Легегда о детях Ра

Из покоев Анхе доносился радостный смех, поэтому Мутнеджмет постаралась придать своему лицу подобающее выражение и улыбнуться, прежде чем войти туда. Однако, улыбка получилась вымученной, и Меритатон, едва заметив подругу, вскочила с большого резного кресла, принесённого по случаю посиделок. — Я рада, что ты наконец пришла, дорогая. — царевна дружески потрепала Мутнеджмет по плечу и ласково провела рукой по головке Нахтмина. — Вы с братом были у цирюльника, да? — Да, мы были у цирюльника. — Мутнеджмет поклонилась и опустила брата на пол. Нахтмин, которому разговор сестры с Меритатон был неинтересен, побежал к Ташерит. Присев на подушки, разложенные на полу, дети принялись играть. Увидев, что брат увлёкся игрой, Мутнеджмет заговорила тише, так, чтобы её слова слышала одна лишь Меритатон: — Матушка посчитала, что Нахтмину будет удобнее без этих длинных волос, и оказалась права. Но знаете… из-за этого отец закатил очередной скандал и сделал кошмарную вещь! Попытался ударить брата и сжег его любимую игрушку, того деревянного меджая. — Ужасно! Просто ужасно! Как Эйе мог так поступить с двухлетним малышом? И кроме того, это же его собственный сын! Сейчас я скажу странную вещь, так что заранее извини меня, Мутнеджмет, но я думаю, что ударить своего ребёнка, плоть от собственной плоти и кровь от собственной крови — то же самое, что нанести вред самому себе. — В том, что вы сказали, госпожа, нет ничего странного. Я сама думаю также. Но я не понимаю, почему отец позволил себе подобное. — Мутнеджмет, вздрогнув от неприятных воспоминаний, закусила губу. — Тем не менее, всё обошлось. Мы с матушкой сказали брату, что царский скульптор господин Тутмос вернёт ему его меджая, и он немного успокоился. А уже идя сюда, мы встретили Его Высочество Тутанхатона, госпожу Майю, а также господина Сеннеджема с женой Нефермут и сыном Хани. В это время Нахтмин всё ещё всхлипывал, так как сильно испугался поведения отца, но он совершенно успокоился, когда Его Высочество и Хани подарили ему свои собственные игрушки. — Быть этого не может… — царевна почувствовала себя немного неловко. — Я… я даже не думала, что… Тутанхатон, сын этой женщины… способен на такое великодушие… А про твоего брата Нахтмина скажу, что отныне он сможет, если пожелает, проводить время в покоях моих сестриц Анхе и Ташерит или в покоях… Тутанхатона. Кормилица Нахтмина, госпожа Катебет, сможет отвести его туда, куда тот захочет, и вернуться к своему тяжелобольному малышу. У Анхе и Таш твой брат будет находиться под присмотром Ти с Неб-Атон, а за его играми с Тутанхатоном приглядит Майя. В покои Тутанхатона ещё будет допущен сын господина Сеннеджема, Хани, ведь он подружился с Тутанхатоном и Нахтмином. А в комнаты Анхе и Таш, если ты не знала, Хани уже давно разрешили входить. Надеюсь, тогда у Нахтмина будет намного больше поводов для радости, и он сможет окончательно забыть о том, как с ним поступил Эйе. — Спасибо огромное, госпожа! Я рада, что Нахтмин сможет не только время от времени гулять с Его Высочеством, госпожой Анхе и госпожой Ташерит, но и посещать их покои. Однако, возвращаясь к тому моменту, когда Его Высочество отдал Нахтмину свою игрушку. Вы не представляете, госпожа, как это поразило меня! Неужели подобное великодушие и милосердие достались Его Высочеству от повелителя? Или же Майя смогла правильно воспитать его? — Я не знаю… — Меритатон пожала плечами. — Но отец с матушкой действительно сумели помочь многим людям, но только не очень любят распространяться о таких вещах. Лишь стены гробниц хранят память об этом. — Ох, госпожа… — Мутнеджмет казалось, впала в задумчивость и закусила губу. — Пожалуйста, расскажите об их благодеяниях, если такое возможно. Думаю, это немного отвлечёт меня от сегодняшнего поступка моего отца… — Конечно расскажу, дорогая! — искренне улыбнулась Меритатон. — Только давай присядем? Думаю, пока отец с матушкой, слуги с едой и музыкантши не пожаловали, ты успеешь узнать от меня несколько историй, которые я могу уже не держать в секрете. Мутнеджмет