Unspeakably Complicated Circumstances (Невыразимо Сложные Обстоятельства)

Возможно, Седрику следовало понять во второй раз, когда это случилось. В одно мгновение он испытывал прилив адреналина на волне победы над очередным испытанием в лабиринте, а в следующее он был на земле, тело онемело, а разум застыл, слушая, как он кричит под круцио Крама. Седрик кричал, слышал, как его собственный голос ужасно искажается в воздухе, но он ничего не чувствовал. Но он перестал пытаться понять это, как только Гарри спас его, и полностью забыл об этом, когда увидел Кубок. Седрик хотел победить, но не то чтобы больше всего на свете. А Гарри, конечно, был слишком благороден. После того, как он сосчитал до трёх и они схватились за Кубок, у Седрика было полсекунды, чтобы заметить, что рывок и вращение портключа совсем не похожи на то, как его тянуло обратно в собственное тело. В третий раз Седрик начал понимать, что с ним происходит. Раньше проклятие было направлено не на него. На этот раз он был намеченной целью, и он почувствовал, когда его выбросило из собственного тела. На самом деле, он видел, как свет Смертельного Проклятия окутал его труп. Казалось, он разгадывал эту загадку целую вечность, пока наблюдал как Гарри, а потом его родители оплакивают его. Что бы ни случилось с Седриком, он не был мертв. Он мало что знал о смерти, но он был совершенно уверен, что мертвые не просят парня, которого любят, забрать его тело обратно на случай, если его душа снова войдет в него, и он будет оставлен на милость Пожирателей Смерти. Было больно смотреть, как плачут его родители, смотреть, как плачет Гарри, и быть неспособным остановить все это. Седрику было больно, все тело болело, как в тот раз, когда он столкнулся в воздухе с Кэти Белл во время своего первого матча по квиддичу. Он хотел бы сделать что-нибудь, чтобы остановить боль. Что-нибудь — что угодно. Но он больше не мог говорить, не мог ни к кому прикоснуться. Седрик чувствовал себя наполовину оцепеневшим, наполовину израненным. С потолка одной из индивидуальных палат лазарета — после того, как мадам Помфри запретила всем, кроме его родителей, декана его факультета и директора — Седрик вышел из оцепенения и начал паниковать. Однажды он уже возвращался в свое тело, но сможет ли он сделать это снова? Что, если прошлый раз был просто случайностью? Может быть, он был призраком. Может быть, он был мертв. Затем он вспомнил о проклятии Круциатус. Никто не испытывал его на себе, ничего при этом не почувствовав, так что, черт возьми, происходит? В конце концов мадам Помфри убедила родителей Седрика отдохнуть, пообещав присматривать за его телом ради них. Мать Седрика заплакала еще сильнее и обняла мадам Помфри, прежде чем отцу Седрика удалось оттащить ее и вывести из комнаты. Мадам Помфри зажгла несколько тусклых свечей и оставила их парить рядом с кроватью, прежде чем занять свой пост у двери. На этот раз ощущения были медленнее и мягче, его затягивало вниз и обратно в собственное тело дюйм за дюймом, чтобы он мог чувствовать, как оно постепенно возвращается к жизни. Свечи создавали приятное сияние, когда он, наконец, открыл глаза. Седрик смог открыть глаза. Он был жив. Все свечи погасли. — Кто здесь? — голос Седрика прозвучал скорее как карканье, чем как угрожающее требование. Фигура в черном плаще скользнула вперед из тени. Пожиратель Смерти? Сердце Седрика подскочило к горлу. У него не было волшебной палочки, поэтому он открыл рот, чтобы позвать мадам Помфри. — Не беспокойся. Я всегда была асом в усыпляющих и заглушающих чарах, — произнес девичий голос, и фигура откинула капюшон. Седрик резко отодвинулся назад и вскарабкался