***
Совместное "дикое" время — не то чтобы редкость, но такое бывает не так часто, ведь далеко не все находят свою истинную пару. Правда, тем, кто нашёл, Луна иногда делает такой подарок и парует их в течку и гон. Юнхо слышал об этом, да, конечно. Только, конечно, никогда не думал, что это случится с ним — и будет столь невероятно прекрасным. Он всегда не любил охоты, но сейчас отрываться от Минги и скакать в лес, где, как он уже чуял, заготовка мяса шла полным ходом, — это было просто наказание какое-то. Но Минги, узнав причину его смущения и злости, действовал решительно. Он сам собрал их вещи, что были разбросаны по домику у ягодника, где они провели эти несколько волшебных дней. Сам за руки поднял капризничающего Юнхо с постели, тычками и чуть ли не пинками гнал его до дому в слободе, сопротивляясь желанию альфы прижать его к каждому дереву и очень настойчивым предложениям укрыться от начинающегося лёгкого дождичка в уютном шалашике, который Юнхо клялся сделать буквально за пять минуточек. Минги точно знал, что уступи он хоть в чём-то — и трахать его будут до вечера, а потом и всю ночь. Гон спал, течка прошла ещё раньше, так что голова у Минги была, к сожалению Юнхо, очень ясная и трезвая. И омега довёл ноющего и постоянно виснущего на нём альфу до дома, а там почти насильно запихнул в едва прогретую купальню. Ну, там, надо признать, он дал слабину и... дал. Но быстро и почти торопливо, так что волк Юнхо был доволен, а сам он — не очень. Потом Минги накормил его наскоро сварганенной кашей с чуть подсохшим хлебом — и выпроводил на охоту. Лениво обращаясь, труся по тропинке в поисках Сонхва, с которым обычно был в загонке, задирая очередного зайца, помогая Сонхва и Хонджуну тащить в схронку большого оленя — всё это время Юнхо ловил себя на мысли, что не может не улыбаться. И не может не думать. В конце концов Хонджун попросил его вести себя прилично и не так уж явно тащиться от воспоминаний о только что пережитом. Юнхо изумлённо посмотрел на него и в растерянности перевёл взгляд на Сонхва. В чудесных синих глазах вожака промелькнула язвительная насмешка, и он заявил, что ему эти мысли Юнхо не мешают, тем более, что они более невинные, чем то, что они сами с Хон... — Только попробуй! — рявкнул омега и кинулся на своего альфу. Они в это время отдыхали от бешеной гонки за оленем на уютной полянке, так что Юнхо даже не успел и вскочить, как Хонджун и Сонхва покатились по ней в азартной, буйной — и совершенно щенячьей драке. А он смотрел на них со своего места, с края полянки, и мысленно приподнимал мысленные брови. "И это — наш вожак и его омега! — насмешливо поддразнивал он их. — Хотя вот именно сейчас вообще непонятно, кто из вас кто!" Возможно, именно из-за этих его слов драка из милой и невинной щенячьей немедленно превратилась в нечто более... серьёзное... Сонхва в ответ на эти слова злобно ощерился на Чона из-под прижавшего его за горло к земле и чуть не на груди его стоящего Хонджуна, всхрипнул, оскалился — и, скинув с себя нахального омегу, повалил его на землю. Он быстро перекатил извивающегося рыжего, ухватывая сначала с одного, а потом с другого бока, полоснул лапой перед его оскаленной мордой, заставив отпрянуть и потерять равновесие, — и силой подмял под себя, тяжело дышащего, с выкаченным языком и на животе. В очень двусмысленной позе. — Свали! — рыкнул Сонхва качающему головой Юнхо. — Мне тут кое-кому надо преподать урок! — Перебьё-мхм-ааа... — взвился и тут же застонал Хонджун, отчаянно дёргая хвостом и пытаясь выдрать свою холку из зубов яростно прикусившего его вожака. — Ладно, — неторопливо поднялся благодушно настроенный к их игрищам Юнхо. — Натрахаетесь — позовёте. И он потрусил, усмехаясь, подальше от поляны, с которой тут же начало доноситься весьма недвусмысленное рычание и хрипы. "Ну, мы так с Минги, конечно, не сможем, — размышлял он, устраиваясь на бережку небольшого ручейка, кладя вдруг потяжелевшую голову на скрещённые лапы и прижмуриваясь под мягким солнышком, что вдруг выглянуло и подмигнуло ему среди ветвей ельника. — Но зато мы может... по-другому... И это... Это... это... волше...хр-р-р-р..."***
