***
Как только оба молодых человека вышли из здания, Йегер, непривычно молчаливый, посадил Жана в карету, после, наконец, заговаривая: — Кажется, ты меня избегаешь. — Отчего ты так решил, Зик? Признаться, Кирштайн удивился. Он никак не ожидал, что принц поднимет эту тему, по крайней мере, не раньше вступления в брак. Отношение герцога к старшему принцу было очевидно, это он признаёт, но чтобы Йегер решил об этом поговорить... Юноше даже стало немного неловко. — Ты не идёшь на телесный контакт, избегаешь моего взгляда, почти не целуешь меня... Это меня расстраивает, дорогой. — Прости, я не настолько тактилен, в моей семье не принято подобное, но я постараюсь... — Теперь ты — часть моей семьи, и должен перенимать именно её традиции. Я ясно выразился? Металл в голосе Зика можно было переплавить в клинок и пронзить им его же сердце. Он настойчиво сжал колено Кирштайна, наклоняясь к нему достаточно близко, почти вплотную, и выдохнул ему в губы: — Ты же не хочешь меня расстраивать, да? — Нет, Зик. Герцог не на шутку перепугался, ожидая чего угодно, но только не мягкого поцелуя в лоб и последующей улыбки светловолосого, кажущейся очень искренней. — Вот и славно. Матушка приглашает вас на ужин сегодня, явитесь все. Заодно покажу тебе наши покои.***
— Отец! Семейство Смитов-Аккерманов как раз находилось в столовой, бурно обсуждая что-то. Зашёл в помещение Жан именно в тот момент, когда старший Аккерман залез одним коленом на стол, злобно косясь на сидящего во главе стола Эрвина. — Не смей даже делать этого! — Дедушка? Отец? Что происходит? Вместо ответа юный герцог, конечно же, не получил ничего, кроме молчания. Даже Ханджи, заметно помрачневшая с того момента, как Жан уехал с Зиком, нервно теребила скатерть в тонких пальцах, не зная, что ей сказать. — Леди Ленц выпустила новую статью о тебе, братец, — подала голос Микаса, вставая и подходя к парню. В знак своего сожаления она приобняла брата за плечи, что ещё больше напрягло Кирштайна, и поспешила удалиться, на ходу поправляя заплетённые в хвост волосы. Повисшее молчание можно было обернуть вокруг шеи и завязать в петлю. — Так и... Что в этой статье? «Очевидно, что-то плохое» — подсказало ему подсознание при виде развернувшейся картины. Севший на своё место Кенни упрямо поджал губы, готовый в любой момент выскочить и убежать вслед за Микасой, привычно тихий Леви мягко гладил подушечками пальцев столовый нож, сверля взглядом стол, и только Эрвин решился, наконец, объяснить, что здесь произошло. Он с абсолютно непроницаемым выражением лица передал газету сыну, садясь на стул без единого звука и утыкаясь в плечо своего мужа, который любезно его предоставил. Развернув газету, юноша принялся читать: «Дорогие читатели. Как вам уже известно, на днях принц Зик Йегер сделал предложение герцогу Жану Кирштайну. Казалось бы, они должны сыграть свадьбу в ближайших числах, ибо королевская скорость не знает границ, но вот вопрос: почему её до сих пор нет? Ходят слухи, что герцог нашёл себе кого-то на стороне и пытается всячески остановить процесс...» — Что за... Несусветную чушь несёт эта женщина? Жан был искренне возмущён написанным. Эта болтливая леди нагло и бесцеремонно оклеветала его честь, поставив под сомнения всякие манеры джентельмена, и юноша чуть было не разорвал несчастную бумагу в его руках, если бы не голос отца. — Поэтому мы решили выдать тебя за принца как можно раньше. Мир перед Кирштайном как будто бы рухнул. Только сейчас парень осознал, как сильно он страшится этого дня, того самого, в котором он станет мужем ненавистного ему человека. Писк отчаяния непроизвольно вырвался из горла, тут же заглушаемый притворным кашлем, в котором Жан пытался