на койку, подальше от девушки, пока его спина не уперлась в изголовье кровати. У девушки, всего на несколько лет старше Седрика, было красивое лицо, слишком красивое, с идеальными фарфоровыми, кукольными чертами: розовый рот в виде розочки; изящные скулы, смягченные черными атласными локонами; ярко-черные ресницы, которые образовывали зубчатый полумесяц на ее коже. Совершенно черные ресницы, которые, Седрик понял примерно через полсекунды после того, как увидел их, были стежками, удерживающими ее веки закрытыми. Постоянно. — Пойдем, Седрик Диггори. У нас не так много времени, — ее голос был мягким и завораживающим. — Кто ты, черт возьми, такая? — Моя работа Немыслима, а мое имя Невыразимо. А теперь пошли, у нас не так много времени, — ее тон сразу превратился из замогильного и таинственного в девичий и нетерпеливый. Седрик был слишком напуган, чтобы даже пошевелиться. Девушка вскинула голову. — Диггори, слезь с кровати и поднимайся на ноги. Он обнаружил, что повинуется, как будто его тело было отделено от кричащих протестов его разума. Девушка постучала маленькой ножкой, обутой в шелковую туфельку. — Давай, быстрее. Я думала, ловцы быстрые. Как только он встал, она бросилась вперед и положила на кровать сверток из черной ткани. Седрик увидел это и вздрогнул, внезапно вспомнив о похожем свертке из черной ткани, который держал человек с крысиным лицом по имени Хвост. — Раздевайся, — сказала девушка, возясь с черной тканью. — Что? Нет! — Я тебя не вижу. Снимай. Всё. — Всё? — эхом отозвался Седрик. Затем он нахмурился. Она не могла его видеть? Несмотря на то, что ее глаза были такими… такими, она двигалась так, как будто могла видеть. Как иначе она могла бы делать то, что делала? Но потом Седрик заметил легкое скольжение ее пальцев по ткани, она двигалась наощупь. — Ты можешь не снимать штаны. А теперь раздевайся — мне нужна твоя мантия, — она прекратила суетиться и сунула ему комплект простой черной одежды. Седрик повиновался автоматически, оцепенев. Даже если она действительно была слепа — а он не был уверен, что это так, — он отвернулся, чтобы переодеться. Мантия сидела идеально, хотя Седрик полагал, что ему не следовало удивляться. Он повернулся, чтобы передать ей свою мантию, и остановился. На койке лежало его тело, совершенное во всех деталях, от шрама на колене, оставшегося от падения с дерева в семь лет, до синяка на ребрах, когда он ударился о землю, уклоняясь от заклинания в лабиринте. Тело было безошибочно мертвым. Так вот что это означало? Он уходил с этой странной девушкой, а она оставляла на его месте труп, очень похожий на него. — Твою одежду, пожалуйста, — сказала девушка и вырвала его из шокированных размышлений. Седрик передал её, затем отступил назад и наблюдал, как она одевала тело в его порванную, заляпанную грязью мантию чемпиона. Ее руки были нежными, осторожными, когда она втягивала одну безвольную руку в рукав. В ее движениях была нерешительность, болезненная и печальная, как будто она прощалась. Она повозилась с другим рукавом, а затем ловкими пальцами застегнула переднюю часть мантии. Она сделала паузу, и Седрик наблюдал, как она положила руку на грудь тела, где его сердце больше не билось. — Кто он? — тихо спросил Седрик. — Невыразимец, которого ты заменяешь, — губы девушки сжались в тонкую линию. — Помоги мне, мы должны спешить. Это было сюрреалистично — одевать собственный труп, но Седрик помог. Когда это было сделано, девушка отступила назад и подняла капюшон. — Пойдем, — она повернулась и направилась к дверям, но Седрик отказался следовать за ней. — Почему ты забираешь меня? Куда мы направляемся? Я не могу увидеть