Выгодная партия

             Проснулся герцог ни в коем случае не в своей спальне. Едва приоткрыв налившиеся свинцом веки, Жан сразу же почувствовал неприятный запах сырости, будто бы помещение не проветривали несколько лет кряду. Затем прорезалось зрение: тёмно-серые стены маленькой комнатки с решёткой вместо двери, туалетом и умывальником в углу и скрипящей под телом юноши кроватью. Блестящие условия, лучше и не придумаешь. — Вы уже проснулись, герцог?        Конечно же, его похититель тоже был здесь, а кого бы ещё поставили следить за ним, в, очевидно, заточении. Марко Бодт, его "верный слуга", сидел по другую сторону тюремной решётки на полуразвалившемся деревянном стуле и осматривал его с непривычным для Кирштайна холодом. Ещё вчера Жан бы от души посмеялся, скажи кто-нибудь ему, что Марко вообще способен так смотреть на кого бы то ни было, но теперь он уже ни в чём не был уверен. — Я думал, я могу доверять тебе, Марко...        Теплящуюся в самом сердце надежду на розыгрыш со стороны прислуги умело вытеснила поднимающаяся комом к самому горлу обида. Обида на себя, обида на Эрена, обида на Марко и на весь мир в целом. Она, казалось, продавливала в юноше какие-то новые слои, заталкивая недавно родившихся в животе бабочек от внезапно обретённой любви обратно в их коконы. Действительно, Жан, не стоит доверять всем и каждому, если не планируешь потом отхаркивать грязь из лёгких. — Я же говорил, что наши дороги расходятся. Поймите... — брюнет опёрся локтями о свои колени, сцепляя руки в замок и опуская подбородок сверху. — Я верен старшему принцу, и, как бы мне ни хотелось, чтобы вы были счастливы, я не могу этого допустить, пока ваше счастье не совпадает с его планами. — Откуда такая преданность, Марко? Я думал, между нами... — Между нами ничего не было и быть не могло!        Нотки агрессии в спокойном до этого голосе Марко заставили герцога предусмотрительно поджаться на своей кровати. Он наблюдал за тем, как медленно Бодт выходит из себя, и как тяжело ему удаётся контролировать порывы эмоций в их безобидном диалоге. — Вы не ответили на мой вопрос. — Я и не обязан отвечать на него. — Тогда для чего было всё то притворство?        Это герцога действительно волновало больше всего. Ему даже было не столь интересно, как Марко смог узнать о том, куда собирается Жан, как он дотащил его сюда, где вообще располагается это место, зачем он здесь, что с ним будет дальше — нет, всё не то. А вот зачем брюнет намеренно играл с ним, вгоняя каждым мимолётным взглядом в краску — это уже другой вопрос. Даже если всё было очередным гениальным планом Зика, вариант с которым совсем не исключался, то на кой чёрт именно Бодту нужно было разыгрывать всю эту клоунаду — решительно не понятно. — У меня была задача и я исполнял её своими методами. — Задача... Интересные у вас, однако, задачи. И как, было весело? — Что именно вы имеете ввиду под "весело"? — Ну как, — Кирштайн отчётливо мог почувствовать, как подступают слёзы к нижнему веку и как ломается его голос, пытаясь звучать уверенно, — смотреть на меня, идиота? Понравилось? Наблюдать за тем, как меня ломает.        Жану даже на секунду показалось, что в глазах напротив промелькнула жалость. Безмятежное лицо прислуги исказилось, уголки губ опустились в подобие грустной улыбки, почти тут же возвращаясь в прежнее состояние, не желая выдавать настрой своего хозяина. — Вполне себе неплохо. Вы слишком доверчивы к людям, герцог. Примите это как жизненный урок.        Юноша с тяжёлым вздохом опустил голову на подушку. Да, он знал, что продешевил, знал, что сам довёл себя до такого состояния и не должен чувствовать опустошающую боль предательства, которую чувствовал сейчас. — Какой приказ отдал тебе Зик? — Он не отдавал приказов, я сам... — Я спрашиваю: какой приказ отдал тебе Зик?! — Разбить твоё невинное сердце, дорогой Жан, — за рвущейся изнутри истерикой он почти не заметил приблизившегося к его "клетке" человека, которого увидеть хотелось разве что только в гробу. Слишком много страданий ему причинил обладатель этой взъерошенной копны светлых волос и прошибающей до мозга костей улыбки, от которой каждый раз кровь стыла в жилах. — Зик... — Как тебе твои новые апартаменты? Не очень, правда? Ты бы мог сейчас находиться в замке, Жан, если бы не попытался сбежать с моим братом.        