заключить своё негодование. Такие чувства в этой столовой разделял не только он. По всей семье было видно, что они не согласны с решением главы дома, но никто не смел оспаривать идею Эрвина. Аккерманам пришлось очень долго и со скрежетом в сердце принимать тот факт, что скоро их, казалось, совсем маленький птенчик покинет их и улетит на съедение коршуну, раскинувшему свои острые когти. — И когда она планируется? — Ровно через две недели. К этому времени успеют подготовить всё необходимое, а с помощью связей королевской семьи ещё раньше. Мы сейчас же объявим о скорейшем торжестве.***
После обеда Кирштайна сразу же отправили в ванную комнату, сопровождая его инструкциями о том, что ему стоит выбрать на королевский приём. Всё это время парень, даже не слушая наставления, находился в ужаснейшей прострации, пытаясь собрать мысли в кучу. «Я стану мужем принца...» — проносилось в его голове, заставляя юношу то и дело отсутствующим взглядом смотреть в стену и воображать тяжёлую королевскую жизнь. Жан никогда не любил этикет. Ему были чужды правила пользования столовыми приборами, правильное положение туловища и грациозная осанка во время обеда, правильная манера речи, тон, темы для обсуждения. Всё это, по его скромному мнению, отличало людей картонных от людей настоящих, с их неподдельными эмоциями и действиями, ломающими шаблоны. С самого детства Жан был довольно непоседливым, особенно в тот период, пока жил со своей родной матерью. Она не могла ругать своего единственного сына и часто закрывала глаза на его грубости или оплошности, лишь мягко гладя по голове и приговаривая: «Я всё равно тебя люблю». Позже, когда юноша попал в семью герцогов, он получал практически всё тоже самое, и даже больше, но иногда чего-то ему не хватало. Возможно, именно чувства жизни, которое заглушают чёртовы правила. Ярчайшим примером человека "неправильного" для него был Эрен. Этот парень был словно соткан из разрушения и хаоса, везде, где он проходил, что-нибудь обязательно случалось и почти всегда по его вине. Йегер никогда не скрывал то, что думает, всегда действовал импульсивно, иногда шел на поводу у своих эмоций, но именно этим он и нравился Кирштайну больше, чем вечно улыбающийся Зик. Когда-то отец сказал ему, что за такой улыбкой прячутся самые опасные хищники, и был прав. От старшего принца опасностью веяло за километр, даже если он тщательно пытался скрыть её за внешней учтивостью и добродушием. Стоило перейти ему дорогу, как маска трескалась, обнажая истинную сущность, которую не каждый способен был выстоять. Размышляя обо всём этом, Жан, уже стоя около ванной, скинул с себя уличное одеяние и залез в тёплую воду, с наслаждением выдыхая. Она приятно окутывала изнурённое приготовлениями тело, будто успокаивая и снимая с него всё пережитое. Откинув голову на бортик, Кирштайн чуть было не заснул, если бы не скромный стук в дверь, прервавший его долгожданную дрёму. — Жан? Это Эрвин. Могу я войти? Визит отца заставил молодого герцога напрячься. Раньше они особо не контактировали тет-а-тет, только по особо важным случаям, хоть и были довольно близки. Такое поведение было нетипичным для юноши, привыкшем к одиночному образу жизни, поэтому он, чуть помедлив, залез в ванную поглубже, чтобы вода скрыла всё тело, и дал положительный ответ. Зашедший Смит приветливо улыбнулся сыну, с нескрываемой заботой смотря в его лицо, и сел рядом с ванной, опираясь о неё спиной. — Тебя что-то беспокоит, отец? Кирштайну и правда было интересно, что же такого произошло, что глава семейства, отложив все свои дела, решил его навестить. Чутьё подсказывало герцогу, что родитель был очень встревожен всей развернувшейся ситуацией, хоть и не подавал