Голос, что разбудил его, был злым и от него веяло тревогой и тоской. Он был в голове, поэтому отмахнуться от него было трудно. Очевидно, во сне, совершенно не желая этого, Юнхо попал в волну волчьего стороннего разговора. И он уже было хотел рыкнуть, обнаружив своё присутствие, но замер, услышав знакомое имя: — ...Ликсом!.. Его так называет этот урод вонючий. А он мой, дядя Юхон! Мой! Я точно знаю! Я обнюхал его тогда, я даже полизать шейку ему успел, пока не пришёл этот блядский Со Чанбин! — Теперь это неважно, Чонвон, и ты это понимаешь. Со Чанбин сделал его своим, он его скорее всего и пометил уже, не то что поимел... — Нет, нет! Нет на нём метки! Я... Он как-то мимо дома моего шёл — я почти уже затащил его к себе, помял, понюхал... Если бы не эта тварь Хван — уж я бы не упустил своего!.. — Ты хоть понимаешь, что ты говоришь, придурок?! Ты чужого омегу чуть не изнасиловал?.. А если Со узнает? Не смотри, что он такой невладоха на вид, видел я его в драке — не советую с ним связываться! Он... — Наплевать мне! Омежка мой! Истинный, как вы не поймёте, дядь Юхон! Кто идёт против истинности?! Даже этот поганый полукровка, наш горе-вожак, не посмеет! Я всё равно заберу своё! Этот щенок отказывается меня признать, глаза свои дикие таращит, кричит, толкается коленками своими, но запах... мм... его запах кричит мне, зовёт меня! Только меня! Он не может быть с Чанбином! Просто не может! Я не позволю и это забрать у меня! Он мой! В наступившем молчании Юнхо, замерший от ужаса и затаившийся, боящийся и вздохнуть лишний раз, услышал, как хрипло дышит Ю Чонвон — именно этот большой сильный волк разговаривал со своим товарищем по загонке, пожилым Пак Юхоном, одним из лучших охотников и самым несговорчивым и вредным среди оставшихся у стаи волков в возрасте. Но никто и никогда не мог отказать Юхону в трезвости мысли и определённой, хотя и весьма своеобразной справедливости. Поэтому Юнхо выдохнул с облегчением, когда Юхон сказал: — Ты не прав, Вон. У тебя была возможность взять своего омегу на Широкой поляне. Ты сам не захотел, да ещё и остальных дурачков из наших подбил, чтобы не ходили. Бунт решил устроить, да только чужими руками, да? А теперь и ты локти кусаешь, и Гихёк с Субином воют да облизываются на остальных, что ночами трахаются да стонут. Думаешь, они тебе благодарны, что им никого не досталось? Присмотрись, как они на тебя смотрят! Потому что ничего из того, что ты говорил, не случилось! Ты говорил, что наши порвут омежек, не удержатся, и тогда власти Сонхва, который кинется их защищать, раз уж обещал, придёт конец. Но пока только я да Ли Хогё осуществляем этот твой план! Тот вообще тупо бьёт своего омегу и заставляет работать по-чёрному, куска хлеба для него жалеет, а я... — В голосе Юхона внезапно прозвучала острая горечь. — Я... Скажи спасибо, что мой омега такой нетерпеливый. Скоро и он не выдержит, метнётся к вожаку жалиться. Впрочем... — Юнхо услышал, как волк вздохнул и продолжил с нескрываемой тоской: — Впрочем, я уже жалею, что послушал тебя и был с самого начала так жесток к нему. Он неплохой вроде, Ёнджун... Только вот ревёт постоянно, а меня боится и ненавидит. Дрожит, как только я рядом ложусь. Ни разу не улыбнулся, не посмотрел на меня по-человечески. Всё морщится да нос воротит, шипит