Долина Наваждения

(Healing — Aija Alsina) Шаг. Затем ещё один. Лали шагает мелко, словно не решаясь, наконец, вступить на эту ужасно узенькую дощечку, которая соединяет две стороны бескрайней пропасти. На той стороне стоит Лиам. Он машет ей рукой. Ей нужно к нему. Что она здесь делает? Почему их разделили? Лалита неуверенно делает ещё шаг. Затем — другой. Страшно. Ей очень страшно. Но нужно на ту сторону. Снова шаг. Она уже уверенно шагает, и кажется теперь, что все по плечу. Она точно дойдёт до того конца. Она медленно идёт, считая каждое маленькое движение босых ног, и не замечая, как напротив неё совсем вплотную вырастает силуэт. Это Берт. И он идёт в другую сторону. С той стороны, откуда Лали пришла, он видит своих родителей. Девушка замирает. Он без слов все понимает. Но ему очень нужно на ту сторону. А ей — на другую. Разойтись на такой узкой дощечке, где едва умещается стопа, практически невозможно… Но она должна попасть на ту сторону. Даже ценой своей жизни. — Выход один, — тихо говорит Лали. — Какой? — Нам придётся….разойтись навесу, на вытянутых руках. — Но ведь мы можем упасть. Ты не боишься доверить мне свою жизнь? — Другого выхода нет. Я доверю свою жизнь тебе, а ты свою — мне. Он медлит. В его глазах пробегает животный страх, и кажется, он уже готов отказаться от этой затеи. Он вновь смотрит на ту сторону. Его родители улыбаются. Они зовут его к себе. Берт медленно вздыхает и протягивает Лали руки. Её глаза наполняются слезами. — Не бойся, ты обязательно дойдёшь до них. Я верю в тебя. Шаг. Ещё один. Двое против пропасти. Сердце замирает. На вытянутых руках они держат жизни друг друга над безымянной бездной, готовой поглотить их в любой момент. Ещё несколько шагов. Они расходятся. Берт все ещё держит Лали за руку, будто, не имея возможности и сил отпустить. «Ты обязательно дойдёшь. Я в тебя верю» Легкое прикосновение тёплой ладони к девичьей щеке. — Иди, Лали. Ты тоже обязательно дойдёшь. Две маленьких улыбки. Снова несколько шагов. Тяжелых, сложных. Жозефина. Ее глаза опухли от слез. На той стороне, откуда пришла Лалита, она видит Лиама. Лали непонимающе глядит в две разные стороны. — Лиам там, — показывает она в ту сторону, в которую шла сама. Жозефина резко оглядывается. — Но там никого нет… — Значит, мы видим по-разному. Лали протягивает женщине руки. — Доверься мне. И она доверяет. Холодные руки Жоззи накрывают тёплые ладошки Лалиты. Она вытягивает руки и делает шаг вбок. Жозефина медленно повторяет движения. Но вдруг ее сердце пропускает удар, и она теряет равновесие. — Все, — едва успевает подумать Лали. — Это финал. Внезапно чья-то крепкая рука быстро обхватывает талию Лали и резко дергает обратно. Девушка отчаянно хватается за эту возможность. Она находит опору ногами и дергает на себя Жозефину. Берт… Он вернулся… Не пошёл на ту сторону к родителям, чтобы помочь ей. Слёзы отчаянно текут по щекам. Берт обнимает Жозефину за плечи и прижимает спиной к себе. — Спасибо. Почему ты вернулся? — Не хотел оставлять вас в беде. Лали одаривает их тёплой улыбкой и разворачивается. В метре от неё стоит Лилит. Но она, кажется, не идёт на тот конец. Она вглядывается в кромешную тьму бескрайней бездны, будто бы собираясь прыгнуть. — Лилит…. — со свойственной по отношению к ней нежностью, зовёт Лали. Лилит не оборачивается. Только улыбается краешком губ. — Зря ты пришла, Лали. Если бы ты попыталась меня остановить, у тебя бы получилось. Пожалуйста, не останавливай меня. Сердце Лалиты падает, разбиваясь о деревянную доску, а осколки его разлетаются и падают в бездну. — Милая… Моя милая Лилит…. Каждое слово даётся