Долина Наваждения

(Invisible World — Aija Alsina) Тусклый свет плясал бликами сквозь кружевные шторы. Все в этот день было тихо и безмолвно. Поместье, в стенах которого огонь поглотил четыре невинные души, дышало глубоким отчаянием. Обожженные стены были выкрашены новой краской, обгоревший паркет заменяла новая белая плитка. Жозефина очень старалась пропитать эти стены светом и спокойной радостью — она милосердно лечила людей с психическими расстройствами, проникалась историей каждого, каждому верила, каждого любила… Но боль, пожирающая и ее, и ее поместье, продиралась сквозь свежую краску и новую плитку. Ручка двери тихо провернулась. Половицы едва слышно заскрипели под ногами Лиама. Его тонкие пальцы нежно коснулись щеки Лалиты. Он опустился на кровать рядом с ней, наклонился и оставил едва ощутимый поцелуй на виске. Лалита вскочила, как ошпаренная. Ещё секунду назад они с Лиамом стояли на пороге праздничного зала, не веря, что действительно видят перед собой Тара. А когда она не обнаружила не безымянном пальце подаренного кольца, неожиданная правда стала слишком очевидной. Лали обмякла в объятиях Лиама и устало положила голову ему на плечо. Он обеспокоено оглядел ее лицо. — С тобой все хорошо? — Все хорошо, просто… — она рассмеялась одновременно с облегчением и разочарованием. — Просто сон. Лиам улыбнулся. — Плохой или хороший? — Странный. Радующий и пугающий одновременно. Рука юноши любовно гладила Лали по волосам. — Не пугайся, милая, это всего лишь сон. Она улыбнулась и уткнулась носом ему в шею. Лали нравилось, как он ее успокаивал, но она точно знала, что сон этот был не просто так. — Сестрица звала тебя помочь с приготовлениями к годовщине. Я пока спущусь, перенесу стулья в главный зал. Мы будем ждать тебя внизу. — Хорошо. Он поцеловал ее в кончик носа и удалился. Лали встала и оглянулась. В безмолвном порядке комнаты она чувствовала себя спокойно. До попадания в Тотспел, девушка никогда не испытывала этого чувства — полного нежелания покидать комнату, или даже собственную постель. Сегодня оно ощущалось как никогда ярко. Лали казалось, что как только она выйдет из комнаты, ее тут же поглотит этот траур и отчаяние, которого она так старательно избегает. В комнате же, в полном одиночестве, Лали чувствовала себя в безопасности. Но ещё безопаснее — рядом с Лиамом. Его присутствие могло развеять любые печали и страхи. Заботливо оставленое Жозефиной фиолетовое платье само просилось в руки. Под изящными пальцами девушки лоснился лавандовый шёлк. Откуда она узнала, что фиолетовый — траурный цвет в Долине?.. Бегло оглядев себя в зеркале, Лали выбежала из комнаты. Холодно. Единственное ощущение не покидало девушку с самого утра. Ужасно холодно. Не только потому, что ртуть в градуснике на окне опустилась вниз аж на семь градусов, но и из-за сдавленного отчаяния, висевшего, словно плотные тучи, в воздухе. Лали старалась шагать тихо, чтобы не нарушить трепетный траур, обжившийся в стенах больницы. Она невесомо касаясь пола подошвами туфель, спустилась по лестнице и завернула за угол. Ее внимание привлёк необычно агрессивный тон Лиама по отношению к сестре. Девушка замерла. — Жозефина, это не смешно! Ты лечишь душевнобольных, но сама скоро займёшь место в соседней палате! Здесь он, наверное, коснулся ее щеки, чтобы заставить Жозефину смотреть ему в глаза. — Милая сестрица, сколько я могу уже тебя просить? Пожалуйста, отпусти это. Прошло уже чертовых одиннадцать лет! — Не выражайся...