кивнула, и уже через несколько секунд обе подруги удобно расположились в креслах. Меритатон, с горечью вздохнув, предупредила, что может поведать совсем немногое, и приступила к рассказу, которому дочь Эйе никогда бы не поверила, если бы не услышала его из уст царевны. Как же мало, на самом деле, Мутнеджмет знала Эхнатона и Нефертити, несмотря на то, что царица являлась её молочной сестрою! Самым поразительным её открытием был тот факт, что фараон и его прекрасная супруга возводили в ранг семеров людей, некогда прозябавших на самом дне жизни. Одним из этих людей, как оказалось, являлся покойный жених няни Ти. Её пока не было в комнате, и Меритатон сказала подруге, что сможет поведать его историю. Прежде всего, царевна начала с жаром уверять Мутнеджмет, что смогла тайком увидеть, как Эхнатон и Нефертити самолично привели Рехмира во дворец, накормили и утешили его, после чего отправили к главному дворцовому лекарю Пенту. Несколько месяцев спустя, как смогла вспомнить царевна, Рехмир был ведён в круг семеров и удостоен высокого статуса. Всё это окончательно сбило Мутнеджмет с толку, ведь Рехмир всегда казался ей человеком, принадлежавшим к старой знати. Кроме того, она припомнила, как Сменхкара однажды говорил ей, что этот вельможа в совершенстве владел почти забытым и очень сложным для понимания старинным диалектом, которым пользовались лишь немногие жрецы, и иногда помогал в его изучении. Для Мутнеджмет этот диалект казался каким-то другим языком, хотя она однажды пробовала читать на нём. Однако, несмотря на помощь мачехи, в тот раз она еле-еле смогла осилить небольшой абзац, и прочитанное показалось ей полнейшей бессмыслицей. Когда она поделилась этими мыслями с царевной, та не была удивлена, и лишь добавила, что Рехмир и для её отца — фараона расшифровывал какие-то тайные документы, написанные на данном диалекте. На вопрос Мутнеджмет, откуда же Рехмир мог понимать этот «другой язык», Меритатон с явным сожалением ответила, что это никому не известно. Даже Ти, которую он, разумеется, боготворил. Конечно же, что-то могли знать Эхнатон с Нефертити, но в разговорах со своей старшей дочерью они никогда не касались этой темы. Также царевна объяснила, что не хочет навязываться родителям, ведь сейчас у них и без того немало забот. Через миг Меритатон перевела разговор на историю другого вельможи — нового царского писаря Ани, который присутствовал на недавнем обеде в царских покоях. Мутнеджмет с удивлением узнала, что у его жены, огромной любительницы поиграть в сенет за золото, была куча долгов, и после её смерти он едва не попал в рабство. Эхнатон заплатил кредиторам, которые начали досаждать Ани, и незадолго до начала эпидемии сделал его своим писарем. — Об этом я тоже не знала. Но, надеюсь, повелитель и госпожа Нефертити довольны этим человеком? — спросила Мутнеджмет. — Да. — кивнула царевна. — К нему нет никаких нареканий. И все-таки, несмотря на то, что девушки пытались говорить тихо, Анхе слышала большую часть этого разговора, и, сильнее стиснув Родопис в руках, подозвала Сменхкару. — Я не очень понимаю, о чём говорят сестрица и Мутнеджмет. — маленькая царевна чуть надулась, едва парень подошёл к ней. — У няни Ти, что, был жених, которого звали Рехмир? — Да! — кивнул Сменхкара, присев на краешек постели Анхе. — К несчастью, он умер в тот же год, когда вы родились, госпожа. — Как это всё печально… Но ты — то видел его, Сменхкара? Ты помнишь его? Какой он был? Сменхкара улыбнулся. Чуть помедлив, он ответил маленькой царевне, что дружил с Рехмиром и хотел бы, чтобы небеса однажды послали ей на пути такого друга — честного, милосердного, верного, исполненного благородства и не кичившегося своим высоким положением. Едва услышав эти слова, Анхе смутилась. Она хотела сказать ещё что-то, как вдруг дверь распахнулась, и в покои маленькой царевны, пританцовывая, вошли две музыкантши с лютней и свирелью. За ними рука об руку шествовали Эхнатон и Нефертити в сопровождении Ти и служанок, нёсших блюда с самой разнообразной снедью. Увидев фараона с