виду, оттого и пришёл поговорить с ним с глазу на глаз. — Да... Я хочу, чтобы ты был счастлив, сынок. В комнате повисло неловкое молчание. Оба не представляли, как Жан, даже имея ещё больше власти и денег, будет счастлив с принцем Зиком, поэтому особо и не поднимали эту тему. Не мусолить же лишний раз ещё не зажившие раны. — Знаешь, — прервал паузу Смит, откидывая затылок на бортик, — я ведь должен был жениться на другой. — Какой она была? Юноша с интересом смотрел на решившего открыться ему отца. Такое старший герцог мог позволить себе только при муже, но никак не при приёмном сыне, перед которым старался быть образцом высшей аристократии. — Она была очень мила и красива, умела играть на фортепиано, много читала и могла поддержать любую тему... Она была ангелом, сотканным из всего самого чистого на этой планете. — И почему же не женился? — В вечер, когда я должен был сделать ей предложение, я увидел Леви. Он, весь сияющий в новом костюме, только-только разбогатевший из-за брака Кенни и Ури, стоял у стены и осматривал всех гостей, а я даже не смог взгляда отвести. — Это... Как любовь с первого взгляда? — Возможно, — по лицу Смита расплылась мечтательная улыбка от приятных воспоминаний, — тогда я почувствовал, что это мой человек. Наши взгляды пересеклись и, чёрт, я правда безбожно влюбился в него. Мы сверлили друг друга весь вечер, не отрываясь ни на секунду. Невольно Жан вспомнил, как смотрел на него Эрен во время приветственной речи короля. Юноша был не совсем уверен, но.... Он точно мог сказать, что почувствовал что-то, и это что-то не давало ему покоя с того самого дня. Сразу же после герцогу стали сниться сны с участием Йегера, самые разные, от совершенно невинных до предельно горячих, заставляя его просыпаться по ночам с диким желанием. Слуги с утра озадаченно смотрели на мокрую простынь, пытаясь понять, как её отстирать, а парень краснел от стыда, вспоминая каждую черту. Даже упоминание о младшем принце заставляло его чуть ли не взвыть, но совсем не так, как в случае с Зиком. Эрен пробуждал в молодом человеке совсем иные чувства, Кирштайн не мог не любить его так же, как не любил других, нет, это были совсем иные чувства. Йегера хотелось почувствовать кожей, ощутить его горящий пламенем взгляд на себе, приятные и осторожные прикосновения со спины, граничащие с жадными поцелуями на шее, именно в тех местах, в которых раньше касались его губы Зика. Во снах Эрен был смелым, сильным, внушал опасность и показывал собственную власть, заставляя колени подкашиваться в преклонении. Он брал герцога медленно, растягивая удовольствие, входя в его пышащее тело осторожно, чтобы не причинить боли, после издевательски замирая в одном положении и наслаждаясь видом просящего продолжать юноши. Очередные мысли об этом заставили член парня заинтересованно дернуться под водой и отвлечься на секунду. Щёки, покрасневшие из-за температуры воды, казалось, стали ещё краснее, и Кирштайн решительно занырнул в воду почти по самый нос, чтобы скрыть свою постыдную реакцию. Не хотелось, чтобы отец что-либо узнал. — Ты чувствовал такое с кем-нибудь? — задал тем временем мучавший его вопрос Эрвин, поворачивая голову к почти ушедшему под воду парню. По лицу его было видно, что мужчина искренне не понимает, что пытается сделать его сын, и мягкая улыбка трогает его губы, выражая ею всю отцовскую любовь. — Я... — начинает Кирштайн, вынырнув. На самом деле, он даже не знает, что ответить, ибо не разбирается в природе чувств, но... — Да, было дело. — Правда? И кто же этот человек? — Это не так важно, отец.***