ей с невероятным трудом. — Я очень прошу тебя, не прыгай. Иначе я прыгну за тобой. Лилит вскидывает голову. — Не говори так, глупая девчонка! — она срывается на крик и слёзы водопадом льются из ее глаз. — У тебя здесь целая жизнь, тебе нельзя умирать! С ума сошла?! Это я никому не нужна, меня не жалко скормить пропасти. — Если ты прыгнешь, мы с Жозефиной тоже прыгнем! — раздаётся сзади надорванный голос Берта. Лилит замирает. Она переводит взгляд на брата. — Ты шутишь? — Нет. Девушка медленно выдыхает. Она окидывает несколько надменным взглядом пропасть. Делает вид, что она выиграла. Но она проиграла. Вновь проиграла свою внутреннюю войну. Она порывисто прижимает к себе Лалиту, в отчаянной попытке отдать немножко своего страха. Лали готова забрать его с лихвой, лишь бы Лилит могла жить спокойно. — Пойдём. Нам нужно довести Лали до той стороны. Четверо против бескрайней бездны. Их сила мощнее любой силы гравитации, которая упорно затягивает вниз. Они друг за друга. Они — одно целое. Шаг за шагом… И вот остаётся буквально метр до конца. Финишная прямая. Каждый готовится сделать последние шаги…. И в следующую секунду все рассыпается под их ногами: и дощечка, и Лиам, и бездна. Все. (Time — ibi) Лалита вскочила, как ошпаренная, мгновенно обратив на себя недоумевающие взгляды Лилит и Лиама. — Лали? — с беспокойством спросил Лиам. — Что случилось? — голос Лилит дрожал от волнения. Они оба подлетели к девушке, с беспокойством оглядели ее. Лиам взял ее за плечи и заглянул в глаза. Рука Лилит опустилась на щеку Лали, мягко поглаживая. Лали поймала себя на мысли, что так, как эти двое, о не никто никогда не беспокоился. Похоже, Лилит успела полюбить ее не меньше, чем Лиам. — Все нормально, я просто… Видимо, задремала и видела сон… — Кошмарный? — Да нет же…совсем нет. Просто я многое поняла. Нам нужно действовать. Сейчас. Обычно мягкий голос Лали сейчас приобрёл несвойственный ему командный тон. — Лиам, сейчас же пойди и поговори с Жозефиной. Не теряй времени. а я должна пойти к Берту. — А я? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросила Лилит. Лали осеклась. Ее нельзя оставлять одну и без дела, она будет чувствовать себя ненужной. — Тебе придётся ждать, милая. Поговоришь с Бертом после меня. Ладно? — Хорошо. — Посидишь у меня в комнате, а я зайду за тобой, когда будет нужно, хорошо? — Как скажешь. Неестественно покорная. Почему она доверяет каждому ее слову? Ведь она умеет любить так, как не умеют они все вместе взятые… Лали во что бы то не стало должна поговорить с Бертом. И нельзя терять ни минуты. *** — Берт? Он снова курил. На балкончике на втором этаже. — Небо сегодня необычно звездное, — не выбираясь из своих мыслей, сказал мужчина. Лали подошла, облокотилась о балюстраду, ловким движением забрала у Берта папиросу и сделала небольшую затяжку. Берт обомлел. — Ты куришь? — Да с вами начнёшь… Немного посмаковав дым, она вернула папиросу в руки ее хозяина. — Шучу. Просто было любопытно попробовать. Не понимаю, что вы в этом находите. Берт рассмеялся. — Ты какая-то серьёзная. — Берт. Что-то в ее тоне заставило мужчину замереть. Ему показалось, что с ним сейчас говорит не юная девушка, а взрослая мудрая женщина, взрослее и мудрее даже Жозефины. — Перестань винить себя в смерти родителей. Ее слова ударили, оглушив своей прямолинейностью. — И Лилит. Берт стыдливо отвёл взгляд куда-то к горизонту. — Лилит… — медленно протянул он, словно каялся во всех своих грехах перед этой невинной девочкой. — Меньше всего на свете мне бы хотелось огорчать Лили… — Ты противоречишь сам себе, — холодным, как сталь голосом отрезала Лалита. — Ты говоришь, что не хочешь огорчать Лилит, но сам обвиняешь ее в убийстве родителей и обращаешься с ней, как с совершенно чужим для тебя человеком. А ведь она самая родная. Она единственная, кто у тебя остался. К чему все это, Берт? Он взъерошил волосы и нервно рассмеялся, проводя взгляд с Лали на горизонт. — Да я не….