Момент цветения сакуры

      слово «ответственность» аято слышал с самого рождения. для него не была новостью уготованная ему судьба главы комиссии, и он готовился, однако представления имели свойство разрушаться. и в этом нет ничьей вины, кроме его самого. «не возлагай надежды, да разочарованным не будешь», — кажется, так говорил его отец. и аято перестал ожидать. он мог сколько угодно говорить о разочаровании, но это всецело была его проблема.       будучи воспитанным благородной семьёй юноша всегда ожидал таких же высот у остальных, которые требовались и от него. юноша понимал, почему отец резко изменился и приступил к его изнурительным тренировкам. юноша понимал о возложенном долге. юноша не понимал, почему сверстники казались ему незрелыми. и, повзрослев, юноша понял, почему у него не было друзей. аято не жаловался и не завидовал простым детям, необременёнными делами.       работа с государственными служащими требовала не только навыков хорошей коммуникации, но и искусство держания лица. множество хитросплетений были основаны на языке тела или выражению лица в момент провокационной речи. аято знал, как это использовать, и менялся каждый раз, когда люди привыкали к его дежурной улыбке.       но в этот раз что-то не получилось.       на первый взгляд путешественник показался посредственным, и он искренне не понимал, почему аяка и тома так сильно нахваливали его. да, он приложил руку к самому переломному моменту в истории иназумы, но в остальных аспектах… аято не мог понять, кого напоминал ему итэр. особенно с такой необычной внешностью. его волосы были обычными блондинистыми, как у томы, но каждый раз, стоило камисато скосить глаза в сторону путешественника, его волосы магическим образом отливали шелковистым блеском, отчего комиссару требовалось проморгаться. или его аристократическая белая кожа, на ощупь которая могла посоревноваться с гладкостью фиолетовой дыни. тонкие руки с несвойственной лёгкостью сжимавшие любой вид оружия.       и самыми необычными были глаза, напоминающие блеск моры на солнце.       чем дольше проходило их небольшое путешествие по комиссиям, тем сильнее непонимание усиливалось. его речь мягкая и спокойная, порой слегка резкая, но это приятно слуху. очарование аяки для него всё ещё сомнительно.       он не собирался спорить, что отношения сестры с итэром его несколько беспокоили, поэтому он, как старший брат, должен разгадать загадку. — м? — маленькая спутница обернулась. — аято? всё хорошо? выглядишь бледным.       на голос паймон обернулся и итэр. аято давно забыл, что такое стыд, но в данный момент отчего-то ему стало неловко. и причина явно не в уставившихся на него глаз. — на самом деле… — паймон принесёт водички! — и она улетела.       ладно, у него на самом деле пересохло горло, поэтому вода ему не помешала бы. — ты действительно бледный, — вторил за подружкой итэр и несильно потянул камисато за локоть, под тень дерева. — тебе не жарко? — о, — аято понял, на что намекал попутчик. — нет, мой костюм сделан из шёлка и он сохраняет прохладу. — аяка говорила, что у тебя настолько плотный график, что тебе сложно прийти даже домой, — почему-то эта фраза больно уколола в грудь, — но это не значит, что стоит забывать про своё здоровье.       неужели он выглядел настолько бледным? странно, он чувствовал себя прекрасно.       в тени находилась скамейка, и они присели. итэр положил локти на колени и придержал свою голову ладонями. аято же держал спину прямо и засмотрелся на косичку, а точнее на то, что под ней. он не мог представить себя, сидя сгорбленным. от этой картины комиссар несильно выгнулся в спине, словно это причиняло ему дискомфорт. путешественник внезапно посмотрел на него. — ты даже сидишь будто работаешь, — замечание звучало забавно, и аято почти засмеялся, — здесь никого нет.       он не мог спиной дотронуться до каменной стены позади, но и не мог сесть как путник. у аято складывалось ощущение, что если он согнётся хотя бы на миллиметр, то больше никогда не сможет сесть нормально. такой страх был иррациональным, но он не мог себя заставить это сделать. будто бы теперь аято ощутил себя тем самым незрелым ребёнком перед такими простыми вещами. но итэр не был им.       аято выставил левую ногу чуть вперёд, отзеркалив позу спутника и, как только он хотел наклониться, как ему показались тысячи глаз, смотрящих на них и ждущих его ошибку. камисато принял прежнее положение достаточно быстро. — тогда попробуем по-другому.       итэр слишком ласково дотронулся до головы аято и медленно, чтобы дать время уйти от прикосновения, положил её к себе на плечо. прикосновение слишком домашнее. также касалась его мать после изнурительных тренировок, и он замер каменной статуей. камисато действительно бессилен против ласки, ведь он хотел встать, но мягкие поглаживания по голове не дали этого сделать. — не беспокойся, — снова этот мягкий голос, но предназначавшийся ему, — никого нет. тебя никто не видит.       но видишь ты.       аято должен быть сильным ради всего дорогого ему, особенно ради сестры.       как нежно-розовый лепесток сакуры упал на землю, так до него снизошло озарение. аято рассматривал путешественника как потенциального политического партнёра, отчего у него сложилось совершенно неправильное впечатление.       итэр был домом. ласковым обеденным солнышком. и в его голову прокралась пугающая мысль одному греться в его лучах.