Поднявшись с постели, Кирштайн с гневом вцепился в ворот пиджака Йегера через довольно большие прорези в решётке, прижимая его лицом к холодному металлу. — Когда я выберусь... Я убью тебя. Я убью всех, кто тебе дорог. — Ну-ну, — по принцу было видно, что угрозы со стороны запертого герцога ему не страшны абсолютно, — вряд-ли у тебя выйдет выбраться отсюда. Понимаешь...        Теперь ответно прижали уже Жана, дёрнув его за запястья и больно вдавив в стальные рёбра кипящим от злости лицом. — Я не позволю тебе больше рушить то, что строилось годами. Я поставил на тебя слишком много. — Я не просил ничего ставить на меня! Я хотел лишь покоя! — Я и пытался дать тебе покой!        Дверь, как оказалось, не запертая даже на засов или замок, открылась перед принцем и впустила его в маленькую комнатушку, стоило только юноше разжать руки, что заставило Жана в шоке попятиться назад. — Я хотел выйти за тебя и дать свободу во всём, но нет, ты слишком упрям, чтобы принять это и отблагодарить послушанием! — Отблагодарить? Тебя?        Они стояли в нескольких сантиметрах друг от друга и на повышенных тонах переругивались, не в силах отвести взгляды куда-либо, кроме глаз оппонента. Казалось, малейшее движение зрачков — и ты проиграл, оказался у ног соперника, победно топчущего твоё разбитое достоинство. Чем больше Кирштайн всматривался в эти глубокие глаза, тем больше понимал, что давно достиг дна и с самого начала лежал на блюдечке у Зика Йегера, мирно дожидаясь, пока он приступит к своей трапезе. — Да, было бы просто чудесно услышать хоть слово благодарности! — Ах так? Спасибо огромное, о великий старший принц, за то, что отравили моего отца и чуть не отравили деда, премного вам благодарен!        Выражая крайнюю степень неприязни ко всей этой ситуации, Жан даже отвесил самый низкий в его жизни поклон прямо в ноги Йегеру, возвращаясь и со всей силы ударяя его по лицу ладонью. На несколько мгновений повисла устрашающая тишина, блондин в неверии прижал руку к месту удара и полными удивления глазами посмотрел на не менее шокированного своим поступком герцога, внезапно улыбаясь. — Признаю, я заслужил. Прошу простить за то, что повысил на вас голос, дорогой будущий супруг. Что ж... Раз вы не хотите свадьбу сегодня, она будет в другой день. — Я сорву её, в какой бы день ты эту свадьбу не назначил. — Не сомневаюсь.        Больше принц не проронил ни слова. Даже не посмотрел на Кирштайна: едва закончив разговор, сразу же развернулся на каблуках и стремительно вышел из камеры, на прощание кивнув не сдвинувшемуся с места Марко. Жан снова посмотрел на брюнета, пытаясь найти в нём хоть что-то, но всё было тщетно. Бодт в одночасье стал каменной версией себя, абсолютно холодной и непроницаемой. Хотя, может, таким он и был, а герцог просто нарисовал себе идеальную картинку и влюбился в неё. — Зачем вдруг принцу понадобилось именно "разбивать моё сердце"? — Чтобы потом, когда вы окончательно утратили веру во что-либо и были морально разбиты, предложить вам выгодные условия для спокойного существования. — Разрушить моё эмоциональное состояние и сразу же после предложить покой? Это отвратительно. — Увы, мы двигаемся вперёд только благодаря ужасным методам.        Кирштайн вышел, не видя больше смысла сидеть здесь, раз его клетка оказалась не заперта. В ответ на его движение поднялся и Марко, закрывая собой возможные пути побега. Как будто у герцога бы действительно получилось сбежать отсюда. — Вам нельзя выходить. — Тогда почему решётка не оказалась заперта?        Брюнет замолчал, опустив глаза в пол. Жану безумно хотелось спросить, что же творится в этой голове, почему Бодт поступает так, за чью именно он сторону и какие преследует мотивы, но был уверен — придёт время и Марко сознается. В глубине души оставалось ощущение, что он правда не такой, каким хотел и пытался казаться. — Я не стал её запирать. — Но почему?        На секунду герцогу даже показалось, что покрытые веснушками щёки покраснели. Как бы очаровательно это не смотрелось, всё же, не стоило себя обманывать только одним этим видом.        Ответить брюнет решил по-своему: придвинувшись, он осторожно приобнял Кирштайна за поясницу, накрывая его губы своими в ненавязчивом поцелуе. — Марко? — Жану едва ли хватило времени подумать, стоит ли целовать Бодта в ответ, как тот уже отодвинулся, расчёсывая ногтем уголок губ. — Если ты думаешь, что этим выбил меня из колеи и заставил забыть свой вопрос, то ты ошибаешься. — Я это уже понял. — внезапно юноша усмехнулся, потирая образовавшуюся ранку, — С вами, герцог, не стоит расслабляться раньше времени.        