да жмётся в углы. Бесит меня страшно! И волк мой ему, кажется, не по нраву... И весь я, со своим возрастом и жаждой, — тоже. — Ты мстишь, а не просто так взял этого поганого кочевого выкормыша! — крикнул ему зло Чонвон. — Ты же мстить его взял, дядь Юхон! За Минёна своего, за Джунчика — сам говорил! Разве нет? Пусть хотя бы он заплатит по-настоящему! Раз уж у нас в стае не волки, а омежьи подстилки! Увидели задницу упругую — да и забыли всех и вся! А ты не такой! Так и гордись этим! И бей, не жалея! Этот щенок заслужил ещё и не такого! — Да не бью я почти, так... Мхм... да... — неуверенно ответил Юхон и растерянно умолк. И вдруг Юнхо стало жаль, до невозможности жаль этого волка. Семья у него была поздняя, своего молодого мужа и новорождённого сына он обожал какой-то пугливой, совсем не волчьей любовью. И, конечно, гибель их там, в старой слободе, ударила по нему страшно. Но он держался и почти ничем не выказывал своего горя. Только угрюмей стал и нелюдимей. И вот ещё — сошёлся в злобе своей и ненависти к кочевью с дружками Чонвона, зрелыми и обозлёнными на весь мир волками, среди которых был старшим. "Значит, — с горечью подумал Юнхо, — вот, кто мучает своего омегу... Поганая тварь Чонвон сбил с пути, науськал, а Юхон... Эх, дядя Юхон..." — Не отступай! — между тем разорялся в злобе Чонвон. — Жми сильнее — и он не выдержит! Они не все там такие упёртые, как Хванов щенок. Видел я, как Хван его жмёт, трахает чуть не на улице, да так, что тот криками исходил бы, не зажимай ему Хван рот! А перелётчик этот щекастый дерзкий у него, я думал, что первым побежит — ан нет! Даже улыбается, сучёныш, когда смотрит на этого высокомерного выскочку Хван Хёнджина! Хищно так смотрит, что и непонятно: кто там у них от кого сбежать должен! И это Хван, который всё потерял! А за тёплую постель да узкое нутро все потери свои забыл! Не удивлюсь, если этот щенок и его, и братца его обслуживает! Уж больно Хван Чонджин ласково о нём отзывается! Так что на него надежды никакой, на этого мерзкого омегу. А нам нужно — очень нужно! — чтобы они все побежали к Сонхва, чтобы эта сволочь увидела, что поганое кочевье никогда не станет достойной парой волку! Никогда! — А как же твой истинный? — с горечью спросил Юхон. — Ты же сам проклинаешь Со, что он его забрал. — А я отниму и затрахаю его до полусмерти! — прорычал Ю яростно. — И сам выкину, как тряпку, как дешёвую шлюху! Если меня так невзлюбила Луна, что дала в спутники никчёмного человечишку, да ещё кочевое отродье, то, думаешь, это меня остановит?! Я заберу его и замучаю! Я заставлю его страдать так, как никто из этих тварей не страдал! Думаешь, увидел его — и влюбился, раз истинный? Да я ненавижу его больше всех на свете! У меня истинный — это тонконогое убогое недоразумение? У меня?! Да никогда я не признаю его! Мне истинность только и нужна, чтобы забрать его и затрахать на законных основаниях! Пахнет он для блядского Бинни, да? Веснушками этими уродскими светит для него? Цветочки ему вышивает, да? Ему?! Ненавижу! — И Чонвон взвыл коротко и бешено. — Так и оставь его Чанбину, — тихо сказал Юхон, который явно не разделял чувств своего напарника. — Чего ты тогда бесишься, как чумной, всё время, что с Широкой поляны прошло? Носишься, вынюхиваешь за всеми, подсматриваешь? На драку со всеми нарываешься? Мало тебе Чонхо по сусалам надавал? Сонхва мало смазал за то, что ты к его любовнику полез со своими требованиями? Мало? Вон, у Чон Юнхо тоже истинный — человек. И ничего! Говорят, они сейчас вместе гон проводят... — О, вот и отлично! — злорадно ответил Чонвон. — Надеюсь, этот кабан неповоротливый покалечит там своего длинного красавчика! Хоть бы его волчара, который вечно в гон свой зверем