Черт! Почему все должно быть так сложно… — Что ты не? Не хочешь, чтобы она видела твои слабости? Бам. В яблочко. — Да, — скрывая сомнения в голосе отвечает он. — Рядом с ней должен быть сильный мужчина! — Да? Сильный и властный чужой мужчина, который ее ненавидит? Холодные слова Лали ранят в самое сердце. Она говорит ту правду, которую он столько лет отказывался принимать. Правду о том, что он бессердечный и жестокий эгоист. Берт сжимает переносицу двумя пальцами, стараясь прогнать непрошеные слёзы. Даже самая мягкая и нежная девушка, которую он знал, говорит с ним холодно и безотносительно. Такого отношения он, оказывается, и заслуживает. — Я знаю, что ты любишь сестру, Берт. На самом деле любишь. Не смей это скрывать, слышишь меня? Не смей! — Лали отчаянно пыталась прогнать непрошеные слёзы, но получалось у нее плохо. Обида за ее маленькую, обиженную всем миром Лилит накрывала с головой. — Перед ней весь мир должен попросить прощения! А не можешь даже ты! Лали отвернулась от него, обнимая руками свои дрожащие плечи и медленно выдыхая всю боль и горечь произнесённых слов. — Я надеюсь, ты подумаешь над тем, что я тебе сказала. И девушка ушла, оставляя его наедине со своими тяжелыми мыслями. (To the Moon and Back — Aija Alsina) На негнущихся ногах Лиам шел по коридору. В этот день произошло слишком много поразительного, слишком многое он узнал, слишком много ему открылось. В том числе неприятная правда. В том, что увиденное было правдой, юноша не сомневался, пусть поверить в то, что он испытал, и было невероятно. Лиам уже и не против был считать себя сумасшедшим. Пусть так, пусть. Если та реальность, в какую переместил его запутавшийся рассудок, и была лишь подом воспалённого воображения, он предпочел бы ее привычной и траурной нормальности, в какой он существовал всю сознательную жизнь. Главное, чтобы он был в этой новой реальности не одинок. Звуки торопливых шагов в опустевшем коридоре отражались эхом от холодных стен непривычно отчётливо. С таким же гулким стуком сердце юноши отсчитывало удар за ударом. То, что он увидел в зеркале, то, что он услышал, его ранило. Стало стыдно, гадко на душе. Он ведь и не знал, что причиняет боль любимой сестрице. Он хотел для нее лучшего, хотел о ней заботиться, а не терзать. Ещё совестнее юноше было оттого, что Жозефина открылась Берту, а не ему. Неужели художнику она доверяет больше, неужели он ей роднее, раз свои чувства она поведала ему, а не Лиаму? Укол ревности задел его быстро бьющееся сердце. Лиам спешил всё уладить, спешил извиниться, спешил ее успокоить. Как хорошо, что Лали появилась на пороге их больницы. Как хорошо, что она стала частью их жизни. Порой казалось, что девушку послал к ним Всевышний. Как спасительницу, ведь именно она помогала им сдвинуться с мертвой точки, на которой все они стояли вот уже одиннадцать лет. Благодаря ней Лиам узнал то, о чем и не подозревал. Он слышал мысли сестры и своего друга, слышал, как он ее жалеет и невольно осуждает Лиама за заботу о Жозефине, слышал, что эта забота ей обидна. Никогда бы Лиам и не помыслил, что делает что-то не так. Им же двигали благородные потуги, правильные мысли, как же так вышло, что своими же руками он ранил сестрицу лишь сильнее? Так дальше продолжаться не могло. Несмотря на поздний час, из-под