить инструкции, — в ее голосе проскальзывает сочувствие и даже несвойственная девушке мягкость. Но Даниил слишком глух, слишком поглощен своими эмоциями, чтобы это заметить. — Я не пойду на это свидание ни при каких обстоятельствах! — он почти повышает голос. — Пойдете, — сочувствие пропадает и вместо него появляется жесткость, стальная, звенящая. — С чего бы это? — Если откажетесь, я сделаю так, что вас уволят с работы. Или еще хуже, — голос меняется на тихий, вкрадчивый, — Сяду. За руль. Вашего. Мерседеса. — У тебя нет ключей. — Правда? А это тогда что? — Где… Ты… — Как видите, нашла. — Какой-то неравноценный обмен, Аня. Работа или свидание, МОЯ МАШИНА или свидание. — Видите, на кону так много, а вам всего-то нужно провести вечер с моим парнем. — Ты точно не социопатка? — Вы будете слушать про свидание, или я завтра утром приезжаю на вашем Мерседесе в Хрустальный и забираю трудовую книжку?