носится, придушил омежку-то да трахнул прямо волком! Вот славно бы! Да пусть порвёт посильнее! Сразу его кудрявый забудет, как лизаться с этим верзилой у приличных волков на виду, прямо во дворе! Небось задницу свою долго лечить-то будет после волчьего-то хера! Юнхо был уже на ногах, но прежде чем он успел рвануть с места, чтобы задушить мерзкого сквернословца, Юхон на него рыкнул и, видимо, ударил, так что взвился над лесом обиженный дикий визг Чонвона: — За что?! — Нельзя своим такое желать, Ю Чонвон, — холодно ответил пожилой волк. — Ведёшь себя как спятившая мразь. Только попробуй полезть к кому-то — я первый тебя бить буду! Вставай, не так сильно я и ударил тебя, хватит притворяться! Я чую секача. Вперёд!***
— Ты ведь не думал, что всё будет безболезненно у всех, разве нет? — тихо спросил Хонджун, тревожно глядя на бледного от бешенства, сжимающего кулаки Сонхва. На лице вожака была такая злость, что на секунду Юнхо пожалел, что рассказал ему о том, что услышал у лесного ручья. Рассказал, конечно, не всё, но этого хватило. Они стояли у общего большого схрона, куда заготовщики стаскивали добычу и раскладывали её в кучи: что сразу на общий ледник, что сначала к шкурникам, что на выварку после потрошения, а что — на делёжку охотникам. Их схронку уже прибрали, так что они пошли вместе с Сонхва по традиции оценить успешность Большой охоты. И оказалось, что охота была просто великолепной. Только вот Сонхва был зол и бледен, когда Юнхо всё выложил ему, не выдержав его расспросов по поводу резко испортившегося настроения, из-за которого всё оставшееся время охоты Чон был мрачным и бешеным, как гиена ужаленная. Как ни странно, Хонджун, выслушав его рассказ, лишь вздохнул, нахмурился и относительно спокойно сказал, что надо быстрее заканчивать строить дом для брошенок. Потому что да, скоро он понадобится. А вот Сонхва... Самому Юнхо стало как-то легче после того, как, плюясь от злости, он вывалил всё на головы сердито хмурящихся товарищей, но Сонхва сразу в лице переменился: ему было на самом деле и больно, и тревожно не на шутку. Всю дорогу до его дома, куда Юнхо, чувствующий за собой вину, пошёл за ними, вожак молчал, лишь кусал зло свои губы. И это молчание давило на Юнхо почище любых слов. Они вошли на двор и присели в тени на лавку. Только тогда Чон решился заговорить. — Ты же сам и Хвана подозревал, для тебя не новость, разве нет? — виновато щурясь, спросил он. — А вот видишь, его омега как раз бежать не собирается от него, а Юхон... — Ты не понимаешь, — нервно дёрнул подбородком Сонхва. — Это заговор, ясно? Они решили против меня пойти, подговаривают ведь наверняка многих быть жестокими к омегам! А ведь они правы: стану на сторону перелётчиков, если их будет много, — волки забунтуют! Потребуют вернуть их себе как законную добычу! А нарушу своё слово, данное этим несчастным, — и как дальше в глаза своим же смотреть? Что за вожак, что слово своё отстоять не может? — Да чего ты взбеленился-то раньше времени? — спросил Хонджун и вдруг положил руку на плечо яростно сжимающему кулаки Сонхва. — И что, что Чонвон из жил рвётся? Мало ли, что он там планирует? Ты сам о ком-то ещё знаешь, что омегу мучает? А по одному разговору судить... Стоит ли? О Ю Чонвоне нас ещё Чонхо предупреждал! Он там с этим уродом из-за Есана уже пару раз дрался втихую. Понимаешь? — Хонджун заглянул в глаза своему альфе и мягко погладил его плечо. — Совсем спятил Ю, раз к омеге Чонхо полез! Чхве же ещё и раньше говорил, что он и его дружки будут воду мутить. Только ты сказал тогда, что их авторитета не хватит, чтобы всех поднять! — Это тогда было! — сквозь зубы процедил Сонхва, косясь на небольшие крепкие пальцы, ласково оглаживающие его