— всхлипнула Жозефина. — Буду выражаться! Ты никогда меня не слушаешь, а я желаю тебе только добра, Жоззи, ну как ты не можешь понять? Я ведь уже который год прошу тебя перестать это делать! Ты погружаешься в отчаяние, а чем дальше заплываешь, тем меньше шансов выбраться на сушу. Краем глаза женщина заметила шевеление. В зеркальной поверхности настенных часов отражается часть коридора, где, затаив дыхание, стоит Лали и прислушивается к разговору. — Жозефина, ты меня слушаешь? — А? Да, конечно… Поднятые Лиамом в каком-то экспрессивном жесте руки вдруг безвольно упали. — Я так и думал. Ладно, делай, как хочешь, — отрезал он и решительно направился к выходу. И столкнулся с Лали. Девушка обеспокоено оглядела его все ещё несколько разъяренное лицо, на секунду сплела их пальцы. Лиам медленно выдохнул и закрыл глаза. Открыл и встретился со спокойным и уверенным взглядом Лалиты. И ураган в его душе медленно стих. Он наклонился, поцеловал ее в лоб, и, не говоря ни слова, скрылся за поворотом на лестницу. Лали подошла к Жозефине и коснулась ее плеча. Женщина горько рассмеялась: — Мальчишка не пускает меня на кладбище. Девушка сочувственно сжала ее руку. — Я отпускаю. Пойдём вместе. — Правда? Жозефина просияла. Она смотрела на Лали так, словно она была ее единственной родственной душой во всем Тотспеле. — Правда. — А что мы скажем Лиаму? — Ничего. Он умный мальчик, сам догадается. (Unraveling — ibi) — Ты прекрасно выглядишь! — воодушевлённо сказала Лалита, стоя рядом с Жозефиной перед зеркалом. — Тебе очень идёт этот цвет. Это было действительно так: темно-фиолетовый женщине был к лицу, хотя сейчас платье ее волновало меньше всего. Она никак не могла совладать с дрожащими руками: последние пуговицы на воротнике выскальзывали из петелек, отказываясь наглухо застёгиваться под горлом. В отражении рядом с собой девушка видела потерянного и совершенно несчастного человека. В глазах Жозефины были боль и отчаяние, Лалита могла поклясться, что в ее зрачках она видела всполохи огня, проожигающие ковры и одежду, видела падающие карнизы, полыхвющие шторы, удушающий едкий дым. Годовщина пожара вновь вспорола на ее сердце рану, что за одиннадцать лет так и не смогла затянуться. — Дай лучше я, — предложила девушка, накрыв ладонями руки Жозефины. Прикоснувшись к ее пальцам, Лалита почувствовала, какой холодной была ее кожа. Женщину била крупная дрожь. Ловко застегнув ворот платья, Лалита внимательно посмотрела на неё. — Не переживай. Я думаю, они будут рады видеть нас. До кладбища они шли в тягостном молчании. Жозефина, прикусив губу, перебирала в пальцах узловатые стебли гвоздик. Она смотрела под ноги, ничего не замечая вокруг. Лалита не могла смотреть на неё без сочувствия. Ей было непривычно видеть настолько опечаленных людей. В Долине Наваждения за покинувшего этот мир были искренне счастливы, ведь смерть дарует душе освобождение, даёт возможность переродиться. Девушка не понимала, почему в этом мире праздник для усопших живые воспринимали как трагедию. Да, случившееся в особняке было ужасно, но, увы, время не повернешь назад, так что теперь стоит лишь радоваться, ведь погибшие отправились в новый мир, пусть и не в назначенный возрастом срок. — Жозефина, — обратилась к ней Лалита, взяв женщину под руку. Она хотела что-то спросить, но слова тут же застряли в горле, стоило ей увидеть, как Жозефина утирает глаза рукавом. Из ее руки выпал букет гвоздик, цветы мрачным алым полем рассыпались по дороге. Опустившись на колени, девушка принялась собирать их обратно, любовно отряхивая лепестки он дорожной пыли. Перебрав стебельки в пальцах, Лалита поняла, что гвоздик было ровно двенадцать. Четное колличество. Но как же так? Этот мир удивлял девушку все больше и больше. Неужели люди здесь не только горевали из-за того, что душа нашла дорогу к лучшей жизни, но и в память о ней приносили на могилу букеты из четного колличество цветов? Это было как-то совсем неправильно. Поднявшись, она уже хотела спросить об этом Жозефину, но тут увидела, как она беззвучно плакала, прикрыв лицо руками. Сердце Лалиты сжалось при виде того, как подрагивают её плечи. Девушка охотно тянулась к людям, искала лишь причины, по которым их можно любить. Когда она только попала в этот странный и такой нелогичный мир, когда переступила порог мрачного готического здания, когда увидела светловолосого юношу и женщину с тревожным взглядом, она