Всё больше и больше поведение Марко его удивляло. То он игрив, то холоден, то пытается оттолкнуть, то лезет за поцелуем. «Ты и сам не знаешь, чего хочешь, да?» — билось у него в голове каждый раз, стоило герцогу взглянуть на эти душевные метания. — Я бы... Я бы хотел помочь и вам, и принцу, но как сделать это — не имею ни малейшего представления. — И всё таки, откуда такая преданность принцу? Вы были знакомы раньше, я полагаю?        За этим точно крылась какая-то душераздирающая история, Кирштайн мог это гарантировать. Но вот возможность узнать её, к сожалению, находилась только в руках засомневавшегося сейчас Бодта, будто бы он решал, стоит ли ему открываться, или лучше держать язык за зубами. — Да... Принц спас меня. — От чего? — Этого я уже не могу рассказать вам, дорогой герцог. Вы и так узнали слишком многое. Возвращайтесь в камеру и отдыхайте.        Поморщившись, Жан решил до последнего гнуть свою линию и, скрестив руки на груди, фыркнул в сторону комнаты, вскидывая вверх подбородок. В прошлом ему эти жесты очень помогали: отцы не могли устоять перед его капризным личиком и часто уступали. — Герцог, пожалуйста. Иначе мне придётся вас туда отнести. — Я там не лягу, кровать слишком жёсткая.        Брюнет еле сдерживал улыбку, оборачиваясь то на многострадальное ложе, то на Жана, кусая губу в попытке не засмеяться. Приоткрыв один глаз, Кирштайн победно ухмыльнулся: сработало как в первый раз. — Я прошу прощения, но сделать с этим в ближайшее время ничего не выйдет. — Значит, и я в ближайшее время туда не лягу. На этом разговор окончен. — И вы действительно будете стоять здесь и выражать протест? — Именно так.        Ладно, вот теперь герцог был не совсем уверен в своей доселе безупречной тактике. Марко, кивнув самому себе, подтянул свой стул и сел прямо напротив юноши, внимательно его рассматривая. Но сдаваться Кирштайн просто так не планировал. — Я думал, в ваших же интересах заставить меня сотрудничать. — Почему же? Рано или поздно вы сами пойдёте на уступку и ляжете куда угодно. — Вы плохо меня знаете. — Как и вы меня.        Снова повисло молчание. Где-то с потолка капало прямо на ту самую кровать, что явно не прибавляло ей никаких пунктов комфорта, но, даже когда ноги герцога будут готовы отказать и отвалиться от усталости, он лучше повалит Бодта и ляжет на него, чем туда. В глазах юноши загорелся озорной огонёк от посетившей его идеи. Опустив былое недовольное выражение лица, Жан медленно подобрался к нахмурившемуся брюнету, аккуратно положив руки ему на плечи. — Уже передумали? Я думал, вас тяжелее сломать. — Смотря куда давить.        В мгновение ока ничего не подозревающий Бодт оказался спиной на твердой холодной поверхности, а Жан — сверху, довольный и безумно гордый собой. Он сразу же вспомнил детство, то, как валил Эрена подобным образом, когда они играли вместе дружной компанией: Микаса, Эрен, Жан и уехавший в Америку Армин. Воспоминания затуманили разум герцога ровно настолько, чтобы почти тут же он оказался не сверху, а на месте Бодта, недовольно отфыркиваясь от поднявшейся в воздух пыли под их телами. — С вашей стороны это было довольно подло. — Зато подействовало. Но мне здесь тоже не комфортно, если ты подумал, что на полу я лягу охотнее. — Я правда ничего не могу с этим сделать, разве только сам старший принц не предложит вам переместиться в его апартаменты.        Представлять лежащего рядом с собой Зика уж очень не хотелось, но воображение услужливо подкинуло и эту картинку, заставляя герцога поморщиться. Бодтом это было воспринято как откровенная неприязнь к тому, что, на секунду, сам герцог лежит на полу, примятый телом неблагодарной прислуги, и брюнет милостиво поднялся, подав Кирштайну руку. — Уж лучше эта кровать, чем апартаменты принца. — Но её никто не согреет, в отличие от королевского ложе. — А зачем тогда ты здесь?        Мог же Жан, в конце концов, позволить себе лёгкий ничего не значащий флирт. Он не по своей прихоти выходил замуж, должна же быть хоть какая-то отдушина в, как выразился его будущий супруг, "свободе". Марко определённо это оценил: расплылся в развязной улыбке, прямо как в первый день их знакомства, и прошёл в камеру, ложась на кровать. — Как видите, вашу скромную постель я уже грею. Присоединитесь?        