царицей, все присутствующие встали со своих мест и поклонились. Анхе, так как была ещё слаба и находилась в постели, поприветствовала родителей, слегка склонив голову. Как только все снова заняли свои места, служанки и Ти раздали еду. Анхе тут же начала с аппетитом уплетать небольшой кусок запечёного мяса, и, быстро съев его, попросила добавки. Глядя на это, Нефертити вздохнула с облегчением. Раз у её дочери снова появилось такое желание есть, значит, до абсолютного выздоровления было недалеко! Мутнеджмет, тем временем, уже почти забыла о произошедшем ранее скандале. Разговор с Меритатон и вкусная еда отвлекли её. Главное, что она смогла защитить брата, и вот, теперь Нахтмин будет в безопасности, проводя время в покоях Тутанхатона и царевен, а у Эйе отыщется намного меньше возможностей поднять на него руку. Доев бывшие на её тарелке фрукты, Мутнеджмет вытерла пальцы салфеткой, и, кивнув музыкантшам, встала со своего кресла. Неожиданно для всех она начала импровизировать: обращённые к фараону и его семье приятные слова будто из ниоткуда возникали в её голове. И сами собой сплетались в стихи. Музыкантши сумели подстроиться под новый мотив, и теперь тихонько наигрывали на своих инструментах. Эйе, тем временем, покинул покои, и, сняв со стены факел, направился в закоулок. Разумеется, сегодня он уже общался с Харвой, но ему хотелось поговорить с учителем ещё раз, причём более откровенно. Его внезапно очень заинтересовало, что же, всё-таки, могло произойти между Харвой, Небмаатрой и Тутмосом. Харва говорил, что это пока должно быть тайной. Но вдруг, выведав это, он, Эйе, сможет получить в свои руки замечательное оружие против Эхнатона и его семьи? Погружённый в такие размышления, конюший не заметил, как дошёл до закоулка. К его удивлению, Харва находился там. Поприветствовав мистика поклоном, Эйе сказал, что хочет задать один важный вопрос. — А что это за вопрос, дорогой мой ученик? — поинтересовался Харва. — Что именно случилось в тот день, когда Небмаатра со своим отродьем оскорбили вас, досточтимый учитель? Простите за такую дерзость, но мне кажется, что пришло время узнать обо всём. Может быть, Эхнатону будет очень больно, когда он получит напоминание о своём отце и брате и о том, какое оскорбление они нанесли вам. Харва сжал кулаки и ответил, что Эхнатону почти ничего неизвестно о данном деле. Однако, несмотря на это, ненавистному фараону давно следовало бы напомнить, из-за кого его поганая семейка страдает! Поэтому он, Харва, расскажет конюшему всё, и больше не будет делать из этого тайны. Услышав это, Эйе с не предвещающей Эхнатону ничего хорошего улыбкой потёр руки. Через мгновение Харва сказал своему ученику, что на тридцатом году правления Небмаатры был жрецом-уабом и жил в Уасет. И так ему хотелось, чтоб о его учении узнало как можно больше людей, что он решил заручиться в этом деле поддержкой самого Небмаатры и сделал всё, чтобы попасть к нему на аудиенцию. Рассказывая об этом, Харва отметил, что в день аудиенции был настолько поражён дворцовой роскошью, что поклялся со временем окружить себя чем-то подобным. Когда его провели, наконец, в тронный зал к Небмаатре, он сразу сказал, что пришёл поговорить о своём духовном учении. Однако, фараон не захотел его слушать и попросил подождать, пока с охоты не вернётся царевич Тутмос, объяснив это тем, что дело требует обязательного присутствия наследника. Тутмос ведь имел титул верховного жреца Птаха в Меннефере и лучше разбирался в такого рода вещах. В этот момент Харва ненадолго умолк, и закусил губу. Эйе с подобострастным видом попросил его продолжить рассказ. — Ждать Тутмоса пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут, как данный мелкий гадёныш вошёл в тронный зал, поигрывая бичом. — запальчиво произнёс мистик. — Веришь, Эйе, увидев Тутмоса, я застыл, будто вкопанный и едва не позабыл обо всём, так ошеломила меня его утончённая красота и сияние надетых на него многочисленных драгоценностей. Когда же Тутмос сел в кресло, поставленное рядом с троном Небмаатры, и приказал изъясниться, я