двери в комнату сестры лилась неяркая полоска света. Лиам глубоко вдохнул и уже собирался занести руку, чтобы постучать, как тут в тишине услышал сдавленные всхлипы. Сердце оборвалось и полетело куда-то в пропасть. Она опять рыдает. Юноша не раздумывая взялся за ручку двери. Заглянув внутрь через небольшую щель, он увидел пугающую картину. В ворохе белой ткани, свернувшейся на полу, Лиам не сразу узнал Жозефину. Лишь распущенные волосы и дрожащие плечи выдали в ней его сестру. — Жозефина! — воскликнул юноша, подбежав к ней. Только приблизившись, он понял, что его сестрица в ночном платье свернулась в истерике на полу после вечерней молитвы. Упав на колени рядом с ней, Лиам наклонился и потряс ее за плечи. — Что на этот раз? Ну сколько можно, в самом деле! Лали была права: Жозефине нужно время. Время смириться, время принять. И Лиам должен помочь ей. Она не должна оставаться одна. Он не должен оставлять ее. — Не нужно, Лиам, прошу тебя, — вздохнула она, попытавшись отвернуться. Юноша не позволил. Заставив ее приподняться, он обхватил сестрицу за плечи, притянув к себе. — Я знаю, что ты скажешь. Да, я вновь была там. Да, я попросила Лали сходить со мной. Не нужно меня отчитывать, ведь ты пришел за этим? — Не за этим, — юноша почувствовал, как ком застрял у него в горле после ее слов. Жозефина считает, что он правда собирается ругать ее за проявление слабости, за её неотпущенную скорбь. Раньше бы он так и сделал. Каждый год по наступлению злополучного дня они ссорились. В бессилии Лиам срывался на старшую сестру, кричал, тряс за плечи. Ему казалось, Жозефине словно нравится мучить себя. Сложно представить, как всегда такой добрый и мягкий юноша повышает на неё голос, как больно хватает за руку. От бессилия. Страшно вспоминать и невыносимо стыдно, как на восьмую годовщину юноша занёс над ней руку. Тогда она разозлила его особенно сильно. Тогда они чуть не подрались. В каком-то неосознанном безумии Лиам наступал на сестру, заставляя пятиться. Она наткнулась на столешницу. Юноша кричал, что она бестолковая, раз все ещё не может смириться, слабая, безвольная. В порыве гнева он много чего ей наговорил. Тогда Лиам впервые почувствовал, что способен по-настоящему злиться на кого-то для него дорогого. Жозефина сквозь слезы кричала, какой ее брат чёрствый и жестокий, бесчувственный, как он не понимает ее, словно та трагедия обошла его стороной. Когда сестрица спросила о том, что бы сказали родители, увидев Лиама в тот момент, что бы они сказали, услышав, что сын обесценивает их кончину, его рука со свистом рассекла воздух и хлёстким ударом окрасила её щёку. Лиам и сам испугался. Звук пощёчины словно выстрел оглушил его. Привел в сознание. В ушах звенело. В ужасе Жозефина толкнула его в грудь и кинулась прочь, утирая рукавом глаза. Тогда Лиам не нашел в себе сил попросить прощения. О той сцене попытались забыть. Сделали вид, что ничего и не было. Но никто не забыл. Боль в руке жгла, а к щекам приливала кровь, стоило Лиаму вспомнить о том случае. Столько лет прошло, а он не мог забыть, как поднял на нее руку. Жозефине страшно показать свои чувства, уверен он, ведь она боится его. Боится, что Лиам может вновь её ударить… Оттого она и ходит плакать на кладбище. Скрывается от него. Теперь все изменилось. Благодаря Лали он увидел то, чего никогда бы и не узнал. А следовало. Ему следует быть терпимее. Он хотел защитить ее чувства, однако лишь вредил. Стоит что-то изменить. — Прости меня, — сказал Лиам, поднеся ее дрожащую ладонь к своим губам. Он чувствовал, как Жозефина хотела отпрянуть. Стыд вновь захлестнул юношу. Он чувствовал, как