Кровать была одноместной и слишком уж неудобной для довольно высоких мужчин, но, видимо, брюнета с его идеей никак не останавливала: он намекающе похлопал по себе, буквально подзывая герцога подойти и лечь сверху, обещая всем видом согреть и его в своих объятиях. Хитро прищурившись, Жан двинулся вперёд, но планы у него были немного другие. Взяв стул за высоко расположенную спинку, он медленно подошёл к незапертой двери камеры, рассматривая раскинувшегося внутри Марко. — Чего же вы застыли? Перспектива быть рядом вас не привлекает, герцог? — Что вы, ещё как привлекает.        С глухим вскриком Бодт увидел, как разлетается на части ударенный Жаном о металлические прутья стул и как чудом уцелевшая ножка становится идеальным засовом в теперь уже закрытой решётке. Он в неверии подскочил с кровати, мигом растеряв былую уверенность. — Герцог, немедленно выпустите меня. — Простите мою наглость, дорогой Марко, но я не могу. Мне нужно объясниться с принцем. Благодарю вас за компанию.        Не теряя даром времени, Кирштайн бросился к лестнице, куда несколько минут назад ушёл Зик. Насколько юноша мог судить, его бывшее место заключения находилось в катакомбах, ведущих в замок, и это правда давало надежду хотя бы выбраться в город, а потом уже к родным. Ещё хотелось бы поскорее увидеть младшего принца и объясниться с ним, но этим Кирштайн решил заняться позже, ставя в приоритет основную задачу: найти выход из катакомб. Флок бегло рассказывал ему о всех путях, которые знал сам, пока они искали Бодта, и, благо, эти воспоминания надёжно засели в светлой голове. Мысленно юноша сделал себе пометку отблагодарить Форстера за это, если только тот, как и Марко, не работал всё это время на его будущего мужа и не водил за нос.        Брюнет же тщетно пытался выбраться из клетки, в которую сам же и угодил. Расстояние между прутьями, конечно, было достаточным, чтобы просунуть туда руку по запястье, но не настолько, чтобы Бодт смог хоть пальцем дотронуться до торчащей из былого отверстия для замка деревяшки. Это было просто невозможно.        Дергать решётку туда-сюда тоже не было смысла, ножка не выскальзывала не под каким предлогом. Оставалось только смириться и ждать помощи, заодно задумавшись: его так легко обхитрили и обвели вокруг пальца. Бодту это необъяснимо нравилось. Никому за всю его жизнь ещё не удавалось так сильно будоражить его мысли. В Марко будто бы боролись две личности: одна говорила придерживаться изначального плана, следовать за Зиком, доиграть до конца и напрочь забыть про какие-либо чувства, а другая наоборот — требовала помочь именно Жану, остаться с ним, защитить от всех. Обычно брюнет вторую никогда не слушал, — а зачем, чувства для него всегда были помехой, — но именно сейчас так не казалось. Кирштайну просто хотелось помочь, даже наполеоновские планы по свержению старого режима не могли идти вровень со счастливой улыбкой этого человека. Её хотелось впитывать, наблюдать, брюнет даже готов был простить обладателю то, что ему придётся чёрт знает сколько сидеть в заточении по собственной вине, лишь бы снова увидеть эту улыбку. — Куда же ты вляпался, Марко...

***

       Первым после выхода из катакомб Жан, конечно же, планировал стремглав бежать к семье, рассказывать о случившемся и под аккомпанемент задорной ругани Аккерманов думать, что делать со всем этим дальше, но не тут то было: оказалось, что дорогу его рыжий товарищ запомнил не совсем верно, и путь, ведущий к "выходу", оказался немного в противоположной стороне. Как он это понял? Очень просто: стоило герцогу понадеяться на то, что вот он — выход, представляющий собой люк с ведущей к нему лестницей, как оказалось, что на самом деле это — один из чёрных ходов во дворец. А как он понял, что именно во дворец? Ещё проще: что-то усердно жующий на королевской кухне Зик своим шокированным выражением лица Кирштайну это любезно подсказал, вдобавок ещё подавившись, чтобы юноша вдруг не подумал, что потерял сознание и просто спит, видя старшего принца во сне. — Я же приставил к тебе Марко! — шёпотом возмутился он, хватая за руку попытавшегося вернуться обратно Жана и затягивая на кухонный пол, для надёжности хватая ещё и за вторую. — Я не виноват, что он плохо исполнил свои обязанности, нанимай работников лучше. — Ты опять пытаешься сбежать, Жан. На твоём месте я бы уже бросил попытки. — А я бы бросил ваши короткие визиты на кухню, а то скоро не поместитесь в форменный костюм. — Ты когда-нибудь перестанешь мешаться под ногами, несносный мальчишка? — Йегер, казалось, даже нисколько не обиделся на замечание будущего супруга, обманчиво мягко сжимая его в своих объятиях. — Нет. — Хорошо, будь по-твоему. Постарайся потом не пожалеть о своём выборе.