своих родителей? — Темный Лорд вернется за тобой, — сказала девушка. — Ты ведь ещё один Мальчик Который Выжил. — Что? Я… — Дуэль, свидетелем которой ты был, — это третий раз на сегодняшний день, когда Гарри Поттер сражается с Темным Лордом в той или иной форме, — девушка толкнула одну из дверей. — Темный Лорд ищет бессмертия, и, похоже, Гарри Поттер, который является единственным известным выжившим после Смертельного Проклятия, может дать ему это. Ты хочешь узнать, что он сделает, когда решит, что ты мог бы предложить решение для задачи всей его жизни вместо него? — Почему он думает, что я могу дать ему бессмертие? Губы девушки изогнулись в понимающей улыбке. — Ты уже дважды пережил Смертельное Проклятие, не так ли? — Откуда ты это знаешь? — Седрик никому не рассказал правду о своем «обмороке», даже Гарри. Он скользнул рукой к ближайшему оружию, к одной из плавающих свечей мадам Помфри. — На уроке ты потерял сознание, когда Грюм произнес проклятие, а не после смерти маленького паучка. Похоже, твое тело может изгнать твою душу, чтобы избежать последствий Смертельного Проклятия, — девушка отвернулась. — А теперь пошли — у меня сроки. Седрик не пошевелился. — У меня иммунитет к Непростительным. Ты это хочешь сказать? — Если ты можешь придумать какое-то другое рациональное объяснение тому, почему ты пережил Смертельное Проклятие дважды, я открыта для предложений. — Значит, я просто должен пойти с тобой? — спросил Седрик тихим голосом. — Откуда мне знать, что ты не Пожиратель Смерти? — Мне нравится думать, что я не настолько мазохистка, чтобы служить человеку, который убил моих родителей, а затем зашил мне глаза, — категорично заявила девушка. Седрик прикусил губу. Он знал, что лучше не пытаться отвечать на это. — Ну, может есть какой-нибудь способ, чтобы я мог… попрощаться с родителями? — спросил он наконец. — Для всего волшебного мира Седрик Диггори мертв. Ее слова ударили его в грудь, и на мгновение он не мог дышать. Воспоминание о Гарри, плачущем и цепляющемся за его тело, о его родителях, рыдающих над ним в лазарете, всплыло на передний план в сознании Седрика, и он пошатнулся. Седрик внезапно понял с мучительной ясностью. Волна головокружения захлестнула его, и он тихо застонал. Девушка мгновенно оказалась рядом с ним, обняв его за талию, чтобы поддержать. Она опустила его на пол, так что он сидел на прохладных каменных плитах, прислонившись спиной к стене и тяжело дыша. Он закрыл глаза и попытался глубоко вздохнуть. — Что теперь будет? — Седрик открыл глаза и посмотрел на девушку. Ее голова была опущена, лицо скрыто капюшоном плаща. — Ты последуешь за мной из замка и в штаб-квартиру. Ты пройдешь самую суровую подготовку, какую только может выдержать мужчина или женщина, а затем выйдешь в ночь, чтобы присоединиться к борьбе против Темного Лорда. — Увижу ли я когда-нибудь своих родителей снова? — Возможно, издалека, однажды под голубой луной, но они не узнают, что это ты. Седрик уставился в открытое окно, на огромную летнюю луну, и почувствовал, как его охватывает мрачная покорность судьбе. — Мне теперь дадут новое имя или что-то в этом роде? Раз Седрик Диггори мертв и все такое. — Если ты этого хочешь. Седрик заметил тень улыбки в глубине темного капюшона. — Однако большинство рядовых будут называть тебя просто Невыразимец Диггори. Седрик кивнул. После долгого молчания девушка пошевелилась, чтобы встать. — Тогда как тебя называют «рядовые»? — спросил Седрик. Она сделала паузу. — Невыразимец Фокс. Фокс. Седрик знал эту фамилию. Он уже слышал её раньше… — Пойдем, — сказала она. — У тебя есть имя? — спросил Седрик. Она с трудом поднялась на ноги и