поняла, что эти люди непременно станут ей близки. Лалиту словно тянуло к ним, словно ее душа призывала ее познакомиться, узнать их ближе. Наверное, она слишком быстро привязывается к людям. Для этого мира она такая наивная, такая светлая и чистая. Ей явно не место в этом черством и жестоком городе, в котором, подумать только, кто-то осмеливается убить себе подобного. Однако теперь Тотспел казался ей таким родным, таким любимым сердцу. Или же дело вовсе не в городе? Какая разница где, важно лишь с кем. Лалита так привязалась к людям, что по воле случая стали ей семьёй. Она любила всех, каждый из них ей был так нужен, так необходим. Девушка знала, что эти чувства поспешны, ведь в Тотспеле она живёт совсем недолго, однако они ярким букетом расцвели в ее груди, проросли в сознание и душу. Каждый цветок в ее сердце был выращен с особой любовью и трепетом. Лалита не могла смотреть на чужие слёзы. Ей тоже хотелось расплакаться. Хоть немного унять чужую боль, чужие страдания. Притянув Жозефину к себе, девушка мягко погладила ее по голове. — Не плачь, не плачь, милая, — зашептала Лалита ей на ухо. Прижав женщину к груди, она успокаивающе стала покачиваться в попытке унять её слёзы. — Все будет хорошо, все непримерно наладится. — Хотелось бы мне быть тобой, — сказала Жозефина, поднимая глаза к небу. Вытерев щеки, она забрала букет гвоздик из рук Лалиты. Она прижала его к груди, стала вновь нервно теребить пальцами помятые темные листья. — Относиться бы мне ко всему как ты… Чем дольше они шли вдоль могильных плит, тем отчётливее девушка чувствовала, нисколько Жозефине тяжело. Словно каждый шаг давался ей с трудом. Может, Лиам был и прав, когда запрещал сестрице сюда приходить? Нет, Лалита была не согласна. Жозефина имела право скорбеть, имела право навещать могилу родителей. Раз она доверилась девушке и попросила ее помощи, Лалита не имела права отказать. Не могла оставить человека наедине со своим горем. Когда на душе нелегко, поддержка нужна как никогда. Рассматривая надгробные камни и кресты, Лалита поражалась, насколько кладбище было мрачным и печальным местом. Город мертвых дышал скорбью и болью живых об освободившихся душах. Ограды, мраморные блестящие плиты, яркие венки из искусственных и живых цветов. Правда изображённые на надгробиях лица, как бы искренне они не улыбались с фотографий, казалось несчастными. Приглядевшись к надписям, девушка увидела, как сквозь выведенные слова сочились печаль и слёзы, обещания никогда не забывать и вечно хранить в сердце скорбь и сожаления. Девушка крепче вцепилась в рукав платья своей сопровождающей, отводя глаза от аккуратных бетонных прямоугольников, усыпанных яркими лепестками. — Что-то не так? — еле слышно спросила Жозефина, взволнованно посмотрев на неё. Лалита восхитилась ее участию. Женщина была так разбита, так потеряна, однако ее волновало встревоженность девушки. Обеспокоенным взглядом Жозефина окинула её лицо. ища причину ее беспокойства. — Нет-нет, все хорошо, — успокоила ее Лалита, лишь крепче прижавшись к руке женщины. — Просто, знаешь… Как-то не по себе мне… Здесь всё безмолвно кричит о боли, о страданиях. Я словно слышу звон, с которым возле каждой могилы разбиваются чьи-то сердца. В глазах Лалиты застыли слёзы. Закрыв глаза, она почувствовала, как заботливая женская рука нежно гладит ее по щеке. — Прости, дорогая. Не стоило мне брать тебя с собой. Я не хотела тебя расстраивать, — грустно сказала Жозефина, заправив прядь волос за острое ушко девушки. Опустив взгляд на цветы в своей руке, она печально вздохнула. — Нет-нет, что ты! — тут же оживилась Лалита. — Помочь тебе мне вовсе не в тягость! Я рада, что заслужила твое доверие Невольно губы женщины растянулись в улыбке. Эта девочка все больше ей нравилась. Такая юная, наивная, однако мыслящая порой более здраво, чем сама Жозефина. Лалита была так открыта, так искренне выражала свои чувства, смотрела на мир широко раскрытыми