плечо, сжимающие его и чуть поводящие по вороту рубашки. — А сейчас... — А что ты слышал про сейчас? — тихо спросил Хонджун и внезапно мягко улыбнулся. — Ну же, чего ты так? Насколько я слышу, так очень многие очень даже довольны! Юнхо, например, так и вообще в восторге. А сейчас бесится только потому, что ему наконец-то сказали, что его потрахушки с его омегой ни для кого не секрет. Ну, так это он сам виноват! Сколько ни закрывай рот омеге, а когда ты трахаешь его как не в себя до скрипа стены — разве можно что-то утаить от соседушек, если дома рядом? И Хонджун, на голубом глазу, ни разу не смутившись выдавший это, как ни в чём не бывало, ласково провёл пальцами по напряжённой шее вожака. Юнхо подавился воздухом ещё на первых фразах о себе, он зарычал разъярённым камышовым котом, а Сонхва и Хонджун посмотрели на него, переглянулись — и расхохотались. — Придурки, — растерянно сказал Юнхо, обиженно фыркнул и добавил: — Сами вы развратники!.. Но не выдержал, и, зафыркав сильнее, тоже расхохотался вслед за смеющимися до слёз друзьями. "А Чонвон ответит мне за слова о моём омеге, — думал он, успокаиваясь и вытирая набежавшие на глаза слёзы. — Убью суку, если ещё раз что-то скажет..." — Мне пора, меня ждут, — сказал он, отсмеявшись и ласково оглядывая разморенных смехом альфу и омегу. — О, да, — сказал Хонджун, — мы все в курсе. И как выяснилось, не только мы. Сонхва снова фыркнул и вдруг прижал к себе омегу, склонился ему на плечо подбородком и, блестя на Юнхо посветлевшими глазами, почти пропел: — Не дразни Юни, Джун, мальчик вырос и пробует, наконец-то, взрослый мир на вкус. Кто мы, чтобы осуждать? Они снова засмеялись, а Юнхо уязвлённо сверкнул на них глазами. — Вот именно, кто вы, чтобы осуждать? Думаете, о вас ничего не говорят? Так это я ещё никому не рассказал, что вы и волками трахаетесь... — Держи его! — коротко приказал Сонхва, и Хонджун резко прыгнул вперёд. Но Юнхо был готов и ловко увернулся от цепких пальцев омеги. Однако от Сонхва мало кто в принципе мог уйти. Да и вообще: к тому, что серьёзный и взрослый человек, вожак свободной стаи, совершенно мальчишеским приёмом, боднув лбом в грудь, собьёт его с ног, жизнь Юнхо не готовила. Он завалился, а сверху на него прыгнул Хонджун, придавливая коленом его руку и кладя свои горячие пальцы ему на горло. Юнхо бы мог попробовать вырваться, но его душил смех, так что он, трясясь всем телом от хохота, поднял вторую руку, сдаваясь. Сонхва встал над ним и величественно сложил на груди руки: — И что мы будем делать с этим нежелательным свидетелем, Джуни? — Придушить? — с готовностью спросил Хонджун, кровожадно облизнувшись. — Предатель, — укоризненно цокнув, возмутился Юнхо. — Теперь ты, значит, на его стороне? Хонджун поднял голову и пристально заглянул в глаза замершего над ними Сонхва, который тоже буравил его взглядом тёмных прекрасных глаз. — Теперь на его, — тихо сказал омега. — Так, получается... — Ага, — кивнул Юнхо и, воспользовавшись тем, что эти двое смотрели друг на друга, легко скинул омегу и вскочил на ноги. — Любовь, как говорят, зла... — Ты договоришься, — рыкнул Сонхва. — Тебя давно не били? — Меня, сладкий, очень трудно бить, — издевательски передразнивая его, пропел Юнхо. — Мало кто решается. Сонхва было угрожающе заурчал, но Хонджун засмеялся, и он отвлёкся, залипая на улыбку своего омеги. А тот, как будто и не замечая этого взгляда, деловито сказал Юнхо: — Есан сказал, что твой Минги — мастер по выварке мяса для заготовок. Завтра попросил его помочь нам, пусть приходит на Общую, котлы там поставим. А сам в это время сходи к Есану. Он просил тебя зайти зачем-то там. Юнхо кивнул и, полный радостного предвкушения от встречи со своим омегой, полетел домой.