отряхнулась. — Мое имя Невыразимо. — Правда? — Нет. — Тогда как твоё имя? Я думаю, это справедливо, учитывая, что ты знаешь мое. Она поколебалась, затем предложила: — Вадетт. — Это очень… благородное чистокровное имя. — Чистокровность — ничто. Мои родители были маггловскими хиппи, — Вадетт вздохнула. — Это означает «из сторожевой башни». Ирония судьбы, я полагаю, — она направилась к дверям лазарета. — Ты готов идти, мистер Диггори? Он заставил себя подняться на ноги. Он начал было говорить «да», но потом остановился. — Мне нужно оставить записку. — Я же говорила тебе — твои родители потеряли своего единственного сына сегодня ночью, и ничто этого не изменит. — Не для них, — сказал Седрик. Вадетт обернулась. — Для кого? — Для Гарри. Гарри Поттера. — Что? Зачем? Руки Седрика сжались в кулаки. — Потому что он будет винить себя в моей смерти. — Это нелепо. Тебя убил Пожиратель Смерти… — Я знаю это, но я также знаю Гарри. Он был тем, кто предложил нам обоим взять Кубок. Он, наверное, лежит без сна, пока мы разговариваем, и мучается ложью о том, что именно он привёл меня к смерти, — Седрик старался говорить тихо и ровно. Он отказывался отступать от этого. — Он будет не единственным, кто винит себя. Любой, кто воодушевлял тебя участвовать, убеждал тебя победить — все они будут задаваться вопросом, не они ли послали тебя на верную смерть, — Вадетт слегка пожала плечами. — Зачем позволять своему сопернику сорваться с крючка вины? — Вы, Невыразимцы, много знаете, но, очевидно, не всё, — сказал Седрик. В тоне Вадетт послышались нотки предупреждения. — Я не думаю, что ты понимаешь, насколько шатким сейчас является твое положение. — Я люблю его, и я видел достаточно его боли, — голос Седрика был резким, достаточно резким, что Вадетт даже вздрогнула. — Я не брошу его просто так. Вадетт вытащила свою палочку, и Седрик внезапно вспомнил, что он безоружен и спорит с полностью обученным Невыразимцем. — Ты мертв, Седрик Диггори. Трагично погиб в семнадцать лет — красивый, опытный игрок в квиддич, староста и во всех отношениях славный парень, — голос Вадетт был совершенно ровным. — Я мертва. Трагедия в шесть лет. Мы не выбираем покинуть мир живых сами. Когда мы умираем, нас выгоняют. — Но я не могу оставить его. Я не могу. Он отпрянул назад, когда Вадетт протянула руку. Она переложила палочку в другую руку и снова протянула её. — Стой спокойно, — сказала она, и слова, хотя и мягкие, были приказом. Седрик повиновался. Он закрыл глаза, когда кончики ее пальцев коснулись его подбородка. Ее руки были холодными, и ему потребовалось все, что у него было, чтобы не наброситься, не сбить ее с ног и не украсть ее палочку, а затем броситься в башню Гриффиндора, как будто он сам был безрассудным гриффиндорцем. Но он стоял неподвижно и позволил ей внимательно проследить за его чертами. Она отдернула руку, а затем обхватила себя руками. Она выглядела маленькой и уязвимой. Вместо угрожающей фигуры в черном она была хрупкой, совершенно хрупкой. Седрик узнал выражение ее лица; это было то же самое выражение, которое на мгновение появилось на ее лице, когда она одевала труп Невыразимца. — Письмо. Ты не можешь сказать ему, что ты жив. Ты не можешь сказать ему, куда ты отправляешься или что ты можешь сделать. Просто… просто скажи ему, что ты его любишь. Облегчение затопило Седрика. Он кивнул. — Спасибо, Вадетт. — Мы можем взять какой-нибудь ненужный пергамент в библиотеке. Она отвернулась и быстро направилась к дверям лазарета. — Эй, откуда ты знаешь, где библиотека, если ты слепая и никогда не была в Хогвартсе? — Я Невыразимец, мистер Диггори. Теперь, когда ты один из нас, ты скоро узнаешь.