глазами, полными любопытства и жажды познания, с распахнутой душой. Казалось, ее любви хватит даже на то, чтобы заполнить зияющую уже одиннадцать лет пропасть в душе, закрыть ту прореху, что донимала Жозефину чернотой воспоминаний. Ее искренность безгранична, она открыто любит каждого. Доброты Лалиты хватит на них всех. До могилы Марты и Оливера Солсбери девушка шла, смотря себе под ноги. Даже не видя фотографий и имён, она чувствовала настроение, что витало над крестами и мраморными памятниками. Оно исходило и от Жозефины. Отчаяние, рвущееся из груди, боль тех событий, что никак не могли отпустить женщину, и скорбная печаль, что скатывалась слезами по побелевшим щекам. (Interstellar- ibi) Когда женщина опустилась на колени возле надгробного камня, прижимая к груди помятые цветы, Лалита могла поклясться, что услышала, как разбилось сердце Жозефины. Подол длинного платья разметался по земле, несколько прядей выбились из сложной прически, которую Лалита заплетала ей добрых полчаса. Жозефине было все равно. Для нее в один момент вновь обрушился мир. Девушка не могла смотреть на согнувшуюся пополам Жозефину, содрогающуюся от истерических рыданий. Она опустилась рядом, приобняв женщину за плечи. Забрав цветы из ее онемевших пальцев, Лалита сама возложила их к надгробной плите. — Расскажи, милая. Тебе станет легче, — прошептала девушка, проведя рукой по волосам Жозефины. Поднялся прохладный ветер. Он печально колыхнул одинокие сосны. С одной из могил слетел завядший цветок. — О Лалита! — воскликнула Жозефина, вцепившись в ее руку. Своим касанием она словно желала передать всю боль и отчаяние, что разрывали ей душу. — Мне… мне так страшно… Девушка понимающе кивнула. Обняв Жозефину, она прижала ее голову к своей груди. Женщина вновь залилась слезами. — Я… я все ещё вижу их. Я до сих пор помню то, как они кричали, как падали с карниза шторы, как скользил по ковру огонь. Я снова чувствую, как едкий дым щиплет глаза, запах гари и жжёных волос… — Жозефина запнулась, проглатывая подступивший к горлу ком отчаяния и страха. Лалита почувствовала, как вновь стало дрожать ее тело. — Скажи, почему я обязана помнить? Почему я никак не могу забыть? Лалита протянула руку и расстегнула пуговицы на воротнике Жозефины. Девушке показалось, ей нечем дышать. — Я рада лишь тому, что Лиам пережил эту трагедии легче меня. Он остался единственным, кто мне по-настоящему дорог. Он — единственный, ради кого я ещё живу. — Женщина отчаянно вцепилась в плечо Лалиты, не переставая плакать. Девушка стирала ее слёзы тыльной стороной ладони. — Я просто хочу… Хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы прожил эту жизнь не так, как вынужден. Ах, если бы было можно, я бы забрала из его жизни все возможные беды и горести! Всё, лишь бы он не испытал боль утраты, не познал отчаяния, не чувствовал ту пустоту, которой уже много лет сквозит моя душа… У Лалиты сжалось сердце. Посмотрев в заплаканные глаза Жозефины, она несмело спросила: — Но разве он был бы счастлив, зная, что его любимая сестрица страдает за двоих? Лиам бы не смог так жить. Жозефина удивлённо посмотрела на неё. Она словно не могла поверить в услышанное. — Ты говорила с ним о том, что тебя тревожит? — О нет, что ты! — возразила женщина, покачав головой. — Я бы никогда не стала… Обременять его своими волнениями. Нет, он не должен напрасно тревожиться обо мне. Лалита вновь удивилась тому, как порой необычно мыслят люди. Жозефина жертвует своим душевным покоем, чтобы не волновать брата. Но неужели Лиам не видел, не ощущал того, что переживает его сестра? Обычно родственники очень тонко чувствуют состояние друг друга. — Бедная Жозефина, — обняла женщину Лалита, положив голову ей на плечо. — Ты всегда так трепетно относишься к чужим чувствам. Пора кому-то позаботиться о тебе. Расскажи обо всем, что тебя беспокоит. Жозефина вздохнула. Вновь проглотив ком слез, что застряв в горле, она неспешно начала: — Я… Знаешь, я никого не виню. Не виню Лилит— бедной девочке пришлось тяжелее всех. Берт все ещё не простил ее… Он никак не может смириться. Жозефина помедлила. Вглядевшись в лицо девушки, она с отчаянием в глазах произнесла: — Я лишь не могу понять, за что? За что такое наказание обрушил на нас Всевышний! Чем мы заслужили его? Слова женщины задели Лалиту. Словно она сама была причастна к воле Творца, словно была связана с горестями двух семей. Словно могла предотвратить случившееся несчастье, но отчего-то не сумела. Девушка сочувствовала Жозефине, положившей голову ей на колени. Ей было так больно смотреть на то, как она беззвучно рыдает, пытаясь мириться с несправедливостью судьбы. Несправедливость. Лалита почувствовала, что в этом мире царит именно она. Много жестоких и тщеславных людей живут вполне счастливо, однако все равно не довольны своей жизнью. Ей же повезло познакомиться с такими замечательными людьми, однако насколько же они были обижены судьбой. Смотря на каждого из них, девушка не могла понять, как же они согрешили в прошлой жизни, раз здесь обречены на такие мучения. Лиам — такой светлый мальчик, казалось, он не способен на злодеяние не только в этом, но и во всех мирах, в которых ему ещё предстоит переродиться. Его сестрица так добра и милосердна, она не заслуживает того камня, что уже одиннадцать лет тяжёлым грузом на душе прижимает к земле. Лилит все ещё не может простить себя, а Берт не пережил кошмар детства. Да, этот мир несправедлив. Лалита отчаянно захотелось взять их, всех их, и отвести в Долину Наваждения. Увы, такая возможность есть лишь у Тара. Ах, если бы можно было, Лалита попросила бы его. Она бы умоляла его быть справедливым, показать этим душам, как прекрасен может быть мир без слез и горя, как он может быть чудесен без чёрных траурных платьев и искусственных цветов, без мраморных плит и скорбных слов, провожающих в новую жизнь. Как сердцу может быть легко, как оно может искренне радоваться освобождению души. Лалита прикоснулась к побледневшей щеке Жозефины, смахнула с неё слезу. — Милая, послушай, — произнесла девушка, притянув ее к себе ближе, — смерть — всего лишь этап. Сейчас они счастливы, я уверена. Посмотри на них. Девушка показала рукой на две черно-белых фотографии на надгробном камне. Лиам был похож на мать: светловолосый, с чистыми, но грустными глазами. Жозефина была чуть ли не копией отца: темные волосы, строгий взгляд, тонкие поджатые губы. Лалита, всмотревшись в его лицо, лишь больше осознала, насколько дочь была похожа на него: в строгих глазах Оливера, как и в глазах Жозефины, на дне зрачков плескалась любовь и нежность. Этот человек до безумия любил ту светловолосую даму, что почила с ним в пожаре. Теперь женщина в фиолетовом платье, свернувшаяся на коленях Лалиты, пыталась долюбить ее сына. За отца. За мать. За них обоих. — Я уверена, они не хотели бы видеть твоих слез. Они хотели бы, чтобы ты была счастлива. И Лиам бы этого хотел. Я знаю, это нелегко, но ради них тебе надо справиться. Слова. Такие простые, но также важные. Порой от самых простых слов на душе становится легче. — Спасибо, Лали, — сказала Жозефина, с трудом поднявшись с земли. — Мне кажется, все одиннадцать лет нам не хватало именно тебя. Девушка не смогла сдержать улыбки. Невесомо коснувшись губами щеки женщины, она под руку повела ее к железным воротам кладбища. Лицо Жозефины тронула слабая улыбка. Эта девочка стала ей словно родной. Теперь Лалита была уверена, что Жозефина справится. Она сможет, она переживет свое горе. Нужно лишь время. Девушка сама была рада тому, что Жозефина попросила ее сходить с ней на могилу родителей. Теперь Лалита чувствовала, как эта женщина ей важна, как ценна ей ее доброта, ее взгляд, ее улыбка. Теперь она стала для неё родной. (She Dreams Wild — - Laura Christie Wall) Лали легонько постучала в дверь комнаты Лиама, нервно теребя рукав платья. Никто не ответил. Она постучалась