сестрица напряглась, как насторожились. — Я был неправ. Жозефина открыла рот, чтобы что-то сказать, может, возразить, но Лиам ее перебил. Переплетя ее пальцы со своими, юноша приложил руку сестры к своему сердцу, словно клянясь: — Я понимаю, что тебе нужно время. Прости, я не хотел вредить тебе лишь больше. Я знаю, тебе обидны мои слова. Другой рукой Лиам коснулся ее щеки. Той самой, которую он три года назад обжёг огнем своей бессильной злости. В глазах Жозефины вновь мелькнул тот ужас, что она тогда испытала, притрагиваясь пальцами к покрасневшей коже. Осознавая, что этот шрам, рассекший не столько её кожу, сколько сердце, оставил ей любимый брат. — Мне очень стыдно, — начал Лиам, пересилив себя и посмотрев в её заплаканные глаза. Все же свои ошибки необходимо признавать, и признавать с достоинством. Не пряча взгляд, не отводя. Юноша погладил большим пальцем бледную скулу сестры, смазывая и без того смытые слезами пудру и румяна, что она нанесла на лицо ещё с утра. — Этого не повториться, я обещаю. Не знаю, что на меня тогда нашло, но больше я никогда не подниму на тебя руку. Лиам ждал, что она что-то скажет, однако Жозефина молчала. Переведя дух, юноша вновь заговорил. Ему необходимо высказаться, как бы тяжело это не было. — Больше того, знай, милая сестрица, я хочу быть тем, на чьем плече ты можешь поплакаться, а вовсе не тем, кого ты тайно боишься. К глазам Жозефины подступили слезы. Лиам чувствовал, как ей тяжело его слушать, как тяжело осознавать, что юноша раскрыл ее тайны чувства и переживания. Вот только как он узнал… Наклонившись ниже, Лиам шёпотом продолжил: — А ещё ты напрасно боишься остаться одна. Я знаю, ты боишься одиночества, боишься, что правда сойдёшь с ума. Его слова били точно а цель. Этого Лиам знать никак не мог, однако говорил именно о том, что так ее терзало. Откуда… — Но больше ты боишься лишь того, — замялся юноша, нервно сглатывая, — что я оставлю тебя. Боишься, что сумасшедшая сестрица станет мне не нужна. Жозефина удивлённо вскинула брови, прикусив губу, чтобы сдержать рвущийеся из груди всхлипы. Она вновь вытерла глаза рукавом одежды. Лиам притянул ее ближе. Обхватив ее за плечи, он почувствовал, что сестра находится под его защитой. Под той защитой, какую он безнадежно пытался дать ей, каждый год с ней пререкаясь и доводя до истерики. — Но ты нужна мне любой. Ведь это и есть любовь, как считаешь? Я ведь люблю тебя. Я не мог смотреть на то, как ты мучаешь себя, ходя на кладбище. Я думал, что, оградив тебя от него, смогу помочь тебе перестать вспоминать тот пожар, перестать скорбеть и чувствовать боль. Но я ошибся. Я понял это поздно, но лучше так, чем вообще никогда. «Лиам не может смотреть, как ты возвращаешься оттуда в слезах. Он же не просто так запрещает, пойми. Он заботится о том, чтобы ты не погрязла в отчаянии, вот и просит прекратить. Лиам ведь любит тебя», — слова Берта гулом отозвались в голове Жозефины. Такое совпадение было слишком невероятно. Его слова грели душу, ведь говорил он именно то, что женщине так хотелось слышать. Кто помог ему, кто натолкнул? Кто бы это не был, Жозефина ему безмерно благодарна. — Откуда… — слова застряли в горле, потонув в потоке слез. Слишком часто за один день они проливались. Но, кажется, эти слезы были уже не такими горькими. — Если расскажу, ты не поверишь. Жозефина умоляюще посмотрела на брата, прося рассказать. Тяжело вздохнув, Лиам нехотя начал: — Теперь я не сомневаюсь, что Лали оказалась на пороге нашей больницы не просто так. Она словно наш ангел, посланный Всевышним. Она поможет нам вернуть покой в наши семьи, — прижав к себе сестру