очнулся от оцепенения и решил возвестить основные принципы своего учения. Тогда-то и случилось самое ужасное!.. — Что же? — перебил Эйе. Прокашлявшись, Харва ответил, что лица Тутмоса и Небмаатры помрачнели, когда он с волнением стал возвещать свой первый постулат — о том, что многое, принимаемое за пороки, является вполне естественным, и о том, что так называемое милосердие — глупая вещь, и жить нужно исключительно для себя. В тот момент, как мог вспомнить Харва, Небмаатра, не дослушав и этого первого постулата, резко осёк его и начал оскорблять его учение! Он назвал его великие истины грубыми, приносящими вред и пошлыми! А потом и Тутмос подлил масла в огонь, пригрозив бичом и прошипев, что во дворце не рады подобным идеям. Также Харва припомнил, что тогда сделал вид, будто не обратил на это внимание, и попробовал изложить свой второй постулат — о том, что чистая любовь — такая же глупая штука, и о том, что для приведения всех чувств к гармонии следует устранять тех, кто вызывает зависть. В тот момент Тутмос вскипел, а затем, вновь взмахнув бичом, встал с кресла, самым язвительным тоном приказал замолчать и лично выставил Харву из тронного зала. — Я и не знал, что Небмаатра и Тутмос так поступили с вами, досточтимый учитель… — залепетал Эйе, как только Харва окончил рассказ. — И вправду, это очень серьёзное оскорбление. Ещё раз простите меня за то, что заставил вас вспомнить эту историю… — Всё в порядке. — ответил мистик. — Но теперь, когда я снова вспомнил этот случай, у меня появилась мысль, как досадить Эхнатону. Пока обойдёмся без крови, убийств и яда, так как мне известно, что этот мерзавец хочет усилить охрану дворца, и сейчас это будет опасно для нас. — Но что же вы придумали, учитель Харва? — в голосе Эйе послышался интерес. — Знаешь, мне вдруг захотелось подбросить ему картинку на папирусе. Да, возможно, на фоне случая со змеёй это будет выглядеть слишком мелко и даже глупо. Но Эхнатону станет неприятно, когда он увидит на картинке своего дорогого отца Небмаатру и очаровательного братца Тутмоса растерзанными и в крови… Они давно уже мертвы, но мне кажется, что картинка обязательно потревожит в Эхнатоне старую рану. — Что-ж, это неплохо, учитель. — кивнул Эйе. — Я сам нарисую эту картинку, у меня есть всё необходимое для этого. — ответил Харва. — На днях я передам её тебе. А ты должен будешь ознакомить с ней Эхнатона! Через пару мгновений мистик скрылся в глубине закоулка, а Эйе, удовлетворённый разговором поспешил к себе, немного побаиваясь, как бы его не обнаружили в столь поздний час, да ещё в таком месте. Тем временем, те, кто присутствовал на посиделках в покоях Анхе, не спешили расходиться. Мутнеджмет спела ещё несколько песен, а маленькая царевна была по-настоящему счастлива, болтала без умолку, и, к радости Нефертити, помимо мяса съела немного фруктов. — Эти финики были очень вкусными! — наевшись, Анхе облизнула пальцы. — Завтра съем ещё несколько. — Конечно, ты можешь есть их, когда пожелаешь. — кивнула Ти. — Но не надо облизывать пальцы. Для этого же есть салфетка… Анхе сконфузилась и попросила прощения. В этот момент личико царевны выглядело настолько забавно и мило, что никто не смог удержаться от улыбки. Решив поддержать общий позитивный настрой, Эхнатон попросил свою старшую дочь рассказать радостную новость о Тамит. — Ох, отец, и правда, я едва не забыла об этом! — улыбнулась Меритатон. — Некоторые из вас ещё не знают, но сегодня я включила в свою личную свиту девушку, по имени Тамит. Она не знатного происхождения, но красива и, что важнее, знает грамоту, поэтому сможет помогать мне с моими записями. Паи хорошо отозвался о ней и пообещал, что она быстро научится всему, что умеют мои девушки. — Это замечательная новость! — улыбнулась Анхе. — Наверное, Тамит очень обрадовалась, когда её приняли в твою свиту, сестрица! — Нет, Тамит сильно смутилась. — ответила Меритатон. — До этого она ведь была простой служанкой, и не могла мечтать о подобном… Но думаю, что с этого дня поводов для радости у неё станет гораздо больше!