снова. Молчание. Где ещё бывает Лиам? Сад? Терраса? Библиотека…. Ну конечно. Он всегда сидел в библиотеке, когда ему было тоскливо. Преодолев несколько лестниц и коридоров, девушка, наконец, нашла заветную дверь. Тяжелая и дубовая, она не сразу поддалась ее толчку. После дождя неожиданно вышло солнце, блики которого рисовали затейливые узоры на коричневых корешках книг, коими были заполнены доверху стеллажи. Лиам сидел в дальнем углу прямо на полу и листал что-то, отстранённо глядя вдаль. Взгляд его был совершенно отрешенный, будто бы он был где-то далеко отсюда. И вместе с этим, казалось, он обдумывает что-то очень важное. Жизненно важное. Он даже не заметил, как скрипнула тяжёлая дверь за спиной Лали. Девушка тихо продвигалась к нему вдоль стеллажей. Ей не очень хотелось отвлекать его от серьёзных раздумий, но она все же собиралась поговорить с ним о том, что произошло утром. Лали подошла к Лиаму вплотную и опустилась на пол рядом с ним. Губы юноши тронула легкая усталая улыбка. — Не говори, что ты ходила с ней. — Черт, — усмехнулась Лалита. — Так и знал, что она и тебя туда затащит. Пальцы девушки коснулись его виска, убирая выбившуюся прядь за ухо. — Почему ты так на неё злишься? — Потому что не могу защитить, Лали. Мне тяжело вот уже одиннадцать лет видеть, как она тонет в отчаянии. Я мужчина, я должен ее защитить! Я должен… Она обхватила ладошками его лицо и прошептала: — Да никому ты ничего не должен, милый! Невозможно спасти того, кто не хочет, чтобы ты его спасал. Он вдруг изменился в лице. В его глазах промелькнул страх, отчаяние… — Но я же должен… — Нет. — она тепло улыбнулась и легонько прислонилась губами к его лбу в нежном поцелуе. — Не должен. Но мы попробуем с тобой вместе. У неё уйдет много времени на осознание, но все же… Сегодня мы с ней говорили, и кажется…кажется, у меня немного получается. Глаза Лиама резко округлились. — Да. Медленно-медленно, шажочек за шажочком, мы поможем ей это отпустить. Лали отпустила Лиама и отвела взгляд. — Но это только начало. У нас ещё с тобой Берт и Лилит нетронутые. Вот уж не думала, что попав в лечебницу для душевнобольных в качестве пациента, буду исполнять обязанности врачей. Оба рассмеялись. Лиам поманил Лали к себе, указывая на окошко, которое приковывало его взгляд до того, как она вошла. — Там на вишне в саду сидит маленькая кукушка. Смотри. Лалита вгляделась в листву и заметила небольшую птичку, клюющую сочную ягоду, свисающую с ветки. — Красавица, — будучи увлечённой ловкими движениями кукушки, ответила Лали. — Как и ты, — с тёплой улыбкой заметил Лиам. Щеки Лали мгновенно залились румянцем. Она развернулась к Лиаму, бросая на него взгляд, полный шуточного укора. Юноша звонко рассмеялся, потом изобразил на лице самую жуткую обиду и надул губки. — Больше вообще тебе ничего никогда не скажу. Девушка мгновенно вспыхнула. Пользуясь ее замешательством, Лиам, уже давно мучимый сладкой истомой томительного ожидания, прильнул к ее губам. Он резко, но аккуратно опустил ее на пол, прижимая к нагретым солнцем паркетным дощечкам. Яркие золотые лучи путались в его пепельных волосах, заставляя Лали бесконечно восхищаться красотой этого необыкновенного юноши. Поцелуи Лиама медленно опускались от шеи к ключицам, заставляя Лали дышать все более рвано… Как вдруг за дверью послышались шаги. Они отпрянули друг от друга с бешеной скоростью, и Лалита вписалась головой в стеллаж, обрушив рядом с собой несколько увесистых книг. В библиотеку заглянула медсестра и, равнодушно улыбнувшись, сказала: — Вас звала госпожа Солсбери. Не дожидаясь ответа, девушка удалилась. Лиам и Лали воровато переглянулись, как застуканные за непристойностями школьники, и тихо рассмеялись. — Как твоя голова? — Нормально. Болит. Юноша улыбнулся и послал девушке воздушный поцелуй. Затем встал, протягивая ей руку. Лали приняла приглашение и поднялась с пола, неловко отряхивая юбку. — Пойдём, милая. Скоро приедут Лилит и Берт.