крепче, Лиам продолжил. — Она… В это трудно поверить, но через зеркало она смогла показать мне то, что мне давно следовало увидеть. Я видел, как ты стояла с Бертом на крыльце, как он курил, как вы обнимались. Я слышал мысли. Его и твои. И я благодарен ей за то, что она показала мне внутренний мир таких родных мне людей. Немного успокоившись, Жозефина кивнула. — Я тебе верю. С появлением этой девочки в нашей жизни я готова верить во что угодно. Она кажется самой реальной из всего того, что нас окружает. Она поможет нам, я тоже это знаю. Положив голову брату на плечо и обвив его руками в ответ, Жозефина вздохнула. Словно тяжёлый груз, что так долго на ней лежал, стал немного легче. Несколько минут они просидели в приятном молчании. Чувствуя тепло друг друга, они ощущали, что душа стала немного свободнее. Лиам невольно порадовался тому, что у него есть сестра, которую он может и хочет оберегать и ценить. Жозефина почувствовала, что в объятиях юноши ей непривычно безопасно. Давно она не чувствовала себя под защитой. Одиннадцать лет назад ее защитой был отец. Сейчас же ей стал его сын. За день столько всего случилось. Столько произошло. Жозефина устала. В теплоте объятий Лиама тело размягчилась, разум стал лёгким. Женщина начала засыпать. Лиам легко потрепал ее по волосам, но понял, что сестрица его уже не слышит. Юноша легко подхватил ее на руки и перенес на кровать. Смотря на умиротворённое лицо женщины, он не мог не улыбнуться. Накрыв ее одеялом, он подумал о том, что его сестрице наконец стало чуть легче. — Засыпай, милая Жозефина, — произнес Лиам, поцеловав ее в лоб. Задув все догорающие свечи, юноша мягко закрыл за собой дверь. (Wicked Game — ibi) — Почему ты плачешь? Что он тебе сказал? Испуганная Лилит бережно вытирала слёзы с лица Лали. — Ничего, я просто… — Боже, ты вся дрожишь. Тебе надо успокоиться. Я принесу тебе выпить. Жди здесь. Лали присела на кровать и тупо уставилась в щель на полу. Прислушается ли Берт к ее словам? Глупо на это надеяться. Но Надежда никогда не умирала в Лали. Он прислушается. Обязательно. Не к ней, так к Лиаму. Он тоже должен поговорить с другом. Но это потом. Все потом. Лали подошла к зеркалу, чтобы поправить помаду. На глаза ей бросился маленький бутон пиона, а под ней записка, где легким и чуть небрежным почерком выведено: «Зайди ко мне, когда освободишься. Люблю, Лиам» Сердце девушки забилось быстрее. Щеки порозовели, в пальцы задрожали. Ох уж этот безнадежный романтик… Она поднесла бутон, вдохнула его аромат и прижала к груди. В Долине цветы дарят только руководствуясь очень высокими чувствами. Интересно, знал ли об этом Лиам? Лалита вдруг поняла, что Лилит подозрительно долго нет. Она, не теряя времени, пошла на поиски пропавшей подруги. На лестнице Лали замерла. До неё доносились голоса: мужской и женский. Лилит и Берт? Она прислушалась. — Конечно, одних этих слов будет мало, и тебе понадобится много времени, чтобы простить меня, но знай, что я готов какими угодно способами заполучить твоё доверие… Сердце мгновенно ухает вниз. Тихий женский всхлип. Тёплые крепкие объятия. — Я рада, что ко мне, наконец, вернулся родной брат… — шепчет она сквозь слёзы. Лилит берет со стола бокал бренди и вытирает слёзы рукавом платья. — Пойду отнесу Лали, она, наверное, заждалась. — Да, конечно. И она выходит из кухни, светясь благодарной улыбкой. Кто бы ей не помог, она готова его боготворить. (Still — Sternenmuhle) Занавески большого окна в коридоре на втором этаже плавно взмывали в воздух от каждого дуновения ветерка. Где-то за окном в саду раскрывались сочные лунные энотеры, озаряя своим