Вернувшегося же с прогулки Зика встретил разгневанный брат, подлетевший к нему на всех парах почти у самого порога. Схватив его за грудки, Эрен одним движением прижал тело старшего принца к стене, сверля его яростными зелёными глазами. — Да как ты смеешь жениться на герцоге Кирштайне? — Братец, остынь... Ты же сам хотел, чтобы я сделал это. Помнишь тот случай на балконе? — Он не должен был соглашаться. Нет, ты не должен был предлагать! Следом Зика потащили на второй этаж, в комнату, служившую детской для двух Йегеров , в которой они часто проводили время вместе. — Ты обещал мне, что, если я женюсь на Микасе, я смогу быть с ним. — А теперь я меняю правила. Прости, родной, но герцог слишком большая фигура и я не могу позволить тебе забрать его. — Ты обещал, Зик! Гневу младшего принца не было предела. Будучи детьми, Жан, Микаса, Эрен и Армин, уехавший в Америку на учёбу, проводили много время вместе, и Йегер ещё тогда начал осознавать свою влюблённость в герцога. Он долго отрицал, злился на самого себя, но в конце концов принял истину и поделился этим секретом с тем, кому мог больше всего доверять. Зик же, в свою очередь, предложил ему решение его проблемы: если Эрен женится на Микасе, он сможет чаще видеться с Кирштайном, а понятливая Аккерман вскоре отойдёт на второй план в качестве формальной жены. До дня бала в честь свадьбы все шло по плану. Эрен, как и хотел, сделал предложение Микасе, надеясь сблизиться с молодым герцогом, но... Зик решил поступить по-своему. — Ты сам пошёл на это, брат. Жан мой, здесь уже ничего не изменить. Ты же понимаешь, что я подавлю любую попытку забрать его у меня, правильно? — Ты не посмеешь удерживать его, он волен сам решать, с кем ему быть. — О нет, мой милый младшенький, я посмею. Теперь Кирштайн станет моим королём и мы будем жить в этом дворце, когда отец умрёт, понимаешь? — Почему именно он? Почему из всех, кто ошивается рядом, ты выбрал того, кто понравился мне? — Я не могу пока этого объяснить. — Ты же даже не любишь его так, как я! — Ты прав. — Тогда почему ты пытаешься разрушить наши с ним жизни?! Из зелёных глаз брызнули слёзы. Досадно было осознавать свою неспособность сделать что-либо, особенно когда твоему любимому человеку угрожает такая опасность. Эрену хотелось кричать и биться головой об стену, он готов был буквально разорвать себя на куски ради того, чтобы Кирштайн посмотрел на него влюблёнными глазами, которые он видел во снах на протяжении многих лет. Сердце неприятно кололо ещё и от предательства брата, нагло укравшего смысл жизни Йегера и его мечту. Кто так поступает? Кто всерьёз пойдёт на такое? А самое главное — зачем на это идти? — Ты.... Я ненавижу тебя.... Уткнувшись лицом в плечо старшего принца, Йегер заплакал. Он слишком устал от своей же неразделённой любви, слишком устал ждать, слишком устал существовать без Жана рядом, его вселенская тоска буквально разьедала душу, не оставляя от неё ничего, кроме ошмётков. — Знаю, братец. Зика эта ситуация нисколько не трогала. Слёзы брата перестали заботить его ещё в подростковом возрасте, любовных драм переживать не приходилось, и теперь Зик с привычным спокойствием гладил младшего по волосам, чувствуя некоторое удовлетворение от поражения Йегера. Что-то в этом искреннем отчаянии определенно было. — Я не позволю тебе даже пальцем его коснуться.... — Знаю-знаю, давай, успокаивайся, сегодня герцоги приходят к нам на ужин. Я даже разрешу тебе поговорить с ним наедине, если ты так хочешь. — Мне не нужно твоё разрешение... — Но Жану нужно. Он теперь принадлежит мне и не имеет права говорить с кем-то без моего ведома. Рыдания на секунду прекратились, отчего Зик недальновидно опустил голову, тут же получая в нос от вновь разозлившегося Эрена. — Не смей так о нём говорить. Он не вещь. — Но станет ею, если я пожелаю.