призрачным желтым светом полночную тьму. Полы шелкового платья Лали шуршали под ее ногами. За ее спиной распускались пышные фиолетовые пионы, аромат которых нежным шлейфом висел в воздухе. Негромкий стук по дубовой двери. — Одну секунду, — делая что-то в спешке, отозвался Лиам. — Прошу прощения… — А, Лали, это ты? Входи. Девушка замерла в дверях…. К ней вполоборота стоял светловолосый юноша и спокойно, без доли спешки, расстегивал рубашку. Вышитая из тонкого шелка, она плавно скользила по его хрупким плечам, оголяя выпирающие ключицы, сухой подтянутый торс и тонкие изящные руки… На правой руке от запястья до плеча расползался витиеватыми узорами ожог. Лиам, будто бы стесняясь, убрал руку за спину и смущенно улыбнулся. Лали подошла совсем вплотную. Она нежно провела рукой по обожженному участку, затем несколько раз коснулась губами, рассыпая вместе с поцелуями бордовые отпечатки. Во взгляде Лиама было что-то особенное, что невозможно было прочитать. Он смотрел на Лали с невероятным восхищением. Лали оглядела его руку, украшенную теперь не только узорами ожогов, но и бордовыми следами ее трепетной любви. — Произведение искусства. Как и ты. — сказала она, ехидно улыбаясь в глаза Лиаму. Его горячие пальцы скользнули вдоль позвоночника девушки, заставляя ее едва слышно вздохнуть, в наслаждении прикрыв глаза. Одной рукой юноша притянул ее к себе, запуская пальцы в гладкие каштановые локоны. Нежные женские ладони медленно, а от того ещё более горячо, двигались вдоль его тела. Внутри Лиама сейчас нарастал мощнейший вихрь из запредельной нежности и самой пламенной страсти. Он очень боялся спугнуть Лали… Вдруг она не готова? Вдруг испугается и убежит? Потерять ее доверие было для Лиама самым большим страхом. Он наклонился к ней, и выдавая всю свою внутреннюю бурю рваным дыханием, прошептал: — Лали…подожди… — Тише, лучик… — шепчет она в ответ, приподнявшись на носочках и уткнувшись носом в его шею, — не сбивай мой боевой настрой, пожалуйста… Соприкосновение губ. Такое искреннее, но, в то же время, очень жаркое. Ее запах, голос, движения рук — все в ней сводит его с ума. Эти слова — это сигнал. Это просьба… Она хочет. Она готова. — Да что ты… — ухмыльнулся Лиам, и, подхватив ее на руки, спешно опустил на кровать. Они с трепетной жадностью осыпали поцелуями тела друг друга, боясь, что оторвись они хоть на миг, все мгновенно рассыплется, превратится в пыль, унесённую сквозняком, в далёкий сон, оставленный навеки в глубине подсознания. Лали никогда не испытывала ничего подобного, никогда не хотела владеть человеком до такой степени. Сердце ее колотилось, как бешеное, руки дрожали от возможности находиться настолько близко, касаться настолько нежно, шептать настолько честно, а тело становилось ватным от одной только мысли о том, что ждёт ее впереди…. Девушку лихорадочно трясло от напряжения. Острота ощущений зашкаливала. Ее сбивчивое дыхание опаляло его ключицы, пальцы в безудержном поиске опоры вонзались в тонкую кожу юноши. Лиам навис над девушкой, хищно и бегло касаясь губами ее губ. Щеки щекотали его пепельные пряди, небрежно спускающиеся с острых плеч. — Уверена? — шептал он, вовсе не понимая, о чем вообще ее спрашивает. — Да, милый. И они вместе стирают эту черту, переступив которую люди становятся одним целым, единым, неделимым. Они падают в омут сладостных мук блаженства, напрочь забывая о существовании чего-либо помимо них двоих. Хватаясь за краешек сознания, он отправляет ей послание на другой конец бесконечной пропасти: — Не ускользай от меня… В полумраке тлеет ее улыбка. Она отправляет ответ: — Я навсегда поселюсь в твоей душе.